Через два года и ты достигнешь совершеннолетия и должен будешь последовать обычным в таких случаях путем, хотя для этого надо, чтобы сначала Тобиас был официально объявлен наследником домма. А ты не хочешь становиться священником, и ты влюблен.
Все, что она сказала, было правдой, и Каландрилл, не произнося ни слова, с благоговением уставился на гадалку.
— Если бы тебе позволили, ты бы выбрал путь ученого. Ты предпочитаешь книги клинку и хочешь, чтобы тебе позволили заниматься тем, что тебе интересно; но отец твой собирается сделать из тебя священника, чтобы ты случайно не стал соперником брата. Священник дает обет безбрачия, но ты хочешь жениться, если она тебя любит и если тебе разрешат. Ты не совсем уверен, отвечает ли она тебе взаимностью, и знаешь, что отец твой будет возражать.
— Билаф не хочет, чтобы я стал ученым! — выпалил он, более не владея собой, и в голосе его прозвучала горечь. — А Тобиас сам хочет жениться на Надаме. Семейство ден Эквинов могущественно. Если Надама согласится выйти за меня, вся ее семья встанет на мою сторону, но тогда Тобиас будет смотреть на меня как на угрозу. Хотя у меня и в мыслях нет становиться доммом.
— Ты можешь бежать, — мягко сказала она. — В Альдарин или Вессиль, а может, и в Химе. Секка не единственный город в Лиссе.
— Но я навсегда останусь сыном домма Секки, то есть возможной угрозой. В другом городе меня могут использовать в борьбе против отца или Тобиаса. В любом городе меня могут сделать заложником. Или выдать Секке. И Тобиас, без сомнения, объявит меня бунтовщиком.
— И отец не разрешит тебе стать ученым.
В голосе ее прозвучала жалость, и он разозлился.
— Отец не уважает ученых, и еще меньше — сына, который предпочитает книги клинку и, как он говорит, «будущему Секки». Он знает, что я плохой солдат, поэтому и хочет сделать из меня священника, но Богиня знает, что я желаю только одного — чтобы меня оставили в покое. Чтобы мне позволили жениться на Надаме, если она этого захочет, и дали мне возможность расширять познания.
Он замолчал, сообразив вдруг, что говорит слишком громко. Он и злился на себя, и стыдился за это малодушие.
— Нелегко быть сыном домма, — мягко сказала Реба.
— Верно, — согласился он. — А людям кажется, что это чудесно: богатство, власть, роскошь. Но я бы предпочел свободный выбор.
— И все-таки ты пришел ко мне. Вот он — предел свободного выбора.
Каландрилл подумал немного и покачал головой.
— Нет, я так не думаю, — медленно произнес он. — Я не прошу тебя сказать мне, что делать; я прошу, чтобы ты просто предсказала мне будущее, так чтобы я мог принять решение.
— Слова настоящего ученого, — пробормотала Реба. — Дай мне руки.
Он вновь протянул ей руки, и она положила на них ладони, и пальцы их переплелись. От этой странной близости по коже его побежали мурашки, и на какой-то миг взгляд его затуманился — комната потемнела, а лицо гадалки расплылось. Но уже в следующее мгновенье оно вновь приобрело четкие очертания, а в ее тусклых глазах запрыгали золотистые отражения освещавших комнату огней.
— Обычно я вижу будущее четче, чем сейчас, но даже так я вижу, что перед тобой больше чем один выбор. Я вижу любовь, но, возможно, это не та любовь, к которой ты сейчас стремишься, — у любви много проявлений. Я вижу борьбу и разочарование, но и счастье тоже. Два человека, которых ты встретишь на жизненном пути, окажут на тебя огромное влияние. Но я не знаю, доброе ли то будет влияние или худое. Я вижу дорогу, поиск, который вполне подходит для твоего ученого ума.
Тебе придется вынести злость отца и брата; будь мужествен перед лицом их гнева, и ты победишь. Я…
Голос ее сорвался, и она покачала головой, высвобождая пальцы.
— Больше я ничего не вижу. Если хочешь, чтобы я за глянула дальше, плати еще два варра. Но я не обещаю, что дальше будет четче.
Он не колеблясь выложил монеты на стол. Реба кивнула и встала. Подойдя к алькову, она достала изящно инкрустированную темно-красную коробочку. Поставив ее перед собой, она подняла крышку и вытащила серебряную курильницу, мешочек и склянку. Очень осторожно, почти с благоговением, она поставила курильницу на стол между ними и, вытащив из мешочка щепотку порошка, посыпала его на серебро. Затем сунула указательный палец в склянку.
— Открой рот.
Каландрилл подчинился, и она приказала:
— Язык.
