– Акведуки – это замечательно! – с энтузиазмом заявил Лоайре, тряхнув мокрыми кудрями.
Эннеари ответил ему непонимающим взглядом.
– А ты не думал, откуда это все берется? – Лоайре с наслаждением подставил сложенные горстью ладони под воду. – Ну да, тебе-то все внове, а я же и до отмены запрета вечно удирал. И городов человеческих навидался, уж поверь ты мне. Но ни в одном из них мне не приходилось мыться так изумительно. Найлисс и вообще очень чистый город, ты заметил?
Освежившись так, как им и не мечталось в человеческом жилище, а уж тем более в городе, и наскоро проглотив завтрак, эльфы принялись было маяться ожиданием. Никому не хотелось любоваться гобеленами – уже вдоволь нагляделись вчера, покуда Арьен невесть о чем беседовал с королем. Старые друзья всегда найдут, о чем поболтать, покуда все остальные места себе не находят от нетерпения. Вчера-то заделье нашлось – излазить весь Коридор Ветвей и вдосталь налюбоваться его рельефами – а теперь-то чем себя занять в ожидании королевского приема?
Впрочем, долго ждать не пришлось. Похоже, для человека Лерметт все-таки ранняя пташка. И неудивительно: король все-таки. Недосуг ему дрыхнуть до полудня. Зато придворные то ли не торопились просыпаться, то ли иным из них Его Всемогущество Этикет не дозволял присутствовать при официальном приеме эльфийских послов – а только особого многолюдства Эннеари не приметил. И лица сплошь незнакомые, за исключением разве что Илмеррана – ну, да этот, наверное, и вовсе не спит. Во всяком случае, еще никому из юных эльфов не довелось застигнуть своего наставника за этим недостодолжным занятием.
Вчера король явил себя послам пусть и не в зале для приемов, зато при полном облачении – а значит, сегодня церемониал дозволял ему некоторые послабления. А может, даже предписывал. Людям по нраву такие изысканные сложности. Длинный нарретталь наподобие вчерашнего означал бы, наверное, некоторую холодность и отстраненность – а вот малый наряд подчеркивает сердечное отношение, право посла быть с королем накоротке… или нет? Пожалуй, все-таки да. В любом случае, Лерметту малое облачение удивительно к лицу – парадный майлет прежних золотистых тонов, рубашка цвета слоновой кости с еле заметным золотистым отливом… возможно, потому он и выбрал именно этот наряд – а экивоки и выкрутасы этикета просто-напросто ни при чем?
Лерметт приветствовал послов с сердечностью, просто-таки удивительной в столь ранний час. Даже для привычного рано вставать короля это подвиг. Да, подвиг, и никак не меньше. Хотя Лерметт всегда был горазд на такие вот маленькие подвиги – само собой, как и на все прочие.
Его связать надо, подумал Эннеари, сгибаясь в ответном поклоне. Связать, а еще лучше заковать, напоить сонным зельем и не выпускать из постели пару недель, чтоб отоспался как следует. Что ты с собой творишь, твое неуемное величество?
В голове Эннеари так и плясали ругательства, одно другого цветистее, а губы тем временем сами собой выговаривали многократно продуманное и крепко заученное приветствие.
– … и в завершение прошу принять в дар! – заключил свою речь Эннеари почти без участия рассудка.
Илери уже держала наготове футляр, обернутый зеленым шелком. Арьен откинул край мерцающего свежестью покрова, расстегнул футляр, принял его из рук сестры, опустился на одно колено (вроде бы у людей так принято, когда преподносишь подарок королю? Вроде бы да – во всяком разе, никто рожу не скорчил, значит, все правильно) и протянул Лерметту дар, о котором думал еще год назад на заваленном снегом перевале.
– О-охх! – слетело с уст короля.
Он ловко извлек лютню из футляра, нежно огладил кончиками пальцев воздух над самой декой, не касаясь ее, губы его чуть дрогнули. Пальцы Лерметта немного помедлили, а потом коснулись струн, рассыпав быстрые летящие переборы – сначала в технике, называемой у эльфов «горсть черемухи», а потом в более обычной манере «жемчужное ожерелье».
– Арьен, – отсутствующим голосом произнес Лерметт, – ты мерзкий вор.
Эннеари оторопел – в отличие от придворных, явно привычных к подобным выходкам. Уж на что Арьен, казалось бы, знал Лерметта вдоль и поперек, а и то не углядел, что глаза его смеялись.
