– Керрен, это скоро пройдет? – с надеждой спросил я.
– Через несколько часов, а может, и позднее, – ответил, как всегда вежливо и спокойно, компьютер. – Вы слишком нервничаете, командир. Перевязывать не надо, только мазать обожженное место бальзамом номер двенадцать. Регулярно.
– Спасибо. Бальзам, наверно, в шкафчике, – сказал я Уолтеру Дакко.
Он нашел тюбик и осторожно нанес мазь на ожог.
После этого я почувствовал себя значительно лучше и смог даже подойти к зеркалу. Боже мой! Ну и рожа! Только детей пугать! Ладно, ничего страшного, врачи нарастят новую кожу, если, конечно, я когда-нибудь их повстречаю.
Я попытался вспомнить, что должен был сделать в первую очередь, что потом, как попал в лазарет. Ага, я бежал в инженерное отделение за Тележником… Нет, это было раньше, а потом я снова пошел туда, но уже с Филипом и Уолтером Дакко.
– Мятежники в инженерном отделении под контролем? – спросил я.
– Нет, сэр, – смутился Филип.
– Вы что, без приказа шагу ступить не можете? Своей головы нет на плечах? – заорал я, но тут же сбавил тон: – Неизвестно, как долго они там будут отсиживаться. А выйдут – снова начнут разгуливать по кораблю! Надо их там заблокировать!
– Так точно, сэр! Из инженерного отделения в коридор два выхода, но один человек не может их охранять – нужны двое. И где гарантия, что все мятежники там? Не исключено, что они разделились на две группы.
Филип говорил дело, но я так распсиховался, что ничего не соображал.
– Где, черт возьми, этот Тележник?
– В коридоре, сэр, режет автогеном дверь арсенала, – ответил Филип, явно удивленный моей забывчивостью.
– Вы оставили его одного?! А если на него нападут мятежники?! – Я бросился к выходу, но силы покинули меня, и пришлось сбавить шаг. У меня внутри все дрожало, я был близок к панике.
Накануне я насмерть напугал инженера Касавополуса, прикинувшись сумасшедшим, и если он вскроет арсенал до моего прихода, то вполне может вооружиться, или отдать оружие мятежникам, или попросту пристрелить меня.
Меня одолевали тревожные предчувствия, и я буквально выбился из сил, чтобы быстрее добраться до арсенала. Касавополус уже вырезал в двери довольно большую дыру, зашел внутрь, взял винтовку и несколько батарей для подзарядки лазерного оружия. Он отдал честь и доложил:
– Я решил на всякий случай вооружиться, ведь склад открыт!
– Правильно сделали, инженер. – Теперь, когда напряжение прошло, я едва держался на ногах. – Значит, так. Вы, Филип и мистер Дакко будете охранять лестницы. На помощь вам я пришлю мистера Аттани. Касавополус, вы с Грегором перенесете все оружие на мостик. Если им завладеют бунтовщики – нам конец.
Через час я уже сидел в своем командирском кресле.
Оружие – винтовки, лазерные и электрошоковые пистолеты – и амуниция были сложены у стены. На оружейном складе ничего не осталось.
Мысль лихорадочно работала. Что делать дальше? Только четверым можно доверять: Филипу, Касавополу-су, Аттани и Уолтеру Дакко. Один может дежурить на мостике, а трое займутся мятежниками. Но как их выкурить из инженерного отделения? Никаких идей на этот счет у меня не было. Взглянул на часы – оказалось, уже далеко за полночь. Задремал и увидел во сне плиту, закрывшую дыру в двери инженерного отделения, навалился на нее и проснулся.
Как я устал! Видимо, придется ждать до утра. Я с трудом поднялся.
– Мистер Касавополус, – обратился я к инженеру. – Переночуете в лейтенантской каюте. Вы, мистер Дакко, останетесь ночевать во второй лейтенантской каюте, так что в кубрик не возвращайтесь. Филип, сходи с мистером Аттани за матрацами, мы с ним будем ночевать здесь. Не забудь только винтовку да пару батарей.
– Есть, сэр.
Когда Филип с Грегором вышли в коридор, Филип сказал:
– Матрацы возьмем в третьей лейтенантской кабине и пилотской, это недалеко, заодно посмотришь, как здесь жили офицеры, – сказал Филип. – О Господи! – закричал вдруг он.
Я выглянул в коридор и окликнул его, но они с Аттани уже скрылись из виду. Я схватил винтовку и помчался следом за ними:
– Гардемарин Таер!
Гард стоял, прислонившись к стене, перед мертвым Симмонсом. Я взглянул на убитого. Выражение его открытых глаз я потом долго не мог забыть. Схватив Филипа за плечо, я повернул его к стене.
