Когда они подошли к массивной каменной арке, послышалось звяканье доспехов стражи — это были ворота в Цитадель, прорезанные в толстой стене, стена шла далеко в обход холма, насколько можно было судить при этом освещении. Стена была очень высокой, что там за ней — совсем не было видно.
Других пленников с корабля повели в город мимо ворот, ведущих в Цитадель.
— Что? — Аш, спотыкаясь, повернула голову. Ариф Альдерик что-то говорил ей. Двое солдат протащили мимо старуху, молодого толстяка и более пожилого мужчину. Солдаты окружили их плотным кольцом.
За арочным входом начинался туннель в оборонительной стене длиной добрых двадцать ярдов. В темноте она потеряла точку опоры. Тиудиберт поднял ее на ноги, с удовольствием непристойно выругавшись. Она налетела на другую стену — туннель не был освещен. В лицо ей дунул ледяной ветер. Она поняла, что они уже не в туннеле, а в более узком переулке.
В зданиях по обе стороны переулка не было окон.
Люди Альдерика зажгли обычные фонари — на железных крюках — и подняли их кверху. Теперь по стенам узкого переулка заметались их тени. Улица? Переулок? Аш искоса поглядывала по сторонам. В темном небе гасли последние звезды, значит, они еще на улице. Резкий удар кулаком в спину подтолкнул ее вперед.
Они миновали черную дверь, заколоченную семью толстыми железными брусами. Через тридцать ярдов — еще такая же дверь. Не было ни одного деревянного здания или мазанки; все дома — каменные без окон. Они свернули за угол, еще и еще раз; шли, все время сворачивая в темные переулки; над головами у них было безжалостное черное дневное небо.
Спотыкаясь, Аш обхватила себя руками. Она и раньше не могла унять дрожи, мерзла в своей рубахе из тонкого льна, но сейчас холод стал просто невыносимым: мерзли ее загрубевшие босые ступни на булыжниках мостовой; от холода побелели пальцы, в воздухе вился пар дыхания.
И солдаты короля-калифа тоже дрожали от холода.
Четверо из них подбежали к ничем не примечательной стене и сняли задвижки с какой-то двери. Стена — большая, похоже на ворота для вылазок, подумала она. Назир втолкнул ее внутрь, в темноту. Она ушибла раненое колено и громко вскрикнула. Ее ослепил свет фонарей, ее подхватили, она чувствовала прикосновения к своему телу чьих-то плечей и рук, ее втаскивали внутрь, тащили по длинному темному коридору.
Она почувствовала осторожное прикосновение крошечной морщинистой ручки.
Опустив глаза, Аш увидела, что ее взяла за руку старуха-пленница, смотревшая на нее снизу вверх. Среди движущихся теней морщины и складки искажали выражение ее лица. Ее рука напоминала холодную куриную лапку. Аш охватила эту ручку своей, чтобы согреть, прижала к своему телу, покрытому только льняной рубахой.
Старуха провела рукой по ее животу, тихий голос прошептал по-французски:
— Так я и подумала, еще на корабле. Ты не показываешь вида, но ты с ребенком, сердце мое. Я могу принять у тебя роды… О, что они с нами сделают?
— Заткнись!
— Зачем мы им?
Аш почувствовала и услышала удар бронированного кулака по телу. Рука женщины обмякла и выскользнула из ее руки. Аш хотела схватить ее снова — но ее окружили солдаты, стали подталкивать вперед, и она, по-прежнему спотыкаясь, оказалась вместе с ними в большом дворе.
«Это был черный ход, — сообразила она, — а вот и сам замок феодала!» Двор был длинным, но нешироким, со всех сторон в него выходили огражденные каменной решеткой окна и арочные пролеты дверей. Трехэтажное здание окружало этот внутренний двор со всех четырех сторон. Ослепительно горели фонари с греческим огнем; неба было не видно.
