Когда весна окончательно уступила свои права лету, они увидели вдали Нхур-Джабаль.
Местность стала неровной, Кхарм-Рханна походила на огромную каменную волну, круги от которой разбегались до самого Кандахара. Леса взбирались на холмы и опускались во впадины, и наконец путники добрались до берега большой равнинной реки. Здесь, в низине, лес поредел, он словно бы разбивался о скалы Кхарм-Рханны. Зелень уступила место сине-черному граниту. Великая горная гряда, отделявшая Кандахар от джунглей Гаш, темной стеной возвышалась на западе. Самые высокие вершины горели огнем в заходящем солнце, бросая вызов ночи, наступающей с востока. Равнина внизу уже тонула в темных тенях, и только вдали сверкали огоньки маленьких поселений и городов вдоль реки Танниф. На западе и севере вершины холмов терялись в дымке. А на другой стороне реки, на противоположной оконечности равнины, словно подвешенные в воздухе, мерцали огни Нхур-Джабаля. Путники сделали привал там, где лес еще представлял собой какую-то защиту, а утром при свете внимательно рассмотрели город.
Аномиус отпустил ястреба. Теперь, когда их путь был виден как на ладони и необходимость в крылатом разведчике отпала, им были нужны только хитрость и немного удачи. К северу находилась дорога тирана. Она выныривала из леса, пересекала Танниф по массивному каменному мосту и у подножия холмов, обрамлявших долину реки, бежала к Нхур-Джабалю; с тыловой стороны город охранялся отрогами Кхарм-Рханны. Цитадель тирана доминировала над всей местностью. Домишки горожан, похожие на застывший окаменевший водопад, лепились к скалам, как одинокие крепости, охраняющие подступы к дворцу, возвышавшемуся над городом на высоком уступе. Дворец был обнесен стеной с башнями и подъемными мостами.
Танниф текла на восток, а дальше в долине виднелся провал, отмечавший русло реки Шемме, слабо поблескивав шей на утреннем солнце.
— Город за перевалом.
Каландрилл протянул Брахту карту, тот кивнул, осматриваясь.
— Там мы найдем лодку, — сказал Аномиус, — и по реке доберемся до Харасуля. А оттуда до Гессифа и Тезин-Дара.
Близость цели придала его голосу необычную резкость. Каландрилл взглянул на его желтовато-болезненное лицо и отметил, что водянистые глаза жадно блестят.
— А колдуны тирана не почувствуют тебя так близко от Нхур-Джабаля? — спросил он, внимательно оглядывая долину.
Аномиус пожал плечами и беспокойно заерзал в седле желая как можно быстрее отправиться в путь; он уже забыл об опасности и не замечал города, лежавшего перед ними.
— Через реку мы переправимся на пароме. Но на перевале всадники Нхур-Джабаля могут нас запросто перехватить. — Брахт, как всегда, старался все предусмотреть.
Аномиус в сердцах разрезал воздух рукой и раздраженно сморщил пергаментную кожу.
— Задержись мы хоть чуть-чуть, и все пропало, — недовольно заметил он. — У нас нет другого выхода. Поехали.
— Погоди! — Брахт поднял руку. — Там, внизу, наверняка солдаты. А если его колдуны проведают о тебе…
— Это неизбежный риск, — резко оборвал Аномиус, не дав ему договорить. — Поехали!
— Лучше подождем до темноты, — предложил керниец.
— Ночью паром на привязи, — возразил колдун. — К тому же ночью мы привлечем к себе еще больше внимания.
Брахт осмотрел долину опытным взглядом.
— До реки мы будем добираться целый день, — пробормотал он, не обращая внимания на яростные взгляды Аномиуса. — По крайней мере целое утро — до парома, и еще день — до перевала. Лошадям нужно отдохнуть. Под конец нам придется подниматься в гору, и они могут не выдержать такой гонки.
— Надо рискнуть, — прорычал колдун. — Меня слишком многое ждет впереди, чтобы откладывать.
