Они то исчезают, то появляются вновь - все эти люди. И они не отражаются в зеркалах… в бесчисленных зеркалах есть только одно отражение. Карлы.
- Теперь нас много, - сказал Тимми. Что могла Карла на это ответить?
- Я по-прежнему твой психоаналитик? Или теперь ты меня будешь психоанализировать?
- Ты очень мне помогла, Карла. Ты меня исцелила. Без тебя я бы не вспомнил, что должен был вспомнить, и не смог бы взглянуть в лицо своего одиночества. Но теперь, когда я его осознал и принял, мне надо его одолеть.
Карла села на диван рядом с Тимми. На мгновение их руки соприкоснулись. Когда это случилось, веселые детские голоса отдалились, а сами фигуры дрогнули и вошли рябью. Тимми спросил:
- Ты меня любишь, Карла?
- Ты еще сомневаешься? После всего, что было? - В ее голосе была горечь.
- Тебе придется умереть.
- Смерть, возрождение, - рассеянно проговорила она, как будто читая по памяти фразы из учебника философии школы Юнга.
- Ты меня правда любишь?
Она поняла, что это не праздный вопрос. Сладко заныло сердце.
- Ты готова перейти последний мост, пройти по последнему тоннелю, чтобы встретиться со мной в Вампирском Узле? - спросил он.
Карла вспомнила тот долгий путь, который они прошли вместе. От стильного офиса в Нью-Йорке до полуразрушенного особняка в Айдахо… от “сейчас” до оперного театра в маленьком немецком городке после Второй мировой войны, и еще глубже в прошлое, до концлагеря, до мрачного замка Синей Бороды… от ужаса к жалости… от тьмы к самой горькой, предельной тьме.
Она сказала:
- Разве можно назвать это любовью? Этот туманный холод…
Он сказал:
- Пойдем.
Они остались одни в комнате с зеркалами, в самом сердце бесконечного хрустального шара. Он взял ее за руку. Холод обжег ей кожу. Она невольно вздрогнула и спросила:
- А Стивен?
- Помнишь, что я тебе говорил? Камень, ножницы, бумага.
- Мне страшно. Мне страшно.
- Не бойся. Я тысячу раз проходил этой дорогой, и со мной ничего не случилось.
Они поднялись с дивана. Ленивым взмахом руки Тимми разбил ближайшее зеркало, и они вошли в открывшийся пролом. Карла осторожно переступила через игрушечные рельсы, разложенные по полу. Смутно, словно издалека, она сознавала, что где-то внизу, у нее под ногами возились мертвые детишки. Как будто в медленной съемке на пол обрушились еще осколки стекла… словно идешь сквозь сверкающий водопад, сквозь поток целлофана и мишуры…
Она сжала его руку крепче. Первая робость прошла. Они неслись - радостные и свободные - по лесу стеклянных деревьев. Ветер кружил снежинки размером с больших паучков. Они казались живыми. Серая мгла опустилась на землю. Мир как будто погружался в гипнотический сон, серые занавески смыкались на небе. Солнечный свет потускнел, погребенный в сгустившихся тучах. И везде - зеркала, искажающие реальность. Зеркальные стены лабиринта. Башни зеркального замка. Зеркала на поверхности озер и у подножия гор.
Карле казалось, что они остановились посреди безликой серой равнины, хотя они с Тимми никуда не выходили из зеркального зала, и где-то поблизости по-прежнему звучали голоса детей-вампиров. И там была дверь, которая столько раз снилась Карле… о которой она столько думала, и во сне, и наяву… дверь посреди лабиринта кристальных зеркал.
- Ну что, ты посмеешь? - спросил Тимми, и теперь в его голосе наконец была страсть. - Посмеешь? Посмеешь? Я столько лет ждал этой минуты… ждал и боялся…
- Тише, Тимми.
Они обнялись. Он - в коричневых джинсах и черной футболке. И она - в элегантном и строгом костюме. Она улыбнулась… это было так несообразно, так буднично, так сверхъестественно… они поцеловались. Уже далеко не сдержанно. И вовсе не целомудренно.
