Он знал себе цену. Дакар сердито зыркнул на него, но делать было нечего. Безумный Пророк вздохнул и полез в карман за монетой.
Насколько Дакар помнил, знахарей в Таридоре не особо жаловали, и чтобы открыто заниматься этим ремеслом, требовалась изрядная смелость. Знахарка, к которой привел его малолетний вымогатель, жила в убогом домишке, сразу за городской дубильней. Подведя Дакара к дому, мальчишка схватил вожделенную награду и скрылся.
Дакар зажал потными пальцами нос и пожалел, что он не заложен. Ветер, дувший со стороны дубильни, нес невыносимое зловоние. Во дворике, куда вошел Безумный Пророк, смрад был еще сильнее. Ржавое железное корыто, по-видимому, предназначенное для сбора дождевой воды, превратилось в одну липкую, смрадную гору гниющих отбросов. Ее густо облепили блестящие иссиня-черные мухи, отчего гора казалась движущейся. Тут же кормились жирные крысы. Заслышав человеческие шаги, они юркнули под крыльцо. Дакар поднялся на три полусгнившие ступеньки и постучал в дверь.
Знахарка открыла не сразу. Наконец заскрипела дверь, сбитая из шершавых, некрашеных досок. Дверь не распахнулась, а только приоткрылась, придерживаемая узловатыми пальцами с изгрызенными ногтями, вокруг которых запеклась кровь.
— Кого еще принесло? — раздался недовольный голос.
Дакару он напомнил голоса стареющих шлюх из дешевых портовых заведений. Зажав рукавом нос, пророк вместо ответа побренчал мешочком с монетами. Уловка сработала: знахарка отворила дверь.
Ставни на окнах комнатенки были закрыты. В сумраке Дакар различил очертания каких-то птиц, расхаживающих по полу. Так и есть: куры. В подтверждение его догадки голосистый петух громко захлопал крыльями и запел. Из противоположного угла ему ответил второй. От горящего очага исходило удушливое тепло. В котле, подвешенном над огнем, слабо бурлило какое-то пахучее варево из трав.
Знахарка уселась на подоконник, широко расставив ноги. Дакар попытался было определить ее возраст, но быстро оставил это занятие. Красноватые, воспаленные глаза безучастно глядели на пришедшего. Волосы женщины были то ли светлыми, то ли поседевшими; трудно сказать, когда она в последний раз их мыла и расчесывала, — во всяком случае, сейчас они больше напоминали птичье гнездо. Сходство усиливали застрявшие там цветки чабреца и тонкие птичьи перышки. Одежду знахарки составляли блуза и штаны из грубо окрашенной кожи. Стершийся орнамент дополняли многочисленные пятна, по-видимому, от ее снадобий.
— Что тебе надобно? Приворотное зелье, да? Крючковатым указательным пальцем знахарка ткнула Дакара в брюхо.
— Конечно, приворотное зелье. Можешь не объяснять. Дело известное: красотка бросила тебя и ушла к другому, помоложе и постройнее. Молчи не молчи, я по глазам вижу.
Дакар заморгал и протестующее кашлянул.
— Мне нужно не приворотное зелье, а снять заклинание. Смех знахарки был таким же скрипучим, как петли ее двери.
— Хочешь сказать, что какая-то горячая девка решила тебя заарканить? Красивое вранье. Думаешь, я в него поверю?
— Да женщины здесь вообще ни при чем! — рявкнул Дакар. — А если ты вдобавок еще и ворожишь на куриной крови, мне у тебя делать нечего.
Он повернулся, намереваясь уйти, но бледные пальцы знахарки вцепились в его руку.
— Поспешное решение — глупое решение.
Знахарка снова зашлась скрипучим смехом.
— Насчет куриной крови ты угадал. Но многие верят в эту ворожбу. С чего мне отказываться, если они платят? Только знал бы ты, до чего мне осточертело ежедневно жрать курятину.
