Айари и Элис последовали за ним. Я тоже запрыгнул на борт и, схватив белокурую дикарку за плечи, втащил ее в каноэ, но не сразу разжал руки.
— Ты видел, господин? Он заставил ее танцевать обнаженной!
— Разумеется. Она всего-навсего рабыня.
— Да, господин.
— Как и ты, — добавил я.
— Да, господин.
— Ступай на место, рабыня.
Мы взялись за весла. Один раз белокурая дикарка оглянулась на меня, но под моим суровым взглядом тут же потупилась и принялась усердно грести.
Я улыбнулся. Рабыня, живущая в ней, отчаянно стремилась на волю. Этой ночью, подумал я, она будет умолять господина о близости.
34. БЕЛОКУРАЯ ДИКАРКА ТАНЦУЕТ. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛЕСУ МЕЖДУ РАБЫНЕЙ И ЕЕ ГОСПОДИНОМ
— Берегись! — крикнул я.
Небольшой тарск, весом не более сорока фунтов, рыл землю клыками и угрожающе похрапывал. В следующее мгновение он накинулся на меня. Я отшвырнул его копьем — одним из тех, которыми мы завладели в короткой схватке с рейдерами на болоте к востоку от Ушинди, но зверь тут же снова бросился в атаку.
Белокурая дикарка пронзительно завопила.
Я опять ударил его копьем; тарск отлетел, однако не успокоился. Острие моего копья обагрилось; шкура зверя потемнела от крови.
Тарски хитры, проворны и жутко упрямы. Лучше всего охотиться на них с длинным копьем верхом на кайиле. На гигантских тарсков охотятся даже с воздуха — с седла тарна. Сражаться с ними в зарослях невозможно — не только из-за ограниченной видимости, но главным образом из-за недостатка маневренности. Впрочем, тарск настолько проворен и агрессивен, что и на открытой местности справиться с ним непросто.
Зверь рывком повернул голову, грива рассыпалась по спине.
— Прячься за меня! — крикнул я дикарке, но было поздно.
Низко склонив голову, хищник бросился вперед и сбил ее с ног. Я отбросил его копьем и тут же нанес еще один удар. На сей раз мне удалось пронзить его насквозь.
Тяжело дыша, я придавил тело зверя ногой, выдернул копье и повернулся к белокурой дикарке.
— Жива?
— Да, господин.
Нога ее была в крови. Я опустился на корточки:
— Покажи ногу.
— Это опасно, господин?
— Нет, — сказал я. — Просто царапина.
— А шрам останется? — с тревогой спросила она.
— Нет.
— Это хорошо. — Девушка вздохнула с облегчением и откинулась назад, заложив руки за голову. — Я так хочу быть красивой, и для себя, и для моего господина… то есть моих господ.
— За последнюю пару недель ты в самом деле похорошела.
— Благодарю тебя, господин. — Она искала моего взгляда. — Я же твоя, ты знаешь.
— Естественно.
— Последний раз ты брал меня еще в Шенди!
— Верно.
— Ты овладел мной как рабыней…
Я промолчал.
— Когда ты швырнул меня на спину и овладел мною неистово и грубо, я поняла, что я больше не свободная женщина.
— Да, девушки обычно быстро усваивают этот урок.
— Еще я помню рабыню, которая глянула на меня из зеркала. Она была так прекрасна…
— Да, — кивнул я.
— Только рабыня может быть такой красавицей.
— Да.
— Но я — земная женщина. И я не осмелилась признать в той девушке саму себя.
Я улыбнулся. Неужели она не понимала, что тогда, в Шенди, из зеркала на нее смотрело ее подлинное, сокровенное «я»? Как бы ни бывали жестоки мужчины с женщинами, сами женщины порой истязают себя гораздо больней.
Она наклонилась и принялась рассматривать свою ножку.
— Царапина неглубокая, — сказал я. — Шрама не будет.
— Я тщеславна, правда?
— Да.
— А рабыням это разрешается?
— Да.
— Хорошо… — вздохнула блондинка. — Я бы не вынесла, если бы за меня дали меньше, чем за Тенде или Элис.
— Настоящая рабыня, — усмехнулся я.
— Да, господин.
