— Я буду настоящим королем!
— Нет! — закричали Валдемар и прочие претенденты.
— Тогда выходите на поединок! — обратился к ним Ролоф.
— Незачем рисковать, выбирая короля из клана Гри! — пренебрежительно заявил Астаракс.
— Значит, будем опять выбирать годовых королей? — спросил Валдемар.
— Это безумие! — воскликнул Ульрих. — Почему кланы и дома, семьи и роды должны воевать друг с другом? Разве мы все не отунги?
— Я никому не уступлю! — взревел Гелерих.
— Я тоже! — поддержал его Астаракс.
— Я не стал бы всю жизнь прятаться в лесах, — произнес Ульрих. — Однажды я бы смело вышел из них вместе с повозками и войском, с пением боевых гимнов. Мы прятались уже довольно долго, нас держали в плену не герулы, а наше собственное соперничество и тщеславие.
— Мы еще недостаточно сильны, — заметил Урта.
— Так давайте сделаем первый шаг, первый шаг нашего похода, — сказал Ульрих. — Если нам не суждено иметь настоящего короля, выберем годового — но такого, у которого нет вассалов, нет своего дома, который не получал колец ни от одного отунга, который стал бы загадкой и страхом для герулов.
— Таким может быть только чужак, — заметил кто-то.
— Да, — кивнул Ульрих.
Все взгляды обратились на великана.
— Нет! — взревел Ролоф.
— Он принес в зал шкуру белого викота, — снова сказал Ульрих.
— Такую, как мантия Гензерикса!
— Но нужны еще медальон и цепь, — добавил кто-то.
— Медальон и цепь пропали.
— Они попали к герулам, — возразил другой отунг.
— Настоящего короля не может быть без цепи и медальона, — сказал воин.
— Преданность ему была завещана нам отцами кланов, — произнес кто-то.
— Да!
— Так что теперь у нас не может быть настоящего короля.
— Я пришел к вам не для того, чтобы стать королем, — заявил великан. — Я пришел, чтобы набрать воинов — моих товарищей, настоящих бойцов.
— Это телнарианский разведчик! — выкрикнул один из воинов.
— Нет, разведчик герулов! Смотрите, у него нож такой, как у герулов! — добавил другой.
Великан отрезал ножом герулов еще кусок мяса и передал его Яте, одаряя своих вероятных союзников.
Затем он поднялся над тушей, над которой склонился, отрезая мясо, и выпрямился на столе.
— Убирайся отсюда, чужак! — прикрикнул на него Ролоф.
Великан вытащил меч из туши, куда перед тем вонзил его.
— Пусть чужак станет годовым королем, — предложил Ульрих. — В этом случае ни один дом, ни один клан не будет иметь преимуществ перед другими. К чему тебе, Ролоф, или тебе, Валдемар, или Гундару, Гартнару, Гелериху или Астараксу и всем другим знатным отунгам пятнать свою честь, становясь годовым королем? Принять этот трон — бесчестье, а не честь. Быть таким королем — не слава, а позор. Это трон не отунгов, а герулов.
— Уступая чужаку, — добавил его сосед, — вы не посрамите свою честь, ибо никто из ваших соперников не одержит над вами верх.
— И этим вы выразите презрение герулам, — поддержал третий отунг.
— Нет! — крикнул Ролоф. — Я стану королем, хотя бы на год!
— Нет, я! — перебил Валдемар.
— Нет! — вступили в спор все остальные. — Я! Я!
— Увы, все пропало, — произнес Ульрих.
— Нет, — покачал головой великан.
— Почему? — удивился Ульрих.
— Потому что доля героя уже захвачена, — объяснил великан.
— Верно, господа, — откликнулся Урта. — Между вами и королевским троном уже стоит чужак.
Претенденты и их вассалы вскочили. Но более дюжины молодых воинов, перед которыми было положено мясо, тоже поднялись.
— Стойте! — крикнул Урта.
— Мой отряд, — сказал великан, — открыт для всех кланов, всех отунгов и других вандалов.
— Кому же будет предан этот отряд, — спросил один из его противников, — Телнарии, нашим заклятым врагам, из-за которых мы терпим изгнание на Тангаре?
— Нет, — не согласился великан, — не Телнарии.
— Тогда кому же? — спрашивал воин.
— Мне, — коротко ответил великан. В зале наступило молчание.
— Убейте его, — приказал Ролоф, указав на великана. Шестеро воинов бросились к его столу.