Женщина отсекла все его раздумья и колебания. Узловатые пальцы крепко впились ему в запястье. Знахарка заставила Дакара отойти от двери и толкнула вглубь комнатки. Он даже не заметил, как оказался сидящим на цыплячьей клетке. Босой костлявой пяткой хозяйка норы ловко прикрыла свою расшатанную дверь. Потом знахарка встала напротив ошеломленного Дакара, сощурилась и принялась барабанить пальцами по бедрам. Когда ей мешал наплывающий из котла пар, она просто дула на белые облачка.
Ни пряный запах готовящегося зелья, ни другие столь же пахучие снадобья не могли заглушить кислой вони дубильни и сладковато-гнилостного смрада дворовой помойки. Стараясь дышать ртом, Дакар пригляделся. Пожалуй, если не считать нескольких клеток с курами и двух свободно разгуливающих петухов, комнатенка была вполне опрятной. Правда, ее убранство сразу же указывало на явное пристрастие хозяйки к птицам: даже крышка стола покоилась на клетках, предназначенных для голубей и домашней птицы. Койка у стены была застелена яркими покрывалами, сотканными из грубой шерсти (такие покрывала долгими зимними вечерами ткали пастушьи жены). С потолочных балок свешивались пучки сушеных трав; рядом с ними болтались талисманы, сделанные из кусочков войлока с пришитыми к нему бусинками. Отдельно висели сморщенные птичьи лапки с пожелтевшими когтями.
— Лавка на дому, — усмехнулась женщина, но в словах ее слышалась заметная гордость.
Она взяла лучину, обмакнула в жестянку с чем-то вязким, но довольно приятно пахнущим, а потом прищелкнула пальцами и пробормотала заклинание. Резкие, гортанные согласные выстреливали в воздух, как горошины из стручка. Самих слов Дакар не разобрал. Лучина вспыхнула. Знахарка тут же дунула на пламя, загасив его и оставив лучину тлеть. Скрюченными пальцами она небрежно указала на талисманы.
— Эти у меня охотно берут матросы, чтоб их корабль не утонул и сами не сгинули в пучине. А куриные лапки годятся от всего. Не скажу, чтобы щедро платили, но мне хватает. Как говорят: «Удержись от мотовства — не познаешь нищенства».
Знахарка вздохнула и пожала плечами.
— Богатеи ко мне не захаживают. У них свои лекари.
Сидеть на птичьей клетке было занятием не из приятных; деревянные палки защемляли мясистую плоть его зада, отчего Безумный Пророк постоянно ерзал. Он старался глядеть куда угодно, только не на знахарку.
Та ходила вокруг него кругами и что-то бормотала, чертя в воздухе огненные знаки. Лучинка в ее руках то вспыхивала, то почти гасла, извиваясь драконьим хвостом. Выучки Дакара хватало, чтобы понять, на чем строилось ремесло знахарки. Своим ограниченным, но все же магическим зрением он видел слабое мерцание вокруг талисманов. Особой силой они, конечно же, не обладали и в лучшем случае могли спасти жизнь их владельцу, но никак не всему кораблю. Знахарка была довольно сведуща в животной магии, основой которой служила сила крови. Кое-что она понимала и в колдовской силе трав. Сила луны питала сеть охранительных заклинаний, растянутых знахаркой над своей лачугой и двором. По тонкости и изощренности колдовства она, конечно же, уступала ведьмам из Кориатанского ордена.
Дакар больше не сомневался, что пришел сюда зря, и теперь искал повод поскорее убраться. Наконец он не выдержал и без обиняков сказал:
— Очень сомневаюсь, чтобы ты могла мне помочь. Знахарка пружинисто выпрямилась. Произносимые ею слова вдруг стали удивительно знакомыми: Дакар узнал ругательства, которые частенько вырывались и из его уст. Женщина сердито блеснула глазами, точно потревоженная крыса, и раздавила лучинку о пожелтевший птичий череп.
