— Так король Ангавар тоже наконец пробудился, — потрясенно промолвила Тахгил, — и услышал обо мне.
Она снова принялась гадать, почему же за ней так охотятся — неужели ее преследователи узнали или каким-то образом догадались, кто она такая. Ведомо ли им, что она прошла сюда тайным путем из Светлого королевства?
— Лебедице любо было бы услужить Ангавару и выполнить его волю, — сказала Витбью. — Он наш государь. Колдовской мир присягал ему, поклялся подчиняться. Лебеди верно служат ему.
— Витбью! Умоляю, не выдавай меня! Я не хочу быть пешкой в играх Светлых! Ты ведь не знаешь, почему Акгавар и Морраган ищут меня!
А уж я тебе этого точно не скажу! Если мои колдовские друзья хотя бы заподозрят, что я могу открыть Ворота в Королевство, они в два счета доставят меня к Владыкам Светлых. А если Верховный король захватит меня, то, уж верно, сразу же потащит к Воротам. А затем, в отместку брату, вернется со всей своей свитою в королевство, предоставив Моррагану вымещать гнев, натравливая неявную нежить на смертных Эриса. Нет, спасибо, мне такого не надо. Я хочу, чтобы ушли все Светлые — все их чарующее безжалостное племя.
Вслух же она произнесла:
— Светлых Владык и принцев не волнует участь моих похищенных подруг. В войне могучих лордов слабые смертные погибнут. Прошу вас, умоляю — не выдавайте моей тайны! Не предавайте меня!
— Я не подведу тебя, девонька, — заверил Тулли, — и найгель тоже. Но понапрасну ты такого плохого мнения о Светлых. Я бы не советовал тебе так отзываться о них. Уж всяко они бывают и справедливы, и милосердны.
— Только чересчур уж заносчивы! — вскричала Тахгил. — Когда бы лебедь самолично слышала приказ государя, она бы поспешила повиноваться и доставить смертную к его ногам, — заявила колдовская дева, тряхнув гривой черных волос.
— Без сомнения, — согласился Тулли. — Но тебе ведь рассказала об указе короля какая-нибудь глупая ласточка или угрюмая сычиха. Разве ты можешь из-за каких-то там пустых слухов нарушить клятву верности, данную этой девушке?
— Уклончивый уриск убедителен. Лебедь терзается, не зная, как поступить, — нерешительно произнесла Витбью.
— А куда тебе деваться? — встрял найгель. — Ты ведь привязана к госпоже клятвой пера.
Лебединая дева склонила голову. Изгиб длинной шеи выражал согласие.
— Когда дружественная смертная узнает судьбу сестер своих, лебедь выполнит клятву верности государю и скажет ему, где видела златовласку.
Временно почувствовав себя в безопасности, Тахгил нетерпеливо повторила прежний вопрос:
— Что слышно о Джеймсе, Короле-Императоре?
— Шестнадцатый государь, носивший такое имя, мертв, — ответила Витбью.
К горлу Тахгил подступил раскаленный докрасна камень.
— Продолжай, — тихо, едва слышно попросила она.
— Он погиб, — сказала лебединая дева. — Пал от руки какого-то злобного призрака. Лебедь принесла правдивую весть. Об этом поют чайки, а песнь их подтверждают морские духи, видевшие его последний час.
Торн мертв.
Смертная девушка смотрела пустыми раковинами глаз на бессмертную деву — ту, что не умела лгать. Тяжелая дверь захлопнулась, и стук ее звучал похоронным звоном.
Вдали тоскливо и грустно кричали ночные птицы.
Где-то в серебристых рощах Мглицы мелодично запела флейта — невнятный, искаженный мотив. Другие флейты подхватили его, вплетая свои напевы в общий узор, точно блестящие ленты в златотканое покрывало, рождая мелодию, от красоты которой сердце останавливалось в груди. Ветер дышал ароматом фиалок.
— Нет, — сказала Тахгил-Ашалинда. — Нет. И тут рассудок оставил ее.
Она более не могла сдерживаться — так поток уже не может остановиться, прорвав плотину. Из груди ее снова и снова вырывались отчаянные крики — бессловесные, бессвязные причитания, давно копившиеся в душе слезы скорби и отчаяния, подобных которым она еще не знала на этой земле.
Высокие лампады Мглицы роняли тусклое сияние на неясный простор озер и болот, полян и лесов, холмов и долин. Лучи их сверкнули на шелковистой шкуре колдовского коня, что мчался по крутому склону плато, везя на спине хрупкую всадницу. На миг выхватили из тьмы рожки низенького существа, скачущего рядом с конем. Нежно погладили черное оперение длинношеей птицы, парящей на крыльях восходящего ветра.
