Гарри приоткрыл тяжелые створки и быстро оглядел другой коридор, гораздо более широкий и светлый, чем первый. Он также оказался пуст, и сквайр смело шагнул в него и поманил своего господина за собой. Юноши на цыпочках приблизились к дверям в свои комнаты, между которыми в стенном проеме висело большое зеркало в тяжелой дубовой раме. Николас взглянул на свое отражение и всплеснул руками.
— Ну и вид! Какое счастье, что мы не попали на глаза отцу!
Гарри невозмутимо пожал плечами.
— Часом раньше или позже, но он ведь все равно узнает о нашей проделке.
Николас тяжело вздохнул, махнул приятелю рукой и толкнул дверь в свою комнату.
В центре спальни, занимаемой принцем, стояла широкая кровать под балдахином. Полог из тонкой голубой кисеи был отдернут. Принц скользнул равнодушным взором по темно-синей, в тон оконным шторам, атласной накидке с богатой и затейливой вышивкой и заторопился к массивному резному гардеробу. Он быстро достал оттуда сухое платье и прошел в небольшую комнатку, смежную со спальней, где помещались вызолоченная снаружи и изнутри ванна на гнутых ножках в виде львиных лап, приспособление для отправления естественных надобностей, а также несколько шкафов, шкафчиков и полок и большое во всю стену зеркало. Николас торопливыми движениями сбросил с себя мокрую одежду и сапоги и стал растирать тело жестким льняным полотенцем. Он не без гордости оглядел в зеркале свое поджарое, мускулистое тело — тело взрослого мужчины — плечи, заметно раздавшиеся за последний год или два, грудь, покрытую темными курчавыми волосами, узкие бедра, длинные стройные ноги. Но тут взор его упал на левую ступню, которая была заметно короче правой и заканчивалась вместо пальцев пятью едва различимыми бугорками без ногтей, и это давно привычное зрелище заставило его нахмуриться и совсем по-детски шмыгнуть носом.
Как ни старались, как ни бились все эти долгие годы лучшие лекари и искуснейшие маги Королевства, никому из них не удалось победить врожденное увечье, коим был поражен младший сын принца Крондорского. Чтобы хромота Николаса была менее заметна, придворный сапожник тачал для его левой ноги сапоги с более высоким каблуком, чем для правой, и кожу для них он брал более мягкую и тонкую, потому что злополучная ступня повиновалась принцу значительно хуже, чем другая, и в жестких, грубых башмаках он не смог бы даже и шевельнуть ею. Благодаря этим мерам, а также собственному усердию и унаследованным от отца быстроте, ловкости и силе, Николас ни в чем не уступал своим сверстникам, а во многом даже и превосходил их. Он блестяще владел клинком, став за последние годы достойным соперником принца Аруты, который некогда слыл лучшим фехтовальщиком Западных земель Королевства. Командующий дворцовым гарнизоном, носивший почетный титул мастера клинка, нисколько не грешил против истины, когда утверждал, что Николас давно превзошел в этом искусстве обоих своих старших братьев. Николас прекрасно плавал, ездил верхом и стрелял из лука, он без труда мог, если это требовалось, пройтись с дамой в танце через весь огромный дворцовый зал.
Благодаря всему этому мало кто при дворе держал в памяти изъян Николаса. Постоянно помнили об этом лишь его родители да од сам, ибо сознание собственной ущербности, отличная от других, к которому примешивалось и смутное чувство вины, отравляли Николасу жизнь с тех самых пор, как он себя помнил.
Он еще в детстве полюбил уединение и по возможности избегал общества других детей. В их взглядах ему всегда чудилась издевка, в их участии к нему
— притворство. Если им случалось смеяться над какой-нибудь шуткой, он считал, что настоящая причина веселья — он и его хромота. Эти соображения, однако, не рождали в его сердце неприязни к ним, а лишь вызывали желание отгородиться от сверстников и уйти в себя. Со временем, превратившись в отрока, он понял, что замкнутость лишь привлекает к нему сочувственное или же злорадное внимание тех, от кого он так желал бы ничем не отличаться, и он стал проводить гораздо больше времени в среде придворной молодежи. Но все та же прежняя мнительность мешала ему держаться с ними непринужденно и вполне разделять их заботы и радости.
