Движения ее становятся все откровенней и бесстыдней. Тысячи лет назад первобытные женщины так же танцевали перед мужчинами в пещерах, озаренных светом факелов. Это танец самки, танец рабыни. Тяжело дыша, она в изнеможении падает на ковер и, прижимаясь к нему всем телом, шепчет: «Я хочу Господина!»
Я встал, скрестив руки на груди.
Не прекращая танцевать, девчонка принялась лизать и целовать мое тело.
Я грубо схватил ее за плечи.
— Пожалуйста, не бей меня, господин! — взмолилась она. Я подволок ее к невольничьему колу и поставил на колени.
— Ты неплохо танцевала, рабыня.
— Благодарю тебя, господин!
— Кто ты? — спросил я.
— Рабыня.
— Рабыня и только рабыня?
Она смотрела на меня, трепеща от желания. Скрытая в ней рабыня наконец-то выбралась из темницы на солнечный свет.
— Да, господин, — ответила белокурая дикарка. — Я рабыня и только рабыня.
Она откинула голову, задыхаясь от счастья; затем нагнулась, обняла мои ноги и принялась покрывать их поцелуями — сперва колени, затем стопы. Я чувствовал ее горячие слезы и шелковистые волосы.
— Да, да, — шептала она. — Я рабыня, рабыня и только рабыня.
Я понял, что она никогда больше не вернется в свой каменный мешок.
Белокурая дикарка подняла голову. В глазах ее стояли слезы.
— Спасибо тебе, господин! — прошептала она.
Я ухватил ее за волосы и рывком поставил на ноги.
— Ты — моя рабыня. Ты — рабыня всех мужчин.
— Да, мой господин. Я свободна, — выдохнула белокурая дикарка. — Наконец-то свободна!
— Думай, что говоришь, рабыня!
— Да, господин. — Она испуганно умолкла, затем нерешительно посмотрела на меня: — Но я чувствую себя такой свободной!
— В каком-то смысле ты свободна, а в каком-то — нет. Ты свободна во всем, что касается сферы чувств. Ты наконец призналась самой себе в том, что ты — истинная рабыня; отсюда и ощущения счастья, легкости, свободы. Теперь ты в ладу с собой. Но не забывай, что ты рабыня и во всем зависишь от милости своих хозяев.
— Да, господин.
Я больно дернул ее за волосы.
— Ой!
— Ты по-прежнему считаешь, что ты свободна? Она зарыдала.
— Нет, господин, нет!
Я отпустил ее и лег на траву.
— Я очень, очень счастлива… Я молчал.
— Я хочу полностью зависеть от милости мужчины… — прошептала она, устраиваясь рядом. — Господину понравился мой танец?
— Да.
— Как еще я могу доставить удовольствие господину?
Я подмял ее под себя.
— Да, господин…
— Никогда в жизни, господин, я не была так счастлива, как в эту ночь, — прошептала блондинка.
Она лежала на боку, спиной ко мне. Я связал ей руки.
— Тебя будут звать Дженис, — сказал я.
— Спасибо, господин.
В эту ночь я брал рабыню несколько раз; и всякий раз она содрогалась в бурных оргазмах, кричала и плакала от счастья, неустанно шепча: «Я твоя, господин, твоя, твоя…»
— Я и не знала, что можно испытывать такое, господин, — сказала она потом.
— Эти ощущения доступны только рабыням, — объяснил я, — только женщинам, которые чувствуют себя собственностью мужчин и потому отдаются им целиком и самозабвенно.
— Я понимаю, господин.
— Свободной женщине никогда не испытать того, что испытала ты, — продолжал я, — потому что она сама себе хозяйка и не знает, что значит всецело принадлежать мужчине.
— Да, господин.
— Тебе понравились твои новые ощущения?
— Это счастье, — прошептала она и добавила: — Пожалуйста, господин, возьми меня еще раз.
Я снизошел до ее просьбы.
Потом я проверил узлы. Запястья рабыни были надежно связаны.
— Спасибо тебе за то, что ты дал мне имя Дженис, — сказала рабыня.
