Ловко обойдя всю посуду на столе, она угодила прямиком в локоть Дакара, больно ударив по кости.
— Правда, тамошние строения совсем развалились. Но если хочешь поупражняться в плотницком ремесле, досок на починку у нас хватит.
— Ты что, издеваешься? Я и в трезвом-то состоянии не могу гвоздя забить.
Безумный Пророк обиженно замолчал.
Наутро его было не добудиться. Аритону пришлось раздобыть тележку и на ней отвезти Дакара туда, где сгрузили лес. Спящий так и не проснулся; руки и ноги болтались на весу, а спутанная борода топорщилась в лучах утреннего солнца. Аритон отвез его в тень и оставил досыпать, после чего стал разглядывать бревна и доски, представляя себе будущий корабль. Опрятно сложенные штабели, казалось, не могли дождаться, когда к ним прикоснутся пила и рубанок.
Впрочем, тишина была недолгой. Не прошло и часа, как Фелинда и Фиарк разыскали Аритона и приклеились к нему, как ракушки к днищу корабля. Он был вынужден таскать детей на себе. Дакар до сих пор не научился различать, где брат, а где сестра. Назвав Фелинду Фиарком, он услышал такие недовольные крики, что у него зазвенело в ушах. Мальчишка предпочитал крику действия: он кидался в Дакара камешками. Аритону же их возня ничуть не докучала. Он ловко уворачивался от любых их расспросов о будущем, зато играл и дурачился наравне с детьми. Видя, что затевается очередная перепалка, Аритон вручил Фиарку концы натертых мелом веревок и велел держать крепко.
По прошествии нескольких дней, проснувшись как-то утром, Дакар решил, что его опять навестили ийяты: на шнурках башмаков красовались замысловатые узлы. Потом он догадался, чьих это рук дело.
— Не сердись на этих сорванцов. У них недавно погиб отец, — сказал Аритон.
— По-твоему, это дает им право издеваться над чужими шнурками? — не выдержал Дакар.
Он произнес громкую назидательную тираду о том, что мать должна следить за своими детьми и не позволять им бегать где попало.
— А что еще им остается делать? — попытался успокоить его Аритон. — После гибели отца мать строго-настрого запретила им приближаться к лодкам. И это в Мериоре, где на берегу сидят лишь младенцы, больные да дряхлые старики!
Дакар наполовину справился с одним шнурком и даже не знал, как подступиться ко второму. В мягком тоне Фаленита и участливом взгляде зеленых глаз он почуял подвох.
— Тогда почему ты сам сидишь на берегу?
— Ради собственного удовольствия, — отрезал Повелитель Теней.
Внутри Дакара что-то раздражающе засвербело. Неужели опять пророчество, связанное с Аритоном? Он закусил губу. Солоноватый привкус крови быстро погасил видения, не дав им развернуться. Но спокойнее от этого не стало.
Безумный Пророк не знал, куда себя деть. Его будоражили дурные предчувствия, а обходительность и учтивость Аритона их только усиливали. В городе Дакар прибегнул бы к испытанному способу забыться, однако в Мериоре все обстояло совсем не так. Приглянувшиеся женщины непременно оказывались чьими-то женами. Пару раз Безумному Пророку уже досталось от ревнивых мужей и рассерженных братьев. Местные жители отличались скрытностью и молчаливостью. По сравнению с этой убогой деревушкой Джелот представлялся Дакару потерянным раем.
Дни становились все короче, а ветры крепчали. Рыбачьи парусники теперь выходили в море с опущенными стеньгами. Скимладская коса погружалась в свое обычное осеннее запустение. Дакар внимательно следил за Аритоном, но тот не делал ни явных, ни тайных приготовлений к неминуемому сражению. Он беззаботно шутил, сшивая куски парусины, однако все это было лишь еще одной уловкой, помогавшей ему скрывать истинные замыслы и намерения. Дакар в этом не сомневался. Глядя со стороны, можно было подумать, что Аритон не торопится. Он с нарочитой неспешностью отмерял куски дерева и столь же медленно их обрабатывал, будто впереди у него была целая вечность. Однако шлюп незаметно обрел киль, затем мачту. Над мачтой Аритон трудился, как над ювелирным украшением, не допуская малейших недоделок.