Начав одеваться, Николас тряхнул головой и улыбнулся своим мыслям о том, как переменилась его жизнь за последний год, с тех пор как при дворе появился Гарри. Второй сын графа Ладлэнда оказался единственным из юношей, в чью искреннюю привязанность Николас поверил с первых же дней их знакомства, в чьей дружбе он никогда не усомнился: Гарри был слишком открыт и простодушен, чтобы таить в своем сердце зависть и неприязнь к кому-либо, он буквально излучал беззаботность и жизнелюбие, коих так недоставало самому Николасу. Арута не мог этого не отметить. Он внимательно присмотрелся к гостившему при дворе юноше и с одобрением отнесся к дружбе, которая возникла между ним и младшим из принцев. Поэтому, когда Гарри пришла пора возвратиться домой, Арута предложил графу Генри Ладлэнду оставить сына при дворе в качестве сквайра юного Николаса. Предложение пришлось графу по душе, и он с радостью на него согласился, ибо дома, в поместье Ладлэнд, от Генри-младшего не было никакого спасенья, и граф жаловался принцу Аруте на всевозможные проказы и бесчинства, в которые тот вовлекал еще и двоих младших братьев. Арута от души посмеялся над этими рассказами и справедливо заметил, что при всей озороватости Гарри его шалости никогда не имеют целью кого-либо унизить или даже просто задеть, что новоиспеченный сквайр добр и великодушен, а также ровен без высокомерия с теми, кто ниже его по положению, и без угодливости — с более знатными особами. Что же до его склонности ко всяческим шуткам и забавам, то принц счел ее всего лишь одним из проявлений природной жизнерадостности Гарри, благодаря которой они с замкнутым и слишком уж рассудительным Николасом прекрасно друг друга дополнят. Слыша такие похвалы в адрес своего отпрыска из уст самого принца, граф Ладлэнд едва не прослезился от радости. Таким образом вопрос о новом назначении Гарри был решен.
Обоих юношей как нельзя более устроил такой поворот событий. Веселому и беспечному Гарри по-прежнему сходили с рук все его проделки, участником которых сделался теперь принц Николас. Юный сквайр, привыкший повелевать младшими братьями, рано или поздно стал бы командовать и Николасом, если бы этому не воспрепятствовал независимый и твердый характер принца, который, впрочем, лишь изредка позволял себе напоминать Гарри о разнице в их положении и отдавать ему приказания. Ведь сутью их отношений по-прежнему была искренняя дружба, а должность сквайра, иначе — высокородного слуги оруженосца при особе Николаса, на которую назначили Гарри, стала для обоих лишь формальным обрамлением этой дружбы.
Николас обсушил волосы полотенцем и провел по ним жесткой щеткой. Его всегда радовало, что он так похож на отца, что у него такие же карие глаза, такие же прямые темные волосы, как у принца Аруты. Теперь же, оглядывая себя в зеркале, он подумал, что не прочь был бы поменять свою прическу на рыжую шевелюру Гарри. Его локоны, поди, давно уж обсохли и выглядят такими же пушистыми и мягкими, как всегда. Увидев Гарри, никто даже не заподозрит, что тот каких-нибудь пару часов тому назад свалился в воду. Принц еще раз придирчиво оглядел себя в зеркале, убедился, что волосы его по-прежнему влажны и напоминают тугую черную бахрому, свисающую до самых плеч, а потому являют собой улику против них с Гарри, со вздохом отложил щетку и прошел в свою спальню, а оттуда — в коридор. Там его уже поджидал Гарри, вовсю любезничавший с одной из младших горничных принцессы Аниты. Девушка явно тяготилась ухаживаниями Гарри, но не смела ему об этом сказать и стояла перед ним молча, с низко опущенной головой.