Высоко на склоне, почти под самым краем плато, тянулся длинный плоский уступ. Там-то и остановился колдовской конь. Всадница безжизненно сползла у него со спины. В семистах футах ниже лежали в лунном сиянии холмы и равнины Мглицы, роскошный бархат и парча тенистых лесов, отделанные серебристой тесьмой ручьев и речушек.
Тулли, скрестив ноги, уселся подле Тахгил. Девушка не шевелилась.
— Проснись, госпожа, — сказал он и пробормотал заклинание домашнего очага, совсем слабое — такое, какое умеют накладывать даже уриски.
Девушка очнулась и, ошеломленная, непонимающе огляделась по сторонам. Ветер подхватил пряди ее темно-коричневых волос, играя ими, точно волны прибоя — стеблями морских водорослей.
Витбью, прекрасная, как вечерняя звезда, в девичьем облике спускалась к ним по лестнице, вырезанной на тверди утеса. Лебединая дева распахнула плащ — и оттуда посыпались круглые плоды, мягкие, точно мотки шерсти, самых нежных оттенков персикового, абрикосового и дынного цветов. Один из них подкатился под ноги Тигнакомайре. Тот обнюхал плод и рассеянно сжевал его.
— Ах ты, дурень! — Тулли хлопнул найгеля по носу. — Иди и найди себе водорослей или рыбы налови. А это для госпожи.
Тигнакомайре виновато закатил глаза, прижал к голове уши.
Со всех потайных укрытий в чащах Мглицы к Тахгил-Рохейн поднималась скорбь: из опустевших гнезд, с побегов, цветы на которых увяли, не распустившись, с ветки, на которой крохотная совушка оплакивала погибшего друга, от поваленного ветром могучего дуба, сухие листья которого превратились в обрывки коричневой бумаги и лишь печально дребезжали от ветра, что горевал средь стволов, нашептывая слова прощания.
Сердце девушки облачилось в серые одежды отчаяния, и тусклость этих одежд струилась во все стороны лучами не-солнца и не-света, окутывая весь мир, даже Мглицу рваными сетями тоски.
Но камни и пепел не плачут.
Я прах. Я камень. Отчаявшийся, одинокий камень, разъедаемый изнутри жгучей кислотой агонии. Пусть же камень рассыплется золой, как камни Тамхании. Я — ничто. Я — пустая раковина. Я пойду дальше, но пламя, что пожирало меня, угасло.
Собственная участь отныне не волновала Тахгил. Девушка поднесла хлеб Светлых ко рту, но двигалась механически и безжизненно, как заводная кукла в роскошном салоне Таны. Только эта кукла была вырезана из мрамора.
Я должна продолжать. Если только смогу, я выполню данное себе слово избавить мир от Светлых и вернуть моих подруг домой. А что будет со мной после этого — мне все равно.
— Мы уже далеко забрались, прям удивительно далеко, — сообщил Тулли, когда девушка утолила голод тремя крошечными кусочками хлеба Светлых. — Если вскарабкаться по той вон лестнице в скале, окажешься на краю Вышней равнины. И увидишь пред собой Аннат Готалламор.
Тахгил поднялась по лестнице. Ступени растрескались, заросли мхом и крохотными сорными травами, на которых покачивались миниатюрные белые цветы. Подобравшись к вершине, она остановилась и, приподнявшись на цыпочки, осторожно заглянула за край.
Равнина тянулась вдаль, точно пол из плит обсидиана и черного янтаря. Однако и здесь имелась кое-какая растительность. На каменной поверхности пружинила низкая травка, виднелись разрозненные шарики кустов. Лучистые звезды сияли здесь еще ярче — казалось, они совсем рядом, только протяни руку. Но, загораживая звезды, над равниной вздымался верхний утес. И на самой вершине его стояла крепость, ощетинившаяся скоплениями башен и бастионов, остроконечных крыш, зубчатых стен и летящих контрфорсов. В мрачных стенах зияли узкие сводчатые бойницы, казавшиеся лишь крошечными точками по сравнению с каменной громадой. Они светились внутренним светом, к которому сейчас примешивалось слабое голубоватое сияние ухта — так летним вечером, после захода солнца, небо еще краткий миг хранит память о синеве дня, так блестят ледники в горах, так лучится дым в свете луны. Несколько сотен узких блестящих глаз угрожающи смотрели со стен крепости на мир вокруг.
