— Три очка каждому, — провозгласил судья.
— Мы закончили, — сказал я Альбрехту. — Ничья.
— Нет. Победителя нет.
Он гордо выпрямился на гарцующей каийле.
— Победитель будет! — крикнул он. — Лицом к копью!
— Я не поскачу, — сказал я.
— Тогда я провозглашу свою победу и женщина будет моей! — выкрикнул Альбрехт.
— Если ты не поедешь, — сказал судья, — победа будет за ним.
Я должен был скакать.
Элизабет неподвижно встала в тридцати ярдах лицом ко мне.
Это было самым трудным в состязаниях на копьях. Невероятно легкий удар, наносящийся оружием, свободно скользящим в расслабленной, свободно сжимающей древко руке, должен позволить острию подцепить тоспит изо рта девушки, и в случае удачи воин может быстро и плавно отдернуть копье назад, скользнув острием чуть слева от живой ветви. Выполненный хорошо — это великолепный, аккуратный удар. В случае же малейшей неточности девушка может быть ранена или убита.
Элизабет стояла лицом ко мне, и вид у неё был не испуганным, а скорее вызывающим. Она даже стиснула кулаки.
Я очень надеялся, что не пораню её.
В предыдущем состязании я старался держать копье чуть левее, так что если удар был бы неточным, острие просто пронеслось бы мимо тоспита, не задев его, но теперь, когда Элизабет стояла ко мне лицом, я должен был ударить в самый центр фрукта, и никак иначе.
Каийла бежала быстро и ровно. Когда я миновал Элизабет, унося тоспит на острие копья, толпа одобрительно зашумела.
Воины восхищенно гремели копьями о лакированные щиты, мужчины кричали что-то восторженное, женщины-свободные и рабыни приветствовали меня звонкими возгласами.
Остановив скакуна, я обернулся, ожидая увидеть Элизабет побледневшей, едва ли не теряющей сознание. Она, похоже, не собиралась этого делать.
Кассар Альбрехт в гневе опустил копье и устремился к своей рабыне. В мгновение ока он миновал ее тоспит на кончике копья. Девушка безмятежно улыбалась.
Толпа приветствовала Альбрехта.
Затем, когда все немного попритихли, судья протянул руку к копью кассара и тот без удовольствия передал ему оружие для осмотра.
— На острие кровь, — сурово сказал судья.
— Я не коснулся ее! — крикнул Альбрехт.
— Я не задета! — вторя ему, выкрикнула девушка.
Судья продемонстрировал оружие. На кончике острия, как и на желтовато-белой кожуре фрукта, были явно видны следы крови.
— Открой рот, рабыня, — приказал судья.
Девушка замотала головой.
— Сделай это, — сказал Альбрехт.
Она открыла рот, и судья, грубо разведя ей челюсти, заглянул вовнутрь. Во рту была кровь. Девушка предпочитала глотать её, ничем не выдавая ранения.
Она показалась мне бесстрашной, бравой девушкой.
Правда, когда я внезапно понял, что теперь она и Дина из Тарии принадлежат Камчаку и мне, я испытал что-то вроде шока.
Обе девушки, опустив головы и подняв скрещенные руки, преклонили перед нами колени. Элизабет Кардуэл сердито посмотрела на них. Камчак, посмеиваясь, соскочил с каийлы и, быстро связав им запястья, надел на шею каждой по кожаному ремню, привязав свободные концы к луке своего седла. Связанные таким образом, девушки продолжали стоять на коленях у лап его каийлы. Дина из Тарии бросила на меня беглый взгляд, в котором я успел прочесть робкое признание того, что я теперь её господин.
— Я не знала, что нам нужны все эти рабыни, — промолвила Элизабет.
— Молчи, — цыкнул на неё Камчак, — или получишь клеймо.
Но, похоже, по каким-то одной ей известным причинам Элизабет Кардуэл смотрела волком скорее на меня, чем на Камчака. Она откинула голову и дернула ею так, что волосы подпрыгнули у неё на плечах.
Затем по каким-то не вполне понятным мне самому причинам я вытащил путы, связал ей запястья, как Камчак сделал это с другими девушками, и надел ремень на её шею, привязав его к луке седла.
Возможно, я таким образом хотел напомнить ей о том, что она тоже была рабыней.
— Сегодня, маленькая дикарка, — добавил Камчак, подмигивая ей, — будешь спать скованная, под фургоном.
Элизабет чуть не задохнулась от возмущения. После этого мы с Камчаком развернули наших каийл и направились обратно к фургонам, таща за собой привязанных к седлам девиц.