Николас с усмешкой взглянул на Гарри, который расточал комплименты смущенной горничной, наклонив к ней кудрявую голову. Звук собственного голоса помешал ему расслышать шаги Николаса. Сквайр был уверен, что они с девушкой одни в пустом, широком коридоре. Николаса подавил вздох. Здесь, в покоях, занимаемых семьей принца Крондорокого, еще недавно что ни день царили суета и оживление. Но после того, как сестра Николаса Елена вышла замуж за старшего сына герцога Рэнского и уехала из Крондора вместе со своими веселыми, смешливыми фрейлинами, покои объяла тишина. Николас был очень привязан к сестре и скучал по ней. Отбытие же старших братьев-близнецов ко двору короля в Рилланон пять лет тому назад оставило его равнодушным, ведь Боуррик и Эрланд были гораздо старше него, и в ту пору у него с ними было мало общего. Боуррику предстояло со временем унаследовать трон и стать правителем Королевства Островов. Так решили принц Арута и его старший брат король Лиам, чей единственный сын утонул пятнадцатью годами ранее. Николас в который уже раз возблагодарил богов, за то, что те послали ему такого славного, веселого и смелого товарища, как Гарри Ладлэнд. Не будь здесь его, в пустынных комнатах, залах и коридорах этого крыла, да и во всем дворце можно было бы умереть со скуки. Если бы он только не был таким неутомимым дамским угодником и не хвастался бы без всякой устали своими победами, истинными и мнимыми!
Николас нарочито громко откашлялся, и Гарри стремительно обернулся к нему. Девушка воспользовалась этим и поспешно удалилась, напоследок успев одарить Николаса благодарным взглядом.
Принц посмотрел ей вслед и покачал головой:
— Гарри, ну разве пристало тебе, пользуясь своим высоким положением, преследовать и донимать служанок? Ведь бедная девушка не чаяла, как ноги унести!
— Ничего подобного! — с апломбом возразил Гарри. — Она была польщена моим вниманием, и если бы не твое появление…
— Довольно, сэр! — резко прервал его принц. — Ты сам прекрасно знаешь, что не прав!
Гарри давно усвоил, что в тех редких случаях, когда Николас сердился на него и позволял себе повысить голос, лучше было ему не прекословить. Он пожал плечами и заговорил о другом:
— До обеда остался еще целый час. Надо как-то его убить. Чем бы нам заняться?
— Да у нас ведь и выбора никакого нет: придется придумывать, как нам с тобой половчее выкрутиться.
Гарри, все еще находившийся во власти недавних переживаний, не сразу понял, о чем говорил ему принц.
— Выкрутиться? — растерянно переспросил он. — Но ты-то здесь при чем?
— Нам ведь предстоит объяснить отцу, что приключилось с лодкой, — терпеливо пояснил Николас. Гнев его успел уже улетучиться без следа.
— Ах, вот ты о чем! — усмехнулся Гарри. — Не тревожься и предоставь все мне. Я уж сочиню про это самую что ни на есть правдивую байку.
***
— Так значит, не заметили? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, переспросил Арута. — Самый мощный боевой корабль Крондорского флота, трехмачтовик, находившийся меньше чем в сотне футов от вас?! — Оба провинившихся понурили головы, и принц Крондорский с шумом перевел дыхание. Неизменно сдержанный в обращении с придворными и слугами, с женой и ее матерью, он позволял своему гневу выплеснуться наружу лишь изредка, когда распекал нашкодивших детей. Сейчас он был не на шутку рассержен поведением Николаса и Гарри, чья проделка могла стоить им жизни.
Николас легонько толкнул Гарри локтем и прошептал:
— И это ты называешь правдивой байкой? Ты, часом, не переутомился, пока ее сочинял?
Арута перевел взгляд на жену, ища у нее поддержки. Но оказалось, что принцесса все это время тщетно пыталась придать своему лицу суровое, осуждающее выражение. При виде двух притихших мальчишек, один из которых ерзал на стуле от смущения и не смел поднять глаз на отца, а другой, напротив, без колебаний принял на себя вид оскорбленной добродетели, она едва сдерживала улыбку. Она была так хороша в этот миг, что Арута невольно залюбовался ею, и суровая складка между его бровями разгладилась сама собой. Аните было уже за сорок, и в густых медно-рыжих волосах ее поблескивала седина, а в углах рта и под глазами обозначились морщины. Но голос принцессы был по-прежнему звонок, а стан — по-девичьи строен, и ее зеленые глаза, обращенные теперь на младшего сына, оставались ясными и чистыми, как лесные озера.
Венценосная чета обедала в небольшой уютной столовой в кругу семьи и немногих из придворных. Арута не любил пышных и церемонных обедов в главном зале и старался устраивать их как можно реже. Но Крондорский дворец был так огромен, что даже в этой комнате, считавшейся совсем небольшой, за длинным прямоугольным столом могло бы поместиться еще два десятка человек. В отличие от главного зала, стены которого были увешаны знаменами с гербами всех герцогств Королевства Островов, оружием и военными трофеями, малую столовую украшали лишь несколько семейных портретов и небольшие по размерам пейзажи окрестностей Крондора, писанные маслом и заключенные в изящные рамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Ну и вид! Какое счастье, что мы не попали на глаза отцу!