Дакар чувствовал себя живой приманкой для ловли крупной рыбы. Он был вынужден торчать в Мериоре, не находя ни развлечений, ни отвлечений. В результате пророк постоянно затевал споры с Аритоном. Затравкой служили его всегдашние сетования.
— Нельзя без конца есть соленую рыбу, — заявил он после долгого и мучительного пребывания в отхожем месте. — И потом, мне надоело укрываться парусиной. У меня от нее волдыри по всему телу, как от оспы.
— Надо было вместо пива купить черных бобов и фиг, — спокойно возразил Аритон, склонившись над необработанной доской.
Рубашку он снял, и на теле поблескивали следы старых шрамов, побуревших от солнца.
— Даркарон тебя побери! — Дакар отогнул поясной ремень, под которым отчаянно чесалась кожа. — Сходи сам на рынок и посмотри, есть ли там черные бобы и фиги! В последний раз их привозили из Шаддорна неделю назад.
За рубанком потянулся тонкий завиток стружки.
— Точнее, шесть дней назад, — поправил его Аритон.
— Будь ты проклят со всеми своими затеями! Измученный шумом прибоя, жарой и головной болью от постоянного стука, которым сопровождалась постройка корабля, Дакар уже не следил за своей речью.
— И ради чего все это? Настроишь кораблей, вооружишь людей арбалетами, а дальше? С кем ты будешь сражаться на море?
Рубанок в руках Аритона замер.
— В тебе пропадает лицедей, — сказал он с обманчивой вкрадчивостью. — Халирон бы тебе рукоплескал. Но из-за своего благородного гнева ты не видишь, что привезенного леса мне хватит только на один корабль. На небольшой шлюп длиной всего тридцать футов. Если для балласта я нагружу его оружейной сталью или, хуже того, гранитом, каменоломни Эльсина опустеют.
Эти слова оказались последней каплей. Размахивая полами засаленного камзола, полупьяный Дакар качнулся и процедил:
— Кого ты хочешь одурачить? Меня? Знаешь ведь о своем проклятии. И я знаю. Пока ты здесь филигранной работенкой занимаешься, Лизаэр собирает армию. А когда соберет…
— И что прикажешь делать? — Рубанок в руках Аритона зловеще блеснул на солнце и прошелестел по доске, выплюнув курчавую стружку. — Согласиться с тобой? Надавать тебе обещаний? Или, может, попросить твоего совета и помощи?
Выплеснув свою досаду, Фаленит улыбнулся:
— Нет, пророк, уж лучше ты бездельничай и пей. Пьяный ты мне гораздо меньше докучаешь. А если в трезвые промежутки тебе некуда себя деть, лучше выстирай исподнее белье. Оно у тебя так заскорузло, что панцирем стоит. Если истлеет, придется тебе встречать итарранскую армию с голым задом.
— Какая забота! Ты бы еще и о других позаботился. Дакар сощурил лисьи глазки и побагровел.
— Что, даже не решаешься упомянуть имя своего главного противника? И не хочешь подумать о судьбе деревни? Чем ее жители провинились перед тобой? А ведь ты их втягиваешь в свою паутину. И снова дети будут расплачиваться за твои забавы?
Дакар почувствовал, что зашел слишком далеко.
Лицо Аритона мгновенно побелело. Зеленые глаза замерли, остановившись на Безумном Пророке. Их зрачки превратились в черные щелочки. Не на шутку перепугавшись, Дакар попятился и поднял руки, готовый при малейшем движении противника сотворить охранительное заклинание. Рубанком, если его бросить, вполне можно было убить человека.