— Мне нравится это имя, — сказал я. — Да и звать тебя будет удобнее.
— Да, господин. — Она перевернулась на правый бок, лицом ко мне. — Я буду счастлива называться Дженис. Теперь это имя рабыни. Раньше так звали спесивую и самоуверенную земную девчонку. В ее глупую голову и прийти не могло, что когда-нибудь она станет невольницей. Как я рада, что господин нарек ее тем же именем!
— Помимо всего прочего, — сказал я, — Дженис — красивое имя и очень подходит рабыне.
— Я постараюсь быть достойна его, — сказала она.
— Если ты не будешь достойна, — усмехнулся я, — его у тебя отберут.
— Да, господин.
Свободные женщины Гора, разумеется, никогда не меняют имени, даже после церемонии заключения Свободного Союза, когда люди по собственной воле решают жить вместе. На Земле женщина, вступая в брак, обычно меняет фамилию. С точки зрения горианских законов, статус замужней землянки выше, чем у рабыни, но ниже, чем у женщины, заключившей Свободный Союз. Ну, а имя рабыни — это все равно что кличка животного. Порой рабынь и вовсе оставляют безымянными. Нечего и говорить, что имя рабыни принадлежит не ей, а господину и служит для его услады — как и сама рабыня. Некоторые мужчины нарекают всех рабынь одинаково; другие могут наградить прилежную рабыню каким-нибудь красивым именем; иные, напротив, наказывают нерадивую рабыню тем, что дают ей оскорбительное и жестокое прозвище. Но в основном рабынь называют именами, один звук которых уже возбуждает мужчин. Какие именно имена считаются красивыми и волнующими — это вопрос культуры и традиций. Многие земные женщины удивились бы, узнав, что их простые незатейливые имена, такие, например, как Джейн или Элис, звучат для горианина дивной музыкой. Правда, гориане произносят эти имена на свой лад. Я, кажется, уже упоминал о том, что земные женские имена необычайно распаляют горианских мужчин. Я сам однажды видел, как мужчина, едва услышав из уст торговца имя рабыни — Хелен, тут же купил ее и, не в силах сдержать страсти, изнасиловал прямо на рынке, в проходе между торговыми рядами. Понятно, что рабыни, переходя от одного хозяина к другому, меняют имена не реже, чем ошейники.
— На Горе именем Дженис называют рабынь? — спросила девушка.
— Да, — ответил я. — Тебе это не нравится?
— Что ты, господин! — воскликнула она. — Это прекрасно! Она склонилась надо мной с туго скрученными за спиной руками и нежно поцеловала.
— Я хочу спать, рабыня.
— Да, господин.
Я проснулся внезапно и не сразу понял, что разбудило меня. Постепенно до меня дошло, что происходит.
До рассвета оставалось не меньше ана.
Она подняла голову с моего живота. Лица ее я не видел — костер уже догорел, — но голос звучал испуганно:
— Пожалуйста, не бей меня, господин!
— Можешь продолжать, — разрешил я.
Она снова прижалась ко мне. Глаза мои уже привыкли к темноте; я видел ее спутанные за спиной руки, кожаную петлю на горле…
— Подожди, — приказал я.
Она послушно приникла щекой к моему животу.
— Прости, господин, за то, что я потревожила твой сон. Я знаю, я не должна была делать этого. Высеки меня, если пожелаешь.
— Я не сержусь на тебя.
— Я знала, что ты можешь наказать меня, но ничего не могла с собой поделать. Я так слаба… Мои желания сильней меня.
— Я не сержусь, — повторил я. — Но ты не должна делать этого часто. Я сам скажу, когда и как доставить мне удовольствие.
— Но как же мои желания?
— Твои желания, — ответил я, — я удовлетворю, когда сочту нужным. И если сочту нужным.
— Да, господин.
— Для тебя совершенно естественно лежать во тьме, терзаясь одиночеством и изнывая от страсти. При этом ты не смеешь потревожить сон господина. Ведь ты — рабыня.
— Да, господин. Можно ли мне, хотя бы изредка, молить тебя о том, чтобы ты овладел мною?
— Конечно.