— Я и сама вижу, что не могу! — огрызнулась она, разгоняя рукой последнюю струйку дыма. — На тебе — магические печати Содружества Семи! Как тебя вообще угораздило явиться ко мне с такой просьбой? Эти печати на тебя наложил Асандир. Или ты считаешь меня алчной дурой, которая ради денег возьмется за что угодно? Ты дал Асандиру слово, и он тебя этим словом связал по рукам и ногам. Так что пеняй на себя.
Дакар качнулся и вскочил, переполошив кур.
— Быть этого не может! Я не…
Он вдруг осекся и закусил нижнюю губу. Знахарка смерила его насмешливым взглядом.
— Тебе лучше знать, может или не может, — рассудительно произнесла она. — Никто тебя не тащил в ловушку. Раньше надо было думать. А теперь дергайся не дергайся, все одно не выпутаешься.
Женщина полезла в сундук, извлекла оттуда грязный мешочек и высыпала из него горсть раскрашенных бабок для гадания. Смочив их своей слюной, она покачала бабки на костлявой ладони и швырнула на пол. Дакар невольно поежился, когда последняя из них отлетела к его ноге. Куры тоже встревожились. Они покачивали гребнями и устилали дно клетки свежей порцией помета.
— Слушай, что я сейчас увидела.
Голос знахарки царапал, как щетка, которой снимают ржавчину.
— Тебе поручено заботиться об одном человеке. Ты сбежал от него и теперь не знаешь, где он. Так вот: через два дня, на закате, ты сможешь встретиться с ним в святилище Эта-Создателя. Не здесь. В Корабельной Гавани.
Дакар сорвал свою злость на клетке, изо всех сил пнув ее и вызвав ответное негодование куриного племени.
— А если я не захочу с ним встречаться? — вызывающе спросил Безумный Пророк.
Знахарка равнодушно пожала тощими плечами.
— Тогда будет то же, что уже было с тобой. Магические печати твоего учителя лишат тебя всех удовольствий жизни. Даже хлеб и вода будут становиться тебе поперек горла. В конце концов ты просто помрешь от голода и жажды. Дакар сыпал проклятиями и ругательствами на всех языках и наречиях Этеры. Выпустив скопившийся внутри яд, он коварно усмехнулся.
— Асандир связал меня с человеком, которого я считаю своим врагом. Скажи, я связан с ним пожизненно?
Знахарка кивнула.
— Значит, если он вдруг погибнет, печати тут же потеряют свою силу?
Знахарка снова кивнула.
— Тогда я знаю, что мне делать. Я его просто убью. Ярость Дакара неслась, как камнепад, уродующий зеркальную ледяную поверхность.
— Если такова цена освобождения, Даркарон мне свидетель — я готов ее заплатить. Последний из Фаленитов, окончательно и бесповоротно мертвый, — вот это зрелище!
Безумный Пророк полез за деньгами. Знахарка усмехнулась и покачала головой.
— Денег я с тебя не возьму. Потрать-ка их лучше на почтовых лошадей, иначе не поспеешь к сроку.
Покой и суета
Среди золотистых песков Санпашира, где непрестанно дующие ветры быстро заносят следы от повозки, маг Содружества скорбно склоняет голову, затем прикрывает одеялом лицо покойного, который сумел насладиться последним в своей жизни солнечным утром, но которому не суждено было увидеть красноватые стены и причудливые башни его родного Иниша…
Вечер окрашивает дымку над морем в нежные сиреневые тона и сглаживает зубчатые контуры развалин древнего Авенора. Впервые видя этот город собственными глазами, ликующий Лизаэр Илессидский откровенно насмехается над пустыми страхами, которые люди испытывают к подобным местам, и говорит своей усталой свите:
— Эти стены поднимутся вновь и станут родным домом моим детям. Отсюда мы двинем войска, чтобы сокрушить Повелителя Теней…
Одинокий всадник на черном коне держит путь на юго-восток, о чем Первая колдунья Кориатанского ордена докладывает Главной колдунье:
— Моя повелительница, Аритон направляется в Корабельную Гавань, явно намереваясь уплыть на каком-нибудь корабле. Если ему удавалось ускользать от нас на суше, в морских просторах он может бесследно скрыться. Существует ли хоть какая-нибудь возможность следить за ним?
