— Я научился плавать в Тарии, — сказал Гарольд, — в общественных банях, где я некогда был рабом.
Общественные купальни Тарии по своей роскоши, количеству и необъятным размерам бассейнов, как утверждают, уступали только баням Ара.
— Каждую ночь, когда бани были свободны от посетителей и убраны, я был один из немногих, кто учился плавать в бассейнах, — рассказал он. — Мне было всего шесть лет, когда я попал в Тарию, и только через одиннадцать лет мне удалось убежать из этого проклятого города. — Он рассмеялся. — Я стоил своему господину всего одиннадцать медяков, и, думаю, у него нет повода особенно переживать по поводу этой утраты.
— А действительно девушки, которые обслуживают бани днем, настолько красивы, как о них рассказывают? — полюбопытствовал я.
Девушки при тарианских купальнях были знамениты так же, как арские.
— Возможно. Я никогда их не видел. В течение всего дня рабы-мужчины сидели в кандалах в темной комнате, где ели и спали, а работали только ночью. Он помолчал и добавил: — Иногда кого-нибудь из девушек в порядке наказания бросали к нам, но у нас никогда не было возможности узнать в темноте, красива ли она.
— Как же тебе удалось убежать? — спросил я.
— На ночь, когда нам предстояло убирать бани, с нас снимали кандалы, чтобы цепи не заржавели от влаги. На это время нас привязывали веревкой за шею друг к другу. Меня не привязывали до четырнадцати лет — до возраста, когда мой господин совершенно справедливо решил наконец ограничить мою свободу. До тех же пор я мог позволить себе поплавать в бассейне, пока из него не выпускали воду.
Иногда надсмотрщик отправлял меня с небольшими поручениями в город. Так я познакомился с расположением улиц Тарии. Однажды ночью, когда мне уже исполнилось семнадцать лет, меня привязали последним в группе убирающих бани рабов. Воспользовавшись удобным моментом, я перегрыз веревку и убежал. Благодаря моему щуплому телосложению мне удалось пролезть сквозь прутья решетки, заграждающей трубу, по которой бассейн заполнялся водой.
Уровень воды в каменной трубе был невысок, всего несколько футов, а течение — довольно слабым, что позволило мне добраться до резервуара, в котором накапливалась вода для подачи во всю систему купален. Резервуар, как оказалось, посредством короткого отрезка трубы соединяется с подземной системой водоснабжения города. Трубы здесь оказались достаточно широкими, чтобы я мог в них поместиться, а над водой оставалось свободное пространство, позволяющее мне дышать. Я отдался на волю неторопливо бегущего потока, и меня начало носить по бесконечным тоннелям этого подземного лабиринта. Продолжалось это мучительно долго.
— И где же ты из него выбрался? — спросил я.
— Здесь, — ответил Гарольд, указывая рукой на небольшой источник, бьющий в расщелине между двух невысоких скал.
К этому источнику частенько бегали Элизабет и Африз, чтобы зачерпнуть воды для запряженного в повозку боска.
Не говоря больше ни слова, Гарольд с кайвой в зубах и веревкой с крюком за поясом прыгнул в небольшое озерцо, глубоко вдохнул и через мгновение исчез. Не теряя времени, вооруженный кайвой и мечом, я последовал за ним.
Даже сейчас я не хочу вспоминать об этом путешествии. Я хороший пловец, но оказалось, что нам предстояло проделать путь в несколько пасангов! И нам это удалось. Наконец в одном, известном только ему месте тоннеля Гарольд нырнул, и я поспешил за ним. Отплевываясь и тяжело дыша, мы вынырнули в резервуаре-накопителе, питаемом водой из системы подземного водоснабжения, а погрузившись под воду у его противоположной стороны и проделав путь, показавшийся даже для моих тренированных легких чрезмерным, мы с Гарольдом вынырнули в крытом черепицей колодце. Он оказался достаточно широк, футов пятнадцать. Примерно в футе над поверхностью воды висел громадный тяжелый цилиндр, сейчас пустой. Наполненный, он мог бы вместить сотни галлонов воды. Сверху к нему спускались два каната: тонкий — для контроля за наполнением цилиндра водой и толстый, основу которого составляла металлическая цепь — для удерживания цилиндра.
Веревка и цепь были густо пропитаны водоотталкивающим клеем, сваренным из копыт и рогов боска.
Но даже при такой защите от ржавчины и цепь и веревка должны были заменяться не реже двух раз в год.
Верхний край колодца находился футах в восьмиста у нас над головой.