В длинном дворе было много народу. Судя по мечам, кое-кто тут были домашними стражниками. Один-два одеты лучше других. Но в основном тут находились мужчины и женщины всех возрастов в простых туниках, в железных ошейниках. Аш, разинув рот, смотрела на бегающих туда-сюда рабов, у нее похолодело в животе от узнавания.
Почти у всех лица были разные, но фамильное сходство несомненно. Почти у всех в шипящем белом свете фонарей волосы казались светло-пепельными.
Она оглянулась в поисках старухи, потеряла ее в толпе, снова споткнулась. Приземлилась ладонями и коленями на черно-белые плитки пола. Застонала, обхватив колено обеими руками. Оно распухло и опять горело. У Аш потекли слезы.
Сквозь слезы она увидела, как вперед вышел Альдерик с капитаном корабля, оба они заговорили с группой домашних стражей и рабов; она перекатилась на бок и поднялась. Ее загнали в толпу мужчин-пленников. В нескольких ярдах перед ними из чаши фонтана взлетали вверх струи воды. Среди падающих струй пел механический феникс.
Аш обеими руками схватилась за подол рубахи и потянула ее вниз, прикрывая бедра. Между лопатками по спине потек холодный пот. Она зашептала: «О милый Христос, помоги, помоги сохранить дитя! — и замолчала с застывшим лицом. — Но я его не хочу, не хочу умирать в родах…»
Когда кажется, что наступил предел страха, тут-то всегда возникают другие страхи. Она сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках. Этот слишком ярко освещенный двор не стимулировал сентиментальных представлений о сыне или дочери, тут было слишком много людей, все они говорили на готском диалекте, называемом карфагенским, говорили слишком быстро, и речь ей была непонятна. Она только ощущала, как уязвим ее едва заметный живот, и чувствовала абсолютную необходимость — и невозможность — сохранения тайны.
— Бедная девочка, сердечко мое, — старуха висела на руках солдата, истекая кровью. Возле нее стояли два пленника, на их непохожих друг на друга лицах застыло одинаковое выражение страха.
— За мной, — возникший рядом ариф Альдерик потянул ее вперед.
Аш задрожала, внутренний холод все не проходил. Каким-то усилием воли ей удалось изобразить улыбку во весь рот:
— В чем дело? Ты решил, что я тебе не нужна? Эй, я могла сказать тебе это сразу, еще в Дижоне! Или, может, ты решил, наконец, сказать, что желаешь заключить контракт с моим отрядом? Если я, по-твоему, уже расслабилась, можешь заключить хорошую сделку!
Судя по выражениям лиц стражников, стоявших неподалеку, и по взглядам издали одного — двух, возможно свободных подданных короля-калифа Теодориха, от нее, должно быть, исходит зловоние, но сама она уже принюхалась. Она хромала рядом с Альдериком по холодным плитам пола. Ее понесло:
— А я всегда считала, что в Вечном Сумраке достаточно тепло. Охренеть можно от этой холодрыги! В чем дело? Может, покаяние дается вам слишком тяжело? Может, Господь послал вас на хрен, не дождавшись, пока вы посадите кого-то на Пустой Трон? А может, это вам предостережение.
— Заткнись.
Страх делает человека сговорчивым. Аш заткнулась.
Двустворчатая дверь вела в узкий коридор. Альдерик открыл одну створку, поклонился, что-то проговорил и втолкнул ее перед собой. Ее ослепил яркий свет, заливавший комнату.
Она услышала, что дверь за ней захлопнулась.
— Это она? — спросил низкий голос.
— Возможно, — ответил другой, более сухо.
Аш поморгала, чтобы глаза приспособились к свету после полутьмы. Панели стен были увешаны трубками и лампами под стеклянными колпаками, в которых шипел греческий огонь. По углам комнаты стояли масляные горелки, и от исходящего от них сладкого запаха у нее в голове прояснилось, и ей вспомнилась с поразительной ясностью палатка на поле боя, сколько-то лет назад, в Италии, среди наемников визиготов.
