Фуат с рычанием отскочил в сторону. Задрав мерзкую морду, чудище обводило бешеным взглядом пятерых врагов. Четверо из них были вооружены сталью и огнем, пятый же… на мгновение их глазам предстала крылатая женщина, но в следующий миг вместо нее снова возник лебедь: изогнув шею, он угрожающе щелкал клювом и бил развернутыми крыльями воздух, поднимая настоящую бурю. Шум ветра смешивался с яростным, почти змеиным шипением разгневанной птицы.
И вот, перекрывая весь этот шум, коза заговорила. Ясным и холодным, как смерть, женским голосом она произнесла звенящую фразу на непонятном наречии и прыгнула в пруд. Чернильная вода бесшумно сомкнулась у нее над головой.
— Вивиана, седлай коня! — закричала Тахгил. — Кейтри, следи за водой! Разожгите костер!
Эрроусмит покачивался, еле держась на ногах.
— Вы ранены?
— Нет, — прохрипел он. — Гнусная тварь изрядно помяла мне ребра копытами, но зубами не задела. А вы? А барышни?
Закинув руку Гэлана себе на плечи, Тахгил подвела молодого человека к последнему оставшемуся у них коню, что стоял, дрожа мелкой дрожью, пока Вивиана затягивала подпругу. Глаза Эрроусмита закатились. Казалось, он не до конца сознает окружающее, не понимает, что произошло. Постоянные переправы минувшего дня исчерпали его силы, а схватка с неявной нежитью и вовсе чуть не убила. Сейчас он находился на грани жизни и смерти.
— Садитесь в седло. Мы последуем за вами чуть позже, — сказала ему Тахгил, стараясь вложить в свою ложь как можно больше пыла и убедительности.
— Лошади…
— Они тут, рядом.
— Мир кружится. Я устал. Так устал…
— Гэлан, заклинаю вас, садитесь в седло! В Лаллиллире вас ждет неминуемая погибель!
— Езжайте за мной!
Собрав последние силы, Эрроусмит тяжело подтянулся и перекинул ногу через спину коня, а в следующий миг, теряя сознание, упал ему на шею.
Девушки привязали его к седлу, но так, чтобы узлы находились под рукой и он мог бы сам развязать их, когда придет в себя. Повернув мерина к югу, Тахгил хлопнула его по крупу, направляя в путь. Радуясь обретенной свободе, скакун рванулся вперед, уносясь по предательскому склону вслед своим сбежавшим товарищам.
Снова оставшись втроем, подруги принялись оглядываться в поисках лебединой девы, но та, неуловимая, как любая нежить, уже исчезла.
— Нельзя терять времени. — Тахгил уже лихорадочно укладывала вещи в мешки. — Надо уйти как можно дальше отсюда, прежде чем фуат вернется докончить ночные труды.
Уходя от безжизненного тела верного скакуна, не имевшего ни единого шанса против острых зубов духа-убийцы, она плакала. Вивиана и Кейтри тоже. А когда через некоторое время девушки оглянулись, то увидели, как белеет в свете звезд роковая лощина, а из гладкой поверхности зловещего омута вновь появляется тень — ровно и неотвратимо, точно ее поднимает хорошо смазанный механизм.
Они шли почти всю ночь, боясь остановиться, стремясь оставить между собой и возможным преследователем как можно больше текущей воды. Лишь перейдя добрый десяток ручейков, подруги осмелились переговариваться хотя бы шепотом.
— Гэлан был таким добрым и благородным, — всхлипнула Кейтри. В глазах девочки стояли слезы. — Я никогда не забуду ни его, ни его сестер. Надеюсь, мы еще встретимся с ним.
— Очень может быть — где-нибудь среди волн, — отозвалась Тахгил.
Ветер с запада холодил ей щеку.
— Он разделил с нами стол и кров, — добавила Вивиана. — Мы у него в долгу.
— Отныне придется идти по ночам, — быстро перевела разговор на другую тему Тахгил, — а отсыпаться днем. Ночью все наши чувства должны быть ясны и бодры — ведь это время нежити.
— Ваша лебедица должна была предостеречь нас, чтобы мы не останавливались у той гнусной лужи! — гневно заявила Вивиана. — В конце концов это же ее долг! Ну и плохой же часовой из нее вышел!
В час ухта усталость наконец заставила их остановиться. Еле живые, подруги рухнули на землю в узкой и каменистой расщелинке близ слияния двух ручьев. Из травы тут высовывались копья ирисов. Желто-зеленые цветы были тронуты коричневато-желтым налетом. Внизу раскинулась в рассветных сумерках свинцово-серая долина, древние складки и борозды величественно и неторопливо спускались к берегам реки.
