места заполнялись, в воздухе звенел гомон тысяч голосов.
Со времени его первого выступления – ему тогда едва исполнилось шесть лет – Леоф не испытывал такого трепета.
Он посмотрел на своих музыкантов.
– Я знаю, что вы справитесь, – сказал им Леоф. – Я в вас верю. И лишь надеюсь, что заслуживаю вашего доверия.
Эдвин, салютуя Леофу, поднял кроз, но большинство лишь бросило на него короткий взгляд. Все старались мысленно еще раз повторить свою партию – им чуть-чуть не хватило времени для репетиций.
Конечно, прайфек посещал прослушивания и одобрил представление, поскольку Леоф переписал свою работу так, чтобы она соответствовала нелепым требованиям церковника. Музыканты исполняли лишь вступление перед пением вокалистов, после чего всякое инструментальное сопровождение исключалось. Леоф добавил части, которые потребовал прайфек Хесперо, и отбросил все, что тот посчитал лишним.
Однако представление не будет таким, как рассчитывал прайфек. Сегодня инструменты и певцы сольют свою музыку, тональности и аккорды прозвучат иначе. И если Леоф не ошибся в своих предположениях, после того, как прозвучат первые ноты, прайфек будет уже не в силах ничего изменить.
Он посмотрел на королевскую ложу. Естественно, там находился регент, а также большинство дворян, которые обычно сидели за его столом. Но среди них он заметил еще двух зрительниц. Одну из них невозможно было не узнать – королеву Мюриель. Он по-прежнему думал о ней именно так, несмотря на то что ее статус был пересмотрен. Она была в черном платье, отороченном мехом, а ее голову не украшала ни корона, ни диадема.
Рядом сидела другая женщина, с мягкими каштановыми волосами, Леоф видел ее при дворе всего несколько раз. Их окружал отряд стражников регента.
– Я благодарю святых, ваше величество, за то, что вы сможете это услышать, – прошептал Леоф.
Он надеялся, королева не презирает его за помощь в очернении ее имени.
Регент, Роберт Отважный, поднял руку, дав сигнал к началу.
Леоф убедился, что все его музыканты не сводят с него глаз, положил руки на клавиши клавесина – и прозвучала единственная нота. Ведущий флажолет подхватил ее, потом к ним присоединились остальные инструменты, сверяя настройку. Наконец все были готовы, снова наступила тишина.
Леоф встряхнул пальцы и еще раз опустил их на клавиши.
– Предполагается, что это Бруг, – прошептала Мюриель, обращаясь к Элис, когда музыканты начали настраивать инструменты.
– Очень красивые декорации, – заметила Элис.
Так и было. Глазам зрителей предстала городская площадь с колокольней на заднем плане, слева располагалась таверна с вывеской, гласящей «Фатем Пейтера». Таверна была хитро разрезана так, что все могли видеть ее фасад и внутренние помещения. Новую, маленькую, сцену пристроили четырьмя ярдами выше «Мира», она представляла собой спальню в верхней части здания.
Правую часть сцены занимал знаменитый мост, в честь которого город Бруг получил свое название. Мост поднимался над весьма убедительно выглядевшим каналом, вдоль которого были расставлены засушенные цветы, подкрашенные, чтобы издалека казаться живыми. А на заднике сцены художник изобразил просторные зеленые поля и маленды Новых земель.
Мюриель молча наблюдала, как на площадь вышел юноша и уселся возле фонтана. Он был одет довольно скромно, но оранжевый пояс говорил о том, что он принят в гильдию мастеров ветра Новых земель.
Музыканты уже настроили свои инструменты.
– Проклятье, – пробормотал за спиной Мюриель герцог Шейла, – не понимаю, зачем нужно столько инструментов. Будет ужасный шум.
Мюриель видела, как маленькая фигурка Леофа подняла обе руки и опустила их на клавиши.
Воздух наполнился таким звуком, какой Мюриель и представить себе не могла, – высокие чистые ноты поднимались к звездам, а низкие голоса басов напоминали тайный тяжелый гул моря. Звуки с первого мгновения взяли ее за душу и воцарились там. Казалось, произнесены самые важные слова в мире.
И все же, несмотря на удивительную красоту и мощь первого аккорда, он показался Мюриель каким-то неполным – нуждающимся в завершении, – и она поняла, что не отведет от сцены глаз, не будет знать покоя до тех пор, пока не услышит все до конца.
– Нет… – Ей показалось, что это слово произнес прайфек, но потом она слышала только музыку.