— Храни меня Эт от твоей дури! — сказал Аритон. Он отер лоб, с трудом сдерживая смех.
— Дакар, ну что за мысли бродят в твоей пьяной голове? Я же строю прогулочное судно. Когда оно будет готово, я поплыву на нем в Иниш.
Он что, в самом деле решил выполнить клятву, данную умирающему Халирону, и пропеть прощальную песню перед вдовой менестреля, с которой тот так и не успел помириться?
Из-под пальцев Дакара с треском вырвались несколько искр — свидетельство его неумело сотворенного заклинания. Застигнутый врасплох безупречной искренностью Аритоновых намерений, Безумный Пророк разочарованно отступил. Такого поворота событий он никак не ожидал.
Прошел еще месяц. Стараниями Аритона штабели досок и бревен становились частями изящного шлюпа. Верфью Фалениту служил полуразвалившийся работный двор, который он наспех приспособил для своих нужд. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, останавливались, чтобы переброситься с Аритоном несколькими фразами. Иногда они делились с ним пойманной рыбой. Запах трески или палтуса, которых Аритон жарил прямо на углях, проникал даже в пьяные сны Дакара.
Наступили праздничные дни по случаю осеннего равноденствия. Фелинда и Фиарк притащили Аритону нить с талисманами, которые они вырезали из кусочков пергамента. На подоконниках каждой хижины горели праздничные свечи. Как водится, жители Мериора плясали у праздничных костров и благодарили Эта за урожай. А еще через несколько дней ветры поменяли направление, и на деревушку обрушились дожди.
Как назло, дожди совпали с редким для Дакара желанием поработать молотком. Не выдержав язвительных замечаний мериорцев, Безумный Пророк закричал:
— По-вашему, я криво забиваю гвозди? Забьешь их прямо, когда льет так, что собственного носа не видно!
— Тогда обожди, пока дождь кончится, — предложил ему Аритон.
Дакар со всегдашним упрямством замахнулся молотком, но попал не по шляпке гвоздя, а по своему большому пальцу. Вместе со струйками воды воздух наполнили потоки отборнейшей ругани, скопившейся в памяти Дакара за пять столетий попоек и прочих непотребств. Естественно, вся вина за дожди приписывалась исключительно Повелителю Теней. Ему же было адресовано и большинство проклятий. Двойняшки уморительно корчили рожи, передразнивая Дакара, и на ходу пополняли свой запас ругательств, которыми тут же поливали Безумного Пророка.
Аритон невозмутимо продолжал ладить шпангоуты, не давая Дакару ни малейшего повода заподозрить его в потакании детским шалостям. Дождь становился все сильнее, и по волосам Фаленита стекали струйки воды. Очаг залило, и Аритон, воспользовавшись случаем, решил выстирать мокрой золой свою одежду. Корытом ему служил бочонок из-под гвоздей.
На следующий день двойняшки не появились возле строящегося шлюпа, хотя ненастная погода никогда не была для них помехой.
— Их мать сказала, что дети простыли и кашляют, — сообщил мимоходом один из рыбаков.
Как у всякого южанина, слова его были тягучими, будто сахарный сироп. А как всякий мериорец, он отличался немногословностью и потому, сказав, что надо, поспешил вслед за товарищами. Пройдя несколько шагов, он обернулся и подмигнул. Аритон понял его намек. Должно быть, вчера двойняшки «порадовали» мать перенятыми у Дакара ругательствами. Теперь вдова наверняка явится сама — поглядеть на тех, кто учит дурному ее детей, и высказать накопившееся недовольство. Сообразив, что с Дакаром ей лучше не встречаться, Аритон предусмотрительно спровадил Безумного Пророка.