- Женщина, мать, душа, - сказал Тимми Валентайн, раздирая когтями пумы ее строгий пиджак. Разрывая ей блузку и обнажая грудь. Лоскута ткани падают на траву. Холодно. Как же холодно в этих вечных сумерках. Он раздевается, и она в первый раз видит его обнаженным. Остатки ее одежды сами падают на траву, освобождая тело. Как ошметки вскрывшейся куколки, из которой сейчас выйдет бабочка. Холодно. Холодно. Я слишком старая для него, слишком старая, думает Карла, прикрывая руками грудь. Старая. Холодно. Холодно. Она вспоминает Стивена. Каким он был в клине. И как они в первый раз занимались любовью, и в самый ответственный момент он начал напевать тему Спасения любовью из “Гибели богов”, и им пришлось подкупить уборщицу, чтобы не было неприятностей. Она тогда была моложе… да что там, она была почти девчонкой, а он был сильным и гладким, как один холм в Вирджинии, куда Карла ходила в поход, когда была еще школьницей, а теперь она была старой, и лицо у нее все в морщинах, а Тимми - совсем ребенок, мраморный ангел, камень, крадущий твое тепло, и Тимми шептал: “Ключ, возьми ключ и открой дверь”, - и она целовала холодный крошечный пенис, и он пил тепло ее губ, и выпил его без остатка, и она закричала от жгучей боли, и холод вернулся, волны холода вздымались над вересковыми пустошами зеркального зала, и она подумала… мрамор, мрамор… и его тонкие пальцы скользили по синей жилке до родинки на ее левой груди, той самой родинки, которая так забавляла ее приятелей, она сжала в кулаке ключ, и Тимми вошел в нее, и она опьянела от запаха его кожи, его губы нашли самую вкусную вену, и теперь она почувствовала укол клыков, и холодная, горькая радость накрыла ее волной, и она уже больше не различала, где радость, где боль, она кричала от боли и радости… мрамор, холодный мрамор… сами боги превратились в мрамор, и кровь текла, как вино, густое, темное и приятное, кровь текла между ними, липкая, скользкая, время остановилось и повернуло вспять, и Карла уже не кричит, а плачет, она не может остановить поток обратного времени, она кричит от радости посреди вечного серого холода, и вот они вместе бегут по хрустальному лесу, обуреваемые жаждой крови, и земля у нее под ногами вдруг оживает… земля кричит миллионами голосов, мертвых голосов, и она узнает их все… смерть сухого листа, смерть оленя в пасти голодной пумы, смерть горы, превратившейся в пыль за миллионы лет…
И голос Тимми перекрывает гул остальных голосов…
- Дверь! Дверь!
Она вставляет ключ в замок. Она видит огонь, чувствует испарения серы… храмы и башни охвачены пламенем, стены крошатся, и серные реки текут по улицам…
- Иди. Там безопасно. Это всего лишь память, мертвая память, которая живет только благодаря коллективной воле…
Она стоит в огне, посреди снегопада. Теперь она знает, что это такое - неутешный, неудержимый голод. Она - тьма.
память: 119 год н.э.
Она ощущает его темноту как свою. Он погребен под землей. Он - в ловушке под слоем земли, под пластом камня. Она чувствует, как он беспомощно бьется в утробе земли. Она там, под землей, вместе с ним. И в то же время она снаружи. Она как бесплотный призрак. Она все видит, но ее не видит никто. Оливковые деревья - пятна унылой зелени среди базальта и разливов застывшей серы. Овцы пасутся на маленьком пятачке травы, за ними присматривает мальчишка в шерстяной тунике. Сейчас он дремлет, прислонившись к холодному валуну и зябко кутаясь в тунику. Сейчас ночь.
Ее взгляд скользит по деревьям, по камням, по обломкам колонн древнего храма.