— Не бойся, — успокоил я ее, — твоя цена не уменьшится.
Я встал и направился к веерной пальме. Сложив ладони чашечкой, я зачерпнул из углубления в основании огромного листа большую пригоршню воды, вернулся к рабыне и бережно промыл ее рану. Она зажмурила глазки, но терпела. Затем я сорвал несколько листьев, обернул ими ногу девушки и перевязал усиками коврового растения.
— Благодарю тебя, господин.
Она потянулась ко мне и обвила мою шею руками. Я взял ее за запястья, медленно развел ее руки в стороны, потом вытянул их вперед и связал.
— Господин! — умоляюще воскликнула блондинка.
— В следующий раз, — сказал я, — не смей делать этого без разрешения.
— Хорошо, господин.
— Встань, рабыня! — приказал я.
— Да, господин.
В тот самый день, незадолго до полудня, мы достигли вершины водопада. Кису увидел флотилию Билы Хурумы и заставил Тенде плясать обнаженной на камне в воде…
Несколько часов мы шли вверх по реке. Ближе к вечеру, причалив к берегу, мы спрятали каноэ и углубились в лес.
— Хочу мяса, — заявил Кису.
— Я тоже, — сказал я. — Пойду поохочусь.
Воинам трудно обходиться без мяса. К тому же жители последней деревни предупреждали, что путь вверх по реке будет становиться все сложней и опасней. Неплохо было бы поесть мяса впрок.
— Мне понадобится вьючное животное, — сказал я. Белокурая дикарка немедленно вскочила на ноги и встала передо мной, низко склонив голову:
— Я — вьючное животное, господин.
— Следуй за мной, — Да, господин.
Мы шли по джунглям не меньше двух анов, пока не подняли тарска. Он набросился на меня, и я убил его.
— Наклонись, — приказал я девушке.
Она послушно подставила спину. Я взвалил тушу ей на плечи. Она пошатнулась.
Я повернулся и пошел прочь. За мной, задыхаясь и спотыкаясь под весом убитого мною зверя, брела моя рабыня.
Я посмотрел в небо сквозь густые кроны деревьев:
— Смеркается. Мы не успеем до темноты добраться до лагеря. Устроимся на ночлег здесь, а утром пойдем дальше.
— Да, господин.
Она стояла на коленях и жарила на костре мясо тарска. Я срубил длинную толстую жердь и проделал ближе к краю желобок глубиною в дюйм.
— Зачем это? — спросила девушка.
— Невольничий кол, — ответил я, — привязать тебя на ночь.
— Понимаю, — вздохнула она и повернула вертел. Капельки жира с зарумянившегося бока тарска с шипением падали в костер.
Ударами камня я вогнал жердь в землю, оставив снаружи всего несколько дюймов.
— Еда готова, господин, — сказала рабыня.
Я осторожно снял вертел с огня, положил на траву и принялся резать мясо. Рабыня смотрела на меня, стоя на коленях у костра. Я встал, накинул ей на шею длинный кожаный ремень и повел к колышку. Ремень точно лег в заранее выпиленный мною желобок.
— Встань на колени, — приказал я.
— Да, господин.
Блондинка стояла на коленях у невольничьего шеста, а я вернулся к костру и приступил к трапезе. Я отрезал кусочки сочного мяса и отправлял их в рот. Насытившись, я швырнул кусок и рабыне. Он попал ей в грудь и отскочил на землю. Девушка схватила его обеими руками и принялась жадно есть, не сводя с меня глаз.
Я вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на рабыню:
— Хочешь еще?
— Нет, господин.
Воды с листьев веерной пальмы мы попили раньше. Я прилег у костра, опершись на локоть, и уставился на невольницу. Как все-таки приятно владеть женщинами…
— Ты свяжешь мне перед сном руки за спиной, господин? — спросила она.
— Да.
— Так всегда поступают с рабынями?
— На природе — да, — ответил я. — Особенно когда под рукой нет ни цепей, ни наручников. Но руки не обязательно спутывать за спиной. Порой их связывают над головой или перед грудью, а то и прикручивают к дереву.
— А в городах девушек тоже привязывают на ночь?
— Иногда, — сказал я. — Все равно в ошейнике они не убегут дальше городских ворот.