— Я настаиваю на том, что темнота — наш лучший союзник, — заявил Брахт, не собираясь садиться на лошадь.
Каландрилл молча смотрел на товарища. Глаза Аномиуса зло поблескивали. Каландриллу вдруг показалось, что керниец специально его злит. Зачем?
Аномиус поднял руку, угрожающе наставляя на Брахта палец.
— Или ты сядешь на лошадь и поскачешь вперед, или я рассержусь.
— Лошади устали, — упрямо твердил Брахт. — Мы слишком их утомили в лесу, а если придется бежать от преследователей — а у них лошади отдохнувшие, — то надо дать им день на отдых.
— Пропади ты пропадом, наемник! — взревел Аномиус, и Брахта отбросило назад. Лошади тревожно заржали. Красный камень на груди Каландрилла засверкал, а в утреннем воздухе растекся запах миндаля. Керниец тяжело ловил ртом воздух, держась за грудь. Каландрилл подошел к нему.
— Убить тебя? — поинтересовался Аномиус. — Оставить твой труп здесь на съеденье воронью?
Брахт поднялся на руки и колени, хрипя сквозь стиснутые зубы:
— Лошадям… нужен… отдых.
Колдун вновь ткнул в него пальцем, и он застонал и упал навзничь, плотно обхватывая грудь руками и поджимая колени, весь дрожа от боли. Каландрилл закричал:
— Хватит! Не забывай о предсказании! Реба говорила, что мы связаны воедино, Брахт и я. Без него я не доберусь до Тезин-Дара!
— Именно, — согласился Аномиус, несколько успокаиваясь. — Так что посади его на лошадь. Но запомни, наемник, если еще будешь пререкаться, то узнаешь, что такое настоящая боль. Страшная боль!
Брахт что-то прохрипел, медленно поднимаясь. Колдун опустил руку. На лбу кернийца проступили крупные капли пота. Каландрилл помог ему встать на ноги и подойти к лошади. Брахт вставил ногу в стремя и перевалился через спину лошади столь же неуклюже, как и Аномиус несколькими мгновеньями до этого. Каландрилл передал ему поводья и вдруг заметил его хмурую улыбку. Он открыл было рот, чтобы спросить у Брахта, в чем дело, но тот покачал головой и кивнул в сторону коня Каландрилла давая понять, чтобы он без лишних вопросов садился в седло.
Каландрилл подчинился, отметив про себя, что Брахт специально злит колдуна. Что он надумал?
— Вперед! — приказал Аномиус бодрым голосом. — К переправе.
Меж деревьев к реке Ист спускалась тропинка, проложенная лесорубами, на ней был навален еще не убранный лес. Чуть ниже они увидели самих лесорубов и помахали в ответ на их бодрые приветствия, продолжая спускаться по редеющему лесу к лугу с пасшимися на нем овцами. Подле грубо сколоченных овчарен стояли домики пастухов. К полудню путники добрались до деревянных строений у реки, из труб которых в теплый воздух лениво поднимался дым. Впереди текла Ист, самая широкая река на их пути; вдоль ее берегов стояли тяжело груженные лесом баржи. Паром был северней, и они направились прямо к нему, не обращая внимания на постоялые дворы и харчевни, где, казалось, собралась большая часть населения. На их просьбу переправить их на другой берег бородатый кандиец, убивавший время на дамбе за трапезой, состоявшей из хлеба и мяса, в компании с приятелем, потягивавшим эль, заявил, что ему нужно два человека на лебедку. Аномиус взглянул на Каландрилла, давая ему понять, чтобы тот показал деньги, и молодой человек вытащил один варр и бросил его паромщику.
— Возьми своего приятеля, — приказал он, удивляясь властности своего голоса, — он может выпить и позже — и лучше, с такой-то платой.
Кандиец попробовал монету на зуб, с любопытством посмотрел на них, пожал плечами, отставил тарелку и быстро направился в ближайшую таверну.