Сейчас она глубоко под землей. Она чувствует его голод как свой, она разделяет его замешательство. Что это за место? И где хозяин? Он лежит, влитый в камень, как муха в куске янтаря, вызывает в памяти образы пламени и кипящей серы, она видит эти картины, перебирает их вместе с ним, хотя она даже не здесь, она - призрак из времени, которому только еще предстоит настать. Кто я? - думает он, и она думает вместе с ним. Откуда эта кошмарная жажда?
Голоса. Она выбирается из каменной тюрьмы. Туда, на поверхность, сквозь щели в земле.
Она видит людей. Они копают каменистую землю. Болтают без умолку; может быть, для того, чтобы отогнать страх. Это пустынное место действительно навевает страх. Здесь водятся духи. Она это чувствует, знает. Сначала она не понимает язык, на котором они говорят, эти люди… хотя он отдаленно напоминает латынь, которую она учила в университете. Давным-давно. Но потом, слушая его ушами, она начинает понимать.
- Прошло уже сорок лет после того извержения. Все духи, которые здесь были раньше… их давно изгнали, - говорит один. Отсветы лунного света переливаются на его шлеме. Это центурион. - У моего дяди была винная лавка Геркулануме. Не успел вовремя убежать.
- А что насчет этих пустот в форме человеческих тел? Ты в них веришь?
- Я даже видел одну такую. Ее залили воском и выставили на всеобщее обозрение у амфитеатра Флавия. За одну дают до десяти ауреусов . Так что у нас есть шансы подзаработать.
- Тогда давайте копать. Эй, вы слышали?
- Это пастух. Вы, кстати, с ним договорились?
- Ублажили вином с сонным зельем. Так что он спит как убитый.
- Митра великий! Я тоже слышу. Какой-то стук. Там, внизу.
- Там сплошной камень!
- А что, если… кто-нибудь выжил?! Не знаю уж, каким чудом. Дар богов.
- Очень смешно. Так, ладно. Ты держи клин, а я буду бить молотком.
Тяжелый стук деревянного молота. Где-то блеет овца. Ветки олив шелестят на ветру. Каменные обломки катятся вниз по склону. За спиной у солдат - гора. Она знает, что это Везувий. Стивен однажды прислал ей открытку.
Один из солдат что-то увидел.
- Митра великий!
- Что там?
- Глаз…
- Да ну тебя! Просто камушек, какой-нибудь камушек… отсвет лунного света…
Она снова с ним. В нем. Он открывает глаза, ветер колышет его ресницы, сквозь слой камня он чувствует запах крови и понимает, что сон про жажду закончился. Он чувствует, как деревянный клин крошит камень, вбивая в него жизнь, и она чувствует все вместе с ним, ее лихорадит от его голода…
- Мальчик, - шепчет один из солдат. - Как живой, совершенно нетронутый… мне страшно…
- Колдовство…
Он набрасывается на них. И она вместе с ним. Она в нем. Она ликует его свободой, наслаждается первым вкусом крови.
камень, ножницы, бумага
Тема огня отзвучала у него в голове. Они въехали в город. Узкий серпантин, все время в гору. Дорога скользкая, опасная. Но Брайен Дзоттоли справился замечательно. Как только музыка растворилась во внутренней тишине, вершиной горы разгорелся рассвет. Это было красиво. Небо как будто пылало в огне. Тихий маленький городок. Всего одна более или менее широкая улица с гордым названием Главная, и несколько узеньких переулков. Аптека, небольшой супермаркет, и что самое удивительное - зал игровых автоматов.
- Наверняка это не тот Узел, - сказал Пратна с заднего сиденья. - Трудно поверить, что наш общий друг избрал для последнего представления такую дыру.
- Ты хочешь сказать, - отозвался сэр Фрэнсис, - что ты бы не выбрал такую дыру. Но боюсь, дружище, что спектакль давно уже ставишь не ты.
Эта маленькая пикировка продолжалась уже не одну неделю.
- Аптека, похоже, открыта, - заметил Брайен. - Может быть, все-таки остановимся и посмотрим, чего да как?
- Странно. На улицах вообще никого. И посмотрите на дверь супермаркета, - сказал Фрэнсис. - Кажется, там над ней висит связка чеснока…
- Ага, точно. - Принц мгновенно оживился. - Может быть, нам наконец повезло.