Но тут — не палатка. Под ногами пол, выложенный красными и черными плитками, довольно истертый, так что босыми ногами она нащупывала в нем выбоины. В мозаичных плитках отражался свет двадцати ламп.
Сверкающие стены от пола до сводчатого потолка были покрыты квадратными цветными изображениями толщиной в четверть дюйма. На нее смотрели образы святых и иконы:
Катерина со своим колесом, Себастьян со своими стрелами, Меркурий с хирургическим ножом и отрезанным у вора кошельком, Георгий и дракон. Сверху мерцали золотые рясы и живые темные глаза.
Высокий ребристый потолок терялся в тени. В свете остроконечных языков пламени греческого огня она ощущала запах земли. Вся задняя стена комнаты представляла собой одну огромную мозаику с изображением Быка и Древа, оттуда за ней следил Христос — с того места, где Он висел; за ней наблюдали святая Херлена, сквозь ноги которой пробивались листья, и святая Танитта. note 116
От гнетущего впечатления всего этого она пропустила часть разговора и собралась с силами, когда в этой адски холодной комнате замерло эхо только что сказанных слов. Она посмотрела вперед, на тяжелую полированную мебель этой комнаты, прямоугольную кушетку и столы. Там сидели двое. С нее не сводил глаз худой мужчина лет пятидесяти, одетый в белое, как амир, с изборожденным морщинами лицом. У ног его присел и тоже смотрел на нее человек с толстым одутловатым лицом идиота, изо рта у него текли слюни.
— Иди, — амир ласково дотронулся до руки умственно отсталого. — Иди перекуси. Тебе потом расскажут о нашем разговоре. Иди, Атаульф. Иди, иди…
Идиот, которому могло быть и двадцать, и шестьдесят лет, прошел мимо нее, искоса поглядывая яркими глазами; у него были густые светлые брови и редеющие волосы. Слюна все текла с его толстых губ.
Аш отошла на шаг, пропуская его, и воспользовалась моментом, чтобы оглядеться. В этой комнате не было окон. Была только одна двустворчатая дверь. Перед дверью стоял ариф Альдерик.
— Тебя накормили? — спросил ее амир.
Рассматривая человека с белокурой бородой, Аш заметила некоторое его физическое сходство с дефективным. Но морщинистое лицо излучало ум.
Зная, что эта доброта — только способ сломать ее по контрасту с предыдущим обращением, она тем не менее вежливо ответила на своем лучшем карфагенском латинском:
— Нет, господин амир.
— Ариф, пусть принесут еду, — он указал ей на второе резное кресло, пониже, стоявшее рядом с его креслом; Альдерик выглянул за дверь и отдал приказ. — Я амир Леофрик. Ты в моем доме.
Правильно. Вот и имя названо. Она упоминала о тебе.
Ты ей почти отец.
— Садись.
Как только она ступила на ковер, покрывающий кирпично-красные плитки, ногам сразу стало тепло. Вошел пепельный блондин, поставил на низкий столик неглубокое керамическое блюдо с горячей едой и безмолвно исчез. Он был того же возраста, что и Аш, как ей показалось; на шее у него был металлический ошейник, и Альдерик, и господин амир Леофрик обратили на него не больше внимания, чем на лампы. Потому что раб.
Стараясь не проявлять страха, от которого похолодело все внутри, она прошла по ковру и уселась на низкий дубовый стул, обитый тканью, спинка стула доходила ей как раз до локтей; и она на минуту растерялась — как сидеть на таком? Амир Леофрик, казалось, не подумал, что на этой искусанной блохами пленнице могут кишеть паразиты; он заинтересованно, с любопытством рассматривал ее.
В холодном воздухе комнаты дымилась еда — два-три кусочка чего-то желтого, мягкие по виду, многослойные по форме. Аш подхватила один кусочек голыми грязными руками и вгрызлась в теплое хрустящее тесто, с привкусом картофеля, рыбы и шафрана.