Они спешились и завели лошадей на паром. Брахт, казалось, уже пришел в себя и с бесстрастным лицом смотрел на север, где на скале угрожающе возвышался Нхур-Джабаль. Каландрилл наблюдал за ним молча, чувствуя, что Брахта зародился какой-то план, и пытаясь отгадать, что же он задумал. Аномиус нетерпеливо топтался на месте, хотя Каландрилл и не мог бы сказать от чего — от нетерпения или тревоги?
Вскоре появился кандиец в компании еще одного человека. Втроем они прыгнули на паром и, не проронив ни слова, потянули за лебедку, медленно выводя паром из дока. Теперь и Каландрилл с тревогой смотрел на город, опасаясь как кавалерии, так и колдовства. Паром раскачивался на волнах, медленно продвигаясь вперед; вода равномерно плескалась о борта, лебедка поскрипывала, отсчитывая долгие минуты переправы. Берег и дома на нем, казалось, застыли на месте, словно паром застрял на середине реки в ожидании колдунов и солдат. Но постепенно берег стал приближаться. Паром подходил к причалу. Под молчаливым взглядом кандийцев путники вывели лошадей на помост, слегка замочив ноги.
Отсюда были хорошо видны отроги Кхарм-Рханны и перевал; покрытые лесом склоны были темно-зелеными, а Шемме блестела на послеполуденном солнце. Вот он — выход из Кандахара. Аномиус стал забираться на мерина.
— Может, перекусим? — спросил Брахт. Колдун сердито повернулся к кернийцу.
— Опять за свое?
— Я бы перекусил, — настаивал Брахт. — Путь долгий, а я плохо переношу голод.
Аномиус угрожающе поднял руку, но передумал и вдруг улыбнулся.
— Позже, когда доберемся до перевала.
Брахт посмотрел туда, где вершины поднимались к солнцу, и пожал плечами, не собираясь садиться на коня.
— Помни, — пробормотал Аномиус с деланным дружелюбием, — что если ты от меня отдалишься, то впадешь в агонию.
Он забрался наконец на своего сивого мерина, пришпорил его и поскакал легкой рысью. Каландрилл повернулся к Брахту.
— Дера, неужели ты опять хочешь боли? Ты специально его злишь?
— Я устал подчиняться. — Брахт усмехнулся и запрыгнул на лошадь, не дав Каландриллу других объяснений.
Тот тоже забрался на коня и поехал вслед за ним, беспокоясь, уж не помрачился ли у кернийца рассудок от колдовских штучек Аномиуса?
За поселением, которое путники миновали, начинались поля, и они поехали быстрее; дорога вилась среди огражденных участков, постепенно поднимаясь в гору. Аномиус пришпорил мерина, и тот пошел галопом; Брахт догнал одетого в черный халат колдуна.
— Не так быстро, — посоветовал он. — Загонишь лошадь. — И, словно бы в подтверждение этих слов, осадил своего коня, не слушая колдуна. — Уставшая лошадь ни на что не годна, — продолжал он. — Полегче.
Вместо ответа Аномиус повернулся в седле и опять наставил на него палец. Каландрилл предупреждающе крикнул, но Брахт уже откинулся назад, едва удержавшись в седле. Зубы у него стучали в оскале, лошадь отпрянула назад. Аномиус опустил руку, и Брахт мешком повис в седле, его лошадь трясла головой и протестующе всхрапывала.
— Хватит! — завопил колдун резким голосом. — Ты хочешь задержать меня? Хочешь, чтобы я наложил на тебя новые заклятья?
Брахт покачал головой; Каландрилл заметил, что он опять улыбается. А может, это от боли? Они продолжали ехать вперед по все круче поднимавшейся вверх дороге. Оставив позади луга, стелившиеся меж холмов, они оказались на опушке леса. День клонился к вечеру, и скоро от высоких деревьев на дорогу пали тени; солнце лишь изредка пробивалось, сквозь листву.
— Так и будем ехать на голодный желудок? — нарушил молчание Брахт. — Ты же сам говорил, что остановимся перекусить.