— Нет! — послышались голоса в зале. Конечно, благородный Ролоф сделал ошибку, отдав такой приказ.
Он не соответствовал обычаям отунгов. Кроме того, Ролоф не знал, каким человеком был великан-чужак. В то время никто из сидящих в зале не подозревал об этом. Его ошибка была двоякой — с одной стороны, он нарушил гражданские законы, и с другой, совершил неправедный суд.
Мнения присутствующих в зале разделились, однако и то, и другое было выражено бурными криками.
С внезапным диким криком, поразившим всех, кто был в зале, одновременно радостным и возбужденным криком освобождения от долго сдерживаемого раздражения, слишком долго испытываемого терпения, с пронзительным криком ярости, восторженного бешенства, с облегченным, насмешливым, освобожденным криком, подобным вспышке огня, внезапному, неожиданному оглушающему звуку грома из низко нависших, набухших дождем туч, животным и благодарным криком, который мог бы испустить изголодавшийся человек при виде пищи, утомленный жаждой при виде воды, великан спрыгнул со стола. Огромный меч взметнулся в воздух, без труда поднятый, несмотря на свой чудовищный вес. Великан вертел его в руках так же легко, как соломинку, нанося мгновенные удары, и меч в его руках превратился в размытую, почти неразличимую, но смертоносную стальную дугу.
Мнения о том, что случилось дальше, и порядок, в котором были изложены эти события, различаются у разных летописцев. Несмотря на прискорбность подобных расхождений, они вполне понятный бывают распространены при описании сложных событий, внезапно произошедших на глазах у толпы с такой быстротой, что даже очевидцы иногда сообщают о них противоречивые сведения. Несомненно, все они были поражены и смущены, все произошло стремительно и закончилось мгновенно, дальнейшее казалось туманным, некоторые преимущества были яснее прочих, — то, что заметили очевидцы, могло зависеть от того, что они ожидали заметить, кроме того, память иногда склонна подводить, особенно в таких случаях, когда события мелькают одно за другим. Не лишне также вспомнить, что зал был плохо освещен.
Далее я последую в основном рассказу Орбана из дома Орикса, как указано у второго летописца Армениона, чьи манускрипты были переработаны Теминием. Я выбрал их не потому, что считал самыми точными, ибо я не знал, как могу судить о точности, — нет, я полагался на импонирующую мне сдержанность в манере изложения.
Приношу свои извинения на этот счет, но напоминаю еще раз, что времена тогда были совсем иными, не похожими на наши.
Итак, шестеро мужчин поспешили к столу. Это были вассалы Ролофа, его боец и пятеро других, они оказались справа от великана.
Мощный меч, который мог бы повалить небольшое дерево, снести голову коню одним ударом, возвышался над ними, как нечто живое и мечущееся, подобный острому живому ветру, вспыхивающему в свете факелов; он заставлял людей натыкаться друг на друга, но они не прекращали атаку, одержимые мыслью, что именно они нападают. Внезапно все они остановились, столпившись возле стола, забыв обо всем, не приняв оборонительной позы, изумленно глядя на своих товарищей — туловище одного было перерублено чуть ниже плеч так, что отсеченными оказались голова с шеей, и тем же самым ударом великан снес верхнюю половину черепа второго мужчины, а обратный взмах меча отрубил руку и сокрушил грудь третьего. Из оставшихся троих воинов один упал с диким воплем — удар пришелся ему в правый глаз и снес половину головы. Двое других повернулись, чтобы пуститься в бегство, но очередной взмах меча лишил обеих ног одного из них, и несчастный покатился, хватаясь за обрубки, к столу Ролофа, под которым замер. Последний из воинов был настигнут возле самого стола Ролофа и упал перед своим повелителем, — от удара, рассекшего тело надвое, расщепились толстые доски стола и несколько из них свесились к полу, подрагивая и цепляясь друг о друга. Великан едва ли заметил ужас в глазах Ролофа, стоящего за столом, ибо его чутье циркового бойца, внимательного к малейшим звукам, заставило его повернуться на еле слышный топот ног по грязному полу. Позади него к бою готовились вассалы Валдемара.
— Остановитесь! — крикнул Урта.
Великан рассмеялся, видя, что для его меча есть еще работа, и мужчины смутились.
— Остановитесь! — повторил Урта, Создатель Королей.
— Убейте его! — коротко вскрикнул Валдемар, и его боец кинулся вперед, но один-единственный удар длинного меча рассек его щит вместе с рукой, и тот полетел через весь зал.
