Уж в чем, в чем, а в танцах он брату не уступает.
Но слова, которые он должен был произнести, застряли у него в горле. Может, он неправильно ее понял? Он сглотнул, пытаясь взять себя в руки.
— Поздравляю, — заговорила первой Надама, пока он приводил в порядок свои взбаламученные мысли. — Ты что, не рад?
— Да, не рад, — ответил он неожиданно резко. — У меня нет желания становиться священником.
Он замолчал — нет, не так надо.
— Прости. Я надеялся… — Он замолчал. — Я даже не знаю, на что я надеялся.
— Так обычно бывает, — сказала она, улыбнувшись настолько очаровательно, что он едва не задохнулся.
— Священник живет в безбрачии, — пробормотал он, ругая себя за смущение. — Священник не должен жениться. И не должен заниматься наукой, разве что Священным писанием.
Надама кивнула, все еще улыбаясь, и юбки ее шуршали в танце. От запаха ее духов у него кружилась голова.
— Да, ты не очень-то подходишь для роли священника.
— Я не смогу жениться! — воскликнул он.
— А почему тебя это так волнует? — Она все еще улыбалась, но это была не та улыбка, с которой она смотрела на Тобиаса. — Разве нет других путей, которыми священники удовлетворяют… свои желания?
Под ложечкой у него засосало. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
— Я хочу жениться.
— Ты? И на ком же? Неужели ты пойдешь против воли домма?
Она что, притворяется? Или играет в какую-то игру? Неужели она не понимает? Он похолодел от страшного предчувствия. Ему даже показалось, что он слышит, как в груди у него бьется сердце; она не может не слышать этого стука; она не может не понимать, чего он просит.
— На тебе, — сказал он. — Я хочу жениться на тебе. Твой отец не разговаривал с моим о том, чтобы он не делал из меня священника?..
— Каландрилл…
В ее голосе прозвучало предостережение; он не обратил на это внимания — говорил торопливо, словно опасаясь, что язык его вот-вот отсохнет.
— Я люблю тебя. Я хочу на тебе жениться. Пожалуйста.
— Каландрилл! — Она отодвинулась от него, и между ними образовалась пропасть. — Я тебе нравлюсь, я это знаю… Но то, что ты говоришь, — это сумасшествие. Я уже обещана другому.
— Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?
Музыка смолкла. Подле них с протянутой вперед рукой стоял Тобиас. Надама взяла ее, бросив на Каландрилла полный сожаления взгляд, но стоило ей посмотреть на Тобиаса, и она вся засветилась, как солнце.
Они пошли к Высокому столу. Тобиас что-то сказал Билафу. Домм встал.
Вновь воцарилась тишина.
Билаф произнес:
— У меня есть еще одна хорошая весть: сегодня вечером мой сын выбрал себе невесту. Я благословляю их союз. Надама, дочь Тираса и Рошанне ден Эквин, выходит замуж за Тобиаса.
Каландрилл стоял как громом пораженный. Сердце его билось в похоронном марше, он почувствовал приступ тошноты. Тобиас подносит руку Надамы к губам; Билаф улыбается и обнимает ее. Варент приносит им свои поздравления; Тирас и Рошанне, улыбаясь, поднимаются на подиум. Толпа тоже направляется к ним, увлекая за собой и Каландрилла. Он долго и молча смотрел на них и наконец не своим голосом произнес:
— Да благословит вас Дера.
Голос его был лишен всякого чувства, он произнес это механически. Больше он не выдержит. Улыбка Надамы жжет его. Она — как нож, поворачивающийся у него в животе; Тобиас что-то сказал, широко улыбаясь, но он не расслышал из-за шума в ушах. Он повернулся и, не обращая внимания на сердитый окрик отца и на любопытные взгляды присутствующих, направился вон из зала, ощущая привкус золы во рту.
Он и сам не знал, как оказался у Ворот провидцев. Он не помнил, как вышел из дворца, как шел по улицам. Луна, словно вздернутая на дыбу, горбилась у него над головой; холодный ветер собирал тучи и обдувал его потный лоб, к которому прилипли недавно подстриженные волосы; рубашка на спине была мокрой. Белый знак игуаны скрипел на мачте, словно злобно посмеиваясь над ним. Дом Ребы был темен и неприступен. Он сообразил, что стучит в дверь, только когда из дома раздался резкий голос; тяжело дыша, он опустил стиснутые в кулаки руки, в отчаянии глядя на гадалку, открывшую ему дверь, — ее темная фигура едва выделялась на столь же темном фоне коридора.
— Кто там? Кто беспокоит меня в этот час? Да еще с таким остервенением?
В отчаянии он совсем забыл, что она слепа. Он горько сказал:
— А разве ты не знаешь?