На губах Леофа играла улыбка ярости, когда первый аккорд наполнил гигантскую чашу Рощи Свечей и расплескался в ночи, аккорд, который никто не вызывал к жизни в течение тысячи лет, аккорд, который Мери заново нашла для него в простой пастушеской песне.
«Вот ответ твоим пожеланиям, прайфек», – подумал Леоф.
Потому что теперь, после того как аккорд прозвучал, Леоф знал, что ни прайфек, ни даже сам фратекс Призмо не смогут остановить его музыку.
Юноша у фонтана встал, и его голос неожиданно взмыл ввысь вместе с инструментами, словно один из них. Он пел на алманнийском, а не на королевском языке, и после первого мгновения внутреннего протеста стало ясно, что именно так все и должно быть.
– Иэ канн вас из скаон, – пел он.
Я знаю, что такое красота,
Ветер с запада,
Зелерые просторы,
Песня кроншнепа,
И она,
И она…
Его звали Гильмер, и он пел о жизни, радости и Лите Рангсдаутер, которую любил. И пока он пел, из таверны вышла девушка, юная и прекрасная. Мюриель сразу же поняла, что это и есть Лита, поскольку у нее были «косы, подобные солнцу на золотой пшенице», о которых пел юноша. А потом и она запела – это была совсем другая мелодия, но она безупречно оплетала песнь Гильмера. Пока они еще не видели друг друга, но их песни соединились – ведь Лита любила Гильмера ничуть не меньше, чем он ее. То был день их свадьбы, о чем Мюриель узнала, когда они встретились и мелодии слились. Ритм музыки ускорился, и они начали танцевать.
Когда юная пара замолчала, на сцену вышел немолодой мужчина, который оказался отцом Литы, лодочником, и он спел свою песню – забавную и грустную.
«Я теряю дочь и обретаю долги», – начиналась его партия, а потом появилась его жена, которая принялась ругать его за язвительность, и они запели дуэтом.
Затем юноша и девушка вновь начали свою песню, и неожиданно уже четыре голоса сплелись в удивительной гармонии, словно открытая книга любви всех возрастов, от первого румянца смущения через зрелость и до последнего объятия. Мюриель за один миг вновь пережила свой брак и все никак не могла успокоить дыхание.
Затем к ним присоединился аэтил города, а следом и другие горожане, прибывшие на свадебный пир. Теперь пел огромный радостный хор. Все было прекрасно, и все же, когда раздался зов труб и первое действие завершилось словами аэтила, вопрошавшего, кто еще хочет попасть на праздник, Мюриель еще мечтала о завершении первого аккорда.
Музыка стихла, но не умерла, когда исполнители ролей покинули сцену. Возникла простая мелодия, отражавшая радость застолья, но теперь в нее вплетались легкая грусть и смутный, еще далекий страх. И по мере того, как звук креп, ощутимая тревога передавалась от одного слушателя к другому. И Мюриель вдруг захотелось посмотреть вниз, чтобы убедиться, что пауки не взбираются вверх по ее чулкам.
И она отчетливо ощутила присутствие Роберта.
Второй акт начался с появления сэра Ремизмунда Фрам Вулторпа, и сопровождавшая его музыка была такой мрачной и неистовой – с пронзительным завыванием волынки и угрожающим перебором басовых струн, – что Мюриель вцепилась в подлокотники своего кресла.
И со странным удовлетворением она отметила, что актер, игравший Вулторпа, в значительной степени похож на принца Роберта.
Между тем события продолжали разворачиваться с безжалостной неотвратимостью. Свадебное пиршество превращалось в сцену ужаса. Весь реквизит – в самом начале Мюриель воспринимала его именно так – вдруг обрел реальность, словно Роща Свечей и в самом деле парила над пустой оболочкой Бруга, словно они все подглядывали за городскими призраками, вновь переживающими свою трагедию.
Сэр Ремизмунд был изменником, изгнанным из Ханзы, он повсюду искал возможности грабить и убивать. Прямо на улице он зарезал аэтила, и его люди дикой волной хлынули в город. Ремизмунд тут же принялся ухаживать за Литой, а когда Гильмер стал возражать, того арестовали, чтобы на рассвете повесить на городской площади.
Ремизмунд, слишком гордый, чтобы взять Литу силой, отправился пировать в таверну. Так закончился второй акт.
Но музыка не смолкала, увлекая за собой слушателей. Даже Роберт, который, вне всякого сомнения, осознавал, что происходит, ничего не стал предпринимать.