Мужчина справа от него был ослеплен кровью, и в этот момент, ничего не видя и вопя от боли, он сцепился с соседом, но тут же, к своему ужасу, обнаружил, что в припадке безумия вспарывает себе живот.
Остальные люди Валдемара отшатнулись, все четверо.
Великан пригнулся, как зверь, поворачиваясь со свирепым, почти нечеловеческим проворством.
— Убейте его! — крикнул Ролоф, на этот раз обращаясь ко всему залу.
— Это Гензерикс! — вскрикнул кто-то.
— Нет, он ужаснее Гензерикса! — добавил другой вон.
— Убейте его! — приказал Валдемар своим робко сбившимся в кучу вассалам.
Глаза великана ярко вспыхнули.
На его руках и шкурах, в которые он был одет, виднелась кровь.
Она стекала по узким канавкам вдоль меча, эти потоки нарастали и иссякали согласно движениям руки.
По-видимому, это проворство, способность двигаться с неестественной быстротой, были одним из первых качеств, которые поражали, захватывали и даже воспламеняли воображение многих людей, несомненно, грубых и простых — мечников, копейщиков и всех прочих. Все соглашались, что проворство было главным достоинством великана. Кроме того, по свидетельству различных источников, например, полевых дневников Лукиана, оно совершенно ошеломляло и поражало врагов, нарушая их боевой порядок, заставляя сбиваться с темпа, причем тысячной доли секунды иногда было достаточно, чтобы изменившееся на дюйм расстояние позволяло нанести удар. Такому было невозможно научиться — ни остроте и тонкости чутья, ни смене шагов и темпа, ни резкости движений, ни одновременной работе всех органов чувств, ни даже странной смеси насильственного и чувственного, грубого и утонченного. Все эти качества передавались воинам из поколения в поколение, свыше тысячи лет, точно так же, как способность охотиться и убивать из поколения в поколение передавалась львам, викотам, волкам. Иногда казалось, что он движется медленно, будто в полусне, молчаливый, как камень, и массивный, как скала, потом опять без предупреждения его тело становилось сплошным взрывом, уничтожающем все на своем пути. Иногда он замедлял движение, оставаясь настороженным. Разумеется, он был неграмотным, как и многие его современники, но тем не менее он не был несообразительным. Совершенно очевидно, что он мог быть терпеливым, думающим, рассуждающим. Мы мало знаем о подробностях его планов и мыслей, поскольку он обычно хранил их при себе. Только несколько человек могли похвастаться, что хорошо знают его. Однако все они признавались, что его гнев был страшен. Он возникал внезапно и непредсказуемо, подобно буре. Редко какой припадок его гнева обходился без кровопролития. Несомненно, это была величайшая из его слабостей, а в политическом отношении — один из его наиболее удручающих пороков. Разумеется, в любом случае его представления об управлении государством были рудиментарными, основывались, как и было распространено среди разных народов в то время, на вере в данное слово. Он не был равным образом спокоен, находясь в седле или на троне. И в этом также не было ничего странного для многих вождей того времени. Мы мало знаем о его глубинных мыслях и о том, были ли таковые вообще. Однажды в темном лесу его застали рычащим, как от страшной боли. Люди никогда не видели, как он плачет. Мало что они знали о его внутренней жизни, как не знали и того, была ли у него эта жизнь. Считается, что в то время люди обладали менее развитым самосознанием, чем наши современники, что они были более простыми по натуре, более похожими на животных, чем мы. Разумеется, точно об этом никому неизвестно, о таких вопросах трудно даже строить догадки.
Великан огляделся.
Воины Валдемара попятились.
Великан вернулся к столу и огромным мечом отрезал еще один кусок мяса.
Ята подбежала к нему и опустилась на колени, склонив голову и протягивая руки. Великан положил мясо в маленькие ладони, ее тонкие пальцы обхватили кусок, теплый жир стекал между них.
Она взглянула на своего господина. Тот огляделся.
За столами стояли молодые воины.
Великан указал на одного из них, и Ята поспешила к нему, чтобы положить мясо на стол. Глаза воина блеснули. Ята вернулась к своему господину, встала на колени и выжидательно взглянула на великана.
Что еще он собирался приказать ей?
Молодой воин едва бросил взгляд на прелестную девушку, которая подбегала к нему, хотя, несомненно, за нее бы назначили высокую цену на торгах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Нет! — закричали Валдемар и прочие претенденты.