- Сейчас остановимся. - Брайен вдарил по тормозам. Пратна и Фрэнсис выбрались из машины и, поддерживая друг друга, вошли в супермаркет. Стивен и Брайен пошли следом за ними. Стивен молчал. Пусть говорят другие. Повсюду пыль. На стойке с кассой, на полках. Такое впечатление, что никто сюда не заходил уже пару недель. Однако пахло свежесваренным кофе. Через пару минут из задней комнаты вышли двое. Пожилой мужчина и молодая женщина-индианка. А следом за ними в торговый зал вышли два мальчика. Рыжий и черноволосый. Они остались стоять у двери, из которой вышли. Как будто ждали, что сейчас случится что-то очень нехорошее. И Стивен понял - с ужасающей ясностью, - что их путешествие подошло к концу.
- С ними все в порядке, папа, - сказал черноволосый мальчик. - Солнце уже взошло.
Пратна и Фрэнсис понимающе переглянулись. Принц сказал:
- Я принц Пратна из королевского дома Таиланда. Они тупо уставились на него. Может, они и не слышали о такой стране, Таиланд.
Пратна продолжал, опустив обычное обаятельное вступление, долженствующее расположить собеседника:
- Мы ищем…
- Я… э… - Старик кашлянул.
- Не волнуйся, Кейл, - сказала женщина-индианка. Его жена. Стивен почему-то не сомневался, что это его жена. - Я вижу, им можно сказать всю правду. Кто бы они ни были. - Она обратилась к четырем незнакомцам. - У нас есть распятия. Мальчики настругали кольев. Иисус милосердный, мы рады любой помощи. Она точно будет не лишней.
Все сходилось как-то уж слишком быстро. Все четверо заговорили разом. Наверное, им долгое время было не с кем поговорить. Рыжий мальчик рассказывал, что потерял всю семью, черноволосый говорил про зал игровых автоматов, который оккупировали призраки, и все они упоминали Дом с привидениями на холме…
- Сколько здесь осталось людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Теперь нас много, - сказал Тимми. Что могла Карла на это ответить?
- Я по-прежнему твой психоаналитик? Или теперь ты меня будешь психоанализировать?
- Ты очень мне помогла, Карла. Ты меня исцелила. Без тебя я бы не вспомнил, что должен был вспомнить, и не смог бы взглянуть в лицо своего одиночества. Но теперь, когда я его осознал и принял, мне надо его одолеть.
Карла села на диван рядом с Тимми. На мгновение их руки соприкоснулись. Когда это случилось, веселые детские голоса отдалились, а сами фигуры дрогнули и вошли рябью. Тимми спросил:
- Ты меня любишь, Карла?
- Ты еще сомневаешься? После всего, что было? - В ее голосе была горечь.
- Тебе придется умереть.
- Смерть, возрождение, - рассеянно проговорила она, как будто читая по памяти фразы из учебника философии школы Юнга.
- Ты меня правда любишь?
Она поняла, что это не праздный вопрос. Сладко заныло сердце.
- Ты готова перейти последний мост, пройти по последнему тоннелю, чтобы встретиться со мной в Вампирском Узле? - спросил он.
Карла вспомнила тот долгий путь, который они прошли вместе. От стильного офиса в Нью-Йорке до полуразрушенного особняка в Айдахо… от “сейчас” до оперного театра в маленьком немецком городке после Второй мировой войны, и еще глубже в прошлое, до концлагеря, до мрачного замка Синей Бороды… от ужаса к жалости… от тьмы к самой горькой, предельной тьме.
Она сказала:
- Разве можно назвать это любовью? Этот туманный холод…
Он сказал:
- Пойдем.
Они остались одни в комнате с зеркалами, в самом сердце бесконечного хрустального шара. Он взял ее за руку. Холод обжег ей кожу. Она невольно вздрогнула и спросила:
- А Стивен?
- Помнишь, что я тебе говорил? Камень, ножницы, бумага.