— Каландрилл? — Она сделала шаг навстречу, ступив в лунный свет, и в ее белесых глазах отразилась столь же белесая луна. — Что привело тебя ко мне в столь поздний час?
Он почти вплотную подошел к ней, подняв кулаки, словно собираясь ударить ее, но вместо этого с силой ударил себя по бедрам. Реба не двинулась с места, высоко держа голову.
— Ты, кто зовет себя провидицей, не знаешь, зачем я пришел?
— Да, я провидица, и да, я не знаю.
Она говорила спокойно. Ее слепота была ее броней; злость потихоньку начала отступать, оставляя после себя лишь отчаяние. Он застонал, едва сдерживая слезы. Реба отступила в сторону.
— Проходи.
Он прошел мимо нее в темноту и остановился, дожидаясь, когда она закроет дверь и запрет ее на задвижку. Затем Реба проскользнула мимо него в комнату, где они сидели утром, вытащила трутницу и зажгла лампу, подтолкнув ее к нему.
— Зажги лампы, если хочешь.
Он взял чашу и поднес фитиль к лампам, висевшим по стенам комнаты. В их мягком свете он увидел обезображенное лицо ясновидящей, одетой в ночную рубашку, поверх которой был накинут зеленый халат. Длинные прямые волосы были распущены, лицо спокойное, как и голос.
— На кухне есть вино, если хочешь.
Он взял лампу и отправился на кухню, откуда вернулся с тем же кувшином и с теми же двумя чашками, что и днем. Но на сей раз пил в основном он. Он сообразил, что если еще чуть выпьет, то опьянеет, и эта мысль понравилась ему, но для начала он хотел кое-что ей сообщить.
— Она отвергла меня. Она собирается замуж за брата.
Реба медленно склонила голову.
— Я видела потерю.
— Но ты не сказала мне, что я потеряю Надаму.
Он задохнулся, произнося ее имя, и, проведя рукой по глазам, быстро наполнил свою чашку.
— Я сказала тебе все, что видела, — ровным голосом произнесла гадалка. — Я сказала тебе, что будущее твое в тумане, что перед тобой — несколько путей.
— Их становится все меньше, — хрипло возразил он. — Надама выходит замуж за Тобиаса, а мне приказано стать священником.
— Ты сам видел этот вариант, — пробормотала Реба.
— Но я не верил в него!
Реба вздохнула.
— Каландрилл, ты молод и еще не знаешь, что такое разочарование. Я видела потерю и сказала тебе об этом! Неужели ты не был к этому готов?
— Нет, не был. — Он медленно покачивал головой, не сводя с нее глаз. — Нет, я не был к этому готов. Я думал…
Он замолчал, чуть не всхлипнув. Реба сказала:
— Ты думал, что получишь то, что больше всего желаешь. Ты смотрел на мое пророчество только под этим углом зрения.
Он неохотно согласился.
— Теперь у меня ничего не осталось.
— Теперь тебе предстоит сделать выбор. — Голос ее пока еще был мелодичен, но в нем уже начинали звучать стальные нотки. — То, что я тебе сказала о будущем, остается в силе; ты сам должен решить, пойдешь ты по этому пути или нет. Надама выбрала свой путь. Разве в некотором роде это не освобождает тебя?
— Я хотел ее, — пробормотал он. — Я люблю ее.
— Ты всегда получал то, что хочешь. — Голос ее зазвучал насмешливо и резко. — Ты живешь за дворцовыми стенами, среди слуг и роскоши. Что бы ты ни пожелал — все у тебя под рукой. Ты и Надаму хотел получить так же просто?
Слезы, готовые вот-вот брызнуть у него из глаз, вдруг высохли, от удивления он даже открыл рот — в том, что она говорила, была истина.
— Я думал… — Он замолчал, беспомощно качая головой.
— Ты думал, что уже потому, что ты ее любишь, она должна ответить тебе взаимностью. Что ж, такое случается довольно часто, как и потери. Но Надама предпочла Тобиаса. От этого тебе теперь никуда не деться.
— Ты не говорила мне об этом, — негодуя, сказал он.
— Я видела и потерю, и приобретение. Ты сам решил, как это истолковать.
— Верно, — неохотно согласился он. — Верно.
— И вот сейчас тебе самому предстоит выбрать свой дальнейший путь. Я видела, что ты вовсе не обязан принимать то, что тебе противно.
Он грустно рассмеялся.
— Слишком уж расплывчаты твои предсказания, Реба.
— Я уже говорила тебе, что линия очень запутанна.
— Это выше моего понимания, — вздохнул он, а затем спросил: — А тот товарищ, которого мне предстоит встретить и с кем, возможно, я буду путешествовать… Сегодня вечером я встретил посла Альдарина, и он пообещал показать мне карты… Может, это он?