Мюриель вспомнила свою беседу с композитором, когда они обсуждали причины запрета подобных сочинений, силу воздействия некоторых созвучий и пауз. И теперь она поняла. Он очаровал их всех, не так ли? Это не просто напоминало чары, это они и были. Тем не менее дурного в этом было не больше, чем во влюбленности или преклонении перед красотой. Если композитор – маг, значит, существует и добрая магия. Мюриель была уверена, что в музыке Леофа нет зла.
Третий акт начался с комической интерлюдии, в которой один из людей Ремизмунда ухаживал за служанкой из таверны, но так и не сумел добиться успеха. Затем появились Ремизмунд и его главный подручный Разовил, который должен был доставить письмо. Ремизмунд продиктовал послание императору, где обещал разрушить дамбу и затопить Новые земли, если ему не выплатят огромный выкуп. Одеяния Разовила напоминали рясу прайфека, а бородка и усы сразу же вызывали в памяти лицо Хесперо. Разовил вносил в письмо многочисленные исправления, которые должны были придать требованиям выкупа более благородный характер, повторяя, что святые поддерживают их начинание, а император должен подчиниться их воле. Беседа двух злодеев получилась забавной, но не могла не вызвать у зрителей тревоги.
Одна из служанок спряталась, когда в таверну вошел Ремизмунд, и подслушала весь разговор. После окончания сцены она убежала, чтобы сообщить новость Лите и ее отцу. Так горожанам удалось узнать о заговоре, и они собрались, чтобы решить, как поступить. Но перед самым началом встречи появился Разовил, искавший Литу.
Чтобы скрыть замыслы горожан, Лита согласилась уйти вместе с ним. И Ремизмунд вновь начал домогаться ее любви, спев самую красивую песню во всем представлении:
Митс аэн Саэла
Анбиндат ту зае тонген
Аф са сарнбрун сей уардет мин харт…
Одним взглядом
Ты ослабляешь кольца,
Скрепляющие кольчугу моего сердца.
Одним словом
Покорена моя крепость
И башни рассыпались в пыль.
Одним поцелуем
Ты станешь моей королевой
И направишь меня на путь добра.
Несмотря на свои прежние злодеяния, он казался искренним, и у Мюриель даже возникла мысль, что она ошиблась в Ремизмунде. Теперь он виделся ей человеком, а не чудовищем. Вероятно, его прошлые действия имели какие-то достойные причины, если он оказался способен так искренне говорить о своей любви.
Лита ответила, что должна обдумать его предложение, и ушла. Как только она исчезла со сцены, Ремизмунд ухмыльнулся и обратился к Разовилу:
Какая нежная, какая бесхитростная, доверчивая, глупая.
Одна ночь любви, и с ней покончено.
Потом он и его подхалим засмеялись, и музыка стала веселой – но в ней появилось и нечто демоническое.
Так закончился третий акт, и инструменты почти умолкли. Мюриель обнаружила, что впервые с того момента, как представление началось, музыка слегка отпустила ее и что она может говорить, если захочет. Она посмотрела на Роберта.
– Замечательная пьеса, лорд регент, – сказала она. – Благодарю вас за то, что позволили мне ее посмотреть.
Роберт бросил на нее угрюмый взгляд.
– Мне кажется, вы недооценили моего композитора, – добавила она.
Роберт слегка задыхался, словно пытаясь поднять нечто очень тяжелое.
– Бессмысленный фарс, – отрезал он. – Глупое проявление бравады.
– Нет, – возразил Хесперо, – вероломный акт чародейства.
– Если вы ищете колдовство, любезный прайфек, – промурлыкала Мюриель, – вам достаточно посмотреть на нашего дорогого регента. Вонзите в него клинок, и вы убедитесь, что из него не прольется крови – во всяком случае, той красной жидкости, которая наполняет жилы обычных людей. У меня создалось впечатление, что вы своеобразно выбираете, какие дьявольские силы презирать, а какие всячески приветствовать, прайфек Хесперо.
– Помолчи, Мюриель, – грубо перебил ее Роберт. – Помолчи, пока я не приказал отрезать тебе язык.
– Как Хранителю?
Роберт вздохнул, щелкнул пальцами, и в следующее мгновение кто-то сзади засунул в рот Мюриель кляп. Когда прошло первое изумление, она даже не снизошла до сопротивления. Это было ниже ее достоинства.
Прайфек начал что-то говорить, но тут вновь зазвучала музыка, призывающая Литу на сцену.