– Инженер! Мистер Дакко! – Оба примчались на мой крик. – Найдите одеяло, заверните тело и положите в верхний шлюз. Быстро!
Касавополус бросился в ближайшую каюту.
– Умеешь стрелять? – Я протянул Грегору винтовку. – Прикрой их! Потом доложишь.
– Есть, сэр. – И он со всех ног побежал к лестнице.
– Полегче, мистер Аттани! – крикнул я ему вслед. Касавополус принес одеяло, и они с Дакко завернули труп.
– Все в порядке, Филип, – старался я приободрить онемевшего от ужаса гардемарина. Надо было увести его прочь от страшного зрелища. – Дыши глубже! Скоро все пройдет. Дыши! – Наконец я довел его до гардемаринской каюты и втолкнул внутрь.
Вещей у Филипа почти не было. Только сумка, торчавшая из-под койки, да еще немного одежды, аккуратно сложенной на полке в стенном шкафу. Обычно в таких комнатушках гардемарины жили по четверо.
Филип стоял весь беспомощный, словно ребенок. Командиру положено держать с подчиненными дистанцию и не обнаруживать своих эмоций. Но я не мог оставаться равнодушным.
– Ложись спать, Филип.
– Есть, сэр. – Машинально, как в полусне, Филип стал раздеваться. В отличие от меня он не швырял одежду на стул, а очень аккуратно повесил китель и брюки на вешалки в стенной шкаф.
Когда он начал расстегивать рубашку, пальцы его замерли, а взгляд стал неподвижным. Видимо, он никак не мог забыть жуткого взгляда мертвого Симмонса. Надо бы сказать что-то резкое, грубым окриком вернуть Филипа к реальности, но у меня не было на это сил. И, преисполненный жалости, я сам расстегнул ему пуговицы.
– Ложись спать, – промолвил я тихо.
– Есть, сэр. – Он стал снимать носки, и я заметил шрам на его ноге – след моего кнута.
Он лег на спину, устремив взор в потолок. Какие видения преследовали его в этот момент? Как вести себя в такой необычной для командира ситуации? Я взял одеяло, укрыл Филипа.
– Спокойной ночи! К утру тебе полегчает, – сказал я и выключил свет.
– Спасибо, сэр, – ответил он дрогнувшим голосом.
Я снова включил свет. Филип лежал навзничь, судорожно вцепившись в одеяло. Он зажмурился, но поздно-я успел заметить выкатившуюся из глаза слезу. Тогда он попытался что-то сказать, однако слова застревали в горле. Наконец он прошептал:
– Мне страшно.
– Знаю, – сказал я, присев на край койки.
– У того… человека… такие глаза… – Филип не смотрел на меня.
Я постарался прогнать воспоминание об оставшихся в прошлом собственных кошмарах.
– Он смотрел на меня в тот момент, когда я в него стрелял. Он видел, – рассказывал Филип. – Сам он выстрелить не успел, хотя и навел на меня пистолет.
– Ну и что в этом особенного? Все нормально. – Я не мог найти нужных слов и злился на себя.
– А потом он… Его кожа зашипела! Боже мой! – вскрикнул Филип, отвернувшись к стенке. – Это было ужасно. Мне страшно убивать.
Моя рука сама легла ему на плечо. Надо было его успокоить, сказать, что, не убей он, убили бы его. Но вместо этого я, сам того не желая, произнес:
– Мне тоже страшно.
– Вам? – Филип удивленно повернулся ко мне.
– Конечно. Разве я не человек? Почему мне не может быть страшно?! Командир не имеет на это права?
– Но… Мне почему-то казалось, что вам никогда не бывает… Извините… Конечно, вы вправе испытывать страх.
– Ну а ты тем более.
Он задумался – эта простая мысль, видимо, никогда не приходила ему в голову.
– Простите, – застенчиво улыбнулся он. – Я просто дурак. Полагал, что настоящий офицер не должен знать страха, и пытался заставить себя… Но теперь все понял.
– Офицеры – такие же люди, как все, и никто не вправе требовать от них невозможного. Не каждый способен убить, и с этим нельзя не считаться. Признаться, я в твоем возрасте вряд ли смог бы выдержать такое потрясение. – Я, конечно, хватил через край, но Филип заслуживал этого; тем более что я всегда обращался с ним слишком сурово. – Но я переборол страх и воспринимаю действительность трезво, тем более что впереди нас ждут трудные времена.
Филип просиял. Мальчишка верит каждому моему слову, командир для него кумир. И это налагает на меня огромную ответственность. Одно мое слово способно либо глубоко ранить его, либо вознести к небесам…
– Ты поступил мужественно, гардемарин, как настоящий боец. Я этого не забуду. – «Не забуду». Бессмысленные слова… Чем смогу я его вознаградить? Повышением в звании? Но что толку, если скоро мы все погибнем и ни одна душа за пределами корабля об этом не узнает? Повышение в звании в такой ситуации – не что иное, как спектакль. – Ну все, теперь спи. Утром тебе придется поработать с новобранцами. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, сэр, – улыбнулся Филип.
