– Значит, в таком виде? – Пространство дрогнуло, а затем расправилось, словно крыло в полете. Эттрейг склонил голову, и огромный волчий язык бережно, словно кутенка, лизнул его в лоб. Громадный, в ладонь величиной, носище дружески наподдал ему мгновенным холодком в щеку. – Будь по-твоему, малыш – в таком виде и передам.
Белый волк наклонил голову к столу, осторожно взял в пасть пергамент – такой, оказывается, маленький, даже крохотный! – улыбнулся, не разжимая зубов, заговорщически подмигнул Эттрейгу и исчез.
Глава 10.
Новые кочевья.
Пергаментов было много. Очень много. А темных строчек и столбцов, теснящихся на каждом свитке – еще больше. Ну, а знаков, из которых состояли эти строки и столбцы, так и вовсе несчитано. Лерметт ушел в эти знаки с головой, ушел так полно и глубоко, что ничего не слышал и не чувствовал – до той самой минуты, когда неведомая сила вознесла его кверху под немыслимый, душераздирающий визг.
Сила, впрочем, была очень даже ведомой. Во всяком случае, Лерметту казалось, что пределы сил Эннеари ему ведомы вполне – а ведь это именно он, и никто другой, поднял кресло вместе с Лерметтом и унес его в угол кабинета, подальше от стола. Стол, надо сказать, держался крепче, нежели его владелец – но и столу не суждено было устоять: разве устоишь, если за тебя взялся гном! Илмерран волок тяжеленный стол в противоположный угол. Стол угрюмо сопротивлялся, цепляясь за пол всеми четырьмя ногами, да так, что пол визжал мрачно и жалобно. Мучения его продлились недолго: Илмерран, пыхтя и отдуваясь, положил на край стола подбородок, глубоко вздохнул и решительно дернул. Столу оставалось только сдаться на милость победителя.
– Вы что делаете?! – взвыл спертым от изумления голосом Лерметт. – Отчеты казначейства…
– … Обойдутся без тебя! – решительно подхватил Илмерран.
– Но у меня… – начал было Лерметт.
– Свидание, – хладнокровно закончил за него Арьен.
– К… какое свидание? – оторопел Лерметт. – С кем?
– С Илери, конечно, – деловито прищурился гном. – Или ты назначаешь свидания кому-то еще?
– Нет! – возмутился Лерметт. – И… и мы не назначили на сегодня никакого свидания!
– Мы назначили, – повелительно улыбнулся Эннеари.
– Не назначать любимой девушке свиданий своевременно, – свирепо заявил Илмерран, – это безответственность.
– Вопиющая, – радостно кивнул Эннеари. – Может быть, даже разгильдяйство. Так или иначе, но должной методичности…
Гном схватил со стола свиток с казначейскими отчетами и ловко треснул им эльфа по затылку.
– Налаион, – горько заявил он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Эйлан.
Сопляком Илмерран своего короля честил и прежде, чучелом же – никогда. Однако Лерметт ни на мгновение не усомнился, кого из двух своих воспитанников имеет в виду Его Всезнайство.
– Если я не ошибаюсь, – скрипуче произнес гном, являя упомянутую эльфом должную методичность, – твое образование включало в себя сведения о девушках. Ты не должен был допускать столь грубых ошибок… да, вот именно – грубых.
– Но раз уж мы их исправили, – немедленно встрял Эннеари.
У Лерметта голова положительно уже шла кругом.
– Но ведь Илери сегодня занята! – взмолился он.
– Чем это? – подозрительно осведомился гном.
– Найлисскими лекарями, – с гордостью ответил Лерметт. Он и впрямь гордился Илери. Шутка ли сказать – лучшая целительница Долины! Сперва дворцовый лекарь смущенно спросил у нее совета в трудном деле, потом его лучший друг… а там понеслось – не остановишь. Найлисские лекари просто осаждали коллегу из Долины. Илери быстро поняла, что если давать советы каждому из них по отдельности, то времени у нее не останется даже на еду и сон. Даже если учесть, как мало времени эльфы тратят на эти занятия по сравнению с людьми – все равно не останется. А потому она принимала почтенных докторов сразу помногу. Они приходили с громадными свитками пергамента и целыми связками перьев, чтобы как можно полнее запечатлеть эльфийскую врачебную премудрость. Не все из того, что могла делать Илери, было по силам человеку, но многим она могла поделиться – и делилась щедро и не выказывая усталости.