Так оно и случилось: невзирая на проливной дождь, мать двойняшек приближалась к «верфи» Аритона. Фаленит сразу увидел ее хрупкую фигурку с понуро опущенными плечами. Подол черной траурной юбки набряк от влаги и грязи. Из-под капюшона большого рыбачьего плаща (вероятно, остался от мужа) выбивались пряди мокрых спутанных волос. В руке вдова держала веточки полыни: её путь пролегал мимо рыбного рынка, и она сорвала полынь, чтобы заглушить зловоние гниющих отбросов. На фоне хмурого неба, посеревшего песка, мельтешащих чаек и порывов ветра эта женщина выглядела знамением судьбы.
Ноги вдовы были обуты в тяжелые деревянные башмаки, отчего ее походка напоминала птичью. Женщина осторожно пробиралась между луж и как будто испытывала неловкость оттого, что вынуждена наступать на стружку. В воздухе остро пахло мокрыми сосновыми и дубовыми досками. Первым строением, встретившимся на пути вдовы, была хижина. Женщина не позволила себе глазеть на результат плотницкого убожества Дакара (заботу по обустройству их жилища Аритон поручил ему). Ей хватило мимолетного взгляда, чтобы заметить криво напиленные и скверно подогнанные друг к другу доски, из которых торчали гвозди. Неудивительно, что ветер, ударяя в стены, свистел и завывал на разные лады. Окон почему-то не было совсем, под карнизом болтались принесенные двойняшками талисманы, успевшие промокнуть и скукожиться. Лицо вдовы оставалось суровым и бесстрастным, пока она не завернула за угол. Там она остановилась и застыла — возможно, у нее даже перехватило дыхание. Только что она видела жалкую лачугу, и вдруг… Такой корабль мог строить только умелый, терпеливый человек, любящий дерево и разбирающийся в премудростях морского дела. Вдова смотрела на изящные линии шлюпа, на ряды одинаковых, ладно пригнанных шпунтов, прочно скрепляющих форштевень с килем. Влажный от дождя, киль блестел, словно Аритон успел покрыть его особым корабельным лаком.
Вдова поняла, почему мериорские рыбаки с уважением относились к чужаку, обосновавшемуся в их деревне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Правда, тамошние строения совсем развалились. Но если хочешь поупражняться в плотницком ремесле, досок на починку у нас хватит.
— Ты что, издеваешься? Я и в трезвом-то состоянии не могу гвоздя забить.
Безумный Пророк обиженно замолчал.
Наутро его было не добудиться. Аритону пришлось раздобыть тележку и на ней отвезти Дакара туда, где сгрузили лес. Спящий так и не проснулся; руки и ноги болтались на весу, а спутанная борода топорщилась в лучах утреннего солнца. Аритон отвез его в тень и оставил досыпать, после чего стал разглядывать бревна и доски, представляя себе будущий корабль. Опрятно сложенные штабели, казалось, не могли дождаться, когда к ним прикоснутся пила и рубанок.
Впрочем, тишина была недолгой. Не прошло и часа, как Фелинда и Фиарк разыскали Аритона и приклеились к нему, как ракушки к днищу корабля. Он был вынужден таскать детей на себе. Дакар до сих пор не научился различать, где брат, а где сестра. Назвав Фелинду Фиарком, он услышал такие недовольные крики, что у него зазвенело в ушах. Мальчишка предпочитал крику действия: он кидался в Дакара камешками. Аритону же их возня ничуть не докучала. Он ловко уворачивался от любых их расспросов о будущем, зато играл и дурачился наравне с детьми. Видя, что затевается очередная перепалка, Аритон вручил Фиарку концы натертых мелом веревок и велел держать крепко.
По прошествии нескольких дней, проснувшись как-то утром, Дакар решил, что его опять навестили ийяты: на шнурках башмаков красовались замысловатые узлы. Потом он догадался, чьих это рук дело.
— Не сердись на этих сорванцов. У них недавно погиб отец, — сказал Аритон.
— По-твоему, это дает им право издеваться над чужими шнурками? — не выдержал Дакар.