Она принялась ласкать и целовать меня. Я лежал на спине, глядя в светлеющее небо и вслушиваясь в лесные шорохи.
— Как ты прекрасен, господин! Как ты силен! Как сладостно твое тело! Я молчал.
— Ты сердишься на меня, господин?
— Нет.
— Мне так нравится целовать тебя… — Она снова прижала голову к моему животу.
— Не останавливайся, рабыня, — велел я.
Блондинка подняла голову и попыталась что-то сказать, но я схватил ее за волосы и снова прижал к себе. — Тебе сказано: не останавливайся…. Неплохо, — похвалил я через некоторое время.
Она застонала.
— Ты уже многое умеешь.
Она снова издала стон — тихий и жалобный.
Не отпуская ее голову, я приподнялся и сел, затем встал на ноги. Блондинка тоже привстала с колен, всхлипывая и задыхаясь. Как дивно хороша была она сейчас, как светилась в предрассветной мгле ее маленькая белая фигурка, как прекрасны были ее связанные за спиной руки, ее хрупкая шейка, захлестнутая петлей!… Я с наслаждением вдохнул прохладный лесной воздух.
Рабыня не сводила с меня глаз.
— Я люблю тебя, господин!
Не без труда я заставил себя вспомнить, что это всего-навсего рабыня. Я лег рядом с ней, утер ей рот тыльной стороной руки и поцеловал в лоб. Затем я провалился в забытье.
Через четверть ана она снова почувствовала мое желание.
— Ты силен, господин!
— Ты прелестна, рабыня.
— Ты говорил, что я могу просить тебя овладеть мною?
— Я и так собираюсь это сделать. Тебе незачем просить.
— Но я хочу! Можно?
— Конечно, — улыбнулся я.
— Умоляю тебя, господин, возьми меня! — прошептала она.
— Ты восхитительна, — сказал я. — Мужчины бы многое потеряли, если бы ты не была рабыней.
— Но ведь я — рабыня, — рассмеялась она. — Мужчины могут купить меня и делать со мной все, что пожелают. Я поцеловал ее.
— Снизойдешь ли ты до просьбы своей трепещущей рабыни, господин?
— Может быть.
— Я должна молчать, — догадалась она, — и ждать твоего решения?
— Это разумно, — похвалил я.
— Ты можешь избить меня, если пожелаешь, правда?
— Разумеется.
— Я так хочу тебя, господин!
— Ну что ж, посмотрим, насколько сильно ты меня хочешь. — Я погладил ее тело.
Она в блаженстве запрокинула голову:
— Видишь, господин, я не солгала тебе. Маленькое горячее тело сладострастно вздрагивало.
— Вижу.
— Разве я не готова принять в себя господина?
— Готова.
— Как земная женщина? — спросила она.
— Нет, — ответил я, — как горианская рабыня, трепещущая при малейшем прикосновении мужчины.
— Это правда, господин. Я больше не земная женщина. Я всего-навсего маленькая горианская рабыня.
— Любящая и покорная?
— Да, господин. Я поцеловал ее.
— Если бы мне хватило смелости, — пролепетала она, — я бы еще раз попросила тебя овладеть мною, господин.
— Ну что ж, попробуй.
— Пожалуйста, господин, возьми меня!
— Настоящая рабыня! — похвалил я.
— Да, господин.
— Как ты хочешь, чтобы я взял тебя? Она прижалась ко мне всем телом:
— Возьми меня как обезумевшую от страсти ничтожную рабыню!
— Ты не ничтожная рабыня. У тебя есть рыночная цена. За прошедшую ночь она весьма повысилась.
— Я настоящая рабыня?
— Настоящая, — подтвердил я, — настоящая рабыня, которая извивается и стонет от вожделения
— Да, господин.
Я сжал ее голову в ладонях и впился губами в шею.
— Умоляю, господин, войди в меня!
— Нежно?
— Нет, господин, — жарко прошептала блондинка, — грубо и безжалостно!
— Как это было прекрасно, — вздохнула она.
— Есть много способов наслаждаться женщиной, — сказал я. — В том числе много способов брать ее грубо и безжалостно.
