Ну что ж, подумал я, пройдет всего несколько дней, и она тоже приползет на коленях со связанными за спиной руками, слезно моля господина прикоснуться к ней…
Айари вернулся в хижину поздней ночью. Девушки уже спали. Кису вернул Тенде на прежнее место. Она свернулась калачиком в грязи под рабским шестом, рядом с белыми рабынями.
— Что узнал? — спросил я у Айари.
— Кроме твоего Шабы, — ответил он, — здесь проплывал и кто-то другой. Я с трудом выпытал это у вождя. Еще два человека подтвердили его слова, хотя и очень неохотно.
— Они не хотели говорить об этом?
— Еще как не хотели! Боялись даже упоминать об увиденном.
— Что же такое они видели? — спросил я.
— Нечто.
— А точнее?
— Не сказали. Слишком уж напуганы. — Айари посмотрел мне в глаза: — Боюсь, не только мы ищем твоего Шабу.
— Кто-то еще преследует его? — спросил Кису.
— Так мне показалось, — мрачно произнес Айари.
— Забавно, — произнес я, вытягиваясь у огня. — Давайте спать. Рано утром — в путь.
28. ЯЩИК В РЕКЕ
— Эй, глядите! — крикнул Айари — Правей! Мы повернули наше легкое суденышко направо.
— Вижу, — сказал я.
Мы были уже в четырех днях пути от рыбацкой деревеньки, где нам оказали столь радушный прием. За эти дни мы миновали еще два селения, жители которых кормились земледелием, но ни в одно из них мы не заходили.
Река в этих местах шириною была около трех сотен ярдов. Ночами мы причаливали к берегу, хорошенько прятали каноэ, уходили от реки не меньше чем на полпасанга и лишь тогда устраивались на ночлег. Все эти меры предосторожности позволяли нам избегать встреч с тарларионами, которые редко забирались в глубь суши.
По правому борту нашего каноэ плыл ящик. Он почти полностью скрывался под водой и, судя по всему, был большой и тяжелый. Я ухватился за металлические ручки, втащил ящик в каноэ и тупой стороной панги вскрыл кольцо-замок. Кольца-замки бывают разные; это представляло собой навесной кодовый замок с вращающимися металлическими дисками, на которые были нанесены горианские цифры. Если выстроить их в нужном порядке, задвижка легко открывается. Такие системы не отличаются высокой надежностью. Наверняка содержимое ящика не представляет особой ценности.
Я откинул крышку.
— Ничего себе, — хмыкнул Кису.
В ящике в беспорядке валялись мотки проволоки, осколки зеркал, булавки, ножи, нитки бус, щедро пересыпанные ракушками и цветными стеклышками.
— На продажу, — сказал Кису.
— С лодок Шабы, — заметил Айари.
Мы высыпали все эти богатства в один из мешков, приобретенных в рыбацкой деревне, а раскрытый ящик и выломанный замок выбросили в реку.
— В пути глядеть во все глаза! — предупредил Кису.
— Разумная мысль, — кивнул я.
29. ТКАНЬ ИЗ КОРЫ И БУСЫ
Мы сидели вокруг костра в тропическом лесу, в половине пасанга от реки.
Невдалеке от нашей стоянки прошуршал гигантский колючий муравьед, длиною больше двадцати футов. Узкий хищный язык то и дело высовывался из его пасти.
Белокурая дикарка вздрогнула и подползла ближе ко мне.
— Он не опасен, — успокоил ее я. — Если, конечно, его не раздразнить.
Муравьед питается белыми муравьями, или термитами. Мощными когтистыми лапами, способными распотрошить даже ларла, он разрушает муравейники — глиняные башни, высота которых достигает порой тридцати пяти футов. Длиннющим четырехфутовым языком, покрытым клейкой слюной, муравьед загребает в трубообразный рот сразу несколько тысяч муравьев.
Девушка отползла, все еще дрожа от страха. Обнаженная женщина, и к тому же рабыня, на варварской планете Гор… Здесь не приходится рассчитывать на помощь и защиту мужчин, но ничего другого ей не оставалось.
Огромный красный кузнечик взвился в воздух рядом с костром и исчез в кустах.
— Ой! — взвизгнула дикарка и снова невольно подалась ко мне, однако сдержалась и низко опустила голову.
Кису ножом отхватил лоскут грубого красного полотна из коры дерева под, которое мы приобрели несколько дней назад в рыбацкой деревне. Эта ткань похожа на джутовую мешковину, но гораздо мягче, возможно, потому, что в краску добавляют пальмовое масло.
Тенде не сводила с него глаз.
Я ухмыльнулся.
— Я чем-то рассмешила господина? — с обидой произнесла белокурая дикарка.
— Я вспомнил, что случилось днем, — ответил я.