Девушка встала рядом с темницей, где томился Гильмер, и они вновь обменялись клятвами любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Со времени его первого выступления – ему тогда едва исполнилось шесть лет – Леоф не испытывал такого трепета.
Он посмотрел на своих музыкантов.
– Я знаю, что вы справитесь, – сказал им Леоф. – Я в вас верю. И лишь надеюсь, что заслуживаю вашего доверия.
Эдвин, салютуя Леофу, поднял кроз, но большинство лишь бросило на него короткий взгляд. Все старались мысленно еще раз повторить свою партию – им чуть-чуть не хватило времени для репетиций.
Конечно, прайфек посещал прослушивания и одобрил представление, поскольку Леоф переписал свою работу так, чтобы она соответствовала нелепым требованиям церковника. Музыканты исполняли лишь вступление перед пением вокалистов, после чего всякое инструментальное сопровождение исключалось. Леоф добавил части, которые потребовал прайфек Хесперо, и отбросил все, что тот посчитал лишним.
Однако представление не будет таким, как рассчитывал прайфек. Сегодня инструменты и певцы сольют свою музыку, тональности и аккорды прозвучат иначе. И если Леоф не ошибся в своих предположениях, после того, как прозвучат первые ноты, прайфек будет уже не в силах ничего изменить.
Он посмотрел на королевскую ложу. Естественно, там находился регент, а также большинство дворян, которые обычно сидели за его столом. Но среди них он заметил еще двух зрительниц. Одну из них невозможно было не узнать – королеву Мюриель. Он по-прежнему думал о ней именно так, несмотря на то что ее статус был пересмотрен. Она была в черном платье, отороченном мехом, а ее голову не украшала ни корона, ни диадема.
Рядом сидела другая женщина, с мягкими каштановыми волосами, Леоф видел ее при дворе всего несколько раз. Их окружал отряд стражников регента.
– Я благодарю святых, ваше величество, за то, что вы сможете это услышать, – прошептал Леоф.
Он надеялся, королева не презирает его за помощь в очернении ее имени.
Регент, Роберт Отважный, поднял руку, дав сигнал к началу.
Леоф убедился, что все его музыканты не сводят с него глаз, положил руки на клавиши клавесина – и прозвучала единственная нота. Ведущий флажолет подхватил ее, потом к ним присоединились остальные инструменты, сверяя настройку. Наконец все были готовы, снова наступила тишина.
Леоф встряхнул пальцы и еще раз опустил их на клавиши.
– Предполагается, что это Бруг, – прошептала Мюриель, обращаясь к Элис, когда музыканты начали настраивать инструменты.
– Очень красивые декорации, – заметила Элис.
Так и было. Глазам зрителей предстала городская площадь с колокольней на заднем плане, слева располагалась таверна с вывеской, гласящей «Фатем Пейтера». Таверна была хитро разрезана так, что все могли видеть ее фасад и внутренние помещения. Новую, маленькую, сцену пристроили четырьмя ярдами выше «Мира», она представляла собой спальню в верхней части здания.
Правую часть сцены занимал знаменитый мост, в честь которого город Бруг получил свое название. Мост поднимался над весьма убедительно выглядевшим каналом, вдоль которого были расставлены засушенные цветы, подкрашенные, чтобы издалека казаться живыми. А на заднике сцены художник изобразил просторные зеленые поля и маленды Новых земель.
Мюриель молча наблюдала, как на площадь вышел юноша и уселся возле фонтана. Он был одет довольно скромно, но оранжевый пояс говорил о том, что он принят в гильдию мастеров ветра Новых земель.
Музыканты уже настроили свои инструменты.
– Проклятье, – пробормотал за спиной Мюриель герцог Шейла, – не понимаю, зачем нужно столько инструментов. Будет ужасный шум.
Мюриель видела, как маленькая фигурка Леофа подняла обе руки и опустила их на клавиши.
Воздух наполнился таким звуком, какой Мюриель и представить себе не могла, – высокие чистые ноты поднимались к звездам, а низкие голоса басов напоминали тайный тяжелый гул моря. Звуки с первого мгновения взяли ее за душу и воцарились там. Казалось, произнесены самые важные слова в мире.
И все же, несмотря на удивительную красоту и мощь первого аккорда, он показался Мюриель каким-то неполным – нуждающимся в завершении, – и она поняла, что не отведет от сцены глаз, не будет знать покоя до тех пор, пока не услышит все до конца.
– Нет… – Ей показалось, что это слово произнес прайфек, но потом она слышала только музыку.