– Вот уж нет, – ухмыльнулся Арьен. – Лекарей сегодня примет Лоайре. Я с ним договорился. Целитель он посредственный – но о целебных свойствах огневушки и он рассказать сумеет. Я же сказал – мы назначили свидание. Если ждать, пока вы его сами себе назначите, впору поседеть со скуки и помереть от старости. Даже эльфу.
– Илери ждет, – сообщил Илмерран.
Лерметт провел рукой по лицу снизу вверх, будто стирая с него усталость и повседневные заботы.
– Спасибо, – дрогнувшим голосом произнес он.
– Иди уж, – махнул рукой Илмерран. – Эйлан. Сам с твоими отчетами разберусь.
Крепкая и длинная ветка, нависшая над тропинкой, будто самой природой протянутая влюбленным для сидения, располагала к серьезному неторопливому разговору. Таким он и был, этот разговор – серьезным и неторопливым. А разве можно как-либо иначе говорить о любви – тем более о любви с первого взгляда?
Для Лерметта разговор был одновременно легким и трудным – легким, как полет, и трудным, как могучее усилие крыла, подымающее тело в полет. Все дело в том, что Лерметт никогда прежде не влюблялся и тем более не любил – не называть же этим словом мимолетную радость юного тела при виде красивой женщины… а на большее у наследного принца, бессменного посла Найлисса в степи, молодого короля и почетного доктора наук просто не хватало времени. Видимо, тем и отличается любовь от всего, что с нею только схоже, что никогда не спрашивает, есть ли у тебя для нее время, а просто приходит, когда ей вздумается. Только одно и можно сказать в ее оправдание – она не обрушилась на Лерметта, словно снег на голову. Нет, это сам он обрушился в нее – словно из седла на полном скаку рухнул в высокие травы, громадные, выше человеческого роста, и бредет теперь очертя голову, бредет, не видя солнца над головой, а только угадывая его, бредет без дороги, раздвигая травы руками и не зная, никогда не зная, которая травинка сломится от его прикосновения, а которая и сама взрежет его ладонь до крови. Искренность любви настолько же превыше обычной, насколько сама эта обычная искренность превыше правды. В ее высоких травах нет и не может быть торной дороги – здесь все и всегда бывает только в первый раз. Даже если со стороны и кажется, что он не первый, а сотый – так и что же? Это самый первый сотый раз, и другого такого не будет – потому что сто первый раз будет совсем иным, ведь он тоже случится впервые.
– Значит, любовь с первого взгляда все-таки бывает? – Илери сидела на ветке легко, словно белка, готовая в любую минуту прянуть вверх по стволу.
– А по-моему, другой и вообще не бывает, – убежденно ответил Лерметт. – Я вот тебя полюбил с первого взгляда.
– Возле Рассветной Башни? – недоверчиво спросила Илери.
Лерметт помотал головой.
– В Мозаичных Покоях, – ответил он.
– А говоришь – с первого, – наморщила нос Илери.
– Конечно, с первого, – очень серьезно ответил Лерметт. – Всех остальных просто не было. Если смотришь и не видишь – разве это взгляд?
В ответ Илери прижалась к нему чуть теснее – но от этого «чуть» на Лерметт накатила неистовая нежность, от которой ему сделалось так больно, словно он рухнул обнаженным сердцем в заросли осоки. Если бы не эта боль, он сумел бы смолчать – но она жаждала переплавиться в слова… какими бы эти слова ни были.
– Понимаешь, – дивясь сам себе (я ли это говорю?! ), произнес он, – раньше я только одно и видел – что ты красивая. Ничего больше. Этого ведь не довольно, правда? А тогда я увидел, что ты… – он примолк на одно мучительное биение сердца и закончил едва ли не с отчаянием, – … смешная.
Две, а то и три жизни прокатились сквозь него за время этого единственного толчка крови – но ни в первой, ни во второй, ни даже в третьей другого слова Лерметт не нашел. Он ждал в ответ обиды – но у любимых и любящих совсем другие поводы для ссор и примирений. Они понимают сказанные вслух слова совсем по-другому. Правильно понимают.
– Конечно, смешная, – подтвердила сияющая Илери и прильнула щекой к его плечу. – А до первого взгляда любовь бывает?
– Это… эльфийская загадка такая? – растерялся Лерметт. Лицо Илери касалось его плеча. Нежность, иная, нежели мгновение тому назад, дунула на него, словно на одуванчик, и он разлетелся от этого дуновения во все стороны, и мысли его разлетелись невесомыми пушинками – где уж тут сосредоточиться и ответить!
– Наверное, – согласилась Илери. – Знаешь… я тебя в первый раз когда увидела – совсем не в Найлиссе… издали… когда ты из Долины уезжал.