Вновь Аномиус устремил на Брахта свои чары и заставил его раскачиваться в седле до тех пор, пока он не простонал, что согласен продолжать путь и на пустой желудок. Каландрилл переполошился не на шутку, опасаясь, что от колдовства на его друга нашло затмение: лишь только боль отступила, Брахт снова как-то по-волчьи осклабился, словно в страдании находил удовольствие.
Повернув, всадники вдруг обнаружили, что стоят на выступе, нависающем над Шемме. Меж высоких черных скалистых берегов река серебрилась под лучами солнца. Отрог, по которому они не так давно проехали, поворачивал на северо-восток навстречу Кхарм-Рханне, где на скалах раскинулся Нхур-Джабаль. Тропинка змеилась вниз к небольшому скоплению домов. Склоны, смотревшие на север, были голы.
Аномиус усмехнулся и пришпорил мерина. Брахт же придержал свою лошадь и крикнул:
— Будь осторожен, колдун.
Аномиус снова напустил на него колдовство, и опять керниец заулыбался ужасной улыбкой.
Когда путники достигли берега реки, солнце уже садилось за вершины гор; долина потемнела, но еще не настолько, чтобы нельзя было ехать; на берегу виднелись лодки. Аномиус направился к причалу, и его мерин гулко стучал копытами по камням дороги, огибавшей селение.
И тут прямо перед ним, как из-под земли, выросло три всадника. Колдун резко натянул поводья. Сивый мерин отпрянул, Аномиус с трудом удержался в седле, но, остановив его, вдруг с неожиданной ловкостью соскочил на землю.
Брахт рассмеялся, и Каландрилл вытаращил глаза: на лице кернийца читалась тайная радость, губы его были сложены в волчью ухмылку. Каландрилл перевел взгляд на тех троих всадников, что стояли перед Аномиусом, — двое высоких, а третий маленький. На всех — черно-серебристые халаты с каббалистическими знаками; на головах — тюрбаны, заколотые серебряной звездой. Оружия у них не видно, да в нем, видимо, и не было необходимости. Они подняли руки, вспыхнул свет, и камень на шее у Каландрилла яростно засветился, а воздух стал тяжелым от запаха миндаля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Местность стала неровной, Кхарм-Рханна походила на огромную каменную волну, круги от которой разбегались до самого Кандахара. Леса взбирались на холмы и опускались во впадины, и наконец путники добрались до берега большой равнинной реки. Здесь, в низине, лес поредел, он словно бы разбивался о скалы Кхарм-Рханны. Зелень уступила место сине-черному граниту. Великая горная гряда, отделявшая Кандахар от джунглей Гаш, темной стеной возвышалась на западе. Самые высокие вершины горели огнем в заходящем солнце, бросая вызов ночи, наступающей с востока. Равнина внизу уже тонула в темных тенях, и только вдали сверкали огоньки маленьких поселений и городов вдоль реки Танниф. На западе и севере вершины холмов терялись в дымке. А на другой стороне реки, на противоположной оконечности равнины, словно подвешенные в воздухе, мерцали огни Нхур-Джабаля. Путники сделали привал там, где лес еще представлял собой какую-то защиту, а утром при свете внимательно рассмотрели город.
Аномиус отпустил ястреба. Теперь, когда их путь был виден как на ладони и необходимость в крылатом разведчике отпала, им были нужны только хитрость и немного удачи. К северу находилась дорога тирана. Она выныривала из леса, пересекала Танниф по массивному каменному мосту и у подножия холмов, обрамлявших долину реки, бежала к Нхур-Джабалю; с тыловой стороны город охранялся отрогами Кхарм-Рханны. Цитадель тирана доминировала над всей местностью. Домишки горожан, похожие на застывший окаменевший водопад, лепились к скалам, как одинокие крепости, охраняющие подступы к дворцу, возвышавшемуся над городом на высоком уступе. Дворец был обнесен стеной с башнями и подъемными мостами.
Танниф текла на восток, а дальше в долине виднелся провал, отмечавший русло реки Шемме, слабо поблескивав шей на утреннем солнце.
— Город за перевалом.
Каландрилл протянул Брахту карту, тот кивнул, осматриваясь.