На губах Леофа играла улыбка ярости, когда первый аккорд наполнил гигантскую чашу Рощи Свечей и расплескался в ночи, аккорд, который никто не вызывал к жизни в течение тысячи лет, аккорд, который Мери заново нашла для него в простой пастушеской песне.
«Вот ответ твоим пожеланиям, прайфек», – подумал Леоф.
Потому что теперь, после того как аккорд прозвучал, Леоф знал, что ни прайфек, ни даже сам фратекс Призмо не смогут остановить его музыку.
Юноша у фонтана встал, и его голос неожиданно взмыл ввысь вместе с инструментами, словно один из них. Он пел на алманнийском, а не на королевском языке, и после первого мгновения внутреннего протеста стало ясно, что именно так все и должно быть.
– Иэ канн вас из скаон, – пел он.
Я знаю, что такое красота,
Ветер с запада,
Зелерые просторы,
Песня кроншнепа,
И она,
И она…
Его звали Гильмер, и он пел о жизни, радости и Лите Рангсдаутер, которую любил. И пока он пел, из таверны вышла девушка, юная и прекрасная. Мюриель сразу же поняла, что это и есть Лита, поскольку у нее были «косы, подобные солнцу на золотой пшенице», о которых пел юноша. А потом и она запела – это была совсем другая мелодия, но она безупречно оплетала песнь Гильмера. Пока они еще не видели друг друга, но их песни соединились – ведь Лита любила Гильмера ничуть не меньше, чем он ее. То был день их свадьбы, о чем Мюриель узнала, когда они встретились и мелодии слились. Ритм музыки ускорился, и они начали танцевать.
Когда юная пара замолчала, на сцену вышел немолодой мужчина, который оказался отцом Литы, лодочником, и он спел свою песню – забавную и грустную.
«Я теряю дочь и обретаю долги», – начиналась его партия, а потом появилась его жена, которая принялась ругать его за язвительность, и они запели дуэтом.
Затем юноша и девушка вновь начали свою песню, и неожиданно уже четыре голоса сплелись в удивительной гармонии, словно открытая книга любви всех возрастов, от первого румянца смущения через зрелость и до последнего объятия. Мюриель за один миг вновь пережила свой брак и все никак не могла успокоить дыхание.
Затем к ним присоединился аэтил города, а следом и другие горожане, прибывшие на свадебный пир. Теперь пел огромный радостный хор. Все было прекрасно, и все же, когда раздался зов труб и первое действие завершилось словами аэтила, вопрошавшего, кто еще хочет попасть на праздник, Мюриель еще мечтала о завершении первого аккорда.
Музыка стихла, но не умерла, когда исполнители ролей покинули сцену. Возникла простая мелодия, отражавшая радость застолья, но теперь в нее вплетались легкая грусть и смутный, еще далекий страх. И по мере того, как звук креп, ощутимая тревога передавалась от одного слушателя к другому. И Мюриель вдруг захотелось посмотреть вниз, чтобы убедиться, что пауки не взбираются вверх по ее чулкам.
И она отчетливо ощутила присутствие Роберта.
Второй акт начался с появления сэра Ремизмунда Фрам Вулторпа, и сопровождавшая его музыка была такой мрачной и неистовой – с пронзительным завыванием волынки и угрожающим перебором басовых струн, – что Мюриель вцепилась в подлокотники своего кресла.
И со странным удовлетворением она отметила, что актер, игравший Вулторпа, в значительной степени похож на принца Роберта.
Между тем события продолжали разворачиваться с безжалостной неотвратимостью. Свадебное пиршество превращалось в сцену ужаса. Весь реквизит – в самом начале Мюриель воспринимала его именно так – вдруг обрел реальность, словно Роща Свечей и в самом деле парила над пустой оболочкой Бруга, словно они все подглядывали за городскими призраками, вновь переживающими свою трагедию.
Сэр Ремизмунд был изменником, изгнанным из Ханзы, он повсюду искал возможности грабить и убивать. Прямо на улице он зарезал аэтила, и его люди дикой волной хлынули в город. Ремизмунд тут же принялся ухаживать за Литой, а когда Гильмер стал возражать, того арестовали, чтобы на рассвете повесить на городской площади.
Ремизмунд, слишком гордый, чтобы взять Литу силой, отправился пировать в таверну. Так закончился второй акт.
Но музыка не смолкала, увлекая за собой слушателей. Даже Роберт, который, вне всякого сомнения, осознавал, что происходит, ничего не стал предпринимать.