— Вот дерьмо! — огорчилась она: из плюшки вылилось чуть ли не все сырое яйцо, запеченное внутри, потекло по рукам, по запястьям. Одним быстрым движением она слизнула желток и белок с рук, заодно дочиста вылизав кожу. — Итак, монсеньор…
Подняла взгляд, намереваясь взять на себя инициативу разговора, и не договорила, вскочила на ноги, не замечая, что замызганная рубаха едва прикрывает ей ноги.
— Боже мой, это же крыса! — Она выбросила вперед руку, указывая на что-то на коленях у амира. — Это чумная крыса! note 117
— Дорогая моя, ничего подобного. — У визиготского амира была удивительно приятная улыбка, гораздо моложе, чем его морщинистое лицо; в его поседевшей белокурой бороде блеснули белые зубы. Он наклонил голову и ободряюще процвиркал.
Из складок его белого с золотой бахромой бархатного одеяния выглянул сначала розовый нос, потом остроконечная мохнатая мордочка. Крошечными черными глазками без зрачков животное заметило Аш и замерло. Аш смотрела ему в глаза, пораженная, что между ними установился контакт. В мягком свете ламп мех животного казался чисто белым.
Успокоенное тишиной, животное выползло на бедро Леофрика, осторожно пробираясь между складками одежды. За длинными задними ногами вылезал тонкий голый хвост. Сама крыса была длиной дюймов десять. Пока животное выползало, Аш, застыв от страха, рассмотрела, что нагой хвост покрыт чешуей, а яйца у крысы — размером с грецкий орех.
— Хотите сказать, что это не крыса? Брысь отсюда!
При звуке ее голоса грызун замер, изогнул спину — явно болен лордозом. Крысы — всегда черные, а мыши — то же самое, только еще хуже. Этот зверь, которого она, сдерживая страх, подробно рассмотрела, имел широкий крестец, передняя часть его тела была узкой. Морда более тупой формы, чем у мышей. Уши маловаты для такой широкой головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Других пленников с корабля повели в город мимо ворот, ведущих в Цитадель.
— Что? — Аш, спотыкаясь, повернула голову. Ариф Альдерик что-то говорил ей. Двое солдат протащили мимо старуху, молодого толстяка и более пожилого мужчину. Солдаты окружили их плотным кольцом.
За арочным входом начинался туннель в оборонительной стене длиной добрых двадцать ярдов. В темноте она потеряла точку опоры. Тиудиберт поднял ее на ноги, с удовольствием непристойно выругавшись. Она налетела на другую стену — туннель не был освещен. В лицо ей дунул ледяной ветер. Она поняла, что они уже не в туннеле, а в более узком переулке.
В зданиях по обе стороны переулка не было окон.
Люди Альдерика зажгли обычные фонари — на железных крюках — и подняли их кверху. Теперь по стенам узкого переулка заметались их тени. Улица? Переулок? Аш искоса поглядывала по сторонам. В темном небе гасли последние звезды, значит, они еще на улице. Резкий удар кулаком в спину подтолкнул ее вперед.
Они миновали черную дверь, заколоченную семью толстыми железными брусами. Через тридцать ярдов — еще такая же дверь. Не было ни одного деревянного здания или мазанки; все дома — каменные без окон. Они свернули за угол, еще и еще раз; шли, все время сворачивая в темные переулки; над головами у них было безжалостное черное дневное небо.
Спотыкаясь, Аш обхватила себя руками. Она и раньше не могла унять дрожи, мерзла в своей рубахе из тонкого льна, но сейчас холод стал просто невыносимым: мерзли ее загрубевшие босые ступни на булыжниках мостовой; от холода побелели пальцы, в воздухе вился пар дыхания.
И солдаты короля-калифа тоже дрожали от холода.