— Подходит время, — сказал Камчак, — завтра стада двинутся к Тарии.
Я кивнул. Зимовка кончилась. Начиналась третья фаза года — Возвращение к Тарии. Теперь я мог надеяться получить ответы на все мучившие меня столь долгое время вопросы: к примеру, разрешить загадку ошейника с посланием, разобраться с тайной, окружавшей его появление на Горе, а также наконец, поскольку мне не удалось ничего обнаружить среди фургонов, найти хоть какую-нибудь зацепку, путеводную нить, способную привести меня к разгадке местонахождения или дальнейшей судьбы золотистой сферы, которая является или являлась последним яйцом Царствующих Жрецов.
— Я возьму тебя с собой в Тарию, — сказал Камчак.
— Хорошо, — ответил я.
Мне понравилась Зимовка. Но теперь она закончилась. С приходом весны боски двинулись на юг, за ними последовали фургоны, а с ними и я.
Глава 9. АФРИЗ ИЗ ТАРИИ
Не было ни малейших сомнений в том, что я в надетой на меня красной тунике воина и Камчак в черных кожаных доспехах выглядели несколько странно в банкетном зале дома Сафрара, торговца из Тарии.
— Это печеный мозг тарианского вуло, — объяснял Сафрар.
Меня несколько удивляло, что Камчак и я, будучи своеобразными послами народов фургонов, принимались в доме торговца Сафрара, а не во дворце Фаниуса Турмуса, правителя Тарии.
Камчак пояснил мне, что на это имелись две причины — официальная и настоящая. Официальной причиной, провозглашенной когда-то давно правителем Фаниусом Турмусом и другими официальными лицами, считался указ о том, что между городом и кочевниками не могут быть заключены дипломатические отношения, а настоящей же причиной, по-видимому широко не афишируемой, являлось то, что реальная власть, как это часто случалось и в других городах, принадлежала касте торговцев, главным из которых был Сафрар. Впрочем, правитель, разумеется, был проинформирован о встрече, и на банкете присутствовал его полномочный представитель — Камрас из касты воинов, капитан, который, как я слышал, уже не первый год был чемпионом Тарии.
Я подцепил кусочек печеного мозга вуло и сунул в рот золотой палочкой для еды, насколько мне известно, — предметом, уникальным для Тарии. После этого запил все большим глотком напитка, стараясь проглотить его как можно быстрее — терпеть не могу сладкие, похожие на сироп вина Тарии, ароматизированные и переслащенные до такой степени, что на их поверхности, кажется, можно оставлять отпечатки пальцев.
Должен заметить, что каста торговцев не относится к пяти традиционным высоким кастам Гора — посвященных, писцов, врачей, строителей и воинов. Без сомнения, факт, что только члены пяти высоких каст занимают места в верховных советах городов, вызывает сожаление. Но, как и следовало ожидать, золото торговцев в большинстве мест оказывает свое влияние, и не всегда в такой вульгарной форме, как дача взяток или оплата услуг, более часто — в скрытой форме, а именно: в предоставлении кредитов на проекты или нужды высокопоставленных лиц либо в отказе от такового. На Горе говорят: «У золота касты нет». Это высказывание особенно популярно среди торговцев. И в самом деле, наедине с самими собой, как я слышал, торговцы склонны считать свою касту самой высокой кастой Гора, хотя и не стараются провозглашать это во всеуслышание, дабы не оскорбить чувства других. Разумеется, такое заявление имеет некоторые основания, поскольку торговцы на свой лад являются храбрыми, умными и искусными людьми, проводящими много времени в путешествиях, поддерживающими связь между землями, рискующими караванами, достигающими коммерческих соглашений, людьми, развившими и поддерживающими меж собой Торговый Закон — единственный официальный договор, действующий во многих горианских городах. На деле именно торговцы организуют и проводят четыре великие ярмарки, проходящие каждый год у подножия Сардара; я сказал «на деле», потому что официально ярмарки проходят под руководством касты посвященных, которая между тем в основном поглощена церемониальными жертвоприношениями и счастлива передать фактическое руководство этой огромной коммерческой структурой — сардарской ярмаркой — в руки низкой, зачастую презираемой касты торговцев, без которой, правда, ярмарки скорее всего не существовали бы, по крайней мере в той форме, что сейчас.
— Теперь, — произнес торговец Сафрар, — подается тушеная печень голубой четырехиглой летучей рыбы с Коса.