— Наверное, свободным женщинам это неведомо.
— Наверное. Не знаю. И знать не хочу. — Я нежно поцеловал ее. — Спи, рабыня. Уже почти рассвело.
— Хорошо, господин.
— Господин! — шепотом позвала она. — Уже утро!
Я проснулся и приподнялся на локте. В солнечном свете ее тело казалось еще прекрасней. Нежную шею стягивала кожаная петля, руки были связаны за спиной.
— Скоро в путь, — сказал я
— Да, господин.
Выглядела блондинка великолепно. Еще вчера она была просто порабощенной женщиной. Сегодня она стала настоящей рабыней.
— Господин?
Я взял ее за лодыжки и развел ноги в стороны.
— Да, мой господин…
Потом я встал. Она с обожанием смотрела на меня снизу вверх.
— Я люблю тебя, господин.
— Тебя много раз будут продавать и покупать, рабыня, и у тебя будет много господ.
— Я постараюсь любить их всех.
— Это будет очень разумно с твоей стороны.
— Да, господин.
Когда-нибудь, подумал я, она встретит своего любимого господина и станет для него идеальной, любимой рабыней. Порой мужчине стоит увидеть обнаженную, закованную в цепи девушку, как в тот же миг он понимает, что она предназначена для него, что именно эту рабыню он искал всю жизнь. Бывает, что девушку, стоящую на коленях перед новым хозяином, охватывает странное чувство. Господин защелкивает ошейник у нее на горле, а она смотрит ему в глаза, потом в смятении опускает голову, и губы ее дрожат. Она уже знает, что перед ней — ее любимый господин, для которого она станет самой желанной рабыней.
Я смотрел на девушку, лежавшую у моих ног. Когда-нибудь и она встретит человека, для которого станет любимой рабыней. А до тех пор ее будут покупать и продавать, обменивать и передавать из рук в руки. Она познает радости и горести рабства, и все это не будет иметь ровно никакого значения, потому что она — всего-навсего рабыня.
Я пнул ее ногой и приказал:
— Встань!
— Да, господин.
Она стояла, обнаженная, со спутанными за спиной руками, и смотрела, как я ем жареного тарска, стряхивая с него муравьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я встал, скрестив руки на груди.
Не прекращая танцевать, девчонка принялась лизать и целовать мое тело.
Я грубо схватил ее за плечи.
— Пожалуйста, не бей меня, господин! — взмолилась она. Я подволок ее к невольничьему колу и поставил на колени.
— Ты неплохо танцевала, рабыня.
— Благодарю тебя, господин!
— Кто ты? — спросил я.
— Рабыня.
— Рабыня и только рабыня?
Она смотрела на меня, трепеща от желания. Скрытая в ней рабыня наконец-то выбралась из темницы на солнечный свет.
— Да, господин, — ответила белокурая дикарка. — Я рабыня и только рабыня.
Она откинула голову, задыхаясь от счастья; затем нагнулась, обняла мои ноги и принялась покрывать их поцелуями — сперва колени, затем стопы. Я чувствовал ее горячие слезы и шелковистые волосы.
— Да, да, — шептала она. — Я рабыня, рабыня и только рабыня.
Я понял, что она никогда больше не вернется в свой каменный мешок.
Белокурая дикарка подняла голову. В глазах ее стояли слезы.
— Спасибо тебе, господин! — прошептала она.
Я ухватил ее за волосы и рывком поставил на ноги.
— Ты — моя рабыня. Ты — рабыня всех мужчин.
— Да, мой господин. Я свободна, — выдохнула белокурая дикарка. — Наконец-то свободна!
— Думай, что говоришь, рабыня!
— Да, господин. — Она испуганно умолкла, затем нерешительно посмотрела на меня: — Но я чувствую себя такой свободной!
— В каком-то смысле ты свободна, а в каком-то — нет. Ты свободна во всем, что касается сферы чувств. Ты наконец призналась самой себе в том, что ты — истинная рабыня; отсюда и ощущения счастья, легкости, свободы. Теперь ты в ладу с собой. Но не забывай, что ты рабыня и во всем зависишь от милости своих хозяев.