— Тогда выходите на поединок! — обратился к ним Ролоф.
— Незачем рисковать, выбирая короля из клана Гри! — пренебрежительно заявил Астаракс.
— Значит, будем опять выбирать годовых королей? — спросил Валдемар.
— Это безумие! — воскликнул Ульрих. — Почему кланы и дома, семьи и роды должны воевать друг с другом? Разве мы все не отунги?
— Я никому не уступлю! — взревел Гелерих.
— Я тоже! — поддержал его Астаракс.
— Я не стал бы всю жизнь прятаться в лесах, — произнес Ульрих. — Однажды я бы смело вышел из них вместе с повозками и войском, с пением боевых гимнов. Мы прятались уже довольно долго, нас держали в плену не герулы, а наше собственное соперничество и тщеславие.
— Мы еще недостаточно сильны, — заметил Урта.
— Так давайте сделаем первый шаг, первый шаг нашего похода, — сказал Ульрих. — Если нам не суждено иметь настоящего короля, выберем годового — но такого, у которого нет вассалов, нет своего дома, который не получал колец ни от одного отунга, который стал бы загадкой и страхом для герулов.
— Таким может быть только чужак, — заметил кто-то.
— Да, — кивнул Ульрих.
Все взгляды обратились на великана.
— Нет! — взревел Ролоф.
— Он принес в зал шкуру белого викота, — снова сказал Ульрих.
— Такую, как мантия Гензерикса!
— Но нужны еще медальон и цепь, — добавил кто-то.
— Медальон и цепь пропали.
— Они попали к герулам, — возразил другой отунг.
— Настоящего короля не может быть без цепи и медальона, — сказал воин.
— Преданность ему была завещана нам отцами кланов, — произнес кто-то.
— Да!
— Так что теперь у нас не может быть настоящего короля.
— Я пришел к вам не для того, чтобы стать королем, — заявил великан. — Я пришел, чтобы набрать воинов — моих товарищей, настоящих бойцов.
— Это телнарианский разведчик! — выкрикнул один из воинов.
— Нет, разведчик герулов! Смотрите, у него нож такой, как у герулов! — добавил другой.
Великан отрезал ножом герулов еще кусок мяса и передал его Яте, одаряя своих вероятных союзников.
Затем он поднялся над тушей, над которой склонился, отрезая мясо, и выпрямился на столе.
— Убирайся отсюда, чужак! — прикрикнул на него Ролоф.
Великан вытащил меч из туши, куда перед тем вонзил его.
— Пусть чужак станет годовым королем, — предложил Ульрих. — В этом случае ни один дом, ни один клан не будет иметь преимуществ перед другими. К чему тебе, Ролоф, или тебе, Валдемар, или Гундару, Гартнару, Гелериху или Астараксу и всем другим знатным отунгам пятнать свою честь, становясь годовым королем? Принять этот трон — бесчестье, а не честь. Быть таким королем — не слава, а позор. Это трон не отунгов, а герулов.
— Уступая чужаку, — добавил его сосед, — вы не посрамите свою честь, ибо никто из ваших соперников не одержит над вами верх.
— И этим вы выразите презрение герулам, — поддержал третий отунг.
— Нет! — крикнул Ролоф. — Я стану королем, хотя бы на год!
— Нет, я! — перебил Валдемар.
— Нет! — вступили в спор все остальные. — Я! Я!
— Увы, все пропало, — произнес Ульрих.
— Нет, — покачал головой великан.
— Почему? — удивился Ульрих.
— Потому что доля героя уже захвачена, — объяснил великан.
— Верно, господа, — откликнулся Урта. — Между вами и королевским троном уже стоит чужак.
Претенденты и их вассалы вскочили. Но более дюжины молодых воинов, перед которыми было положено мясо, тоже поднялись.
— Стойте! — крикнул Урта.
— Мой отряд, — сказал великан, — открыт для всех кланов, всех отунгов и других вандалов.
— Кому же будет предан этот отряд, — спросил один из его противников, — Телнарии, нашим заклятым врагам, из-за которых мы терпим изгнание на Тангаре?
— Нет, — не согласился великан, — не Телнарии.
— Тогда кому же? — спрашивал воин.
— Мне, — коротко ответил великан. В зале наступило молчание.
— Убейте его, — приказал Ролоф, указав на великана. Шестеро воинов бросились к его столу.