— Надо позвать деву-лебедь, — сказала Тахгил. — Нежить не в состоянии нарушить обещание. Она же поклялась повиноваться любому, кто призовет ее при помощи этого пера.
— А как вы позовете ее теперь? — спросила Кейтри. — Перышко-то улетело.
— Я знаю ее имя.
С этими словами, нимало не беспокоясь, что ее могут подслушать, Тахгил приложила рупором руки к губам и закричала.
— Витбью! Витбью! — эхом разнеслось по долине. Трижды девушка выкликала имя пернатой проводницы — на север, на юг и прямо вверх, в небеса. Трижды обрывы и скалы подхватывали громкий зов, разнося его от ущелья к ущелью.
И лебедь вняла призыву. Серый сланец небес стремительно прочертила черная руна, изящный силуэт камнем упал с небес и скрылся за выступом ближайшей скалы.
По обыкновению существ, способных менять обличье, Витбью превратилась из лебедя в девушку там, где ее не могли видеть глаза смертных. И вот она уже стояла среди угловатых скал, что ограждали вход в расщелину, и бледное лицо ее было подобно цветку на тонком черном стебле.
— Добро пожаловать, — произнесла Тахгил. — Прощу, присядь с нами.
Ответом ей стало шипящее «вайо!» — должно быть, знак отказа. Тихий предрассветный ветерок ворошил перышки длинного плаща, но лебединая дева, прекрасная дивной, нечеловеческой красотой, осталась стоять, ни на шаг не стронувшись с места.
— Ну что ж, — спокойно сказала Тахгил, — тогда, будь любезна, объяснись хотя бы стоя и глядя на нас сверху вниз. Почему ты не предупредила нас, как обещала? Из-за фуата нам грозила смертельная опасность. Предостереги ты нас, мы бы ни за что не остановились рядом с тем омутом.
У лебедей ведь свой язык. Понимает ли она мои слова? Может ли ответить?
— Вайо, — повторила лебедь низким певучим голосом. — Противные пролазы привередничают?
Все она прекрасно понимает. И весьма прилично владеет Общим Наречием — во всяком случае, похоже, любит аллитерации.
— Мы не пролазы и не воры, — сказала Тахгил вслух, — и не привередничаем. Возможно, тебе и трудно понять, но мы вовсе не желаем, чтобы нас убили. Ты ведь обещала предпринять все, что в твоих силах, чтобы предотвратить такой поворот событий, — скажешь, нет?
— Скажу да, — отозвалась лебединая девушка. — Любезные люди не лишились жизни?
— Не поздравляй с этим себя — не твоя заслуга.
— Прячущиеся в прудах призраки любят лошадей, а не людей.
— Причем, подозреваю, не побрезгуют и прочей плотью, — в тон ей сердито парировала Тахгил.
— Вийт!
Волшебная дева встряхнула головой. За спиной у нее, на востоке, вдоль края горизонта пролегли две широкие ленты. Первая, пастельно-голубая, была пронизана белыми прожилками облаков. Над ней, постепенно теряясь в сизовато-сером небесном куполе, тянулась выцветшая розовая полоска зари.
— В будущем будь добра предупреждать нас о любой непосредственной опасности, — заявила Тахгил. — Говори нам, где тропа безопасна, а куда ходить не следует. Разведывай надежные места для привалов.
— Сонные странники стремятся соснуть спокойно.
— Представь себе.
— Дружелюбные духи должны позаботиться о притомившихся путниках.
— Вот именно. Ты должна помогать нам, пока мы не переправимся в целости и безопасности за северную границу Ааллиллира. А потом я отпущу тебя и освобожу от клятвы. Если мы обо всем договорились, можешь лететь — но не слишком далеко, чтобы в любой миг явиться на мой призыв.
— Печальная птица поневоле повинуется.
— Ах, сердце мое разбито, — хмуро заметила Вивиана в сторону.
— Ты великолепно владеешь Общим Наречием, — сказала Тахгил лебединой деве. — Ты способна говорить как угодно — так почему выбрала именно эту манеру?
— Лебеди любят легкость. Слова смертных слишком сумбурны и суматошны. Нам не нравится, — презрительно пояснила чудо-красавица, вытягивая длинную шею.
Сперва я страдала за свое безобразие, потом — за свою красоту. А теперь меня презирают за то, что я рождена человеком. Ах, но нельзя забывать — предрассудки всего лишь щит, за которым таится любовь к самому себе.
— Если тебе не нравится наш язык, — предложила Тахгил, — научи нас своему.
Но она уже говорила в пустоту.
Над полыхающим всеми красками рассвета Пустынным кряжем кружил дикий лебедь.