— Там мы найдем лодку, — сказал Аномиус, — и по реке доберемся до Харасуля. А оттуда до Гессифа и Тезин-Дара.
Близость цели придала его голосу необычную резкость. Каландрилл взглянул на его желтовато-болезненное лицо и отметил, что водянистые глаза жадно блестят.
— А колдуны тирана не почувствуют тебя так близко от Нхур-Джабаля? — спросил он, внимательно оглядывая долину.
Аномиус пожал плечами и беспокойно заерзал в седле желая как можно быстрее отправиться в путь; он уже забыл об опасности и не замечал города, лежавшего перед ними.
— Через реку мы переправимся на пароме. Но на перевале всадники Нхур-Джабаля могут нас запросто перехватить. — Брахт, как всегда, старался все предусмотреть.
Аномиус в сердцах разрезал воздух рукой и раздраженно сморщил пергаментную кожу.
— Задержись мы хоть чуть-чуть, и все пропало, — недовольно заметил он. — У нас нет другого выхода. Поехали.
— Погоди! — Брахт поднял руку. — Там, внизу, наверняка солдаты. А если его колдуны проведают о тебе…
— Это неизбежный риск, — резко оборвал Аномиус, не дав ему договорить. — Поехали!
— Лучше подождем до темноты, — предложил керниец.
— Ночью паром на привязи, — возразил колдун. — К тому же ночью мы привлечем к себе еще больше внимания.
Брахт осмотрел долину опытным взглядом.
— До реки мы будем добираться целый день, — пробормотал он, не обращая внимания на яростные взгляды Аномиуса. — По крайней мере целое утро — до парома, и еще день — до перевала. Лошадям нужно отдохнуть. Под конец нам придется подниматься в гору, и они могут не выдержать такой гонки.
— Надо рискнуть, — прорычал колдун. — Меня слишком многое ждет впереди, чтобы откладывать.
— Я настаиваю на том, что темнота — наш лучший союзник, — заявил Брахт, не собираясь садиться на лошадь.
Каландрилл молча смотрел на товарища. Глаза Аномиуса зло поблескивали. Каландриллу вдруг показалось, что керниец специально его злит. Зачем?
Аномиус поднял руку, угрожающе наставляя на Брахта палец.
— Или ты сядешь на лошадь и поскачешь вперед, или я рассержусь.
— Лошади устали, — упрямо твердил Брахт. — Мы слишком их утомили в лесу, а если придется бежать от преследователей — а у них лошади отдохнувшие, — то надо дать им день на отдых.
— Пропади ты пропадом, наемник! — взревел Аномиус, и Брахта отбросило назад. Лошади тревожно заржали. Красный камень на груди Каландрилла засверкал, а в утреннем воздухе растекся запах миндаля. Керниец тяжело ловил ртом воздух, держась за грудь. Каландрилл подошел к нему.
— Убить тебя? — поинтересовался Аномиус. — Оставить твой труп здесь на съеденье воронью?
Брахт поднялся на руки и колени, хрипя сквозь стиснутые зубы:
— Лошадям… нужен… отдых.
Колдун вновь ткнул в него пальцем, и он застонал и упал навзничь, плотно обхватывая грудь руками и поджимая колени, весь дрожа от боли. Каландрилл закричал:
— Хватит! Не забывай о предсказании! Реба говорила, что мы связаны воедино, Брахт и я. Без него я не доберусь до Тезин-Дара!
— Именно, — согласился Аномиус, несколько успокаиваясь. — Так что посади его на лошадь. Но запомни, наемник, если еще будешь пререкаться, то узнаешь, что такое настоящая боль. Страшная боль!
Брахт что-то прохрипел, медленно поднимаясь. Колдун опустил руку. На лбу кернийца проступили крупные капли пота. Каландрилл помог ему встать на ноги и подойти к лошади. Брахт вставил ногу в стремя и перевалился через спину лошади столь же неуклюже, как и Аномиус несколькими мгновеньями до этого. Каландрилл передал ему поводья и вдруг заметил его хмурую улыбку. Он открыл было рот, чтобы спросить у Брахта, в чем дело, но тот покачал головой и кивнул в сторону коня Каландрилла давая понять, чтобы он без лишних вопросов садился в седло.