- Мне страшно. Мне страшно.
- Не бойся. Я тысячу раз проходил этой дорогой, и со мной ничего не случилось.
Они поднялись с дивана. Ленивым взмахом руки Тимми разбил ближайшее зеркало, и они вошли в открывшийся пролом. Карла осторожно переступила через игрушечные рельсы, разложенные по полу. Смутно, словно издалека, она сознавала, что где-то внизу, у нее под ногами возились мертвые детишки. Как будто в медленной съемке на пол обрушились еще осколки стекла… словно идешь сквозь сверкающий водопад, сквозь поток целлофана и мишуры…
Она сжала его руку крепче. Первая робость прошла. Они неслись - радостные и свободные - по лесу стеклянных деревьев. Ветер кружил снежинки размером с больших паучков. Они казались живыми. Серая мгла опустилась на землю. Мир как будто погружался в гипнотический сон, серые занавески смыкались на небе. Солнечный свет потускнел, погребенный в сгустившихся тучах. И везде - зеркала, искажающие реальность. Зеркальные стены лабиринта. Башни зеркального замка. Зеркала на поверхности озер и у подножия гор.
Карле казалось, что они остановились посреди безликой серой равнины, хотя они с Тимми никуда не выходили из зеркального зала, и где-то поблизости по-прежнему звучали голоса детей-вампиров. И там была дверь, которая столько раз снилась Карле… о которой она столько думала, и во сне, и наяву… дверь посреди лабиринта кристальных зеркал.
- Ну что, ты посмеешь? - спросил Тимми, и теперь в его голосе наконец была страсть. - Посмеешь? Посмеешь? Я столько лет ждал этой минуты… ждал и боялся…
- Тише, Тимми.
Они обнялись. Он - в коричневых джинсах и черной футболке. И она - в элегантном и строгом костюме. Она улыбнулась… это было так несообразно, так буднично, так сверхъестественно… они поцеловались. Уже далеко не сдержанно. И вовсе не целомудренно.
- Женщина, мать, душа, - сказал Тимми Валентайн, раздирая когтями пумы ее строгий пиджак. Разрывая ей блузку и обнажая грудь. Лоскута ткани падают на траву. Холодно. Как же холодно в этих вечных сумерках. Он раздевается, и она в первый раз видит его обнаженным. Остатки ее одежды сами падают на траву, освобождая тело. Как ошметки вскрывшейся куколки, из которой сейчас выйдет бабочка. Холодно. Холодно. Я слишком старая для него, слишком старая, думает Карла, прикрывая руками грудь. Старая. Холодно. Холодно. Она вспоминает Стивена. Каким он был в клине. И как они в первый раз занимались любовью, и в самый ответственный момент он начал напевать тему Спасения любовью из “Гибели богов”, и им пришлось подкупить уборщицу, чтобы не было неприятностей. Она тогда была моложе… да что там, она была почти девчонкой, а он был сильным и гладким, как один холм в Вирджинии, куда Карла ходила в поход, когда была еще школьницей, а теперь она была старой, и лицо у нее все в морщинах, а Тимми - совсем ребенок, мраморный ангел, камень, крадущий твое тепло, и Тимми шептал: “Ключ, возьми ключ и открой дверь”, - и она целовала холодный крошечный пенис, и он пил тепло ее губ, и выпил его без остатка, и она закричала от жгучей боли, и холод вернулся, волны холода вздымались над вересковыми пустошами зеркального зала, и она подумала… мрамор, мрамор… и его тонкие пальцы скользили по синей жилке до родинки на ее левой груди, той самой родинки, которая так забавляла ее приятелей, она сжала в кулаке ключ, и Тимми вошел в нее, и она опьянела от запаха его кожи, его губы нашли самую вкусную вену, и теперь она почувствовала укол клыков, и холодная, горькая радость накрыла ее волной, и она уже больше не различала, где радость, где боль, она кричала от боли и радости… мрамор, холодный мрамор… сами боги превратились в мрамор, и кровь текла, как вино, густое, темное и приятное, кровь текла между ними, липкая, скользкая, время остановилось и повернуло вспять, и Карла уже не кричит, а плачет, она не может остановить поток обратного времени, она кричит от радости посреди вечного серого холода, и вот они вместе бегут по хрустальному лесу, обуреваемые жаждой крови, и земля у нее под ногами вдруг оживает… земля кричит миллионами голосов, мертвых голосов, и она узнает их все… смерть сухого листа, смерть оленя в пасти голодной пумы, смерть горы, превратившейся в пыль за миллионы лет…
И голос Тимми перекрывает гул остальных голосов…
- Дверь! Дверь!