— Но ведь не все рабыни хотят бежать?
— Конечно. На самом деле, беглянок очень мало. Важно, чтобы девушка понимала: хочет она бежать или нет, побег практически невозможен. Потому вас и связывают. К тому же, если рабыня и сумеет скрыться от своего хозяина, у нее все равно появится новый. Зачастую гораздо хуже первого.
— Да, господин.
— Попытка бегства — глупый и неоправданный риск. Пойманной рабыне могут запросто отрезать ноги. Она содрогнулась.
— Я бы побоялась бежать, господин.
— Но ты же пыталась улизнуть из Порт-Кара.
Тогда я поймал ее, связал и вернул Улафи, бывшему в то время ее хозяином. Я хотел сам отвезти блондинку в Шенди в надежде напасть на след вероломного Шабы, предавшего Царствующих Жрецов.
— В то время я еще ничего не понимала, — смутилась, она. — Я не знала, что побег невозможен, и не представляла, как сурово могут меня наказать. Я даже не догадывалась, что это значит — быть рабыней на Горе.
— Теперь догадываешься? — усмехнулся я.
— Да, господин. — Она стояла на коленях у невольничьего колышка, с петлей на шее. — Знай я тогда то, что знаю сейчас, я не осмелилась бы и шелохнуться!
Я кивнул. Умные женщины быстро понимают, что их ждет на Горе.
— Господин?
— Да?
— А все хозяева привязывают рабынь на ночь?
— Нет. Многое зависит от обстановки и от самой рабыни.
— Если рабыня всем сердцем любит господина, он же не станет привязывать ее?
— Может, и станет, если захочет напомнить ей, что она — всего-навсего рабыня.
— Понимаю.
— Иногда, — сказал я, — рабынь запирают в конуру или приковывают цепью к железному кольцу.
— Зачем?
— Чтобы их не украли. Блондинка вздрогнула:
— Разве рабыню могут украсть?
— Запросто, — сказал я. — На Горе это случается сплошь и рядом.
— Я слышала, что девушек на ночь приковывают цепями к кровати господина.
— Да, такое часто бывает.
— Но ведь в покоях своего господина девушка находится в безопасности?
— Конечно, — сказал я, — если ее господин там же.
— Тогда зачем же приковывать ее цепями?
— Потому что она — рабыня.
— Да, господин. — Блондинка низко склонила голову.
— Ну что же, — сказал я, — пора привязывать тебя на ночь
— Пожалуйста, господин, — торопливо выпалила она, — позволь мне еще немного поговорить с тобой. Не привязывай свою рабыню прямо сейчас.
— Ладно, — согласился я.
Она с радостным видом опустилась на пятки и положила руки на веревку у самого горла.
— То, что Кису сделал сегодня с Тенде… Разве это не ужасно?
— Что?
— Он заставил ее танцевать обнаженной!
— Ну и что?
— Но… — смешалась девушка.
— Она — рабыня, — напомнил я.
— Да, господин… А рабыне позволяется танцевать голой?
— Да.
Она потупила взгляд:
— Господин…
— Да? — откликнулся я.
— Рабыня — это все равно что вещь?
— Конечно.
— И я — вещь?
— Естественно. Причем очень красивая вещь.
— Спасибо, господин.
— Тебе не нравится быть вещью? — поинтересовался я.
— Я не чувствую себя вещью, — призналась она.
— С точки зрения горианских законов, — уточнил я, — ты скорее животное, чем вещь.
— Да, господин…
— С одной стороны, никакое животное — ни человека, ни белку, ни птицу — нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.
— Я не об этом, — сказала девушка. — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
— Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.
— Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.
— Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина — к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, — общечеловеческая проблема.
— Может быть…
— Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, — продолжал я, — это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.
— Ты говоришь не о том, — улыбнулась она.
— На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? — спросил я. — На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?
— Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.
— Интересная мысль, — усмехнулся я. — Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?
— Как глупо! — фыркнула блондинка.
— Вот именно.
— Мне трудно об этом говорить, — вздохнула она. — Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.
— Это точно, — хмыкнул я.
— Я попробую еще раз, с самого начала.
— Попробуй, — кивнул я.
— Мужчин интересует в женщине только тело.
— Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты — бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?
— Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…
— Вот это уже верно, — кивнул я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Ты видел, господин? Он заставил ее танцевать обнаженной!
— Разумеется. Она всего-навсего рабыня.
— Да, господин.
— Как и ты, — добавил я.
— Да, господин.
— Ступай на место, рабыня.
Мы взялись за весла. Один раз белокурая дикарка оглянулась на меня, но под моим суровым взглядом тут же потупилась и принялась усердно грести.
Я улыбнулся. Рабыня, живущая в ней, отчаянно стремилась на волю. Этой ночью, подумал я, она будет умолять господина о близости.
34. БЕЛОКУРАЯ ДИКАРКА ТАНЦУЕТ. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛЕСУ МЕЖДУ РАБЫНЕЙ И ЕЕ ГОСПОДИНОМ
— Берегись! — крикнул я.
Небольшой тарск, весом не более сорока фунтов, рыл землю клыками и угрожающе похрапывал. В следующее мгновение он накинулся на меня. Я отшвырнул его копьем — одним из тех, которыми мы завладели в короткой схватке с рейдерами на болоте к востоку от Ушинди, но зверь тут же снова бросился в атаку.
Белокурая дикарка пронзительно завопила.
Я опять ударил его копьем; тарск отлетел, однако не успокоился. Острие моего копья обагрилось; шкура зверя потемнела от крови.
Тарски хитры, проворны и жутко упрямы. Лучше всего охотиться на них с длинным копьем верхом на кайиле. На гигантских тарсков охотятся даже с воздуха — с седла тарна. Сражаться с ними в зарослях невозможно — не только из-за ограниченной видимости, но главным образом из-за недостатка маневренности. Впрочем, тарск настолько проворен и агрессивен, что и на открытой местности справиться с ним непросто.
Зверь рывком повернул голову, грива рассыпалась по спине.
— Прячься за меня! — крикнул я дикарке, но было поздно.
Низко склонив голову, хищник бросился вперед и сбил ее с ног. Я отбросил его копьем и тут же нанес еще один удар. На сей раз мне удалось пронзить его насквозь.
Тяжело дыша, я придавил тело зверя ногой, выдернул копье и повернулся к белокурой дикарке.
— Жива?
— Да, господин.
Нога ее была в крови. Я опустился на корточки:
— Покажи ногу.
— Это опасно, господин?
— Нет, — сказал я. — Просто царапина.
— А шрам останется? — с тревогой спросила она.
— Нет.
— Это хорошо. — Девушка вздохнула с облегчением и откинулась назад, заложив руки за голову. — Я так хочу быть красивой, и для себя, и для моего господина… то есть моих господ.
— За последнюю пару недель ты в самом деле похорошела.
— Благодарю тебя, господин. — Она искала моего взгляда. — Я же твоя, ты знаешь.
— Естественно.
— Последний раз ты брал меня еще в Шенди!
— Верно.
— Ты овладел мной как рабыней…
Я промолчал.
— Когда ты швырнул меня на спину и овладел мною неистово и грубо, я поняла, что я больше не свободная женщина.
— Да, девушки обычно быстро усваивают этот урок.
— Еще я помню рабыню, которая глянула на меня из зеркала. Она была так прекрасна…
— Да, — кивнул я.
— Только рабыня может быть такой красавицей.
— Да.
— Но я — земная женщина. И я не осмелилась признать в той девушке саму себя.
Я улыбнулся. Неужели она не понимала, что тогда, в Шенди, из зеркала на нее смотрело ее подлинное, сокровенное «я»? Как бы ни бывали жестоки мужчины с женщинами, сами женщины порой истязают себя гораздо больней.
Она наклонилась и принялась рассматривать свою ножку.
— Царапина неглубокая, — сказал я. — Шрама не будет.
— Я тщеславна, правда?
— Да.
— А рабыням это разрешается?
— Да.
— Хорошо… — вздохнула блондинка. — Я бы не вынесла, если бы за меня дали меньше, чем за Тенде или Элис.
— Настоящая рабыня, — усмехнулся я.
— Да, господин.
— Не бойся, — успокоил я ее, — твоя цена не уменьшится.