Каландрилл подчинился, отметив про себя, что Брахт специально злит колдуна. Что он надумал?
— Вперед! — приказал Аномиус бодрым голосом. — К переправе.
Меж деревьев к реке Ист спускалась тропинка, проложенная лесорубами, на ней был навален еще не убранный лес. Чуть ниже они увидели самих лесорубов и помахали в ответ на их бодрые приветствия, продолжая спускаться по редеющему лесу к лугу с пасшимися на нем овцами. Подле грубо сколоченных овчарен стояли домики пастухов. К полудню путники добрались до деревянных строений у реки, из труб которых в теплый воздух лениво поднимался дым. Впереди текла Ист, самая широкая река на их пути; вдоль ее берегов стояли тяжело груженные лесом баржи. Паром был северней, и они направились прямо к нему, не обращая внимания на постоялые дворы и харчевни, где, казалось, собралась большая часть населения. На их просьбу переправить их на другой берег бородатый кандиец, убивавший время на дамбе за трапезой, состоявшей из хлеба и мяса, в компании с приятелем, потягивавшим эль, заявил, что ему нужно два человека на лебедку. Аномиус взглянул на Каландрилла, давая ему понять, чтобы тот показал деньги, и молодой человек вытащил один варр и бросил его паромщику.
— Возьми своего приятеля, — приказал он, удивляясь властности своего голоса, — он может выпить и позже — и лучше, с такой-то платой.
Кандиец попробовал монету на зуб, с любопытством посмотрел на них, пожал плечами, отставил тарелку и быстро направился в ближайшую таверну.
Они спешились и завели лошадей на паром. Брахт, казалось, уже пришел в себя и с бесстрастным лицом смотрел на север, где на скале угрожающе возвышался Нхур-Джабаль. Каландрилл наблюдал за ним молча, чувствуя, что Брахта зародился какой-то план, и пытаясь отгадать, что же он задумал. Аномиус нетерпеливо топтался на месте, хотя Каландрилл и не мог бы сказать от чего — от нетерпения или тревоги?
Вскоре появился кандиец в компании еще одного человека. Втроем они прыгнули на паром и, не проронив ни слова, потянули за лебедку, медленно выводя паром из дока. Теперь и Каландрилл с тревогой смотрел на город, опасаясь как кавалерии, так и колдовства. Паром раскачивался на волнах, медленно продвигаясь вперед; вода равномерно плескалась о борта, лебедка поскрипывала, отсчитывая долгие минуты переправы. Берег и дома на нем, казалось, застыли на месте, словно паром застрял на середине реки в ожидании колдунов и солдат. Но постепенно берег стал приближаться. Паром подходил к причалу. Под молчаливым взглядом кандийцев путники вывели лошадей на помост, слегка замочив ноги.
Отсюда были хорошо видны отроги Кхарм-Рханны и перевал; покрытые лесом склоны были темно-зелеными, а Шемме блестела на послеполуденном солнце. Вот он — выход из Кандахара. Аномиус стал забираться на мерина.
— Может, перекусим? — спросил Брахт. Колдун сердито повернулся к кернийцу.
— Опять за свое?
— Я бы перекусил, — настаивал Брахт. — Путь долгий, а я плохо переношу голод.
Аномиус угрожающе поднял руку, но передумал и вдруг улыбнулся.
— Позже, когда доберемся до перевала.
Брахт посмотрел туда, где вершины поднимались к солнцу, и пожал плечами, не собираясь садиться на коня.
— Помни, — пробормотал Аномиус с деланным дружелюбием, — что если ты от меня отдалишься, то впадешь в агонию.
Он забрался наконец на своего сивого мерина, пришпорил его и поскакал легкой рысью. Каландрилл повернулся к Брахту.
— Дера, неужели ты опять хочешь боли? Ты специально его злишь?