Он высунул язык, и гадалка помазала его мазью из флакончика. Он ощутил горечь. Она притронулась пальцем с мазью до своего языка, закрыла флакончик, отодвинула его, достала из шкатулки горелку и подожгла порошок. Каландрилл ожидал вспышки и дыма, но вместо этого из курильницы поднялся тонкий белый дымок, задрожавший под их дыханием.
— Вдохни глубоко, — приказала Реба.
Дым не имел ни запаха, ни вкуса, и, как ему показалось, вдох этот не оказал на него никакого воздействия. Реба же начала слегка раскачиваться из стороны в сторону, а золотистые блики в ее глазах зашевелились, закружились, запрыгали — каждый сам по себе. Они гипнотизировали Каландрилла, притягивая к себе его взгляд. Вдруг она заговорила, и Каландрилл даже вздрогнул, услышав низкий баритон, скорее мужской, нежели женский, словно ее устами, ее легкими, ее гортанью говорило другое существо.
— Ты будешь искать то, чего найти невозможно, и обретешь разочарование. Но ты много приобретешь — больше, чем потеряешь. Ты будешь учиться на том, что отвергаешь, и поймешь, что дружба связывает людей прочнее всяких других уз.
Я вижу воду — берегись ее, Каландрилл! Пересеки воду, и найдешь то, что ищешь, хотя люди и говорят, что этого не существует. Я вижу опасность, но тебя будут оберегать, ты не останешься один. Я вижу учителя, хотя его уроки не доставят тебе много радости. Доверяй ему! За ним придет еще один человек, ему ты тоже можешь довериться.
Ты будешь много путешествовать и повидаешь такое, чего не видел ни один южанин, а может, и вообще никто. Я вижу… Нет! Не вижу… Оно прячется за самим собой. Нет, это нельзя… Я не могу.
Голос ее стал хриплым, прерывистым. Реба закашлялась, и странное очарование оставило ее. Дымок качнулся и исчез. Реба щелкнула зубами, замотала головой, и волосы ее взлетели вокруг лица. Голова упала на грудь, и длинные локоны закрыли лицо. Плечи ее дрожали, и она распласталась по столу, словно на нее навалился сам оракул.
— Там… вино, — с трудом кивнула она в сторону двери. — Пожалуйста.
Перепуганный, Каландрилл вскочил на ноги, больно ударившись коленкой о ножку стола. Превозмогая боль, он заковылял из комнаты в темный коридор. Слева он разглядел слабый свет и, спотыкаясь, пошел на него. Наконец он нащупал дверь и толкнул ее — это была кухня. Открытое окно выходило в освещенный солнцем и наполненный пением птиц садик с колодцем. На столе стоял кувшин с вином и несколько глиняных чашек. Он схватил кувшин и две чашки и бросился назад в комнату к Ребе.
Она уже взяла себя в руки, но лицо ее еще оставалось бледным, отчего оспины проступали особенно сильно. Он налил вина в обе чашки и сунул одну ей в руки. Она выпила залпом и снова подставила чашку. Выпив свою в три глотка, он налил ей еще.
— Может, лучше тебе послушаться отца? — Голос ее звучал как обычно. — Одно ответвление очень для тебя опасно.
— Скажи, — потребовал он, заинтригованный, — ты всегда говоришь загадками?
Реба отрицательно покачала головой и пригладила волосы.
— Я говорю то, что вижу. Перед тобой очень много возможностей, но что-то затемняет их. Ты встретишь человека, который станет тебе другом и союзником. Может, ты не сразу это поймешь, но ты научишься доверять ему. И с ним ты будешь путешествовать, очень далеко.
— Я пересеку воду? — спросил он. — Хотя это и очень опасно? Я отправлюсь в Эйль? Или в Кандахар?
— Дальше. Ты заберешься так далеко, как никто.
— Почему вода опасна для меня? — спросил он.
— Вода — владение Бураша.
— Морского бога? — удивился Каландрилл. — Чем я прогневал Бураша? Почему он должен причинять мне вред?
— Не знаю. — Реба пожала плечами. — Что-то заслонило это от моих глаз. Все, что я видела, — это опасности.
— До Эйля я могу добраться и по суше, — пробормотал он. — Да и до Кандахара, хотя для этого надо пересечь Шанн.
Реба кивнула.
— Да, но ты пересечешь воду. Если последуешь этому пути.
— У меня есть выбор? — поинтересовался он.
— Выбор есть всегда, — ответила она. — Но в твоем случае он ограничен желанием.
— Подчиниться отцу? — прошептал он.
— Это один из выборов.
Он коротко кивнул.
— А зачем я буду путешествовать?
— Этого я не видела. За тем, что считается потерянным, хотя, что это такое, я не знаю. Тебе скажут.