Четверо из них подбежали к ничем не примечательной стене и сняли задвижки с какой-то двери. Стена — большая, похоже на ворота для вылазок, подумала она. Назир втолкнул ее внутрь, в темноту. Она ушибла раненое колено и громко вскрикнула. Ее ослепил свет фонарей, ее подхватили, она чувствовала прикосновения к своему телу чьих-то плечей и рук, ее втаскивали внутрь, тащили по длинному темному коридору.
Она почувствовала осторожное прикосновение крошечной морщинистой ручки.
Опустив глаза, Аш увидела, что ее взяла за руку старуха-пленница, смотревшая на нее снизу вверх. Среди движущихся теней морщины и складки искажали выражение ее лица. Ее рука напоминала холодную куриную лапку. Аш охватила эту ручку своей, чтобы согреть, прижала к своему телу, покрытому только льняной рубахой.
Старуха провела рукой по ее животу, тихий голос прошептал по-французски:
— Так я и подумала, еще на корабле. Ты не показываешь вида, но ты с ребенком, сердце мое. Я могу принять у тебя роды… О, что они с нами сделают?
— Заткнись!
— Зачем мы им?
Аш почувствовала и услышала удар бронированного кулака по телу. Рука женщины обмякла и выскользнула из ее руки. Аш хотела схватить ее снова — но ее окружили солдаты, стали подталкивать вперед, и она, по-прежнему спотыкаясь, оказалась вместе с ними в большом дворе.
«Это был черный ход, — сообразила она, — а вот и сам замок феодала!» Двор был длинным, но нешироким, со всех сторон в него выходили огражденные каменной решеткой окна и арочные пролеты дверей. Трехэтажное здание окружало этот внутренний двор со всех четырех сторон. Ослепительно горели фонари с греческим огнем; неба было не видно.
В длинном дворе было много народу. Судя по мечам, кое-кто тут были домашними стражниками. Один-два одеты лучше других. Но в основном тут находились мужчины и женщины всех возрастов в простых туниках, в железных ошейниках. Аш, разинув рот, смотрела на бегающих туда-сюда рабов, у нее похолодело в животе от узнавания.
Почти у всех лица были разные, но фамильное сходство несомненно. Почти у всех в шипящем белом свете фонарей волосы казались светло-пепельными.
Она оглянулась в поисках старухи, потеряла ее в толпе, снова споткнулась. Приземлилась ладонями и коленями на черно-белые плитки пола. Застонала, обхватив колено обеими руками. Оно распухло и опять горело. У Аш потекли слезы.
Сквозь слезы она увидела, как вперед вышел Альдерик с капитаном корабля, оба они заговорили с группой домашних стражей и рабов; она перекатилась на бок и поднялась. Ее загнали в толпу мужчин-пленников. В нескольких ярдах перед ними из чаши фонтана взлетали вверх струи воды. Среди падающих струй пел механический феникс.
Аш обеими руками схватилась за подол рубахи и потянула ее вниз, прикрывая бедра. Между лопатками по спине потек холодный пот. Она зашептала: «О милый Христос, помоги, помоги сохранить дитя! — и замолчала с застывшим лицом. — Но я его не хочу, не хочу умирать в родах…»
Когда кажется, что наступил предел страха, тут-то всегда возникают другие страхи. Она сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках. Этот слишком ярко освещенный двор не стимулировал сентиментальных представлений о сыне или дочери, тут было слишком много людей, все они говорили на готском диалекте, называемом карфагенским, говорили слишком быстро, и речь ей была непонятна. Она только ощущала, как уязвим ее едва заметный живот, и чувствовала абсолютную необходимость — и невозможность — сохранения тайны.
— Бедная девочка, сердечко мое, — старуха висела на руках солдата, истекая кровью. Возле нее стояли два пленника, на их непохожих друг на друга лицах застыло одинаковое выражение страха.
— За мной, — возникший рядом ариф Альдерик потянул ее вперед.