— Я устал подчиняться. — Брахт усмехнулся и запрыгнул на лошадь, не дав Каландриллу других объяснений.
Тот тоже забрался на коня и поехал вслед за ним, беспокоясь, уж не помрачился ли у кернийца рассудок от колдовских штучек Аномиуса?
За поселением, которое путники миновали, начинались поля, и они поехали быстрее; дорога вилась среди огражденных участков, постепенно поднимаясь в гору. Аномиус пришпорил мерина, и тот пошел галопом; Брахт догнал одетого в черный халат колдуна.
— Не так быстро, — посоветовал он. — Загонишь лошадь. — И, словно бы в подтверждение этих слов, осадил своего коня, не слушая колдуна. — Уставшая лошадь ни на что не годна, — продолжал он. — Полегче.
Вместо ответа Аномиус повернулся в седле и опять наставил на него палец. Каландрилл предупреждающе крикнул, но Брахт уже откинулся назад, едва удержавшись в седле. Зубы у него стучали в оскале, лошадь отпрянула назад. Аномиус опустил руку, и Брахт мешком повис в седле, его лошадь трясла головой и протестующе всхрапывала.
— Хватит! — завопил колдун резким голосом. — Ты хочешь задержать меня? Хочешь, чтобы я наложил на тебя новые заклятья?
Брахт покачал головой; Каландрилл заметил, что он опять улыбается. А может, это от боли? Они продолжали ехать вперед по все круче поднимавшейся вверх дороге. Оставив позади луга, стелившиеся меж холмов, они оказались на опушке леса. День клонился к вечеру, и скоро от высоких деревьев на дорогу пали тени; солнце лишь изредка пробивалось, сквозь листву.
— Так и будем ехать на голодный желудок? — нарушил молчание Брахт. — Ты же сам говорил, что остановимся перекусить.
Вновь Аномиус устремил на Брахта свои чары и заставил его раскачиваться в седле до тех пор, пока он не простонал, что согласен продолжать путь и на пустой желудок. Каландрилл переполошился не на шутку, опасаясь, что от колдовства на его друга нашло затмение: лишь только боль отступила, Брахт снова как-то по-волчьи осклабился, словно в страдании находил удовольствие.
Повернув, всадники вдруг обнаружили, что стоят на выступе, нависающем над Шемме. Меж высоких черных скалистых берегов река серебрилась под лучами солнца. Отрог, по которому они не так давно проехали, поворачивал на северо-восток навстречу Кхарм-Рханне, где на скалах раскинулся Нхур-Джабаль. Тропинка змеилась вниз к небольшому скоплению домов. Склоны, смотревшие на север, были голы.
Аномиус усмехнулся и пришпорил мерина. Брахт же придержал свою лошадь и крикнул:
— Будь осторожен, колдун.
Аномиус снова напустил на него колдовство, и опять керниец заулыбался ужасной улыбкой.
Когда путники достигли берега реки, солнце уже садилось за вершины гор; долина потемнела, но еще не настолько, чтобы нельзя было ехать; на берегу виднелись лодки. Аномиус направился к причалу, и его мерин гулко стучал копытами по камням дороги, огибавшей селение.
И тут прямо перед ним, как из-под земли, выросло три всадника. Колдун резко натянул поводья. Сивый мерин отпрянул, Аномиус с трудом удержался в седле, но, остановив его, вдруг с неожиданной ловкостью соскочил на землю.
Брахт рассмеялся, и Каландрилл вытаращил глаза: на лице кернийца читалась тайная радость, губы его были сложены в волчью ухмылку. Каландрилл перевел взгляд на тех троих всадников, что стояли перед Аномиусом, — двое высоких, а третий маленький. На всех — черно-серебристые халаты с каббалистическими знаками; на головах — тюрбаны, заколотые серебряной звездой. Оружия у них не видно, да в нем, видимо, и не было необходимости. Они подняли руки, вспыхнул свет, и камень на шее у Каландрилла яростно засветился, а воздух стал тяжелым от запаха миндаля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78