— Да, господин.
Я больно дернул ее за волосы.
— Ой!
— Ты по-прежнему считаешь, что ты свободна? Она зарыдала.
— Нет, господин, нет!
Я отпустил ее и лег на траву.
— Я очень, очень счастлива… Я молчал.
— Я хочу полностью зависеть от милости мужчины… — прошептала она, устраиваясь рядом. — Господину понравился мой танец?
— Да.
— Как еще я могу доставить удовольствие господину?
Я подмял ее под себя.
— Да, господин…
— Никогда в жизни, господин, я не была так счастлива, как в эту ночь, — прошептала блондинка.
Она лежала на боку, спиной ко мне. Я связал ей руки.
— Тебя будут звать Дженис, — сказал я.
— Спасибо, господин.
В эту ночь я брал рабыню несколько раз; и всякий раз она содрогалась в бурных оргазмах, кричала и плакала от счастья, неустанно шепча: «Я твоя, господин, твоя, твоя…»
— Я и не знала, что можно испытывать такое, господин, — сказала она потом.
— Эти ощущения доступны только рабыням, — объяснил я, — только женщинам, которые чувствуют себя собственностью мужчин и потому отдаются им целиком и самозабвенно.
— Я понимаю, господин.
— Свободной женщине никогда не испытать того, что испытала ты, — продолжал я, — потому что она сама себе хозяйка и не знает, что значит всецело принадлежать мужчине.
— Да, господин.
— Тебе понравились твои новые ощущения?
— Это счастье, — прошептала она и добавила: — Пожалуйста, господин, возьми меня еще раз.
Я снизошел до ее просьбы.
Потом я проверил узлы. Запястья рабыни были надежно связаны.
— Спасибо тебе за то, что ты дал мне имя Дженис, — сказала рабыня.
— Мне нравится это имя, — сказал я. — Да и звать тебя будет удобнее.
— Да, господин. — Она перевернулась на правый бок, лицом ко мне. — Я буду счастлива называться Дженис. Теперь это имя рабыни. Раньше так звали спесивую и самоуверенную земную девчонку. В ее глупую голову и прийти не могло, что когда-нибудь она станет невольницей. Как я рада, что господин нарек ее тем же именем!
— Помимо всего прочего, — сказал я, — Дженис — красивое имя и очень подходит рабыне.
— Я постараюсь быть достойна его, — сказала она.
— Если ты не будешь достойна, — усмехнулся я, — его у тебя отберут.
— Да, господин.
Свободные женщины Гора, разумеется, никогда не меняют имени, даже после церемонии заключения Свободного Союза, когда люди по собственной воле решают жить вместе. На Земле женщина, вступая в брак, обычно меняет фамилию. С точки зрения горианских законов, статус замужней землянки выше, чем у рабыни, но ниже, чем у женщины, заключившей Свободный Союз. Ну, а имя рабыни — это все равно что кличка животного. Порой рабынь и вовсе оставляют безымянными. Нечего и говорить, что имя рабыни принадлежит не ей, а господину и служит для его услады — как и сама рабыня. Некоторые мужчины нарекают всех рабынь одинаково; другие могут наградить прилежную рабыню каким-нибудь красивым именем; иные, напротив, наказывают нерадивую рабыню тем, что дают ей оскорбительное и жестокое прозвище. Но в основном рабынь называют именами, один звук которых уже возбуждает мужчин. Какие именно имена считаются красивыми и волнующими — это вопрос культуры и традиций. Многие земные женщины удивились бы, узнав, что их простые незатейливые имена, такие, например, как Джейн или Элис, звучат для горианина дивной музыкой. Правда, гориане произносят эти имена на свой лад. Я, кажется, уже упоминал о том, что земные женские имена необычайно распаляют горианских мужчин. Я сам однажды видел, как мужчина, едва услышав из уст торговца имя рабыни — Хелен, тут же купил ее и, не в силах сдержать страсти, изнасиловал прямо на рынке, в проходе между торговыми рядами. Понятно, что рабыни, переходя от одного хозяина к другому, меняют имена не реже, чем ошейники.