Он произнес громкую назидательную тираду о том, что мать должна следить за своими детьми и не позволять им бегать где попало.
— А что еще им остается делать? — попытался успокоить его Аритон. — После гибели отца мать строго-настрого запретила им приближаться к лодкам. И это в Мериоре, где на берегу сидят лишь младенцы, больные да дряхлые старики!
Дакар наполовину справился с одним шнурком и даже не знал, как подступиться ко второму. В мягком тоне Фаленита и участливом взгляде зеленых глаз он почуял подвох.
— Тогда почему ты сам сидишь на берегу?
— Ради собственного удовольствия, — отрезал Повелитель Теней.
Внутри Дакара что-то раздражающе засвербело. Неужели опять пророчество, связанное с Аритоном? Он закусил губу. Солоноватый привкус крови быстро погасил видения, не дав им развернуться. Но спокойнее от этого не стало.
Безумный Пророк не знал, куда себя деть. Его будоражили дурные предчувствия, а обходительность и учтивость Аритона их только усиливали. В городе Дакар прибегнул бы к испытанному способу забыться, однако в Мериоре все обстояло совсем не так. Приглянувшиеся женщины непременно оказывались чьими-то женами. Пару раз Безумному Пророку уже досталось от ревнивых мужей и рассерженных братьев. Местные жители отличались скрытностью и молчаливостью. По сравнению с этой убогой деревушкой Джелот представлялся Дакару потерянным раем.
Дни становились все короче, а ветры крепчали. Рыбачьи парусники теперь выходили в море с опущенными стеньгами. Скимладская коса погружалась в свое обычное осеннее запустение. Дакар внимательно следил за Аритоном, но тот не делал ни явных, ни тайных приготовлений к неминуемому сражению. Он беззаботно шутил, сшивая куски парусины, однако все это было лишь еще одной уловкой, помогавшей ему скрывать истинные замыслы и намерения. Дакар в этом не сомневался. Глядя со стороны, можно было подумать, что Аритон не торопится. Он с нарочитой неспешностью отмерял куски дерева и столь же медленно их обрабатывал, будто впереди у него была целая вечность. Однако шлюп незаметно обрел киль, затем мачту. Над мачтой Аритон трудился, как над ювелирным украшением, не допуская малейших недоделок.
Дакар чувствовал себя живой приманкой для ловли крупной рыбы. Он был вынужден торчать в Мериоре, не находя ни развлечений, ни отвлечений. В результате пророк постоянно затевал споры с Аритоном. Затравкой служили его всегдашние сетования.
— Нельзя без конца есть соленую рыбу, — заявил он после долгого и мучительного пребывания в отхожем месте. — И потом, мне надоело укрываться парусиной. У меня от нее волдыри по всему телу, как от оспы.
— Надо было вместо пива купить черных бобов и фиг, — спокойно возразил Аритон, склонившись над необработанной доской.
Рубашку он снял, и на теле поблескивали следы старых шрамов, побуревших от солнца.
— Даркарон тебя побери! — Дакар отогнул поясной ремень, под которым отчаянно чесалась кожа. — Сходи сам на рынок и посмотри, есть ли там черные бобы и фиги! В последний раз их привозили из Шаддорна неделю назад.
За рубанком потянулся тонкий завиток стружки.
— Точнее, шесть дней назад, — поправил его Аритон.
— Будь ты проклят со всеми своими затеями! Измученный шумом прибоя, жарой и головной болью от постоянного стука, которым сопровождалась постройка корабля, Дакар уже не следил за своей речью.
— И ради чего все это? Настроишь кораблей, вооружишь людей арбалетами, а дальше? С кем ты будешь сражаться на море?
Рубанок в руках Аритона замер.
— В тебе пропадает лицедей, — сказал он с обманчивой вкрадчивостью. — Халирон бы тебе рукоплескал. Но из-за своего благородного гнева ты не видишь, что привезенного леса мне хватит только на один корабль. На небольшой шлюп длиной всего тридцать футов. Если для балласта я нагружу его оружейной сталью или, хуже того, гранитом, каменоломни Эльсина опустеют.