Я встал и направился к веерной пальме. Сложив ладони чашечкой, я зачерпнул из углубления в основании огромного листа большую пригоршню воды, вернулся к рабыне и бережно промыл ее рану. Она зажмурила глазки, но терпела. Затем я сорвал несколько листьев, обернул ими ногу девушки и перевязал усиками коврового растения.
— Благодарю тебя, господин.
Она потянулась ко мне и обвила мою шею руками. Я взял ее за запястья, медленно развел ее руки в стороны, потом вытянул их вперед и связал.
— Господин! — умоляюще воскликнула блондинка.
— В следующий раз, — сказал я, — не смей делать этого без разрешения.
— Хорошо, господин.
— Встань, рабыня! — приказал я.
— Да, господин.
В тот самый день, незадолго до полудня, мы достигли вершины водопада. Кису увидел флотилию Билы Хурумы и заставил Тенде плясать обнаженной на камне в воде…
Несколько часов мы шли вверх по реке. Ближе к вечеру, причалив к берегу, мы спрятали каноэ и углубились в лес.
— Хочу мяса, — заявил Кису.
— Я тоже, — сказал я. — Пойду поохочусь.
Воинам трудно обходиться без мяса. К тому же жители последней деревни предупреждали, что путь вверх по реке будет становиться все сложней и опасней. Неплохо было бы поесть мяса впрок.
— Мне понадобится вьючное животное, — сказал я. Белокурая дикарка немедленно вскочила на ноги и встала передо мной, низко склонив голову:
— Я — вьючное животное, господин.
— Следуй за мной, — Да, господин.
Мы шли по джунглям не меньше двух анов, пока не подняли тарска. Он набросился на меня, и я убил его.
— Наклонись, — приказал я девушке.
Она послушно подставила спину. Я взвалил тушу ей на плечи. Она пошатнулась.
Я повернулся и пошел прочь. За мной, задыхаясь и спотыкаясь под весом убитого мною зверя, брела моя рабыня.
Я посмотрел в небо сквозь густые кроны деревьев:
— Смеркается. Мы не успеем до темноты добраться до лагеря. Устроимся на ночлег здесь, а утром пойдем дальше.
— Да, господин.
Она стояла на коленях и жарила на костре мясо тарска. Я срубил длинную толстую жердь и проделал ближе к краю желобок глубиною в дюйм.
— Зачем это? — спросила девушка.
— Невольничий кол, — ответил я, — привязать тебя на ночь.
— Понимаю, — вздохнула она и повернула вертел. Капельки жира с зарумянившегося бока тарска с шипением падали в костер.
Ударами камня я вогнал жердь в землю, оставив снаружи всего несколько дюймов.
— Еда готова, господин, — сказала рабыня.
Я осторожно снял вертел с огня, положил на траву и принялся резать мясо. Рабыня смотрела на меня, стоя на коленях у костра. Я встал, накинул ей на шею длинный кожаный ремень и повел к колышку. Ремень точно лег в заранее выпиленный мною желобок.
— Встань на колени, — приказал я.
— Да, господин.
Блондинка стояла на коленях у невольничьего шеста, а я вернулся к костру и приступил к трапезе. Я отрезал кусочки сочного мяса и отправлял их в рот. Насытившись, я швырнул кусок и рабыне. Он попал ей в грудь и отскочил на землю. Девушка схватила его обеими руками и принялась жадно есть, не сводя с меня глаз.
Я вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на рабыню:
— Хочешь еще?
— Нет, господин.
Воды с листьев веерной пальмы мы попили раньше. Я прилег у костра, опершись на локоть, и уставился на невольницу. Как все-таки приятно владеть женщинами…
— Ты свяжешь мне перед сном руки за спиной, господин? — спросила она.
— Да.
— Так всегда поступают с рабынями?
— На природе — да, — ответил я. — Особенно когда под рукой нет ни цепей, ни наручников. Но руки не обязательно спутывать за спиной. Порой их связывают над головой или перед грудью, а то и прикручивают к дереву.
— А в городах девушек тоже привязывают на ночь?
— Иногда, — сказал я. — Все равно в ошейнике они не убегут дальше городских ворот.
— Но ведь не все рабыни хотят бежать?