Морриэль с усмешкой отвечает:
— Да, Лиренда, и возможность эта стара, как мир. Я отправлю туда Элайру. Пусть вотрется к нему в доверие и потом соблазнит его…
ГЛАВА VII
Корабельная гавань
Святилище Эта-Создателя находилось не в самом городе, а на некотором расстоянии от него. Ни сейчас, ни в прежние времена здесь не было храма и даже скромной хижины, защищавшей от непогоды. Как и древние паравианские расы, люди, населившие Этеру, придерживались убеждения, что никакое строение, возведенное человеческими руками, все равно не сможет воздать должное первичной силе, давшей Имена всему существующему. Как и в прочих пустынных уголках на побережье Эльтаирского залива, здесь властвовали чайки и скопы, и только пыльная тропа, уводящая к серым скалам, говорила о появлении людей.
Дакар подъехал к святилищу, когда солнце уже медленно ползло вниз, растягивая тени по придорожным травам. Проклиная негнущуюся спину, он кое-как сполз со взмыленной лошади. Поводья он обмотал вокруг коряги, которая торчала из кучи валежника, слишком утомленный, чтобы беспокоиться о том, что может лишиться отвязавшегося коня.
Знахарка оказалась права: меняя на постоялых дворах лошадей, через пару дней он добрался до Корабельной Гавани. Дакар ехал почти без остановок. Он отбил себе копчик, ляжки и зад стерлись до крови, однако злоба на Асандира заглушала в нем телесную боль. Иногда Дакару хотелось плакать от жалости к себе. За все пятьсот лет ученичества У Асандира он еще никогда не чувствовал себя таким несчастным и униженным.
Предзакатное солнце нещадно жарило ему спину. Внешне Дакар был похож сейчас на разъяренного шершня, попавшего в дымовую струю. Плюнув и выругавшись, он двинулся по узкому проходу к месту святилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Насколько Дакар помнил, знахарей в Таридоре не особо жаловали, и чтобы открыто заниматься этим ремеслом, требовалась изрядная смелость. Знахарка, к которой привел его малолетний вымогатель, жила в убогом домишке, сразу за городской дубильней. Подведя Дакара к дому, мальчишка схватил вожделенную награду и скрылся.
Дакар зажал потными пальцами нос и пожалел, что он не заложен. Ветер, дувший со стороны дубильни, нес невыносимое зловоние. Во дворике, куда вошел Безумный Пророк, смрад был еще сильнее. Ржавое железное корыто, по-видимому, предназначенное для сбора дождевой воды, превратилось в одну липкую, смрадную гору гниющих отбросов. Ее густо облепили блестящие иссиня-черные мухи, отчего гора казалась движущейся. Тут же кормились жирные крысы. Заслышав человеческие шаги, они юркнули под крыльцо. Дакар поднялся на три полусгнившие ступеньки и постучал в дверь.
Знахарка открыла не сразу. Наконец заскрипела дверь, сбитая из шершавых, некрашеных досок. Дверь не распахнулась, а только приоткрылась, придерживаемая узловатыми пальцами с изгрызенными ногтями, вокруг которых запеклась кровь.
— Кого еще принесло? — раздался недовольный голос.
Дакару он напомнил голоса стареющих шлюх из дешевых портовых заведений. Зажав рукавом нос, пророк вместо ответа побренчал мешочком с монетами. Уловка сработала: знахарка отворила дверь.
Ставни на окнах комнатенки были закрыты. В сумраке Дакар различил очертания каких-то птиц, расхаживающих по полу. Так и есть: куры. В подтверждение его догадки голосистый петух громко захлопал крыльями и запел. Из противоположного угла ему ответил второй. От горящего очага исходило удушливое тепло. В котле, подвешенном над огнем, слабо бурлило какое-то пахучее варево из трав.