Где-то рядом в темноте раздался голос Гарольда, звучавший глухо и гулко в зловещей глубине колодца:
— Состояние этих стен, должно быть, регулярно проверяется, — говорил он, — и поэтому на веревке завязаны узлы.
Я облегченно вздохнул. Одно дело взбираться по длинной веревке с завязанными для упора узлами и совсем другое — карабкаться по совершенно гладкому, обработанному клеем канату.
Узлы располагались на расстоянии десяти футов один от другого. Однако даже периодически отдыхая, подъем на такую высоту оказался мучительным испытанием. Но больше всего меня беспокоила перспектива спуска по этому канату вместе с золотым шаром, который я собирался отыскать, и обратное путешествие с ним по заполненному водой подземному лабиринту, что превращало нашу затею в безнадежную авантюру. Кроме того, я совершенно не представлял себе, каким образом Гарольд (предположим даже, что ему каким-то чудом удастся похитить свою избранницу из Садов Наслаждений Сафрара) надеется провести свою вырывающуюся из рук добычу по тому пути, который с таким трудом удалось проделать нам одним, без женщины.
Когда Гарольд, лезший надо мной, остановился передохнуть, я не преминул поинтересоваться у Гарольда насчет его планов.
— Мы раздобудем себе двух тарнов. На них и удерем.
— Что ж, разумно.
— Конечно, — согласился он. — Ведь я же — тачак.
— А ты когда-нибудь уже летал на тарне? — полюбопытствовал я.
— Нет, — признался он, продолжая взбираться вверх.
— Как же ты надеешься им управлять? — допытывался я.
— Но ты ведь тарнсмен, разве не так?
— Так, — согласился я.
— Ну вот. Ты меня и научишь.
— Говорят, — пробормотал я, — что тарн чувствует, кто действительно является тарнсменом, а кто — нет, и дилетантов может сбросить в полете.
— Значит, мне придется его обмануть.
— Интересно, как ты рассчитываешь это сделать?
— Это будет несложно, — решительно заявил Гарольд. — Ведь я — тачак.
Я начал подумывать о том, не вернуться ли мне с полдороги назад к фургонам и бутылочке паги. В конце концов, с таким же успехом к выполнению моей миссии можно приступить и завтра. Однако меня вовсе не прельщала перспектива снова плавать по подземным лабиринтам в воде по самые уши. И вообще, купание после того случая я разлюбил надолго. Одно дело плескаться в общественном бассейне и совсем другое — барахтаться в каменном тоннеле, пытаясь глотнуть воздуха в крохотном промежутке между поверхностью воды и стенкой трубы.
— Это может быть достойно шрама храбрости, — донесся до меня голос Гарольда. — Ты как считаешь?
— Что именно? — уточнил я.
— Ну, увести девчонку из дома Сафрара и вернуться на украденном тарне, — пояснил Гарольд.
— Несомненно.
Интересно, подумалось мне, почему тачаки не введут у себя ещё один, очевидно не менее полезный, отличительный знак — шрам идиотизма? В этом случае парень, карабкающийся по веревке у меня над головой, был бы на него первым кандидатом.
Однако несмотря на свои столь благоразумные суждения, я вдруг поймал себя на мысли, что храбрость парня вызывает во мне искреннее восхищение: я подозревал, что для того, чтобы шагать по жизни так вот, бесшабашно, не задумываясь, от человека действительно требуется незаурядная смелость.
С другой стороны, напомнил я себе, мои собственные шансы на успешное завершение предприятия, из которого мне хорошо бы выбраться живым, были нисколько не лучше: ведь это именно я, мокрый и замерзший, карабкаюсь по этой проклятой скользкой веревке, пытаясь пробраться в совершенно незнакомый мне город, чтобы — неизвестно где! — отыскать и выкрасть золотой шар, яйцо Царствующих Жрецов, которое, без всяких сомнений, охраняется ничуть не хуже самого Домашнего Камня города. Да, пожалуй, в очереди на получение шрама идиотизма у Гарольда будет серьезный конкурент!
Не могу передать, с каким облегчением я наконец почувствовал под руками деревянную поверхность балки и подтянулся, забрасывая на неё свое тело. Гарольд уже перебрался по балке к краю колодца и внимательно осмотрелся. Стенка этого колодца возвышалась над землей фута на два.
Я подполз к Гарольду. Мы находились в небольшом дворе, обнесенном высокими каменными стенами с галереей, покрытой черепицей наверху и бойницами, отчего двор превращался в надежную крепость.