– Ты украл у меня еще два часа сна, – ухмыльнулся Лерметт. – Не меньше. На таком инструменте нельзя брякать как попало. Просто нельзя. О, конечно, юноша из благородного семейства обязан уметь дергать струны, а принц и подавно. Но этого никак уж не достаточно. Придется мне подучиться играть как следует. А дел у короля полным-полно, от них времени не отнимешь…
На лице Илмеррана читалось живейшее отвращение.
– Отнимешь, – в тон ему возразил Эннеари. – Ты ведь сам говорил. Для того мы и приехали, чтобы взять часть твоих дел на себя – разве нет? А если ты вместо сна станешь себя струнами мучить, я их повыдергаю, а инструмент разобью об стену, так и знай.
– Поздно надумал, – усмехнулся король, тем не менее отводя подальше руку с лютней. – Раньше разбивать надо было. До того, как подарил. Теперь она уже моя, и ты не можешь…
– Еще как могу, – уверенно посулил Эннеари. – Сам ее делал, сам и разобью.
– Так это… этот инструмент твоей работы? – благоговейно выдохнул Лерметт.
Эннеари кивнул.
– Арьен, ты большой мастер, – тихо молвил Лерметт. – Уж поверь мне.
Глава 2
Беглые огни
В Сулане роскошью всегда почитали не выпученное, как пьяные буркалы, богатство, а изысканность – прихотливую и строгую одновременно, стройное до хрупкости изящество. И к этому изяществу его светлость Мейран, кровный суланец, волей судеб рожденный в Адейне и покинувший ее, когда ему едва сровнялось десять, никак не мог привыкнуть. Во всяком случае, ему так казалось. Может, и впрямь детские воспоминания крепче всех иных? Во всяком случае, так говорят.
На самом-то деле вот уже тридцать шесть лет миновало с того дня, когда мальчик из захудалой Адейны впервые увидел городские ворота Ланна. И это самое-самое первое мгновение, когда сердце его застыло от неведомого прежде ужаса и восторга, а потом сорвалось в бег и застучало жарко и страстно, он действительно помнил, такое не забывается – а вот то, что было с ним прежде… По правде говоря, он уже и не помнил по-настоящему, как выглядит шик по-адейнски, вся эта массивная мебель из дорогого «серебряного» дерева, разменявшая не первый век жизни – кресла, тяжелые, словно жизнь изгнанника, и столы, которые без дюжины тяжеловозов, запряженных цугом, и с места-то не сдвинешь. Тем более он не помнил, как выглядела тогда роскошь в других странах Поречья – ведь он и разглядеть-то ее толком по пути в Сулан не успел, а вновь побывал в сопредельных и ближних странах уже взрослым. Разве что поблескивали смутно из глубин детской памяти самоцветы и позолота Аффрали, слишком уж их было много, чтобы вдруг взять да и позабыть. Да, но эти суланские столики на ломких комариных ножках, эти стулья, невесомые, как стрекозиное крылышко, готовые, казалось, проломиться под тяжестью слишком пристального взгляда… нет, Мейран не привык и не привыкнет никогда.
В действительности привыкнуть он не мог совсем к другому. Привыкнуть к тому, что под его величеством Сейгденом еще не разлетелось вдребезги ни одно кресло, и впрямь невозможно. А между тем Сейгден за всю свою жизнь не сломал ни одного предмета. Только такой король и может править Суланом – любой другой еще в бытность свою малолетним принцем разнес бы дворец на кусочки из одного только желания как следует побегать и порезвиться. Вот только мальчишка Сейгден бегал, не задевая ничего и никогда. Полезная привычка для маленького принца – а для взрослого короля полезная вдвойне.
Мейран отлично помнил тот день, когда он впервые увидел своего будущего короля. Серьезный такой ребенок, целеустремленный, как кирпич в полете, основательный, кряжистый – в шесть уже лет кряжистый, а это не шутка, государи мои. Мейран посмотрел на него снисходительно с высоты своих десяти лет – а Сейгден неожиданно ухмыльнулся и предложил: «В „черную лису“ сыграть хочешь?» Мейран согласился… и был позорно разгромлен во мгновение ока. Когда отец Мейрана, остолбеневший от сыновней дерзости, обрел-таки дар речи, принц уже объяснял новому своему знакомцу все тонкости и ухватки «черной лисы», а Мейран, разом растерявший недавние покровительственные замашки, почтительно внимал тому, кого признал своим повелителем и полководцем на всю оставшуюся жизнь.