Знахарка уселась на подоконник, широко расставив ноги. Дакар попытался было определить ее возраст, но быстро оставил это занятие. Красноватые, воспаленные глаза безучастно глядели на пришедшего. Волосы женщины были то ли светлыми, то ли поседевшими; трудно сказать, когда она в последний раз их мыла и расчесывала, — во всяком случае, сейчас они больше напоминали птичье гнездо. Сходство усиливали застрявшие там цветки чабреца и тонкие птичьи перышки. Одежду знахарки составляли блуза и штаны из грубо окрашенной кожи. Стершийся орнамент дополняли многочисленные пятна, по-видимому, от ее снадобий.
— Что тебе надобно? Приворотное зелье, да? Крючковатым указательным пальцем знахарка ткнула Дакара в брюхо.
— Конечно, приворотное зелье. Можешь не объяснять. Дело известное: красотка бросила тебя и ушла к другому, помоложе и постройнее. Молчи не молчи, я по глазам вижу.
Дакар заморгал и протестующее кашлянул.
— Мне нужно не приворотное зелье, а снять заклинание. Смех знахарки был таким же скрипучим, как петли ее двери.
— Хочешь сказать, что какая-то горячая девка решила тебя заарканить? Красивое вранье. Думаешь, я в него поверю?
— Да женщины здесь вообще ни при чем! — рявкнул Дакар. — А если ты вдобавок еще и ворожишь на куриной крови, мне у тебя делать нечего.
Он повернулся, намереваясь уйти, но бледные пальцы знахарки вцепились в его руку.
— Поспешное решение — глупое решение.
Знахарка снова зашлась скрипучим смехом.
— Насчет куриной крови ты угадал. Но многие верят в эту ворожбу. С чего мне отказываться, если они платят? Только знал бы ты, до чего мне осточертело ежедневно жрать курятину.
Женщина отсекла все его раздумья и колебания. Узловатые пальцы крепко впились ему в запястье. Знахарка заставила Дакара отойти от двери и толкнула вглубь комнатки. Он даже не заметил, как оказался сидящим на цыплячьей клетке. Босой костлявой пяткой хозяйка норы ловко прикрыла свою расшатанную дверь. Потом знахарка встала напротив ошеломленного Дакара, сощурилась и принялась барабанить пальцами по бедрам. Когда ей мешал наплывающий из котла пар, она просто дула на белые облачка.
Ни пряный запах готовящегося зелья, ни другие столь же пахучие снадобья не могли заглушить кислой вони дубильни и сладковато-гнилостного смрада дворовой помойки. Стараясь дышать ртом, Дакар пригляделся. Пожалуй, если не считать нескольких клеток с курами и двух свободно разгуливающих петухов, комнатенка была вполне опрятной. Правда, ее убранство сразу же указывало на явное пристрастие хозяйки к птицам: даже крышка стола покоилась на клетках, предназначенных для голубей и домашней птицы. Койка у стены была застелена яркими покрывалами, сотканными из грубой шерсти (такие покрывала долгими зимними вечерами ткали пастушьи жены). С потолочных балок свешивались пучки сушеных трав; рядом с ними болтались талисманы, сделанные из кусочков войлока с пришитыми к нему бусинками. Отдельно висели сморщенные птичьи лапки с пожелтевшими когтями.
— Лавка на дому, — усмехнулась женщина, но в словах ее слышалась заметная гордость.
Она взяла лучину, обмакнула в жестянку с чем-то вязким, но довольно приятно пахнущим, а потом прищелкнула пальцами и пробормотала заклинание. Резкие, гортанные согласные выстреливали в воздух, как горошины из стручка. Самих слов Дакар не разобрал. Лучина вспыхнула. Знахарка тут же дунула на пламя, загасив его и оставив лучину тлеть. Скрюченными пальцами она небрежно указала на талисманы.
— Эти у меня охотно берут матросы, чтоб их корабль не утонул и сами не сгинули в пучине. А куриные лапки годятся от всего. Не скажу, чтобы щедро платили, но мне хватает. Как говорят: «Удержись от мотовства — не познаешь нищенства».
