***
Когда Николас очнулся от забытья, кругом царила тьма. Первым, что он увидел, открыв глаза, было склоненное над ним лицо Гарри.
— Сколько времени я был без сознания? — слабым голосом спросил принц.
— Всего каких-нибудь пару часов, — усмехнулся оруженосец. Гуда сказал, это от усталости и от жары. Он не велел тебя тревожить, пока ты сам не очнешься.
Николасу с трудом удалось оторвать голову от земли. Гарри помог ему сесть. Принц по-прежнему чувствовал головокружение и боль во всем теле, но судороги, которые свели его члены, когда он выпустил из рук веревку, прошли без следа.
Он поднялся, опираясь о плечо Гарри, и вдвоем они побрели к костру, разложенному посреди поляны. Вокруг него за ужином собрались все, кому удалось совершить восхождение.
— Сколько нас теперь? — слабым голосом спросил Николас.
— Сам сосчитай, — буркнул Амос. — Тут все, кто остался в живых.
Николас принялся пересчитывать сидевших у костра.
— Сорок шесть. А что же с остальными одиннадцатью?
— Шестеро были слишком слабы, чтоб подняться на второй уступ, — с горечью отвечал ему Амос. — А пятеро сорвались вниз и расшиблись насмерть. Веревка не выдержала такой тяжести. Стало темнеть, вот они и побоялись оставаться на ночь там внизу. Взобрались почти до середины, а после все рухнули вниз. Троих веревка, может, еще и выдержала бы, но уж никак не пятерых.
Николас повернулся к Гарри:
— А как же ты-то здесь очутился?
— Я взобрался по трубе до того места, где порвалась веревка, а потом поднимался уже по ней. Калис и матросы ее держали. Я был последним из всех, как ты и велел.
Николас тяжело вздохнул и обратился ко всем своим спутникам:
— Надо поделиться едой с теми, кто там остался.
Гуда поднялся от костра и поманил принца за собой:
— Ступайте-ка сюда, ваше высочество!
Николас взглянул на Амоса. Тот коротко кивнул. Недоуменно пожав плечами, принц прошел к краю поляны в сопровождении Гуды и вынырнувшего из темноты Калиса.
— Теперь глядите вперед.
Николас посмотрел туда, куда указал старый вояка, и от ужаса у него едва не подкосились ноги. За небольшой поляной, на которой они разбили свой лагерь, простиралась бескрайняя пустыня. Глаза Николаса успели уже привыкнуть к темноте, и он ясно видел, что эта песчаная равнина тянулась во все стороны, насколько хватало глаз. Выбравшись из каменной трубы, они очутились на крошечном зеленом островке посреди необозримого песчаного океана.
— Те, кто не смог подняться, обречены умереть, — жестко проговорил Калис.
— А нам надо думать о живых. Всю еду, что у нас осталась, и воду, какую вместят мехи и фляги, мы понесем с собой.
Николас покосился на Гуду.
— Сколько же времени нам придется идти через эту пустыню?
— Не знаю, — отвечал старый солдат, устремив вдаль свои блеклые голубые глаза. — Думаю, что всяко не меньше трех или четырех дней. Будем уповать, что нам удастся набрести на другой такой же оазис. — И он кивнул в сторону поляны.
— Это еще не все, — сказал Калис.
— Кто-нибудь болен и не сможет идти? — встревожился Николас.
Эльф помотал головой.
— Этих коз кто-то здесь оставил, — вздохнул Гуда. — У взрослых на ушах выбиты клейма, у козлят их нет. — Он задумчиво провел ладонью по затылку. — Я бывал в Джал-Пуре и знаю законы пустыни. Ежели в оазисе оставлены козы, значит, какое-то племя считает этот источник воды своим. И другие племена не смеют тут появляться. А пить чужую воду без позволенья хозяев — значит навлечь на себя месть всего племени.
— И ты думаешь, что скоро они сюда явятся за своими козами?
— Должны же они когда-нибудь их отсюда забрать, — кивнул Гуда. — Иначе козы съедят здесь всю траву без остатка и околеют от голода. Кто-то держит это маленькое стадо про запас, на черный день.
— И когда этот день настанет, — подхватил Калис, — племя сюда вернется и обнаружит, что всех их коз кто-то себе присвоил и истребил.
— А у нас на сорок шесть человек — два меча, колчан и лук, да пара дюжин кинжалов, — заметил Гуда.
— Да, что и говорить, — грустно усмехнулся Николас, — армия наша вооружена хуже некуда. А как обстоят дела с запасами еды?