Аш задрожала, внутренний холод все не проходил. Каким-то усилием воли ей удалось изобразить улыбку во весь рот:
— В чем дело? Ты решил, что я тебе не нужна? Эй, я могла сказать тебе это сразу, еще в Дижоне! Или, может, ты решил, наконец, сказать, что желаешь заключить контракт с моим отрядом? Если я, по-твоему, уже расслабилась, можешь заключить хорошую сделку!
Судя по выражениям лиц стражников, стоявших неподалеку, и по взглядам издали одного — двух, возможно свободных подданных короля-калифа Теодориха, от нее, должно быть, исходит зловоние, но сама она уже принюхалась. Она хромала рядом с Альдериком по холодным плитам пола. Ее понесло:
— А я всегда считала, что в Вечном Сумраке достаточно тепло. Охренеть можно от этой холодрыги! В чем дело? Может, покаяние дается вам слишком тяжело? Может, Господь послал вас на хрен, не дождавшись, пока вы посадите кого-то на Пустой Трон? А может, это вам предостережение.
— Заткнись.
Страх делает человека сговорчивым. Аш заткнулась.
Двустворчатая дверь вела в узкий коридор. Альдерик открыл одну створку, поклонился, что-то проговорил и втолкнул ее перед собой. Ее ослепил яркий свет, заливавший комнату.
Она услышала, что дверь за ней захлопнулась.
— Это она? — спросил низкий голос.
— Возможно, — ответил другой, более сухо.
Аш поморгала, чтобы глаза приспособились к свету после полутьмы. Панели стен были увешаны трубками и лампами под стеклянными колпаками, в которых шипел греческий огонь. По углам комнаты стояли масляные горелки, и от исходящего от них сладкого запаха у нее в голове прояснилось, и ей вспомнилась с поразительной ясностью палатка на поле боя, сколько-то лет назад, в Италии, среди наемников визиготов.
Но тут — не палатка. Под ногами пол, выложенный красными и черными плитками, довольно истертый, так что босыми ногами она нащупывала в нем выбоины. В мозаичных плитках отражался свет двадцати ламп.
Сверкающие стены от пола до сводчатого потолка были покрыты квадратными цветными изображениями толщиной в четверть дюйма. На нее смотрели образы святых и иконы:
Катерина со своим колесом, Себастьян со своими стрелами, Меркурий с хирургическим ножом и отрезанным у вора кошельком, Георгий и дракон. Сверху мерцали золотые рясы и живые темные глаза.
Высокий ребристый потолок терялся в тени. В свете остроконечных языков пламени греческого огня она ощущала запах земли. Вся задняя стена комнаты представляла собой одну огромную мозаику с изображением Быка и Древа, оттуда за ней следил Христос — с того места, где Он висел; за ней наблюдали святая Херлена, сквозь ноги которой пробивались листья, и святая Танитта. note 116
От гнетущего впечатления всего этого она пропустила часть разговора и собралась с силами, когда в этой адски холодной комнате замерло эхо только что сказанных слов. Она посмотрела вперед, на тяжелую полированную мебель этой комнаты, прямоугольную кушетку и столы. Там сидели двое. С нее не сводил глаз худой мужчина лет пятидесяти, одетый в белое, как амир, с изборожденным морщинами лицом. У ног его присел и тоже смотрел на нее человек с толстым одутловатым лицом идиота, изо рта у него текли слюни.
— Иди, — амир ласково дотронулся до руки умственно отсталого. — Иди перекуси. Тебе потом расскажут о нашем разговоре. Иди, Атаульф. Иди, иди…
Идиот, которому могло быть и двадцать, и шестьдесят лет, прошел мимо нее, искоса поглядывая яркими глазами; у него были густые светлые брови и редеющие волосы. Слюна все текла с его толстых губ.
Аш отошла на шаг, пропуская его, и воспользовалась моментом, чтобы оглядеться. В этой комнате не было окон. Была только одна двустворчатая дверь. Перед дверью стоял ариф Альдерик.