Внимание Тахгил привлекло какое-то движение, Девушка медленно опустилась, присела, пряча голову. По камням застучала торопливая побежка — оказывается, равнину охраняли спригганы. Девушка тоже заторопилась вниз по лестнице. Как только она добралась до уступа, Тулли запихал ее в расщелину на скале. Над головой раздались скрипучие голоса, застучала осыпающаяся галька. Тигнакомайре заржал и сделал несколько курбетов, держась в опасной близости от обрыва. Маленькие копыта ловко балансировали на краю. Спригганы на вершине утеса поглядели на водяного коня, что-то прочирикали и наконец ушли.
— Уф-ф! — выдохнул Тулли. — Едва не попались.
У Тахгил же слова не шли на язык. Она давилась ими, немая и безгласная, как некогда в далеком прошлом. Девушка изо всех сил боролась с безумием, в глубине души мечтая о том, чтобы лангот поскорее сразил ее, не терзая ожиданием медленной и мучительной гибели.
Наконец обретя дар речи, она спросила мертвенным монотонным голосом:
— Как же мне пересечь равнину? Там ведь негде укрыться.
Это были первые слова, произнесенные ею с тех пор, как ока услышала принесенные лебединой девой вести.
— Сильнокрылые лебеди легко, точно перышко, перенесут миниатюрную смертную, — сказала Витбью. — Морской народ одолжит нам сеть. Четырем лебедям хватит сил снести смертную до Черной крепости.
Едва осознавая все значение столь запоздало предложенной привилегии, Тахгил кивнула. Она словно бы смотрела на все происходящее со стороны, с другого конца длинного туннеля, из дальних далей видела трех колдовских созданий, что ютились на узком уступе в поднебесных высотах Мглицы. И на саму себя она глядела так же бесстрастно и отстраненно. Ответ Тулли ка реплику Витбью донесся до нее глухо, точно из-за кирпичной стены:
— Ничего не выйдет. Охота вас выловит — или наземным стражникам придет в голову поглядеть вверх. На фоне звездного неба вас заметят в два счета. Девонька хочет пробраться в Готалламор тайком, а не чтобы ее притащили туда в цепях. Там уже и так две пленницы — что будет проку от третьей?
— Но как она спасет своих сестер? — Судя по виду, лебединой деве все это до смерти надоело. — Что вообще проку от полуживой и полоумной смертной? Что она сможет сделать? И кто поручится за то, что те две пленницы еще живы? Весь этот план — сплошной сумбур, заранее обречен на неудачу. Хватит! Сколько можно делать глупости?
Тахгил упрямо произнесла:
— Вы должны мне помочь. Проведите меня в Крепость, только тайно. Я не отступлю от своего. Я должна найти подруг прежде, чем погибну сама.
Она смутно осознавала, что лебединая дева смотрит на нее оскорбленно, Тулли озадаченно, а Тигнакомайре как-то неопределенно. Уриск задумчиво поглаживал козлиную бородку.
— Через Ледяные трубки, — вдруг предложил найгель. — Скважины под равниной.
— В жизни о них не слыхал, — заявил Тулли. — Это туннели фридеанских каменщиков?
— Не фридеанских. Их прорыли совсем другие существа.
— Подобные подземные проходы прочно запечатаны, насколько гласит о том сзод лебединой мудрости, — пробормотала Витбью.
— Те, что парят в поднебесье, видят только поверхность земли, — глубокомысленно заметил найгель. — А вода просачивается под землю и знает все тайны.
— Ты ведь не собрался лезть ни в какие подземные реки? — всполошился Тулли. — Девонька не проплывет по туннелю, заполненному водой.
— Реки текут ниже. Ледяные трубки идут выше. Там сухо. Их сделали люди. Умные люди. Колдуны Намарры.
— И как мне найти вход в эти Ледяные трубки? — спросила Тахгил.
— Жди, — бросил в ответ Тигнакомайре. — Я поищу.
Он скакнул в сторону и помчался по отвесным утесам с такой легкостью, будто это были ровные, усыпанные песком дорожки дворцового парка. Копыта его умудрялись найти опору там, где, на первый взгляд, не уцепилась бы и кошка. А вокруг переливалась вечная ночь. Южный ветер приносил далекое кваканье лягушек.
Тигнакомайре вернулся очень не скоро. На вершине плато тем временем происходило какое-то смятение. Спригганы снова выстроились по краю обрыва, их тонкие веретенообразные фигуры вырисовывались на фоне неба, точно пляшущие иероглифы. Одни из них что-то кричали, другие уже начали спускаться по лестнице.
— Скачем! — велел Тигнакомайре.
Забравшись ему на спину, Тахгил понеслась прочь от всей этой суматохи. Найгель мчался по узкому выступу, пока тот наконец не свернул за торчащую скалу. Спригганов видно больше не было. Мышцы Тигнакомайре работали ритмично и неутомимо, под копытами разверзались бездонные пропасти и ущелья, где гуляли зловещие ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74