Подобная защита колодцев, которых в городе немало, думаю, являлась вполне обоснованной, поскольку в случае захвата города неприятелем защитники всегда могли укрыться в таких крепостях рядом с самым ценным, что имелось в их распоряжении, — водой. А также могли спастись, уйдя по трубопроводу. Единственным выходом из окруженного стенами двора служили огромные двустворчатые ворота, окованные металлом и закрытые на металлическую задвижку.
Нам нужно было открыть эти ворота, и мы оказались бы на улицах Тарии. Я даже не ожидал, что проникнуть в город будет так просто — относительно просто, точнее говоря.
— В последний раз я был здесь пять лет назад, — сообщил Гарольд.
— Далеко отсюда дом Сафрара? — поинтересовался я.
— Довольно далеко, — признался Гарольд, — да ещё сейчас темно. Как бы не заблудиться.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда не будем терять времени.
Я дрожал от холода в своей мокрой одежде. Но Гарольд, казалось, даже не замечал таких пустяков. Тачаки отличались огромной терпеливостью.
— Темнота немного скроет, что мы такие мокрые, — поделился я своими соображениями, — а к тому времени, когда мы доберемся до нужного места, одежда, может быть, совсем подсохнет.
— Конечно, — согласился Гарольд. — Это как раз и входило в мой план. С другой стороны, я бы предпочел оказаться поблизости от купален.
— А разве в это время они ещё не закрываются? — спросил я.
— Нет, — ответил Гарольд. — Их закрывают только после полуночи.
— А зачем тебе в бани?
— Я никогда там не был как посетитель, — признался Гарольд. — И частенько, как и ты, задавал себе вопрос: действительно ли девушки при тарианских банях так привлекательны, как о них говорят?
— Это и вправду очень любопытно, — возразил я, — но мне думается, нам следовало бы поскорее отправиться к дому Сафрара.
— Как хочешь, — согласился Гарольд. — В конце концов, я всегда смогу побывать в купальнях после того, как мы возьмем город.
— Возьмем город? — Я был удивлен.
— Конечно, — с уверенностью ответил Гарольд.
— Но ведь стада уже отправились в путь, — сказал я. — Осада снята. Камчак отказался от своих планов.
Гарольд рассмеялся.
— Но, если хочешь, — предложил я, — я оплачу твое пребывание в купальнях.
— Лучше какое-нибудь пари, — сказал Гарольд.
— Нет, — твердо возразил я. — Платить буду я.
— Ну, как хочешь, — пожал плечами Гарольд.
Я решил, что действительно было бы лучше отправиться в дом Сафрара как можно позднее, после полуночи. Сейчас же казалось вполне разумным каким-то образом убить оставшееся время, и тарианские купальни были для этого местом ни скольким не хуже, чем любое другое.
Мы с Гарольдом подошли к воротам. Но не успели перемахнуть через них и оказаться на улице, как тут же услышали где-то наверху скрежет проволоки и, подняв головы, увидели, что прямо на нас падает широкая металлическая сеть. Сразу же вслед за этим до нас донесся гулкий топот десятков ног, и проволока у горловины нашей сети начала затягиваться. Ни я, ни Гарольд не могли даже пошевелиться, туго опутанные сетью, и продолжали стоять как два беспомощных болвана, пока один из подбежавших охранников не сбил нас с ног и мы не растянулись на мостовой.
— Поймались две рыбки из колодца, — раздался у меня над ухом чей-то злорадный голос.
— Это означает, что о колодце известно чужакам, — наставительно заметил другой.
— Нужно удвоить охрану, — решительно заявил третий.
— А с этими что будем делать? — поинтересовался четвертый.
— Отведем их в дом Сафрара, — посоветовал первый голос.
— Это тоже было частью твоего плана? — шепнул я Гарольду.
Он ухмыльнулся, пробуя кулаками прочность металлической сети.
— Нет.
Я тоже попробовал прочность сети. Она была сделана на совесть.
Мы с Гарольдом были прикованы к толстому металлическому штырю с ошейниками на каждом конце, к которым цепями прикреплялись наши наручники.
Мы стояли на коленях перед небольшим возвышением, покрытым шкурами, коврами и подушками, на которых, развалясь, восседал Сафрар, тарианский торговец. На нем были расшитые золотом одеяния и сандалии со шнуровкой из позолоченной тесьмы. Ногти на ногах и на руках у него были выкрашены в ядовито-красный цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55