Знахарка вздохнула и пожала плечами.
— Богатеи ко мне не захаживают. У них свои лекари.
Сидеть на птичьей клетке было занятием не из приятных; деревянные палки защемляли мясистую плоть его зада, отчего Безумный Пророк постоянно ерзал. Он старался глядеть куда угодно, только не на знахарку.
Та ходила вокруг него кругами и что-то бормотала, чертя в воздухе огненные знаки. Лучинка в ее руках то вспыхивала, то почти гасла, извиваясь драконьим хвостом. Выучки Дакара хватало, чтобы понять, на чем строилось ремесло знахарки. Своим ограниченным, но все же магическим зрением он видел слабое мерцание вокруг талисманов. Особой силой они, конечно же, не обладали и в лучшем случае могли спасти жизнь их владельцу, но никак не всему кораблю. Знахарка была довольно сведуща в животной магии, основой которой служила сила крови. Кое-что она понимала и в колдовской силе трав. Сила луны питала сеть охранительных заклинаний, растянутых знахаркой над своей лачугой и двором. По тонкости и изощренности колдовства она, конечно же, уступала ведьмам из Кориатанского ордена.
Дакар больше не сомневался, что пришел сюда зря, и теперь искал повод поскорее убраться. Наконец он не выдержал и без обиняков сказал:
— Очень сомневаюсь, чтобы ты могла мне помочь. Знахарка пружинисто выпрямилась. Произносимые ею слова вдруг стали удивительно знакомыми: Дакар узнал ругательства, которые частенько вырывались и из его уст. Женщина сердито блеснула глазами, точно потревоженная крыса, и раздавила лучинку о пожелтевший птичий череп.
— Я и сама вижу, что не могу! — огрызнулась она, разгоняя рукой последнюю струйку дыма. — На тебе — магические печати Содружества Семи! Как тебя вообще угораздило явиться ко мне с такой просьбой? Эти печати на тебя наложил Асандир. Или ты считаешь меня алчной дурой, которая ради денег возьмется за что угодно? Ты дал Асандиру слово, и он тебя этим словом связал по рукам и ногам. Так что пеняй на себя.
Дакар качнулся и вскочил, переполошив кур.
— Быть этого не может! Я не…
Он вдруг осекся и закусил нижнюю губу. Знахарка смерила его насмешливым взглядом.
— Тебе лучше знать, может или не может, — рассудительно произнесла она. — Никто тебя не тащил в ловушку. Раньше надо было думать. А теперь дергайся не дергайся, все одно не выпутаешься.
Женщина полезла в сундук, извлекла оттуда грязный мешочек и высыпала из него горсть раскрашенных бабок для гадания. Смочив их своей слюной, она покачала бабки на костлявой ладони и швырнула на пол. Дакар невольно поежился, когда последняя из них отлетела к его ноге. Куры тоже встревожились. Они покачивали гребнями и устилали дно клетки свежей порцией помета.
— Слушай, что я сейчас увидела.
Голос знахарки царапал, как щетка, которой снимают ржавчину.
— Тебе поручено заботиться об одном человеке. Ты сбежал от него и теперь не знаешь, где он. Так вот: через два дня, на закате, ты сможешь встретиться с ним в святилище Эта-Создателя. Не здесь. В Корабельной Гавани.
Дакар сорвал свою злость на клетке, изо всех сил пнув ее и вызвав ответное негодование куриного племени.
— А если я не захочу с ним встречаться? — вызывающе спросил Безумный Пророк.
Знахарка равнодушно пожала тощими плечами.
— Тогда будет то же, что уже было с тобой. Магические печати твоего учителя лишат тебя всех удовольствий жизни. Даже хлеб и вода будут становиться тебе поперек горла. В конце концов ты просто помрешь от голода и жажды. Дакар сыпал проклятиями и ругательствами на всех языках и наречиях Этеры. Выпустив скопившийся внутри яд, он коварно усмехнулся.