— Фиников, козьего мяса и воды из источника нам достанет на пять дней пути, — заверил его Гуда. Ежели все это расходовать с оглядкой.
Николас, наслышанный о некоторых из законов пустыни, спросил воина:
— Идти будем ночами?
— Конечно. А днем станем отдыхать. Я всех вас научу, как себя уберечь от солнца.
Принц уныло кивнул:
— Завтра нам всем надо как следует отдохнуть и подкрепиться, а как только стемнеет, мы отправимся в путь.
Глава 2. РАЗБОЙНИКИ
Ветер дул не переставая. Николас лежал на боку, свернувшись калачиком и удерживая в локтевом сгибе палку с наброшенным на нее куском парусины, и тщетно пытался заснуть. Это подобие палатки предохраняло его тело от солнечных ожогов. По распоряжению Гуды все путники, устраиваясь на отдых, раскидывали над собой такие же шатры, сооруженные из палок и обрывков парусов или уцелевшей в кораблекрушении верхней одежды. Все члены отряда сняли с себя верхнее платье, пожертвовав его на устройство укрытий от солнца и оставшись в одном белье. После заката, когда наставало время продолжать путь, шатры снова превращались в одеяния, ибо ночью в пустыне становилось прохладно, а их опоры — в дорожные посохи. Чтобы никто не оставался без дневного укрытия, им пришлось донага раздеть тех, кто не пережил первого дня пути через пески, и поделить их платье между собой. В ход пошли даже мешки от провизии.
Пустыня оказалась совсем не такой, какой Николас прежде ее себе представлял. Как и все жители Королевства, он был наслышан о необъятных просторах Джал-Пура, раскинувшихся на севере Империи Великого Кеша, но бывать там ему никогда не доводилось. Он полагал, что пустыня — это огромное скопление песка, что там днем и ночью царит зной, а воздух всегда неподвижен.
Здесь же почва была по большей части каменистой с незначительными вкраплениями солончаков. Песчаные участки встречались не столь уж часто, и при виде каждого из них все как один участники похода разражались протестующими стонами и проклятиями. Идти по раскаленному солнцем песку, проваливаясь в него по щиколотку, было гораздо тяжелее, чем по камням или жестким солончакам, и Николас не раз возблагодарил судьбу за то, что эта бескрайняя пустыня не состояла сплошь из одного песка.
Ветер не стихал ни на минуту. Сухой, колючий и жесткий, он обезвоживал и раздражал кожу, неся с собой мельчайшую песчаную пыль, от которой не было спасения. Она забивалась в глаза, в рот и нос, проникала сквозь любую одежду и попадала даже в кожаные мешки с провизией. От постоянного соприкосновения с этой жесткой солоноватой песчаной пылью на ногах и руках у путников вскоре образовались кровоточащие язвы. Николас не мог бы с точностью сказать, о чем он мечтал больше: о глотке свежей прохладной воды или о возможности смыть песок с лица, тела и волос.
Две предыдущих ночи они ровным, хотя и медленным шагом двигались по пустыне. Гуда добровольно взял на себя обязанности распорядителя этой части их долгого похода. Он следил, чтобы никто не выбился из колонны, не выпил бы в неурочное время лишнего глотка из меха с водой и не отстал от остальных. Все понимали, что любой, у кого не достало бы сил для продолжения пути, был обречен на гибель. Они были слишком изнурены, чтобы нести кого-либо на руках или даже просто поддерживать при ходьбе. Каждому надо было заботиться о себе самому.
Ночи в пустыне стояли такие же холодные, как и на побережье. Во время ходьбы путникам удавалось немного согреться, но порывы ледяного ветра, проникая сквозь ткань плащей и накидок, все же заставляли их зябко ежиться и по возможности ускорять шаг. С восходом солнца воздух прогревался, и холод с удивительной быстротой сменяла иссушающая жара.
Николасу вспомнился предыдущий день их пребывания в этом гиблом краю. Небо на востоке слегка порозовело, предвещая ясный день. Вскоре над пустыней засияло солнце. Как только его огненный диск поднялся над горизонтом, жара стала нестерпимой. Гуда приказал отряду остановиться и расположиться на отдых. Он помог Николасу соорудить навес из куска парусины и палки, на которую принц опирался при ходьбе, и заторопился к остальным, чтобы научить каждого устраивать для себя подобные же шатры.