— На Горе именем Дженис называют рабынь? — спросила девушка.
— Да, — ответил я. — Тебе это не нравится?
— Что ты, господин! — воскликнула она. — Это прекрасно! Она склонилась надо мной с туго скрученными за спиной руками и нежно поцеловала.
— Я хочу спать, рабыня.
— Да, господин.
Я проснулся внезапно и не сразу понял, что разбудило меня. Постепенно до меня дошло, что происходит.
До рассвета оставалось не меньше ана.
Она подняла голову с моего живота. Лица ее я не видел — костер уже догорел, — но голос звучал испуганно:
— Пожалуйста, не бей меня, господин!
— Можешь продолжать, — разрешил я.
Она снова прижалась ко мне. Глаза мои уже привыкли к темноте; я видел ее спутанные за спиной руки, кожаную петлю на горле…
— Подожди, — приказал я.
Она послушно приникла щекой к моему животу.
— Прости, господин, за то, что я потревожила твой сон. Я знаю, я не должна была делать этого. Высеки меня, если пожелаешь.
— Я не сержусь на тебя.
— Я знала, что ты можешь наказать меня, но ничего не могла с собой поделать. Я так слаба… Мои желания сильней меня.
— Я не сержусь, — повторил я. — Но ты не должна делать этого часто. Я сам скажу, когда и как доставить мне удовольствие.
— Но как же мои желания?
— Твои желания, — ответил я, — я удовлетворю, когда сочту нужным. И если сочту нужным.
— Да, господин.
— Для тебя совершенно естественно лежать во тьме, терзаясь одиночеством и изнывая от страсти. При этом ты не смеешь потревожить сон господина. Ведь ты — рабыня.
— Да, господин. Можно ли мне, хотя бы изредка, молить тебя о том, чтобы ты овладел мною?
— Конечно.
Она принялась ласкать и целовать меня. Я лежал на спине, глядя в светлеющее небо и вслушиваясь в лесные шорохи.
— Как ты прекрасен, господин! Как ты силен! Как сладостно твое тело! Я молчал.
— Ты сердишься на меня, господин?
— Нет.
— Мне так нравится целовать тебя… — Она снова прижала голову к моему животу.
— Не останавливайся, рабыня, — велел я.
Блондинка подняла голову и попыталась что-то сказать, но я схватил ее за волосы и снова прижал к себе. — Тебе сказано: не останавливайся…. Неплохо, — похвалил я через некоторое время.
Она застонала.
— Ты уже многое умеешь.
Она снова издала стон — тихий и жалобный.
Не отпуская ее голову, я приподнялся и сел, затем встал на ноги. Блондинка тоже привстала с колен, всхлипывая и задыхаясь. Как дивно хороша была она сейчас, как светилась в предрассветной мгле ее маленькая белая фигурка, как прекрасны были ее связанные за спиной руки, ее хрупкая шейка, захлестнутая петлей!… Я с наслаждением вдохнул прохладный лесной воздух.
Рабыня не сводила с меня глаз.
— Я люблю тебя, господин!
Не без труда я заставил себя вспомнить, что это всего-навсего рабыня. Я лег рядом с ней, утер ей рот тыльной стороной руки и поцеловал в лоб. Затем я провалился в забытье.
Через четверть ана она снова почувствовала мое желание.
— Ты силен, господин!
— Ты прелестна, рабыня.
— Ты говорил, что я могу просить тебя овладеть мною?
— Я и так собираюсь это сделать. Тебе незачем просить.
— Но я хочу! Можно?
— Конечно, — улыбнулся я.
— Умоляю тебя, господин, возьми меня! — прошептала она.
— Ты восхитительна, — сказал я. — Мужчины бы многое потеряли, если бы ты не была рабыней.
— Но ведь я — рабыня, — рассмеялась она. — Мужчины могут купить меня и делать со мной все, что пожелают. Я поцеловал ее.
— Снизойдешь ли ты до просьбы своей трепещущей рабыни, господин?
— Может быть.
— Я должна молчать, — догадалась она, — и ждать твоего решения?