— Нет! — послышались голоса в зале. Конечно, благородный Ролоф сделал ошибку, отдав такой приказ.
Он не соответствовал обычаям отунгов. Кроме того, Ролоф не знал, каким человеком был великан-чужак. В то время никто из сидящих в зале не подозревал об этом. Его ошибка была двоякой — с одной стороны, он нарушил гражданские законы, и с другой, совершил неправедный суд.
Мнения присутствующих в зале разделились, однако и то, и другое было выражено бурными криками.
С внезапным диким криком, поразившим всех, кто был в зале, одновременно радостным и возбужденным криком освобождения от долго сдерживаемого раздражения, слишком долго испытываемого терпения, с пронзительным криком ярости, восторженного бешенства, с облегченным, насмешливым, освобожденным криком, подобным вспышке огня, внезапному, неожиданному оглушающему звуку грома из низко нависших, набухших дождем туч, животным и благодарным криком, который мог бы испустить изголодавшийся человек при виде пищи, утомленный жаждой при виде воды, великан спрыгнул со стола. Огромный меч взметнулся в воздух, без труда поднятый, несмотря на свой чудовищный вес. Великан вертел его в руках так же легко, как соломинку, нанося мгновенные удары, и меч в его руках превратился в размытую, почти неразличимую, но смертоносную стальную дугу.
Мнения о том, что случилось дальше, и порядок, в котором были изложены эти события, различаются у разных летописцев. Несмотря на прискорбность подобных расхождений, они вполне понятный бывают распространены при описании сложных событий, внезапно произошедших на глазах у толпы с такой быстротой, что даже очевидцы иногда сообщают о них противоречивые сведения. Несомненно, все они были поражены и смущены, все произошло стремительно и закончилось мгновенно, дальнейшее казалось туманным, некоторые преимущества были яснее прочих, — то, что заметили очевидцы, могло зависеть от того, что они ожидали заметить, кроме того, память иногда склонна подводить, особенно в таких случаях, когда события мелькают одно за другим. Не лишне также вспомнить, что зал был плохо освещен.
Далее я последую в основном рассказу Орбана из дома Орикса, как указано у второго летописца Армениона, чьи манускрипты были переработаны Теминием. Я выбрал их не потому, что считал самыми точными, ибо я не знал, как могу судить о точности, — нет, я полагался на импонирующую мне сдержанность в манере изложения.
Приношу свои извинения на этот счет, но напоминаю еще раз, что времена тогда были совсем иными, не похожими на наши.
Итак, шестеро мужчин поспешили к столу. Это были вассалы Ролофа, его боец и пятеро других, они оказались справа от великана.
Мощный меч, который мог бы повалить небольшое дерево, снести голову коню одним ударом, возвышался над ними, как нечто живое и мечущееся, подобный острому живому ветру, вспыхивающему в свете факелов; он заставлял людей натыкаться друг на друга, но они не прекращали атаку, одержимые мыслью, что именно они нападают. Внезапно все они остановились, столпившись возле стола, забыв обо всем, не приняв оборонительной позы, изумленно глядя на своих товарищей — туловище одного было перерублено чуть ниже плеч так, что отсеченными оказались голова с шеей, и тем же самым ударом великан снес верхнюю половину черепа второго мужчины, а обратный взмах меча отрубил руку и сокрушил грудь третьего. Из оставшихся троих воинов один упал с диким воплем — удар пришелся ему в правый глаз и снес половину головы. Двое других повернулись, чтобы пуститься в бегство, но очередной взмах меча лишил обеих ног одного из них, и несчастный покатился, хватаясь за обрубки, к столу Ролофа, под которым замер. Последний из воинов был настигнут возле самого стола Ролофа и упал перед своим повелителем, — от удара, рассекшего тело надвое, расщепились толстые доски стола и несколько из них свесились к полу, подрагивая и цепляясь друг о друга. Великан едва ли заметил ужас в глазах Ролофа, стоящего за столом, ибо его чутье циркового бойца, внимательного к малейшим звукам, заставило его повернуться на еле слышный топот ног по грязному полу. Позади него к бою готовились вассалы Валдемара.
— Остановитесь! — крикнул Урта.
Великан рассмеялся, видя, что для его меча есть еще работа, и мужчины смутились.
— Остановитесь! — повторил Урта, Создатель Королей.
— Убейте его! — коротко вскрикнул Валдемар, и его боец кинулся вперед, но один-единственный удар длинного меча рассек его щит вместе с рукой, и тот полетел через весь зал.