Эти слова оказались последней каплей. Размахивая полами засаленного камзола, полупьяный Дакар качнулся и процедил:
— Кого ты хочешь одурачить? Меня? Знаешь ведь о своем проклятии. И я знаю. Пока ты здесь филигранной работенкой занимаешься, Лизаэр собирает армию. А когда соберет…
— И что прикажешь делать? — Рубанок в руках Аритона зловеще блеснул на солнце и прошелестел по доске, выплюнув курчавую стружку. — Согласиться с тобой? Надавать тебе обещаний? Или, может, попросить твоего совета и помощи?
Выплеснув свою досаду, Фаленит улыбнулся:
— Нет, пророк, уж лучше ты бездельничай и пей. Пьяный ты мне гораздо меньше докучаешь. А если в трезвые промежутки тебе некуда себя деть, лучше выстирай исподнее белье. Оно у тебя так заскорузло, что панцирем стоит. Если истлеет, придется тебе встречать итарранскую армию с голым задом.
— Какая забота! Ты бы еще и о других позаботился. Дакар сощурил лисьи глазки и побагровел.
— Что, даже не решаешься упомянуть имя своего главного противника? И не хочешь подумать о судьбе деревни? Чем ее жители провинились перед тобой? А ведь ты их втягиваешь в свою паутину. И снова дети будут расплачиваться за твои забавы?
Дакар почувствовал, что зашел слишком далеко.
Лицо Аритона мгновенно побелело. Зеленые глаза замерли, остановившись на Безумном Пророке. Их зрачки превратились в черные щелочки. Не на шутку перепугавшись, Дакар попятился и поднял руки, готовый при малейшем движении противника сотворить охранительное заклинание. Рубанком, если его бросить, вполне можно было убить человека.
— Храни меня Эт от твоей дури! — сказал Аритон. Он отер лоб, с трудом сдерживая смех.
— Дакар, ну что за мысли бродят в твоей пьяной голове? Я же строю прогулочное судно. Когда оно будет готово, я поплыву на нем в Иниш.
Он что, в самом деле решил выполнить клятву, данную умирающему Халирону, и пропеть прощальную песню перед вдовой менестреля, с которой тот так и не успел помириться?
Из-под пальцев Дакара с треском вырвались несколько искр — свидетельство его неумело сотворенного заклинания. Застигнутый врасплох безупречной искренностью Аритоновых намерений, Безумный Пророк разочарованно отступил. Такого поворота событий он никак не ожидал.
Прошел еще месяц. Стараниями Аритона штабели досок и бревен становились частями изящного шлюпа. Верфью Фалениту служил полуразвалившийся работный двор, который он наспех приспособил для своих нужд. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, останавливались, чтобы переброситься с Аритоном несколькими фразами. Иногда они делились с ним пойманной рыбой. Запах трески или палтуса, которых Аритон жарил прямо на углях, проникал даже в пьяные сны Дакара.
Наступили праздничные дни по случаю осеннего равноденствия. Фелинда и Фиарк притащили Аритону нить с талисманами, которые они вырезали из кусочков пергамента. На подоконниках каждой хижины горели праздничные свечи. Как водится, жители Мериора плясали у праздничных костров и благодарили Эта за урожай. А еще через несколько дней ветры поменяли направление, и на деревушку обрушились дожди.
Как назло, дожди совпали с редким для Дакара желанием поработать молотком. Не выдержав язвительных замечаний мериорцев, Безумный Пророк закричал:
— По-вашему, я криво забиваю гвозди? Забьешь их прямо, когда льет так, что собственного носа не видно!
— Тогда обожди, пока дождь кончится, — предложил ему Аритон.