— Асандир связал меня с человеком, которого я считаю своим врагом. Скажи, я связан с ним пожизненно?
Знахарка кивнула.
— Значит, если он вдруг погибнет, печати тут же потеряют свою силу?
Знахарка снова кивнула.
— Тогда я знаю, что мне делать. Я его просто убью. Ярость Дакара неслась, как камнепад, уродующий зеркальную ледяную поверхность.
— Если такова цена освобождения, Даркарон мне свидетель — я готов ее заплатить. Последний из Фаленитов, окончательно и бесповоротно мертвый, — вот это зрелище!
Безумный Пророк полез за деньгами. Знахарка усмехнулась и покачала головой.
— Денег я с тебя не возьму. Потрать-ка их лучше на почтовых лошадей, иначе не поспеешь к сроку.
Покой и суета
Среди золотистых песков Санпашира, где непрестанно дующие ветры быстро заносят следы от повозки, маг Содружества скорбно склоняет голову, затем прикрывает одеялом лицо покойного, который сумел насладиться последним в своей жизни солнечным утром, но которому не суждено было увидеть красноватые стены и причудливые башни его родного Иниша…
Вечер окрашивает дымку над морем в нежные сиреневые тона и сглаживает зубчатые контуры развалин древнего Авенора. Впервые видя этот город собственными глазами, ликующий Лизаэр Илессидский откровенно насмехается над пустыми страхами, которые люди испытывают к подобным местам, и говорит своей усталой свите:
— Эти стены поднимутся вновь и станут родным домом моим детям. Отсюда мы двинем войска, чтобы сокрушить Повелителя Теней…
Одинокий всадник на черном коне держит путь на юго-восток, о чем Первая колдунья Кориатанского ордена докладывает Главной колдунье:
— Моя повелительница, Аритон направляется в Корабельную Гавань, явно намереваясь уплыть на каком-нибудь корабле. Если ему удавалось ускользать от нас на суше, в морских просторах он может бесследно скрыться. Существует ли хоть какая-нибудь возможность следить за ним?
Морриэль с усмешкой отвечает:
— Да, Лиренда, и возможность эта стара, как мир. Я отправлю туда Элайру. Пусть вотрется к нему в доверие и потом соблазнит его…
ГЛАВА VII
Корабельная гавань
Святилище Эта-Создателя находилось не в самом городе, а на некотором расстоянии от него. Ни сейчас, ни в прежние времена здесь не было храма и даже скромной хижины, защищавшей от непогоды. Как и древние паравианские расы, люди, населившие Этеру, придерживались убеждения, что никакое строение, возведенное человеческими руками, все равно не сможет воздать должное первичной силе, давшей Имена всему существующему. Как и в прочих пустынных уголках на побережье Эльтаирского залива, здесь властвовали чайки и скопы, и только пыльная тропа, уводящая к серым скалам, говорила о появлении людей.
Дакар подъехал к святилищу, когда солнце уже медленно ползло вниз, растягивая тени по придорожным травам. Проклиная негнущуюся спину, он кое-как сполз со взмыленной лошади. Поводья он обмотал вокруг коряги, которая торчала из кучи валежника, слишком утомленный, чтобы беспокоиться о том, что может лишиться отвязавшегося коня.
Знахарка оказалась права: меняя на постоялых дворах лошадей, через пару дней он добрался до Корабельной Гавани. Дакар ехал почти без остановок. Он отбил себе копчик, ляжки и зад стерлись до крови, однако злоба на Асандира заглушала в нем телесную боль. Иногда Дакару хотелось плакать от жалости к себе. За все пятьсот лет ученичества У Асандира он еще никогда не чувствовал себя таким несчастным и униженным.
Предзакатное солнце нещадно жарило ему спину. Внешне Дакар был похож сейчас на разъяренного шершня, попавшего в дымовую струю. Плюнув и выругавшись, он двинулся по узкому проходу к месту святилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111