Гарри невозмутимо пожал плечами.
— Часом раньше или позже, но он ведь все равно узнает о нашей проделке.
Николас тяжело вздохнул, махнул приятелю рукой и толкнул дверь в свою комнату.
В центре спальни, занимаемой принцем, стояла широкая кровать под балдахином. Полог из тонкой голубой кисеи был отдернут. Принц скользнул равнодушным взором по темно-синей, в тон оконным шторам, атласной накидке с богатой и затейливой вышивкой и заторопился к массивному резному гардеробу. Он быстро достал оттуда сухое платье и прошел в небольшую комнатку, смежную со спальней, где помещались вызолоченная снаружи и изнутри ванна на гнутых ножках в виде львиных лап, приспособление для отправления естественных надобностей, а также несколько шкафов, шкафчиков и полок и большое во всю стену зеркало. Николас торопливыми движениями сбросил с себя мокрую одежду и сапоги и стал растирать тело жестким льняным полотенцем. Он не без гордости оглядел в зеркале свое поджарое, мускулистое тело — тело взрослого мужчины — плечи, заметно раздавшиеся за последний год или два, грудь, покрытую темными курчавыми волосами, узкие бедра, длинные стройные ноги. Но тут взор его упал на левую ступню, которая была заметно короче правой и заканчивалась вместо пальцев пятью едва различимыми бугорками без ногтей, и это давно привычное зрелище заставило его нахмуриться и совсем по-детски шмыгнуть носом.
Как ни старались, как ни бились все эти долгие годы лучшие лекари и искуснейшие маги Королевства, никому из них не удалось победить врожденное увечье, коим был поражен младший сын принца Крондорского. Чтобы хромота Николаса была менее заметна, придворный сапожник тачал для его левой ноги сапоги с более высоким каблуком, чем для правой, и кожу для них он брал более мягкую и тонкую, потому что злополучная ступня повиновалась принцу значительно хуже, чем другая, и в жестких, грубых башмаках он не смог бы даже и шевельнуть ею. Благодаря этим мерам, а также собственному усердию и унаследованным от отца быстроте, ловкости и силе, Николас ни в чем не уступал своим сверстникам, а во многом даже и превосходил их. Он блестяще владел клинком, став за последние годы достойным соперником принца Аруты, который некогда слыл лучшим фехтовальщиком Западных земель Королевства. Командующий дворцовым гарнизоном, носивший почетный титул мастера клинка, нисколько не грешил против истины, когда утверждал, что Николас давно превзошел в этом искусстве обоих своих старших братьев. Николас прекрасно плавал, ездил верхом и стрелял из лука, он без труда мог, если это требовалось, пройтись с дамой в танце через весь огромный дворцовый зал.
Благодаря всему этому мало кто при дворе держал в памяти изъян Николаса. Постоянно помнили об этом лишь его родители да од сам, ибо сознание собственной ущербности, отличная от других, к которому примешивалось и смутное чувство вины, отравляли Николасу жизнь с тех самых пор, как он себя помнил.
Он еще в детстве полюбил уединение и по возможности избегал общества других детей. В их взглядах ему всегда чудилась издевка, в их участии к нему
— притворство. Если им случалось смеяться над какой-нибудь шуткой, он считал, что настоящая причина веселья — он и его хромота. Эти соображения, однако, не рождали в его сердце неприязни к ним, а лишь вызывали желание отгородиться от сверстников и уйти в себя. Со временем, превратившись в отрока, он понял, что замкнутость лишь привлекает к нему сочувственное или же злорадное внимание тех, от кого он так желал бы ничем не отличаться, и он стал проводить гораздо больше времени в среде придворной молодежи. Но все та же прежняя мнительность мешала ему держаться с ними непринужденно и вполне разделять их заботы и радости.