Дакар со всегдашним упрямством замахнулся молотком, но попал не по шляпке гвоздя, а по своему большому пальцу. Вместе со струйками воды воздух наполнили потоки отборнейшей ругани, скопившейся в памяти Дакара за пять столетий попоек и прочих непотребств. Естественно, вся вина за дожди приписывалась исключительно Повелителю Теней. Ему же было адресовано и большинство проклятий. Двойняшки уморительно корчили рожи, передразнивая Дакара, и на ходу пополняли свой запас ругательств, которыми тут же поливали Безумного Пророка.
Аритон невозмутимо продолжал ладить шпангоуты, не давая Дакару ни малейшего повода заподозрить его в потакании детским шалостям. Дождь становился все сильнее, и по волосам Фаленита стекали струйки воды. Очаг залило, и Аритон, воспользовавшись случаем, решил выстирать мокрой золой свою одежду. Корытом ему служил бочонок из-под гвоздей.
На следующий день двойняшки не появились возле строящегося шлюпа, хотя ненастная погода никогда не была для них помехой.
— Их мать сказала, что дети простыли и кашляют, — сообщил мимоходом один из рыбаков.
Как у всякого южанина, слова его были тягучими, будто сахарный сироп. А как всякий мериорец, он отличался немногословностью и потому, сказав, что надо, поспешил вслед за товарищами. Пройдя несколько шагов, он обернулся и подмигнул. Аритон понял его намек. Должно быть, вчера двойняшки «порадовали» мать перенятыми у Дакара ругательствами. Теперь вдова наверняка явится сама — поглядеть на тех, кто учит дурному ее детей, и высказать накопившееся недовольство. Сообразив, что с Дакаром ей лучше не встречаться, Аритон предусмотрительно спровадил Безумного Пророка.
Так оно и случилось: невзирая на проливной дождь, мать двойняшек приближалась к «верфи» Аритона. Фаленит сразу увидел ее хрупкую фигурку с понуро опущенными плечами. Подол черной траурной юбки набряк от влаги и грязи. Из-под капюшона большого рыбачьего плаща (вероятно, остался от мужа) выбивались пряди мокрых спутанных волос. В руке вдова держала веточки полыни: её путь пролегал мимо рыбного рынка, и она сорвала полынь, чтобы заглушить зловоние гниющих отбросов. На фоне хмурого неба, посеревшего песка, мельтешащих чаек и порывов ветра эта женщина выглядела знамением судьбы.
Ноги вдовы были обуты в тяжелые деревянные башмаки, отчего ее походка напоминала птичью. Женщина осторожно пробиралась между луж и как будто испытывала неловкость оттого, что вынуждена наступать на стружку. В воздухе остро пахло мокрыми сосновыми и дубовыми досками. Первым строением, встретившимся на пути вдовы, была хижина. Женщина не позволила себе глазеть на результат плотницкого убожества Дакара (заботу по обустройству их жилища Аритон поручил ему). Ей хватило мимолетного взгляда, чтобы заметить криво напиленные и скверно подогнанные друг к другу доски, из которых торчали гвозди. Неудивительно, что ветер, ударяя в стены, свистел и завывал на разные лады. Окон почему-то не было совсем, под карнизом болтались принесенные двойняшками талисманы, успевшие промокнуть и скукожиться. Лицо вдовы оставалось суровым и бесстрастным, пока она не завернула за угол. Там она остановилась и застыла — возможно, у нее даже перехватило дыхание. Только что она видела жалкую лачугу, и вдруг… Такой корабль мог строить только умелый, терпеливый человек, любящий дерево и разбирающийся в премудростях морского дела. Вдова смотрела на изящные линии шлюпа, на ряды одинаковых, ладно пригнанных шпунтов, прочно скрепляющих форштевень с килем. Влажный от дождя, киль блестел, словно Аритон успел покрыть его особым корабельным лаком.
Вдова поняла, почему мериорские рыбаки с уважением относились к чужаку, обосновавшемуся в их деревне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111