— Тот друг, которого я найду?
— Возможно. — Она беспомощно покачала головой. — Все так смутно, так неясно. Если ты выберешь этот пути то тебя ждет великое будущее.
— Но ведь это не жизнь ученого?
Реба слабо улыбнулась.
— Ты можешь познать то, что никому не известно. Ты можешь узнать больше, чем самые великие ученые Секки. Больше, чем философы Альдарина.
Это ему понравилось, и он улыбнулся. Она же сама сказала, что его новый друг многому его научит.
— Я могу принести жертву Бурашу, — пробормотал он. — Снискать его милость.
Реба медленно наклонила голову вперед. Каландрилл нахмурился, засомневавшись.
— А Надама? — спросил он.
— Ты можешь приобрести ее или потерять, — сказала гадалка. — Насколько я понимаю, ты не совсем уверен в ее к тебе отношении. Тобиас тоже ищет ее руки, и я не могу предсказать, кого из вас она выберет. Для этого только тебя мне мало. — Видимо, она поняла, что он разочарован, ибо тут же добавила: — Ее будущее затуманено твоим стремлением к ней. Если бы ты привел ее сюда…
— Она ни за что не пойдет, — быстро возразил он.
— Тогда я ничего не могу о ней сказать, — пробормотала Реба.
Он смирился.
— Если я выберу этот путь, — спросил он, — сделаю ли я это по воле отца, как посол домма? Или по своей собственной воле?
— Как ученый, — без малейшего колебания ответила она, — объявленный в Секке вне закона.
— Как изгнанник?
Эта мысль уже и прежде посещала его. Если только он воспротивится воле отца, этого ему не миновать. Либо он станет изгоем, либо проживет жизнь в затворничестве в храме Деры, лишенный любимых книг, в безбрачии, запертый в золотой клетке религиозных ритуалов. Но когда Реба сказала ему об этом вслух, твердо, без малейшего колебания, мысль эта устрашила его.
— Да, — подтвердила Реба.
— Но у меня будут настоящие друзья?
— Да, — еще раз подтвердила она. — Такие, каких у тебя еще не было. Они наставят тебя на путь истинный, если ты выберешь его.
— В противном случае меня ждет постная жизнь, — сказал он как можно беспечнее.
— Зато и… более спокойная. Уж по крайней мере не столь опасная. Он фыркнул:
— Стать священником? Я уже думал об этом и отверг это. Скорее всего, я встану на тот путь, что ты начертала мне первым, и сбегу отсюда. Даже несмотря на то, что это сильно усложнит мне жизнь.
Тогда ему придется распрощаться с Надамой. Уж она-то из Секки никуда не пойдет; он понимал, что в нем говорит злость или обида, хотя что именно, точно он не знал.
— А разве от Надамы это не зависит? — спросила ясновидящая.
Каландрилл согласно вздохнул.
— Да, зависит.
— Если бы она приняла твое предложение, ее семья встала бы на твою сторону. А гражданская война вряд ли на руку твоему отцу. Отмени же он свадьбу, и она станет почти неизбежной.
— Я и сам бы не хотел втягивать Секку в войну, — в отчаянье сказал он.
— Да, не богатый у тебя выбор, — заметила Реба, — если все зависит от Надамы.
— Я люблю ее, — возразил он, словно этим было все сказано. — И если бы она выбрала меня, я бы с удовольствием отрекся от всех семейных притязаний. Может, отца это бы и устроило.
— Что же, тогда подойди к ней, — посоветовала ему Реба. — Я тебе больше ничем не могу быть полезной. Если вдруг она примет твое предложение, то перед тобой откроется еще один путь.
Каландрилл задумчиво кивнул. Теперь, когда первый шок от ее предсказания прошел, он уже мог думать спокойнее, и та часть его мозга, что привыкла анализировать, изучать, искать ответы и причины, заставляла его задавать ей все новые и новые вопросы.
— Ты говорила о разветвляющихся дорогах, и здесь я с тобой согласен, будущее таким и должно быть. Но в моем случае ты рассмотрела только один путь. Не означает ли это, что только он мне и остается?
— Нет, — покачала головой Реба. — Просто это самое вероятное. То, что ты мне рассказал, то, что я узнала о тебе и о твоих желаниях, — все вместе это высветило наиболее вероятный для тебя путь. Но окончательный выбор зависит от тебя.
— А тот самый друг, что наставит… или может, — поправил он сам себя, — наставить меня на этот путь, он что, не считается? Разве он не повлияет на мои действия?
— Он или она — возможно, — допустила Реба. — Но ты можешь отвергнуть его. Или ее.
— Женщину? — заинтересовался неожиданно для себя Каландрилл. — Ты говоришь, что я должен забыть Надаму?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78