Начав одеваться, Николас тряхнул головой и улыбнулся своим мыслям о том, как переменилась его жизнь за последний год, с тех пор как при дворе появился Гарри. Второй сын графа Ладлэнда оказался единственным из юношей, в чью искреннюю привязанность Николас поверил с первых же дней их знакомства, в чьей дружбе он никогда не усомнился: Гарри был слишком открыт и простодушен, чтобы таить в своем сердце зависть и неприязнь к кому-либо, он буквально излучал беззаботность и жизнелюбие, коих так недоставало самому Николасу. Арута не мог этого не отметить. Он внимательно присмотрелся к гостившему при дворе юноше и с одобрением отнесся к дружбе, которая возникла между ним и младшим из принцев. Поэтому, когда Гарри пришла пора возвратиться домой, Арута предложил графу Генри Ладлэнду оставить сына при дворе в качестве сквайра юного Николаса. Предложение пришлось графу по душе, и он с радостью на него согласился, ибо дома, в поместье Ладлэнд, от Генри-младшего не было никакого спасенья, и граф жаловался принцу Аруте на всевозможные проказы и бесчинства, в которые тот вовлекал еще и двоих младших братьев. Арута от души посмеялся над этими рассказами и справедливо заметил, что при всей озороватости Гарри его шалости никогда не имеют целью кого-либо унизить или даже просто задеть, что новоиспеченный сквайр добр и великодушен, а также ровен без высокомерия с теми, кто ниже его по положению, и без угодливости — с более знатными особами. Что же до его склонности ко всяческим шуткам и забавам, то принц счел ее всего лишь одним из проявлений природной жизнерадостности Гарри, благодаря которой они с замкнутым и слишком уж рассудительным Николасом прекрасно друг друга дополнят. Слыша такие похвалы в адрес своего отпрыска из уст самого принца, граф Ладлэнд едва не прослезился от радости. Таким образом вопрос о новом назначении Гарри был решен.
Обоих юношей как нельзя более устроил такой поворот событий. Веселому и беспечному Гарри по-прежнему сходили с рук все его проделки, участником которых сделался теперь принц Николас. Юный сквайр, привыкший повелевать младшими братьями, рано или поздно стал бы командовать и Николасом, если бы этому не воспрепятствовал независимый и твердый характер принца, который, впрочем, лишь изредка позволял себе напоминать Гарри о разнице в их положении и отдавать ему приказания. Ведь сутью их отношений по-прежнему была искренняя дружба, а должность сквайра, иначе — высокородного слуги оруженосца при особе Николаса, на которую назначили Гарри, стала для обоих лишь формальным обрамлением этой дружбы.
Николас обсушил волосы полотенцем и провел по ним жесткой щеткой. Его всегда радовало, что он так похож на отца, что у него такие же карие глаза, такие же прямые темные волосы, как у принца Аруты. Теперь же, оглядывая себя в зеркале, он подумал, что не прочь был бы поменять свою прическу на рыжую шевелюру Гарри. Его локоны, поди, давно уж обсохли и выглядят такими же пушистыми и мягкими, как всегда. Увидев Гарри, никто даже не заподозрит, что тот каких-нибудь пару часов тому назад свалился в воду. Принц еще раз придирчиво оглядел себя в зеркале, убедился, что волосы его по-прежнему влажны и напоминают тугую черную бахрому, свисающую до самых плеч, а потому являют собой улику против них с Гарри, со вздохом отложил щетку и прошел в свою спальню, а оттуда — в коридор. Там его уже поджидал Гарри, вовсю любезничавший с одной из младших горничных принцессы Аниты. Девушка явно тяготилась ухаживаниями Гарри, но не смела ему об этом сказать и стояла перед ним молча, с низко опущенной головой.
Николас с усмешкой взглянул на Гарри, который расточал комплименты смущенной горничной, наклонив к ней кудрявую голову. Звук собственного голоса помешал ему расслышать шаги Николаса. Сквайр был уверен, что они с девушкой одни в пустом, широком коридоре. Николаса подавил вздох. Здесь, в покоях, занимаемых семьей принца Крондорокого, еще недавно что ни день царили суета и оживление. Но после того, как сестра Николаса Елена вышла замуж за старшего сына герцога Рэнского и уехала из Крондора вместе со своими веселыми, смешливыми фрейлинами, покои объяла тишина. Николас был очень привязан к сестре и скучал по ней. Отбытие же старших братьев-близнецов ко двору короля в Рилланон пять лет тому назад оставило его равнодушным, ведь Боуррик и Эрланд были гораздо старше него, и в ту пору у него с ними было мало общего. Боуррику предстояло со временем унаследовать трон и стать правителем Королевства Островов. Так решили принц Арута и его старший брат король Лиам, чей единственный сын утонул пятнадцатью годами ранее. Николас в который уже раз возблагодарил богов, за то, что те послали ему такого славного, веселого и смелого товарища, как Гарри Ладлэнд. Не будь здесь его, в пустынных комнатах, залах и коридорах этого крыла, да и во всем дворце можно было бы умереть со скуки. Если бы он только не был таким неутомимым дамским угодником и не хвастался бы без всякой устали своими победами, истинными и мнимыми!