Она вставляет ключ в замок. Она видит огонь, чувствует испарения серы… храмы и башни охвачены пламенем, стены крошатся, и серные реки текут по улицам…
- Иди. Там безопасно. Это всего лишь память, мертвая память, которая живет только благодаря коллективной воле…
Она стоит в огне, посреди снегопада. Теперь она знает, что это такое - неутешный, неудержимый голод. Она - тьма.
память: 119 год н.э.
Она ощущает его темноту как свою. Он погребен под землей. Он - в ловушке под слоем земли, под пластом камня. Она чувствует, как он беспомощно бьется в утробе земли. Она там, под землей, вместе с ним. И в то же время она снаружи. Она как бесплотный призрак. Она все видит, но ее не видит никто. Оливковые деревья - пятна унылой зелени среди базальта и разливов застывшей серы. Овцы пасутся на маленьком пятачке травы, за ними присматривает мальчишка в шерстяной тунике. Сейчас он дремлет, прислонившись к холодному валуну и зябко кутаясь в тунику. Сейчас ночь.
Ее взгляд скользит по деревьям, по камням, по обломкам колонн древнего храма.
Сейчас она глубоко под землей. Она чувствует его голод как свой, она разделяет его замешательство. Что это за место? И где хозяин? Он лежит, влитый в камень, как муха в куске янтаря, вызывает в памяти образы пламени и кипящей серы, она видит эти картины, перебирает их вместе с ним, хотя она даже не здесь, она - призрак из времени, которому только еще предстоит настать. Кто я? - думает он, и она думает вместе с ним. Откуда эта кошмарная жажда?
Голоса. Она выбирается из каменной тюрьмы. Туда, на поверхность, сквозь щели в земле.
Она видит людей. Они копают каменистую землю. Болтают без умолку; может быть, для того, чтобы отогнать страх. Это пустынное место действительно навевает страх. Здесь водятся духи. Она это чувствует, знает. Сначала она не понимает язык, на котором они говорят, эти люди… хотя он отдаленно напоминает латынь, которую она учила в университете. Давным-давно. Но потом, слушая его ушами, она начинает понимать.
- Прошло уже сорок лет после того извержения. Все духи, которые здесь были раньше… их давно изгнали, - говорит один. Отсветы лунного света переливаются на его шлеме. Это центурион. - У моего дяди была винная лавка Геркулануме. Не успел вовремя убежать.
- А что насчет этих пустот в форме человеческих тел? Ты в них веришь?
- Я даже видел одну такую. Ее залили воском и выставили на всеобщее обозрение у амфитеатра Флавия. За одну дают до десяти ауреусов . Так что у нас есть шансы подзаработать.
- Тогда давайте копать. Эй, вы слышали?
- Это пастух. Вы, кстати, с ним договорились?
- Ублажили вином с сонным зельем. Так что он спит как убитый.
- Митра великий! Я тоже слышу. Какой-то стук. Там, внизу.
- Там сплошной камень!
- А что, если… кто-нибудь выжил?! Не знаю уж, каким чудом. Дар богов.
- Очень смешно. Так, ладно. Ты держи клин, а я буду бить молотком.
Тяжелый стук деревянного молота. Где-то блеет овца. Ветки олив шелестят на ветру. Каменные обломки катятся вниз по склону. За спиной у солдат - гора. Она знает, что это Везувий. Стивен однажды прислал ей открытку.
Один из солдат что-то увидел.