Девушки позавтракали припасами, захваченными из Апплтон-Торна, — ржаными сухарями и сушеными водорослями. Потом они проспали почти весь день, по очереди сторожа подступы к их укрытию со стороны кряжа, откуда только к ним и могла подобраться нежить.
Когда они встали, небо на западе блистало переливами красок, как будто там смешивали разноцветный растопленный воск, и длинные завитки алых полос тонули в жидком золоте. После сна на жестких камнях у девушек все болело и ныло, не успевшие отдохнуть как следует тела молили об отдыхе. Чтобы заставить кровь веселее бежать по жилам, все трое отхлебнули по глотку натрах дейрге.
— Переходим на ночной образ жизни, — пошутила Кейтри.
Луна только начинала идти на убыль — сейчас она походила на огромный серебряный гриб, накренившийся на сторону. При свете сего небесного светильника три смертные вновь пустились в дорогу. Этой ночью они не видели никого, кроме вылетевших на охоту сов да прочих лорральных существ, что предпочитают темноту свету дня, однако у всех трех то и дело волосы вставали дыбом от ощущения, будто за спиной, совсем рядом, шагают незримые существа. Однако ничего не произошло, и, когда утро развернулось во всей красе, путницы снова легли спать. День принес легкий дождичек, но Тахгил, Вивиана и Кейтри забились под выступ скалы, завернулись в рыбачьи плащи и ничуть не промокли.
Под вечер налетел шанг, и Лаллиллир окутался сияющим маревом, точно пылающий дворец, — столь роскошным, неземным и зловещим, что путницы невольно остановились, как зачарованные глядя на представшее их глазам зрелище. Прищурившись, они вглядывались в дымку, где скалы становились прозрачным хрусталем, черные, как агат, листья папоротника вдруг усеивались яркими звездочками, вода текла по привычному руслу потоком расплавленного серебра, бледно-золотистая трава на глазах меняла цвет, а заросли камыша переливались золотом, серебром и красочным стеклом. С кустов терновника свешивались дивные светильники, а небеса расцветали огненными цветами.
Постепенно все это великолепие укатилось на запад, и подруги наконец смогли продолжить путь. Над головой то и дело проносились летучие мыши или какие-то ночные птицы. Девушки едва успевали пригибаться, уворачиваясь от столкновений. Жуя на ходу красные водоросли, Вивиана вслух предавалась ностальгическим воспоминаниям о пиршествах при дворе.
Лебединая дева летела сквозь густо усеянную звездами ночь, холодную, как серебро. Теперь она честно давала советы:
— Берите ближе к быстрице. Теперь торопитесь — вон вылетели вопиющие воздушные духи, держитесь дна долинки. Бойтесь болот и одиноких омутов — обиталища сладкоголосых сиренок, сосущих красную кровь.
Что слушательницы переводили как: «Поверните к реке. В небе летит какая-то странная птица. Держитесь подальше от болот там уйма комаров».
Постепенно подруги спустились ниже, туда, где начиналась полоса высоких деревьев, под которыми можно было прятаться. Шагая между стволами, путницы вдруг услышали сперва слабое, но все усиливающееся бормотание где-то впереди, невнятный шум резких и неприятных уху голосов. Девушки поспешили свернуть и обойти подозрительное место стороной, но скоро шум начался снова. Они снова сменили курс и опять напрасно — теперь крики зазвучали чуть ли не у них под ногами, и через пару шагов путницы вышли на маленький рыночек.
— Сьофры, — прошептала Вивиана.
— Нет! — решительно ответила Тахгил, хотя сцена выглядела и впрямь потрясающе знакомой.
Это и впрямь был рынок, но рынок передвижной, а продавцы отличались от сьофров из горных лесов столь же сильно, сколь ятаган отличается от складного ножа.
Равно как и товары. На первый взгляд казалось, будто на прилавках разложены всевозможные сладости и продукты даже вкуснее и разнообразнее, чем у обычных сьофров, где за пирожные выдавали засахаренные желуди и слизняков. Наводняли эту ярмарку странные маленькие человечки — иные с кошачьими мордочками, иные с длинными, похожими на ершик для мытья посуды хвостами, другие согнутые чуть ли не вдвое или горбатые, как улитки, или пучеглазые, как рыбы или насекомые. За спиной у кое-кого из них свешивались маленькие нелепые крылья, похожие на крылья летучей мыши. Другие сами напоминали с виду мышей или гигантских поджарых и хищных крыс. Третьи скакали по-лягушачьи. Голоса их напоминали птичий щебет, то резкий, как крики попугаев, то нежный, как воркование горлиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74