— Ох, — потупилась она.
Днем, уже ближе к сумеркам, когда мы вышли на берег, она запуталась в паутине большого каменного паука. Своим названием паук обязан привычке складывать лапки и поджимать их под себя. В таком виде он действительно похож на камень — замечательный пример маскировки! От паука к паутине тянется тонкая нить. По ней пауку передается каждое колебание паутины. Удивительно, но паук не реагирует, если паутина просто дрожит на ветру или если добыча, запутавшаяся в ней, слишком мала и не стоит беспокойства. Когда добыча, напротив, чересчур велика, а может быть, даже опасна, паук тоже не показывается. Зато как только в сеть попадется птица или маленький зверек — листовой урт или крошечный тарск, — паук тут как тут. Когда белокурая дикарка с криком принялась отрывать паутину от лица и волос, паук не появился. Я оттащил девушку в сторону и пощечиной заставил умолкнуть. Пока она, всхлипывая, отряхивалась, я проследил, куда ведет паучья нить. Она вывела меня на паука, которого я бы ни за что не отличил от черного камня. Я ткнул его палкой, и он поспешно ретировался.
— Тебе незачем было бить меня, — с упреком в голосе сказала дикарка.
— Прикуси язык, — отрезал я.
— Да, господин, — пролепетала она и умолкла.
Одно то, что рабыня вызвала крошечное неудовольствие господина, — более чем весомая причина, чтобы ее ударить. На самом деле для этого вообще не требуется никакой причины. Мужчина может бить рабыню всякий раз, как ему заблагорассудится, и невольницы прекрасно это понимают. Наказание идет им на пользу. В данном случае я ударил дикарку не только потому, что меня разозлили ее дурацкие вопли, — я испугался, что ее крики выдадут наше присутствие. Неизвестно, кто или что может скрываться в этих зарослях…
Дикарка осмелилась нарушить молчание:
— Господин?
— Да, — сказал я.
— По-моему, сегодня днем тебе незачем было бить меня. Но, — добавила она задумчиво, — не мне об этом судить. Ведь ты — господин, и ты лучше знаешь, что нужно делать.
Я с интересом глянул на нее.
— Ведь рабынь не бьют без причины, — продолжала размышлять она.
— Бьют.
— Понимаю, — дрожащим голосом произнесла девушка, и голова ее поникла.
— Подойди сюда, — велел я. — Встань на колени.
Она выполнила приказание, со страхом глядя на меня.
— Господин?
Я ударил ее всего раз, но так, что она рухнула в грязь. Изо рта у нее потекла кровь. Я встал.
— Ты поняла?
— Да, господин, — прошептала блондинка, в ужасе глядя на меня снизу вверх.
— Теперь встань на колени, — приказал я, — поцелуй мне ноги и поблагодари меня за то, что я тебя ударил.
Дрожа всем телом, она подползла ко мне, встала на колени и низко опустила голову. Ногами я ощутил ее губы.
— Благодарю тебя за то, что ты ударил меня, господин, — пролепетала она и посмотрела вверх, ища моего взгляда.
— Теперь ты понимаешь, что ты всего-навсего рабыня? — спросил я.
— Да, господин.
— Ты по-прежнему считаешь, что рабынь не бьют без причины?
— Нет, господин!
— А почему твоему господину не нужна причина, чтобы ударить тебя?
— Потому что я — рабыня.
— Вот теперь правильно, — сказал я.
— Да, господин.
Я сел, поджав под себя ноги, и посмотрел на Кису. Тот показал Тенде полоску ткани, в фут шириной и в пять длиной.
Я надеялся, что белокурая дикарка сделала правильный вывод. Такие уроки помогают рабыням выжить на Горе. Девушка не смеет спрашивать, почему ее господин поступает так или иначе. Рабыня есть рабыня.
Тенде встала на колени перед Кису и склонила голову до самой земли.
— Я прошу тебя дать мне одежду, господин.
— Заслужи ее, — сказал Кису.
— Да, господин, — с готовностью ответила девушка.
На этот раз она хорошо постаралась. Кису швырнул ей полоску ткани, и девушка тут же обернула ее вокруг бедер. Кису достал из мешка две нитки деревянных бус, раскрашенных в красный, синий и желтый цвета. Бусы нам тоже достались в рыбацкой деревушке.
— Благодарю тебя, мой господин, — с замиранием сердца выдохнула Тенде и набросила бусы на стройную шею.
— Пора привязать тебя на ночь, — сказал Кису.
— Да, господин.
Элис не сводила с Тенде завистливого взгляда. Потом она подползла ко мне и низко склонила голову.
— Молю тебя, господин, дай мне одежду! Я молча смотрел на нее.