Вот и минуло этой самой жизни тридцать шесть лет… а Сейгден и Мейран до сих пор играют в «черную лису» – только теперь на одной стороне. Вроде бы и далеко ушел господин первый министр от почти бесприютного мальчишки, отпрыска боковой ветви не самого знатного рода… далеко, говорите? Да ни на шаг! Под ногами Мейрана все те же плиты, на которые его швырнул шестилетний сопляк… швырнул, а после протянул руку, чтобы помочь десятилетнему мальчику встать… плиты все те же, и мальчик все тот же – а что с тех пор мальчик землями да чинами оброс, ничего не меняет. И Сейгден, хвала всему сущему, не переменился ничуть – только вырос и повзрослел. Все такой же кряжистый, мощный… и как только под ним кресло не разлетается вдребезги – уму непостижимо!
Не к роскоши Суланской, не к ее почти кокетливой хрупкости Мейран так и не смог привыкнуть, а к сочетанию этой ломкой изысканности и своего короля. Ведь опусти Сейгден руку на каменный парапет – и тот не выдержит, прогнется, не сможет не прогнуться… нет, Мейран не спорит, королевские покои и впрямь обставлены с отменным вкусом, почти безупречным, и эта мебель, если вдуматься, может выдержать не только комара, но даже и бабочку. Да, и вот за этим столом на этом кресле сидит король… сидит, и бокал из радужного стекла эттармского в руке держит… и… и ничего!
Всякий раз, когда Мейран видел своего короля не в седле и с двуручным мечом, не на просторе, не в дворцовом парке хотя бы, а в дворцовых покоях, всякий раз ему приходила на ум старая, смутно памятная с детства сказка о волшебном тигре в волшебном стеклянном лесу – где ни травиночки сломать не смей, ни листочка разбить не моги. Вот он, тигр сказочный: упругая ленивая мощь, небрежная меткость, не знающая промаха, тяжкая грация в осыпи стеклянного звона – и только прозрачная листва трепещет ему вдогон!
Где-то на одной из городских башен Ланна колокол принялся мерно отзванивать полночь. Тигр зевнул и потянулся. Стеклянный лес дрогнул, рассыпаясь мириадами дробных радужных вспышек, беззвучно тенькнул в ответ на бронзовый гул, промерцал напоследок и угас, сменяясь дворцовыми покоями: легкий переплет оконной решетки, витые свечи на ночном столике, почти невесомое кресло с прихотливо изогнутыми ножками…
– Отчего так поздно? – спросил король. – Я уже совсем было спать собрался…
Нижняя челюсть его еще напряглась слегка, скрывая новый зевок, но из внимательных глаз сон уже схлынул полностью. Какой уж тут сон, когда первый министр о полночь едва ли не прямо в опочивальню явился! Значит, что-то случилось… тревожное что-то – с бестревожными новостями можно ведь и до утра погодить.
– Что случилось? – спросил Сейгден.
– Беглые огни, – ответил Мейран.
– Военный сигнал? – произнес Сейгден с изумлением и недоверием настолько сильным, что от этого недоверия его крупная голова чуть подалась назад. Ну еще бы – после прошлогодних ристаний… да нет, какая там, к шуту, война? Быть того не может.
Мейран покачал головой.
– Нет. Просто двойной костер. Созыв на Большой Совет.
Два костра на небольшом расстоянии друг от друга. В случае опасности военной их было бы три. Два костра – опасность неведомая… нет, не военная – просто неизвестно, какая. Другая. Незнаемая угроза. Вот уже больше трехсот лет никто не зажигал двойных костров. Мейран так даже и не сразу понял, в чем дело.
– Чьи огни? – требовательно спросил король. – Кто сбор объявил?
Он прав. С этого и следовало начинать. С этого, а вовсе не…
– Огонь малиновый, дым лиловый, – четко ответил Мейран.
– Найлисс, – пробормотал Сейгден. – Найлисс. Лерметт. Наконец-то.
Радужный бокал уже стоял на столике – и когда это он там очутился? Король опустил локти на стол и уронил голову в ладони. Плечи его разом обмякли, словно с них толь ко что сам собой соскользнул тяжелый груз, но беспокоиться не о чем – найдется, кому подхватить упавшее.
– Я дурак, – глухо выдохнул Сейгден себе в ладони. – Давно мне надо было с этим щенком потолковать.
Он поднял голову и коротко рассмеялся.
– Все сам да сам… как будто я один на свете! Думал, думал… и так и этак в голове поворачивал… тебе – даже тебе! – ни словом ведь не сказался… тревожить тебя попусту не хотел.
Мейран тяжело сглотнул. Если Сейгден о чем-то умолчал… да, это серьезно. Хуже, чем серьезно. Не в том банальном для большинства королевских дворов смысле, что первый министр у его величества из доверия вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63