На закате старый воин велел всем подняться и продолжать путь. Он не мигая смотрел по сторонам своими выгоревшими на солнце голубыми глазами в надежде увидеть на обозримом пространстве какой-нибудь источник воды или же стаю птиц, летящих к оазису. Но кругом простиралась лишь безжизненная, безводная пустыня. За время их остановки умерло еще трое матросов. Теперь в отряде оставалось сорок три человека. Николас предвидел, что за этими смертями последуют и другие. Он был почти уверен, что, когда Гуда в очередной раз прикажет всем подняться, еще несколько человек останутся недвижимы под своими шатрами. Николасу было горько сознавать, что он не в силах этого предотвратить.
Принц погрузился в тяжелую дремоту, не имевшую ничего общего со здоровым, несущим бодрость и отдохновение сном. Стоило ему шевельнуться, и посох, придерживавший парусину, качнулся в сторону и едва не упал. Николас шепотом выругался и постарался как можно глубже воткнуть тонкую жердь в мягкий сыпучий песок. Гуда уверял его и остальных, что, умаявшись от долгой ходьбы, они станут крепко засыпать поутру на камнях и песке, несмотря на все неудобства подобного ночлега, и за то время, что над пустыней будет царить жара, вполне успеют восстановить свои силы для следующего перехода. Николас в который уже раз усомнился в этих словах старого воина. Он вздохнул и, приподняв край парусины, выглянул наружу. Горячий воздух, колеблемый ветром, волнами поднимался от гладкой поверхности пустыни и окутывал далекий горизонт призрачной дымкой.
Николас снова свернулся калачиком под своим ненадежным укрытием и попытался заснуть. Мысли его сами собой унеслись к прошлому. Он вспомнил рассказы своего старшего брата Боуррика о его путешествии по Джал-Пуру. Николас не находил в них ничего общего с тем, что нынче выпало на его долю. Ведь с тех пор как они покинули оазис, на всем протяжении их долгого, изнурительного пути им не встретилось ни одного растения или животного — ничего, кроме камней, песка и солончаков. Николас отер пот со лба и осторожно, чтобы не повалить свой посох, перевернулся на другой бок. Ему припомнилось, как заметно переменились близнецы Боуррик и Эрланд после возвращения из Кеша. Волею судеб они оказались вовлечены в коварный и хитроумный заговор, имевший целью уничтожение всего кешианского императорского семейства. Боуррик попал в руки торговцев невольниками, но ему удалось от них бежать. Во время своих странствий он повстречал Гуду и Накора. А еще — мальчишку по имени Сули Абдул. Несчастный погиб, спасая Боуррика. Смерть парнишки стала причиной того, что по возвращении в Крондор Боуррик стал гораздо мягче и терпимее относиться к своему младшему брату, которого он прежде не принимал всерьез и частенько доводил до слез своими поддразниваниями. Николас внезапно ощутил новый острый приступ тоски по дому, по своим близким и окончательно проснулся. Ему вновь мучительно захотелось вернуться в детство, снова стать малышом, любимцем большой и дружной семьи, защищенным от всех невзгод и тягот жизни нежными заботами матери и опекой мужественного, сильного отца.
Николас закрыл глаза и в который уже раз стал тщетно призывать к себе сон. От жары мысли его сбивались, обрывались и путались, перегоняя одна другую. Он внезапно вспомнил красавицу Эбигейл, но никак не мог ясно представить себе ее лицо. Вместо него перед его взором все время возникало какое-то смутное, расплывчатое пятно. Николас не забыл, что она была на диво хороша собой, но образ Эбигейл упорно не желал принимать отчетливые очертания, и в воспоминаниях принца его то и дело вытесняли лица смазливых крондорских служанок или юных жительниц Крайди.
Стоило ему снова погрузиться в дремоту, как над лагерем прозвучал суровый окрик Гуды:
— Всем вставать!
Зевая и потягиваясь, Николас поднялся на ноги, вытащил жердь из земли и накинул парусину на плечи. Он стал внимательно всматриваться вдаль, надеясь увидеть птиц, летящих к воде. Однако вокруг по-прежнему не видно было ничего, кроме песка и нагромождений камней. Спутники Николаса столь же пристально глядели в других направлениях. По их лицам Николас без труда догадался, что им также не удалось увидеть ни отблесков поверхности озера или ручья, ни деревьев, ни птиц.
Неподалеку от Николаса на песке остались лежать две неподвижные фигуры, укрытые шатрами из плащей. У Николаса замерло сердце. В одной из этих фигур он узнал своего верного Гарри. Принц бросился к нему, откинул в сторону плащ, которым оруженосец укрывался от солнца, свалил наземь посох и склонился над распростертым на песке телом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120