Мужчина справа от него был ослеплен кровью, и в этот момент, ничего не видя и вопя от боли, он сцепился с соседом, но тут же, к своему ужасу, обнаружил, что в припадке безумия вспарывает себе живот.
Остальные люди Валдемара отшатнулись, все четверо.
Великан пригнулся, как зверь, поворачиваясь со свирепым, почти нечеловеческим проворством.
— Убейте его! — крикнул Ролоф, на этот раз обращаясь ко всему залу.
— Это Гензерикс! — вскрикнул кто-то.
— Нет, он ужаснее Гензерикса! — добавил другой вон.
— Убейте его! — приказал Валдемар своим робко сбившимся в кучу вассалам.
Глаза великана ярко вспыхнули.
На его руках и шкурах, в которые он был одет, виднелась кровь.
Она стекала по узким канавкам вдоль меча, эти потоки нарастали и иссякали согласно движениям руки.
По-видимому, это проворство, способность двигаться с неестественной быстротой, были одним из первых качеств, которые поражали, захватывали и даже воспламеняли воображение многих людей, несомненно, грубых и простых — мечников, копейщиков и всех прочих. Все соглашались, что проворство было главным достоинством великана. Кроме того, по свидетельству различных источников, например, полевых дневников Лукиана, оно совершенно ошеломляло и поражало врагов, нарушая их боевой порядок, заставляя сбиваться с темпа, причем тысячной доли секунды иногда было достаточно, чтобы изменившееся на дюйм расстояние позволяло нанести удар. Такому было невозможно научиться — ни остроте и тонкости чутья, ни смене шагов и темпа, ни резкости движений, ни одновременной работе всех органов чувств, ни даже странной смеси насильственного и чувственного, грубого и утонченного. Все эти качества передавались воинам из поколения в поколение, свыше тысячи лет, точно так же, как способность охотиться и убивать из поколения в поколение передавалась львам, викотам, волкам. Иногда казалось, что он движется медленно, будто в полусне, молчаливый, как камень, и массивный, как скала, потом опять без предупреждения его тело становилось сплошным взрывом, уничтожающем все на своем пути. Иногда он замедлял движение, оставаясь настороженным. Разумеется, он был неграмотным, как и многие его современники, но тем не менее он не был несообразительным. Совершенно очевидно, что он мог быть терпеливым, думающим, рассуждающим. Мы мало знаем о подробностях его планов и мыслей, поскольку он обычно хранил их при себе. Только несколько человек могли похвастаться, что хорошо знают его. Однако все они признавались, что его гнев был страшен. Он возникал внезапно и непредсказуемо, подобно буре. Редко какой припадок его гнева обходился без кровопролития. Несомненно, это была величайшая из его слабостей, а в политическом отношении — один из его наиболее удручающих пороков. Разумеется, в любом случае его представления об управлении государством были рудиментарными, основывались, как и было распространено среди разных народов в то время, на вере в данное слово. Он не был равным образом спокоен, находясь в седле или на троне. И в этом также не было ничего странного для многих вождей того времени. Мы мало знаем о его глубинных мыслях и о том, были ли таковые вообще. Однажды в темном лесу его застали рычащим, как от страшной боли. Люди никогда не видели, как он плачет. Мало что они знали о его внутренней жизни, как не знали и того, была ли у него эта жизнь. Считается, что в то время люди обладали менее развитым самосознанием, чем наши современники, что они были более простыми по натуре, более похожими на животных, чем мы. Разумеется, точно об этом никому неизвестно, о таких вопросах трудно даже строить догадки.
Великан огляделся.
Воины Валдемара попятились.
Великан вернулся к столу и огромным мечом отрезал еще один кусок мяса.
Ята подбежала к нему и опустилась на колени, склонив голову и протягивая руки. Великан положил мясо в маленькие ладони, ее тонкие пальцы обхватили кусок, теплый жир стекал между них.
Она взглянула на своего господина. Тот огляделся.
За столами стояли молодые воины.
Великан указал на одного из них, и Ята поспешила к нему, чтобы положить мясо на стол. Глаза воина блеснули. Ята вернулась к своему господину, встала на колени и выжидательно взглянула на великана.
Что еще он собирался приказать ей?
Молодой воин едва бросил взгляд на прелестную девушку, которая подбегала к нему, хотя, несомненно, за нее бы назначили высокую цену на торгах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43