Лерметт представил себе, как он выглядел на Мышке верхом – даже если смотреть издали! – и покраснел, как паж, вывернувший на себя от излишнего усердия целый кувшин вина вместо того, чтобы поставить его на стол.
– Я только твою спину и видела, – очень тихо сказала Илери. – Ты не обернулся. Так и уехал. Арьен мне много потом про тебя рассказывал… и не только Арьен… знаешь, когда я увидела тебя под Рассветной Башней… это было – ну вот как если я долгим усилием воли звала тебя обернуться, весь этот год звала… и ты оглянулся.
Лерметт попытался сглотнуть – и не смог.
– Страшно даже и подумать, – внезапно изменившимся голосом добавила, помолчав, Илери, – ведь мы могли так никогда и не встретиться.
– Никогда – замечательное слово, – усмехнулся Лерметт. – Увесистое, как глупость всех дураков этого мира.
Илери коротко засмеялась и подняла лицо к небу. Лерметту показалось, что от этого простого движения полный осенних звезд небосклон колыхнулся, словно склонясь к ней навстречу.
– Ты прав, – с облегчением сказала она. – Мы просто не могли не встретиться.
Лерметту показалось, что его рука, обнимающая Илери за плечи, ровным счетом ничего не весит.
Иногда мир странно застывает, останавливается, прервав неизменное свое движение, словно воздух перед неистовой бурей – а потом, будто желая вознаградить себя за неподвижность, начинает меняться невероятно быстро: ни дать ни взять, молодая распустеха-невестка спешит снять с огня котелок, покуда выкипевшее варево не подгорело окончательно. Не всякому по силам встретить эти быстрые перемены лицом к лицу. По счастью, Аннехара находился в наилучших годах для подобного испытания. Заскорузлые старики испытывают ужас перед любыми переменами, что, как бритва, срезают с души ороговевшие мозоли, обнажая ее беззащитную исковерканную плоть. А люди молодые на словах любым переменам рады – а на деле ни понятия, ни сил не имеют, как распорядиться собой и своей победой в этом новом, изменившемся мире, и постыдно позволяют всяким проходимцам выманить из своих израненных рук то, ради чего сражались. Что поделать – слишком нежные косточки, слишком неокрепшие еще жилы… молодость способна на безумный порыв, но не на стойкое терпение. Ветер жизненных тягот еще не стесал с их тел всю слабую, нестойкую породу, оставляя только безупречный гранит – вроде тех валунов, что лежат посреди степи с незапамятных времен. Впрочем, нет – он несправедлив. Конечно, жеребенок-стригунок взрослого скакуна не обгонит – но все-таки он будущий конь, а не будущий осел. Юнец юнцу рознь… но все же для долгой перекочевки нужен не жеребенок, и не старая кляча, а конь в самой поре.
А переход на новые кочевье на сей раз предстоит долгий – ибо что может быть дальше, чем будущее, которого еще и нет вовсе?
Аннехара был готов к долгому пути, а заодно и к тому, что на пути этом его поджидают неожиданности – но не к тому, какой облик они примут: знай он об этом загодя – и что же в них тогда останется неожиданного? Великий аргин не предполагал, что они примут облик восьми королей Заречья.
Смешно теперь даже и вспомнить, какими одинаковыми с лица ему казались эти люди еще год назад. Все чужаки схожи между собой и разнятся единственно лишь ростом и возрастом – но окажись рядом, например, с Сейгденом его сверстник, подобный ему сложением, и Аннехара год назад не сумел бы различить их без труда. Лерметта это, понятное дело, не касалось – Нерги был свой, хоть и не степью рожденный, и его Аннехара узнал бы в любой толпе издали. Однако все прочие оставались для него чужаками, с которыми он всего-навсего замирился, но и только – река разделяла их по-прежнему. Теперь все сделалось иначе. Теперь воды Линта соединяли их. Левый берег впервые пристально вглядывался в правый – и единый лик Правобережья рассыпался на множество лиц, сердитых и радостных, приветливых и враждебных, смышленых и откровенно глупых, настороженных и незамутненно доброжелательных… и разных, таких разных! При мысли о их явственной несхожести Аннехару посетило еще одно соображение, донельзя забавное – а что, если всем этим столь разным на поверку людям его соплеменники тоже кажутся все на одно лицо?
На самом-то деле люди Правого берега оказались такими ошеломляюще разными, что Аннехаре иной раз мыслилось, будто между ними и вовсе нет ничего общего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63