— Конечно. На самом деле, беглянок очень мало. Важно, чтобы девушка понимала: хочет она бежать или нет, побег практически невозможен. Потому вас и связывают. К тому же, если рабыня и сумеет скрыться от своего хозяина, у нее все равно появится новый. Зачастую гораздо хуже первого.
— Да, господин.
— Попытка бегства — глупый и неоправданный риск. Пойманной рабыне могут запросто отрезать ноги. Она содрогнулась.
— Я бы побоялась бежать, господин.
— Но ты же пыталась улизнуть из Порт-Кара.
Тогда я поймал ее, связал и вернул Улафи, бывшему в то время ее хозяином. Я хотел сам отвезти блондинку в Шенди в надежде напасть на след вероломного Шабы, предавшего Царствующих Жрецов.
— В то время я еще ничего не понимала, — смутилась, она. — Я не знала, что побег невозможен, и не представляла, как сурово могут меня наказать. Я даже не догадывалась, что это значит — быть рабыней на Горе.
— Теперь догадываешься? — усмехнулся я.
— Да, господин. — Она стояла на коленях у невольничьего колышка, с петлей на шее. — Знай я тогда то, что знаю сейчас, я не осмелилась бы и шелохнуться!
Я кивнул. Умные женщины быстро понимают, что их ждет на Горе.
— Господин?
— Да?
— А все хозяева привязывают рабынь на ночь?
— Нет. Многое зависит от обстановки и от самой рабыни.
— Если рабыня всем сердцем любит господина, он же не станет привязывать ее?
— Может, и станет, если захочет напомнить ей, что она — всего-навсего рабыня.
— Понимаю.
— Иногда, — сказал я, — рабынь запирают в конуру или приковывают цепью к железному кольцу.
— Зачем?
— Чтобы их не украли. Блондинка вздрогнула:
— Разве рабыню могут украсть?
— Запросто, — сказал я. — На Горе это случается сплошь и рядом.
— Я слышала, что девушек на ночь приковывают цепями к кровати господина.
— Да, такое часто бывает.
— Но ведь в покоях своего господина девушка находится в безопасности?
— Конечно, — сказал я, — если ее господин там же.
— Тогда зачем же приковывать ее цепями?
— Потому что она — рабыня.
— Да, господин. — Блондинка низко склонила голову.
— Ну что же, — сказал я, — пора привязывать тебя на ночь
— Пожалуйста, господин, — торопливо выпалила она, — позволь мне еще немного поговорить с тобой. Не привязывай свою рабыню прямо сейчас.
— Ладно, — согласился я.
Она с радостным видом опустилась на пятки и положила руки на веревку у самого горла.
— То, что Кису сделал сегодня с Тенде… Разве это не ужасно?
— Что?
— Он заставил ее танцевать обнаженной!
— Ну и что?
— Но… — смешалась девушка.
— Она — рабыня, — напомнил я.
— Да, господин… А рабыне позволяется танцевать голой?
— Да.
Она потупила взгляд:
— Господин…
— Да? — откликнулся я.
— Рабыня — это все равно что вещь?
— Конечно.
— И я — вещь?
— Естественно. Причем очень красивая вещь.
— Спасибо, господин.
— Тебе не нравится быть вещью? — поинтересовался я.
— Я не чувствую себя вещью, — призналась она.
— С точки зрения горианских законов, — уточнил я, — ты скорее животное, чем вещь.
— Да, господин…
— С одной стороны, никакое животное — ни человека, ни белку, ни птицу — нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.
— Я не об этом, — сказала девушка. — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
— Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.
— Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.
— Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина — к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, — общечеловеческая проблема.
— Может быть…
— Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, — продолжал я, — это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.
— Ты говоришь не о том, — улыбнулась она.
— На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? — спросил я. — На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?
— Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.
— Интересная мысль, — усмехнулся я. — Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?
— Как глупо! — фыркнула блондинка.
— Вот именно.
— Мне трудно об этом говорить, — вздохнула она. — Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.
— Это точно, — хмыкнул я.
— Я попробую еще раз, с самого начала.
— Попробуй, — кивнул я.
— Мужчин интересует в женщине только тело.
— Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты — бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?
— Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…
— Вот это уже верно, — кивнул я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58