Мюриель вспомнила свою беседу с композитором, когда они обсуждали причины запрета подобных сочинений, силу воздействия некоторых созвучий и пауз. И теперь она поняла. Он очаровал их всех, не так ли? Это не просто напоминало чары, это они и были. Тем не менее дурного в этом было не больше, чем во влюбленности или преклонении перед красотой. Если композитор – маг, значит, существует и добрая магия. Мюриель была уверена, что в музыке Леофа нет зла.
Третий акт начался с комической интерлюдии, в которой один из людей Ремизмунда ухаживал за служанкой из таверны, но так и не сумел добиться успеха. Затем появились Ремизмунд и его главный подручный Разовил, который должен был доставить письмо. Ремизмунд продиктовал послание императору, где обещал разрушить дамбу и затопить Новые земли, если ему не выплатят огромный выкуп. Одеяния Разовила напоминали рясу прайфека, а бородка и усы сразу же вызывали в памяти лицо Хесперо. Разовил вносил в письмо многочисленные исправления, которые должны были придать требованиям выкупа более благородный характер, повторяя, что святые поддерживают их начинание, а император должен подчиниться их воле. Беседа двух злодеев получилась забавной, но не могла не вызвать у зрителей тревоги.
Одна из служанок спряталась, когда в таверну вошел Ремизмунд, и подслушала весь разговор. После окончания сцены она убежала, чтобы сообщить новость Лите и ее отцу. Так горожанам удалось узнать о заговоре, и они собрались, чтобы решить, как поступить. Но перед самым началом встречи появился Разовил, искавший Литу.
Чтобы скрыть замыслы горожан, Лита согласилась уйти вместе с ним. И Ремизмунд вновь начал домогаться ее любви, спев самую красивую песню во всем представлении:
Митс аэн Саэла
Анбиндат ту зае тонген
Аф са сарнбрун сей уардет мин харт…
Одним взглядом
Ты ослабляешь кольца,
Скрепляющие кольчугу моего сердца.
Одним словом
Покорена моя крепость
И башни рассыпались в пыль.
Одним поцелуем
Ты станешь моей королевой
И направишь меня на путь добра.
Несмотря на свои прежние злодеяния, он казался искренним, и у Мюриель даже возникла мысль, что она ошиблась в Ремизмунде. Теперь он виделся ей человеком, а не чудовищем. Вероятно, его прошлые действия имели какие-то достойные причины, если он оказался способен так искренне говорить о своей любви.
Лита ответила, что должна обдумать его предложение, и ушла. Как только она исчезла со сцены, Ремизмунд ухмыльнулся и обратился к Разовилу:
Какая нежная, какая бесхитростная, доверчивая, глупая.
Одна ночь любви, и с ней покончено.
Потом он и его подхалим засмеялись, и музыка стала веселой – но в ней появилось и нечто демоническое.
Так закончился третий акт, и инструменты почти умолкли. Мюриель обнаружила, что впервые с того момента, как представление началось, музыка слегка отпустила ее и что она может говорить, если захочет. Она посмотрела на Роберта.
– Замечательная пьеса, лорд регент, – сказала она. – Благодарю вас за то, что позволили мне ее посмотреть.
Роберт бросил на нее угрюмый взгляд.
– Мне кажется, вы недооценили моего композитора, – добавила она.
Роберт слегка задыхался, словно пытаясь поднять нечто очень тяжелое.
– Бессмысленный фарс, – отрезал он. – Глупое проявление бравады.
– Нет, – возразил Хесперо, – вероломный акт чародейства.
– Если вы ищете колдовство, любезный прайфек, – промурлыкала Мюриель, – вам достаточно посмотреть на нашего дорогого регента. Вонзите в него клинок, и вы убедитесь, что из него не прольется крови – во всяком случае, той красной жидкости, которая наполняет жилы обычных людей. У меня создалось впечатление, что вы своеобразно выбираете, какие дьявольские силы презирать, а какие всячески приветствовать, прайфек Хесперо.
– Помолчи, Мюриель, – грубо перебил ее Роберт. – Помолчи, пока я не приказал отрезать тебе язык.
– Как Хранителю?
Роберт вздохнул, щелкнул пальцами, и в следующее мгновение кто-то сзади засунул в рот Мюриель кляп. Когда прошло первое изумление, она даже не снизошла до сопротивления. Это было ниже ее достоинства.
Прайфек начал что-то говорить, но тут вновь зазвучала музыка, призывающая Литу на сцену.
Девушка встала рядом с темницей, где томился Гильмер, и они вновь обменялись клятвами любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71