Это крохотная, нежная рыбка размером примерно с монету, у неё на спинном плавнике имеются три или четыре ядовитые колючки, она способна выскакивать из воды и на широких грудных плавниках лететь по воздуху, обычно для того, чтобы избежать мелких морских тарларионов, которые, по всей видимости, невосприимчивы к яду колючей рыбки. Эту рыбку ещё иногда называют рыбой-певуньей, потому что во время брачного ритуала самки этой рыбки высовывают голову из воды и испускают какие-то посвистывающие звуки.
Голубая четырехиглая летучая рыба водится только близ Коса. Чем дальше в море, тем чаще попадаются более крупные экземпляры этой рыбы. Но маленькая летучая рыбка считается деликатесом, а её печень — деликатесом из деликатесов.
— Как получилось, — поинтересовался я, — что вы здесь, в Тарии, можете подавать печень летучих рыбок?
— У меня в Порт-Каре галера, — ответил Сафрар, и я её два раза в год посылаю на Кос за рыбой.
Сафрар — это жирный багроволикий коротышка с короткими ногами и руками. У него быстрые, ясные глаза, рот с узкими, яркими губами, время от времени он шевелит своими пальчиками, заканчивающимися круглыми отточенными ногтями, будто пощупывая кошелек или перекатывая в пальцах диск монеты. Голова его, как и у многих торговцев, выбрита, брови убраны и над каждым глазом в складках багровой кожи укреплены четыре золотистые капельки, даже два передних зуба у него из золота, что нетрудно заметить, когда он смеется. Может быть, в них содержится яд — торговцы редко бывают искусными в использовании оружия. Особо выделяется надрыв на его правом ухе, полученный в каком-нибудь происшествии. Такие надрывы, насколько я знаю, обычно ставятся на уши воров, попавшихся в первый раз.
Второе попадание обычно карается отнятием правой руки, а третье — потерей левой руки и обеих ног.
Впрочем, на Горе очень мало воров, за исключением разве что официально признанной касты воров в Порт-Каре, о которой мне уже не раз доводилось слышать, — мощной, хорошо организованной касте, которая, как правило, вполне может защитить своих членов от неприятностей, подобных надрыванию уха.
Я не сомневался, что в случае Сафрара рваное ухо лишь досадное совпадение, но оно, должно быть, часто является причиной смущения людей непосвященных. Сафрар был приятным, вежливым человеком, быть может, несколько ленивым, хотя при взгляде на его быстрые глаза и пальцы такое впечатление пропадало. Вне всякого сомнения, он был внимательным и щедрым хозяином, но я не думал о том, чтобы понять его лучше.
— Так торговец из Тарии имеет галеру в Порт-Каре? — удивился я.
Сафрар откинулся на желтые подушки у низкого, уставленного винами, фруктами, золотыми приборами и деликатесами стола.
— Я не думал, что Порт-Кар может быть в добрых отношениях хоть с кем-нибудь из внутренних городов, — пояснил я свой вопрос.
— Так оно и есть, — произнес Сафрар.
— Тогда каким же образом…
— У золота нет касты, — пожал плечами Сафрар.
Я попробовал печень летучей рыбы и невольно скривился.
Сафрар подмигнул:
— Быть может, ты предпочел бы жареное мясо боска?
Я поместил золотые палочки для еды на подставку, отодвинул блестящую тарелку, на которой лежало ещё несколько теоретически съедобных яств, осторожно разложенных рабом так, что они напоминали букет диких цветов.
— Да, — сказал я, — думаю, да.
Сафрар передал мое пожелание главному официанту, и тот, бросив оскорбленный взгляд в мою сторону, послал двух молодых рабынь на кухню, чтобы те принесли кусок мяса боска.
Я посмотрел в сторону Камчака и увидел, как он очищает очередное блюдо, держа его у самого рта и запихивая в себя аккуратно разложенные на нем деликатесы. Я перевел взгляд на Сафрара — тот возлежал теперь уже на желтых подушках в своих излюбленных шелковых одеждах, золотых и белых цветов касты торговцев. Сафрар с закрытыми глазами покусывал какое-то крохотное существо, до сих пор ещё подергивающееся, проколотое палочкой для еды.
Я отвернулся и стал смотреть в огонь и слушать музыку.
— Не огорчайся, что нас принимают в доме торговца Сафрара, — вдруг произнес Камчак, по-видимому по-своему истолковав мое уныние, — власть в Тарии принадлежит людям, подобным ему.
Я перевел взгляд на стол, за которым сидел Камрас, полномочный представитель Фаниуса Турмуса, правителя Тарии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55