— Это разумно, — похвалил я.
— Ты можешь избить меня, если пожелаешь, правда?
— Разумеется.
— Я так хочу тебя, господин!
— Ну что ж, посмотрим, насколько сильно ты меня хочешь. — Я погладил ее тело.
Она в блаженстве запрокинула голову:
— Видишь, господин, я не солгала тебе. Маленькое горячее тело сладострастно вздрагивало.
— Вижу.
— Разве я не готова принять в себя господина?
— Готова.
— Как земная женщина? — спросила она.
— Нет, — ответил я, — как горианская рабыня, трепещущая при малейшем прикосновении мужчины.
— Это правда, господин. Я больше не земная женщина. Я всего-навсего маленькая горианская рабыня.
— Любящая и покорная?
— Да, господин. Я поцеловал ее.
— Если бы мне хватило смелости, — пролепетала она, — я бы еще раз попросила тебя овладеть мною, господин.
— Ну что ж, попробуй.
— Пожалуйста, господин, возьми меня!
— Настоящая рабыня! — похвалил я.
— Да, господин.
— Как ты хочешь, чтобы я взял тебя? Она прижалась ко мне всем телом:
— Возьми меня как обезумевшую от страсти ничтожную рабыню!
— Ты не ничтожная рабыня. У тебя есть рыночная цена. За прошедшую ночь она весьма повысилась.
— Я настоящая рабыня?
— Настоящая, — подтвердил я, — настоящая рабыня, которая извивается и стонет от вожделения
— Да, господин.
Я сжал ее голову в ладонях и впился губами в шею.
— Умоляю, господин, войди в меня!
— Нежно?
— Нет, господин, — жарко прошептала блондинка, — грубо и безжалостно!
— Как это было прекрасно, — вздохнула она.
— Есть много способов наслаждаться женщиной, — сказал я. — В том числе много способов брать ее грубо и безжалостно.
— Наверное, свободным женщинам это неведомо.
— Наверное. Не знаю. И знать не хочу. — Я нежно поцеловал ее. — Спи, рабыня. Уже почти рассвело.
— Хорошо, господин.
— Господин! — шепотом позвала она. — Уже утро!
Я проснулся и приподнялся на локте. В солнечном свете ее тело казалось еще прекрасней. Нежную шею стягивала кожаная петля, руки были связаны за спиной.
— Скоро в путь, — сказал я
— Да, господин.
Выглядела блондинка великолепно. Еще вчера она была просто порабощенной женщиной. Сегодня она стала настоящей рабыней.
— Господин?
Я взял ее за лодыжки и развел ноги в стороны.
— Да, мой господин…
Потом я встал. Она с обожанием смотрела на меня снизу вверх.
— Я люблю тебя, господин.
— Тебя много раз будут продавать и покупать, рабыня, и у тебя будет много господ.
— Я постараюсь любить их всех.
— Это будет очень разумно с твоей стороны.
— Да, господин.
Когда-нибудь, подумал я, она встретит своего любимого господина и станет для него идеальной, любимой рабыней. Порой мужчине стоит увидеть обнаженную, закованную в цепи девушку, как в тот же миг он понимает, что она предназначена для него, что именно эту рабыню он искал всю жизнь. Бывает, что девушку, стоящую на коленях перед новым хозяином, охватывает странное чувство. Господин защелкивает ошейник у нее на горле, а она смотрит ему в глаза, потом в смятении опускает голову, и губы ее дрожат. Она уже знает, что перед ней — ее любимый господин, для которого она станет самой желанной рабыней.
Я смотрел на девушку, лежавшую у моих ног. Когда-нибудь и она встретит человека, для которого станет любимой рабыней. А до тех пор ее будут покупать и продавать, обменивать и передавать из рук в руки. Она познает радости и горести рабства, и все это не будет иметь ровно никакого значения, потому что она — всего-навсего рабыня.
Я пнул ее ногой и приказал:
— Встань!
— Да, господин.
Она стояла, обнаженная, со спутанными за спиной руками, и смотрела, как я ем жареного тарска, стряхивая с него муравьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58