— Я, жалкая обнаженная рабыня, — продолжала она, — смиренно молю моего господина дать мне одежду.
— Ты готова заслужить ее? — спросил я.
— Да, господин.
— Шлюха! — выкрикнула белокурая дикарка. Я стиснул Элис в объятиях и впился поцелуем в ее рот. Она закрыла глаза и блаженно откинула голову.
— Шлюха! Шлюха! — От негодования дикарка едва не рыдала.
— Глупышка! — счастливо засмеялась Элис, не открывая глаз. — Для чего, по-твоему, существуют рабыни? Я снова поцеловал ее.
— Пойди собери дров, — велел я белокурой варварке, — и поддерживай огонь.
— Да, господин.
Элис с обожанием глядела на меня: — Твои руки так искусны… Земная женщина тает в объятиях своего горианского господина…
Огонь в костре еле теплился. До рассвета оставалось не больше двух анов.
Элис уже спала рядом с Тенде, со спутанными за спиной руками, надежно привязанная к рабскому шесту. Вокруг ее бедер теперь тоже была тугая алая повязка. Девочка на славу потрудилась и заслужила кусок ткани. Я тоже подарил Элис две нитки деревянных бус. Они великолепно смотрелись у нее на груди.
Кису и Айари спали. Я посмотрел на белокурую варварку, длинной палкой перемешивавшую угли в костре.
— Иди к шесту, — сказал я, указывая на тонкое деревцо, служившее невольничьим шестом, под которым спали Тенде и Элис. — Сядь и скрести руки за спиной.
Она послушалась и только охнула, когда я туго связал ей запястья узкой полоской кожи.
— Господин… — робко произнесла девушка.
— Да?
— А мне ты не дашь одежды?
— Готова ли ты заслужить ее?
— Если ты прикажешь, я все сделаю. Ведь я — рабыня.
— А если я не прикажу?
— Но, господин…
— Ты будешь молить меня, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?
— Нет! — выпалила она. — Никогда!
— Пора спать, — сказал я.
— Но я хочу одеться! Пожалуйста, господин!
— Пора спать, — повторил я. — Ложись. Она легла на бок и всхлипнула.
— Я не могу умолять тебя… Я земная женщина.
— Элис — тоже земная женщина.
— Она — рабыня, — с отвращением выговорила дикарка.
— А ты?
— И я, — горько вздохнула она. — Я тоже рабыня.
— Одежду надо заслужить.
— Я не могу!
— Тогда спи. Завтра будет долгий и трудный день.
— Господин, — прошептала девушка.
— Что?
— Сегодня вечером… это был урок?
— Возможно.
— Ты показал, что господин волен сурово наказать рабыню без всякой на то причины.
— Верно.
— Но разве ты по-своему не добр к рабыням, пусть даже ты жестоко обращаешься с ними? — спросила она.
— Хочешь отведать плетки?
— Нет, господин.
— Не много проку будет мужчинам от такой рабыни, как ты, — сказал я, — если тебя, по твоей глупости, придется живьем бросить слину или тарлариону.
— Я поняла. — Она горько вздохнула. — Ты не добр.
— Ни капли, — усмехнулся я.
— Ты учишь скотину знать свое место.
— Правильно, — улыбнулся я.
На мгновение во мне всколыхнулась нежность, но я подавил минутную слабость. Одновременно мне захотелось схватить девчонку за тоненькие лодыжки, перевернуть на живот, раздвинуть ноги и грубо изнасиловать прямо в грязи. Но я не сделал и этого.
Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.
— А чего мужчины хотят от рабынь?
— Всего, — ответил я.
Она с тоской опустилась на землю.
— Господин?
— Что?
— Любой мужчина в любой момент может сделать со мной все, что хочет?
— Да, — ответил я.
— И ему не нужно на это никакой причины?
— Абсолютно.
— Неужели мужчины всегда бьют и обижают рабынь без повода?
— Мужчина волен избить тебя, когда пожелает, особенно когда ты проходишь курс рабыни. Разумеется, никто не станет бить рабыню в обычной ситуации. В этом просто нет смысла. Когда рабыня хорошо обучена, с ней можно делать множество других, куда более приятных вещей.
— Если я буду приятна моему господину, он не станет избивать меня, правда?
— Почему же? Станет, если ему того захочется.
— Но если я буду ублажать его полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня, — последние слова она подчеркнула, — вряд ли ему захочется меня бить?
— Нет, конечно, — ответил я. — При этом ты должна понимать: если ты хоть чуточку, хоть на самую малость вызовешь его недовольство, он может наказать тебя любым способом, какой сочтет уместным.
— Я прекрасно это понимаю. Но я постараюсь ублажить моего господина.
— Полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня?
— Да, — сказала она. — Я всеми силами буду стараться доставить удовольствие господину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58