Николас нарочито громко откашлялся, и Гарри стремительно обернулся к нему. Девушка воспользовалась этим и поспешно удалилась, напоследок успев одарить Николаса благодарным взглядом.
Принц посмотрел ей вслед и покачал головой:
— Гарри, ну разве пристало тебе, пользуясь своим высоким положением, преследовать и донимать служанок? Ведь бедная девушка не чаяла, как ноги унести!
— Ничего подобного! — с апломбом возразил Гарри. — Она была польщена моим вниманием, и если бы не твое появление…
— Довольно, сэр! — резко прервал его принц. — Ты сам прекрасно знаешь, что не прав!
Гарри давно усвоил, что в тех редких случаях, когда Николас сердился на него и позволял себе повысить голос, лучше было ему не прекословить. Он пожал плечами и заговорил о другом:
— До обеда остался еще целый час. Надо как-то его убить. Чем бы нам заняться?
— Да у нас ведь и выбора никакого нет: придется придумывать, как нам с тобой половчее выкрутиться.
Гарри, все еще находившийся во власти недавних переживаний, не сразу понял, о чем говорил ему принц.
— Выкрутиться? — растерянно переспросил он. — Но ты-то здесь при чем?
— Нам ведь предстоит объяснить отцу, что приключилось с лодкой, — терпеливо пояснил Николас. Гнев его успел уже улетучиться без следа.
— Ах, вот ты о чем! — усмехнулся Гарри. — Не тревожься и предоставь все мне. Я уж сочиню про это самую что ни на есть правдивую байку.
***
— Так значит, не заметили? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, переспросил Арута. — Самый мощный боевой корабль Крондорского флота, трехмачтовик, находившийся меньше чем в сотне футов от вас?! — Оба провинившихся понурили головы, и принц Крондорский с шумом перевел дыхание. Неизменно сдержанный в обращении с придворными и слугами, с женой и ее матерью, он позволял своему гневу выплеснуться наружу лишь изредка, когда распекал нашкодивших детей. Сейчас он был не на шутку рассержен поведением Николаса и Гарри, чья проделка могла стоить им жизни.
Николас легонько толкнул Гарри локтем и прошептал:
— И это ты называешь правдивой байкой? Ты, часом, не переутомился, пока ее сочинял?
Арута перевел взгляд на жену, ища у нее поддержки. Но оказалось, что принцесса все это время тщетно пыталась придать своему лицу суровое, осуждающее выражение. При виде двух притихших мальчишек, один из которых ерзал на стуле от смущения и не смел поднять глаз на отца, а другой, напротив, без колебаний принял на себя вид оскорбленной добродетели, она едва сдерживала улыбку. Она была так хороша в этот миг, что Арута невольно залюбовался ею, и суровая складка между его бровями разгладилась сама собой. Аните было уже за сорок, и в густых медно-рыжих волосах ее поблескивала седина, а в углах рта и под глазами обозначились морщины. Но голос принцессы был по-прежнему звонок, а стан — по-девичьи строен, и ее зеленые глаза, обращенные теперь на младшего сына, оставались ясными и чистыми, как лесные озера.
Венценосная чета обедала в небольшой уютной столовой в кругу семьи и немногих из придворных. Арута не любил пышных и церемонных обедов в главном зале и старался устраивать их как можно реже. Но Крондорский дворец был так огромен, что даже в этой комнате, считавшейся совсем небольшой, за длинным прямоугольным столом могло бы поместиться еще два десятка человек. В отличие от главного зала, стены которого были увешаны знаменами с гербами всех герцогств Королевства Островов, оружием и военными трофеями, малую столовую украшали лишь несколько семейных портретов и небольшие по размерам пейзажи окрестностей Крондора, писанные маслом и заключенные в изящные рамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120