— Возможно. — Реба пожала плечами. — А может, и нет. Альдарин вроде не так уж и далеко.
Каландрилл выпил еще, успокаиваясь. В ее спокойствии было что-то стальное, что-то неподвижное, что успокаивало и его.
— Если бы это был он, я бы это понял, — пробормотал он. — Так ведь?
Реба опять пожала плечами.
— Возможно. Мне кажется, что сегодня твои суждения затуманены.
Он вспомнил, что говорил ему Варент.
— Он сказал: «На лозе много гроздьев».
— И это так, — ответила она. — А на берегу много гальки. Я старше тебя и потому говорю тебе: ты забудешь о Надаме. Сейчас я говорю не как провидица, а как женщина. Тебе трудно в это поверить, но это так.
Она была права: он ей не верил. И сказал:
— Боюсь, что мне это не удастся. И тогда мне придется уйти. Мне будет тяжело видеть ее рядом с Тобиасом.
Реба улыбнулась и сказала:
— Вот ты уже и начал выбирать.
Каландрилл пробормотал:
— Ты имеешь в виду путешествие, которое мне предсказала? В дальние страны?..
— Возможно. Возможно, твои ноги уже ступают по той тропе. Возможно, ты просто этого еще не понимаешь.
— Возможно, — согласился он.
— Ну, и что ты думаешь делать дальше? — спросила она.
Он немного подумал, прежде чем ответить.
— Думаю, я сейчас напьюсь.
— Это не ответ. По крайней мере не для меня и не для тебя.
— Но это привлекает.
Он немного успокоился, но боль еще не стихла, в сердце его все еще поворачивался нож, горячий, как раскаленное железо, и холодный, как могила. Реба вздохнула:
— На какое-то время, может быть. Но, рано или поздно, ты протрезвеешь.
— Может, предскажешь мне еще раз будущее?
Она покачала головой.
— Нет, Каландрилл, я этого делать не буду. Одного предсказания в день достаточно. Ничего нового я тебе не скажу, а что тебе делать, ты уже знаешь.
— Тогда можно я допью вино?
— Нет. — Голос у нее слегка дрожал. — Мне бы не хотелось, чтобы сын домма напивался у меня. Я не могу позволить себе роскошь злить твоего отца.
Обида вновь захлестнула его, и он вскочил на ноги.
— Тогда я ухожу, провидица, и поищу себе более гостеприимное место.
Реба слегка приподняла голову, словно следила за ним невидящими глазами. Ее глубокий голос зазвенел, как труба:
— Каландрилл! Отправляйся назад во дворец и напивайся там, если тебе это так необходимо. Улицы Секки не настолько безопасны, чтобы бродить по ним в таком виде. Поищи караул, и пусть он доставит тебя домой.
— Назад во дворец, где я оторван от вашего мира? — переспросил он. — От настоящего мира?
— На какое-то время, — согласилась она.
— Ты же сама говоришь, что у меня есть выбор. Что же, вот я и сделаю его прямо сейчас.
Он повернулся, пропуская мимо ушей ее возглас, и, спотыкаясь, пошел по коридору. Нащупав дверь, он долго возился с засовом и наконец открыл. Холодный воздух ударил ему в лицо, и он остановился; голова у него шла кругом, дома, казалось, покачивались. Он поморгал.
— Ну что за глупость, — произнесла у него за спиной Реба. Он покачал головой и пошел прочь.
Влажный ветер с соленым привкусом океана приглушил запахи, которые сегодня утром доставили ему столько радости, да и сама улица в лунном свете выглядела иначе. Подъезды и вывески, сверкавшие днем на солнце, сейчас были тусклыми, как подернутые пеленой глаза; переулки, не ведающие о его сердечной боли, темнели, словно разверстая в угрозе пасть. Он избегал их и, спотыкаясь, брел в направлении более широкой улицы, прилегавшей к Воротам провидцев.
Где же таверны? Где найти вино, чтобы притупить боль? Только не во дворце: он всегда был для него тюрьмой, а сейчас тем более. Празднество там в самом разгаре. Надама танцует в объятьях Тобиаса, глядя в лицо его брату с той самой улыбкой, которая, как ему казалось, была предназначена только ему. Тирас и его отец, видимо, пьют за заключенный союз, и Билаф, видимо, вне себя от того, что Каландрилл покинул дворец. Тобиас хорохорится, как петух, и от этой мысли Каландриллу стало невыносимо. Нет, он поищет другое место, чтобы залить горе; и до завтра он забудет о домме и о своей боли. Он приободрился и даже горько рассмеялся. Там, за Воротами провидцев и за Купеческим кварталом, есть Матросские ворота, а матросы пьют. Там же расквартирован портовый гарнизон, а солдаты, когда не на службе, тоже пьют. Да-да, гавань — это как раз то, что ему нужно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78