- Митра великий!
- Что там?
- Глаз…
- Да ну тебя! Просто камушек, какой-нибудь камушек… отсвет лунного света…
Она снова с ним. В нем. Он открывает глаза, ветер колышет его ресницы, сквозь слой камня он чувствует запах крови и понимает, что сон про жажду закончился. Он чувствует, как деревянный клин крошит камень, вбивая в него жизнь, и она чувствует все вместе с ним, ее лихорадит от его голода…
- Мальчик, - шепчет один из солдат. - Как живой, совершенно нетронутый… мне страшно…
- Колдовство…
Он набрасывается на них. И она вместе с ним. Она в нем. Она ликует его свободой, наслаждается первым вкусом крови.
камень, ножницы, бумага
Тема огня отзвучала у него в голове. Они въехали в город. Узкий серпантин, все время в гору. Дорога скользкая, опасная. Но Брайен Дзоттоли справился замечательно. Как только музыка растворилась во внутренней тишине, вершиной горы разгорелся рассвет. Это было красиво. Небо как будто пылало в огне. Тихий маленький городок. Всего одна более или менее широкая улица с гордым названием Главная, и несколько узеньких переулков. Аптека, небольшой супермаркет, и что самое удивительное - зал игровых автоматов.
- Наверняка это не тот Узел, - сказал Пратна с заднего сиденья. - Трудно поверить, что наш общий друг избрал для последнего представления такую дыру.
- Ты хочешь сказать, - отозвался сэр Фрэнсис, - что ты бы не выбрал такую дыру. Но боюсь, дружище, что спектакль давно уже ставишь не ты.
Эта маленькая пикировка продолжалась уже не одну неделю.
- Аптека, похоже, открыта, - заметил Брайен. - Может быть, все-таки остановимся и посмотрим, чего да как?
- Странно. На улицах вообще никого. И посмотрите на дверь супермаркета, - сказал Фрэнсис. - Кажется, там над ней висит связка чеснока…
- Ага, точно. - Принц мгновенно оживился. - Может быть, нам наконец повезло.
- Сейчас остановимся. - Брайен вдарил по тормозам. Пратна и Фрэнсис выбрались из машины и, поддерживая друг друга, вошли в супермаркет. Стивен и Брайен пошли следом за ними. Стивен молчал. Пусть говорят другие. Повсюду пыль. На стойке с кассой, на полках. Такое впечатление, что никто сюда не заходил уже пару недель. Однако пахло свежесваренным кофе. Через пару минут из задней комнаты вышли двое. Пожилой мужчина и молодая женщина-индианка. А следом за ними в торговый зал вышли два мальчика. Рыжий и черноволосый. Они остались стоять у двери, из которой вышли. Как будто ждали, что сейчас случится что-то очень нехорошее. И Стивен понял - с ужасающей ясностью, - что их путешествие подошло к концу.
- С ними все в порядке, папа, - сказал черноволосый мальчик. - Солнце уже взошло.
Пратна и Фрэнсис понимающе переглянулись. Принц сказал:
- Я принц Пратна из королевского дома Таиланда. Они тупо уставились на него. Может, они и не слышали о такой стране, Таиланд.
Пратна продолжал, опустив обычное обаятельное вступление, долженствующее расположить собеседника:
- Мы ищем…
- Я… э… - Старик кашлянул.
- Не волнуйся, Кейл, - сказала женщина-индианка. Его жена. Стивен почему-то не сомневался, что это его жена. - Я вижу, им можно сказать всю правду. Кто бы они ни были. - Она обратилась к четырем незнакомцам. - У нас есть распятия. Мальчики настругали кольев. Иисус милосердный, мы рады любой помощи. Она точно будет не лишней.
Все сходилось как-то уж слишком быстро. Все четверо заговорили разом. Наверное, им долгое время было не с кем поговорить. Рыжий мальчик рассказывал, что потерял всю семью, черноволосый говорил про зал игровых автоматов, который оккупировали призраки, и все они упоминали Дом с привидениями на холме…
- Сколько здесь осталось людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58