Сам не знаю зачем, я по-отечески взъерошил ему волосы, затем бросился к двери, выключил свет и вышел, уже не оборачиваясь.
Касавополус, Дакко и Грегор ждали меня у запертого мостика. На полу лежали матрацы и постельные принадлежности. Поблагодарив всех, я отпустил Касавопо-луса и Дакко и запер дверь. Мы с Грегором остались вдвоем.
– Керрен, следи за коридором. Подашь сигнал, если кто-нибудь появится у дверей мостика. Разбудишь меня в восемь часов.
– Хорошо, командир, – вежливо ответил Керрен.
Я убавил свет и с наслаждением растянулся на матраце. Грегор сидел, беспокойно глядя по сторонам, и только через несколько минут лег.
Я прикрыл рукой от света глаза. Все тело ныло. Грегор не переставая ворочался с боку на бок. С мыслями о кошмарном прошедшем дне и еще более кошмарных грядущих я стал засыпать.
– Простите, сэр, – разбудил меня голос Грегора.
– В чем дело?
– Может быть, я… Вернее, может быть, вы разрешите мне… Черт! Боже мой!
– Не богохульствуйте, – пробормотал я спросонья. – Скажите толком, чего вы хотите, мистер Аттани?
– Ничего. То есть ничего, сэр.
– Зачем же вы разбудили меня?
– Простите. Наступила тишина.
– Говорите, не стесняйтесь! Наконец он решился:
– Я понимаю, что это глупо, но мне хотелось бы переночевать в пассажирской каюте.
– Почему?
Он молчал. Я вспомнил Дерека, тот тоже долго не мог привыкнуть спать вместе с другими в одном помещении. Особенность богатых людей.
– Вы не можете уснуть, если в помещении еще кто-то есть?
– Да, как это ни глупо, – промямлил Грегор. – Я хотел переночевать в кубрике, но вспомнил, что и там буду не один…
Ну что ему сказать на это? Такая причуда у меня не вызывала симпатий. Сколько Грегору лет? Семнадцать? Нет, уже восемнадцать – ведь мы с Амандой были на дне его рождения, где собралось много важных господ. Чертовы аристократы! Привыкли жить в своих роскошных особняках, отгородившись от остального мира. Я не знал уединения с тринадцати лет, с тех самых пор, когда отец привел меня в Академию. Вначале привыкал к курсантским казармам, потом к тесноте гардемаринских кают…
Неужели прошло уже три года с того момента, как я вошел в гардемаринскую кают-компанию? А потом совершенно неожиданно попал в шикарную по моим меркам командирскую каюту, где можно было насладиться уединением. Как же мне было тогда одиноко! Но очень скоро, разумеется, я привык к своему новому положению; так привык, что мысль о возвращении в переполненный кубрик казалась просто невыносимой.
– Мне понятны ваши трудности, – сказал я.
– Спасибо. Спасибо, сэр. Извините, что иногда забываю добавлять «сэр».
– Ничего, привыкнете. – Подумав, я добавил: – И к общей каюте тоже. Не так уж это плохо, как может показаться на первый взгляд.
– Конечно.
Снова наступила тишина. Только я стал засыпать, как послышался плач. О Господи, когда же этот мальчишка угомонится?! Не обидел ли я его чем-нибудь? Как будто бы нет. Какого же черта он ревет? Я взглянул на часы – близилось утро.
– Что случилось, мистер Аттани? – спросил я сухо, нарочно назвав его по фамилии. Пусть помнит, что рядом с ним командир.
– Мне так стыдно, – признался Грегор, и столько неподдельной горечи было в его тоне, что раздражение мое исчезло.
– Чего вы стыдитесь?
– Знаете, почему я оказался на «Дерзком»? Только потому, что хотел избавиться от вас. Уже потом я узнал, что сверхсветовой двигатель выведен из строя, и понял, что натворил… Похоже, мне суждено быть рядом с вами до конца дней моих. От судьбы не уйдешь. Однако теперь я понял, как вы честны, как мужественно ведете себя в сложившейся ситуации, как добры…
– Добр?! – поразился я.
– Да, например, к мистеру Таеру. Вы сразу увели его в каюту, когда ему стало плохо. Утешали, успокаивали. Да и к другим вы добры, даже ко мне, хотя я этого не заслужил. Простить себе не могу, что так заблуждался относительно вас.
– Вы просто устали, – пробормотал я, – день был тяжелый. Не так уж я добр, как вам представляется.
– Я больше не буду досаждать вам своими разговорами, вам надо побыстрее уснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59