— Тебя накормили? — спросил ее амир.
Рассматривая человека с белокурой бородой, Аш заметила некоторое его физическое сходство с дефективным. Но морщинистое лицо излучало ум.
Зная, что эта доброта — только способ сломать ее по контрасту с предыдущим обращением, она тем не менее вежливо ответила на своем лучшем карфагенском латинском:
— Нет, господин амир.
— Ариф, пусть принесут еду, — он указал ей на второе резное кресло, пониже, стоявшее рядом с его креслом; Альдерик выглянул за дверь и отдал приказ. — Я амир Леофрик. Ты в моем доме.
Правильно. Вот и имя названо. Она упоминала о тебе.
Ты ей почти отец.
— Садись.
Как только она ступила на ковер, покрывающий кирпично-красные плитки, ногам сразу стало тепло. Вошел пепельный блондин, поставил на низкий столик неглубокое керамическое блюдо с горячей едой и безмолвно исчез. Он был того же возраста, что и Аш, как ей показалось; на шее у него был металлический ошейник, и Альдерик, и господин амир Леофрик обратили на него не больше внимания, чем на лампы. Потому что раб.
Стараясь не проявлять страха, от которого похолодело все внутри, она прошла по ковру и уселась на низкий дубовый стул, обитый тканью, спинка стула доходила ей как раз до локтей; и она на минуту растерялась — как сидеть на таком? Амир Леофрик, казалось, не подумал, что на этой искусанной блохами пленнице могут кишеть паразиты; он заинтересованно, с любопытством рассматривал ее.
В холодном воздухе комнаты дымилась еда — два-три кусочка чего-то желтого, мягкие по виду, многослойные по форме. Аш подхватила один кусочек голыми грязными руками и вгрызлась в теплое хрустящее тесто, с привкусом картофеля, рыбы и шафрана.
— Вот дерьмо! — огорчилась она: из плюшки вылилось чуть ли не все сырое яйцо, запеченное внутри, потекло по рукам, по запястьям. Одним быстрым движением она слизнула желток и белок с рук, заодно дочиста вылизав кожу. — Итак, монсеньор…
Подняла взгляд, намереваясь взять на себя инициативу разговора, и не договорила, вскочила на ноги, не замечая, что замызганная рубаха едва прикрывает ей ноги.
— Боже мой, это же крыса! — Она выбросила вперед руку, указывая на что-то на коленях у амира. — Это чумная крыса! note 117
— Дорогая моя, ничего подобного. — У визиготского амира была удивительно приятная улыбка, гораздо моложе, чем его морщинистое лицо; в его поседевшей белокурой бороде блеснули белые зубы. Он наклонил голову и ободряюще процвиркал.
Из складок его белого с золотой бахромой бархатного одеяния выглянул сначала розовый нос, потом остроконечная мохнатая мордочка. Крошечными черными глазками без зрачков животное заметило Аш и замерло. Аш смотрела ему в глаза, пораженная, что между ними установился контакт. В мягком свете ламп мех животного казался чисто белым.
Успокоенное тишиной, животное выползло на бедро Леофрика, осторожно пробираясь между складками одежды. За длинными задними ногами вылезал тонкий голый хвост. Сама крыса была длиной дюймов десять. Пока животное выползало, Аш, застыв от страха, рассмотрела, что нагой хвост покрыт чешуей, а яйца у крысы — размером с грецкий орех.
— Хотите сказать, что это не крыса? Брысь отсюда!
При звуке ее голоса грызун замер, изогнул спину — явно болен лордозом. Крысы — всегда черные, а мыши — то же самое, только еще хуже. Этот зверь, которого она, сдерживая страх, подробно рассмотрела, имел широкий крестец, передняя часть его тела была узкой. Морда более тупой формы, чем у мышей. Уши маловаты для такой широкой головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110