«Бей!» – успевает выкрикнуть толстый Разбита, но стрела от волнения пляшет в пальцах – сбоку обезумевший Середа вскакивает к упавшей женщине. «Да бей же его!!!» – уже не кричит, а стонет Разбита: вот он, безоружный и голый крамольник Данька, в трех шагах – только тетиву сорвать!
Но слишком поздно – Данила уже в седле. Совсем как в юности, у деда в деревне: с лету охватил вороного жеребка за шею, властно прижал босыми пятками горячий пах… и конь словно обрадовался молодому и веселому всаднику, с места сиганул через полосы грядок, через поваленного Разбиту – хопа! хопа! хоп – замелькали, разгоняясь резкими толчками, страшные стальные копыта! Уже не поймать стрелой: разрывая грязь в летучие комья, через малинник и прочь – к лесу!
Ну-ну, не горячись – Данила ласково придержал вороного зверя, когда сарайчик Середы скрылся за густым лесистым островом… Нащупал наконец стремя и привстал на стременах, потирая отбитую с непривычки задницу. Ты, брат, силен бегать! – задница побаливала; Данила подергал под собой широкое разбитое седло, иссеченное трещинами и царапинами: и как они удерживаются на таком седалище… Я-то еще налегке, без доспеха! Данила сплюнул: кольчуга и оружие остались в избушке Середы – в качестве трофеев десятнику Разбито. Повернуть, что ли, обратно на пепелище – залезть в подземелье и набрать в дорогу серебра и оружия, а потом – прочь из этих мест, от полоумного Разбиты… Он потянул узду – жеребок закрутился на месте, заплясал и зафыркал – а Данила завертел головой вокруг, принюхиваясь к летучему ветру… вроде дымком потянуло?
– Ну конечно… вы не заставили себя ждать! – Данила кратко выругался вслух, когда позади замелькали меж деревьев яркие искорки солнечных бликов на шлемах – десятниковы воины спешили за ним в погоню. Сейчас опять начнутся стрелы и прочие колючие игры со смертью – он поспешно разворошил рукой пыльную гору заскорузлого тряпья, притороченного сзади к седлу: какие-то котомки и торбы, мотки веревки… Данила радостно рассмеялся: из вороха вдруг вывернулась наружу и тут же заблестела на солнце тонкая медная грань – небольшой всаднический щит, деревянный диск с заплатами желтого металла. Ты появился весьма кстати, парень! – крупное запястье туго протиснулось в кожаные петли, и щит ловко насел на левую руку… А правая по-прежнему роется в котомках у седла: ну, мне бы хоть какой мечишко… Это что? Пальцы охватили толстую рукоять – дубина… Нет, это боевой цеп! – на конце дубины глухо брякнули звенья цепи, и выкатился зацепленный железный шар в толстых гнутых шипах, тяжко провис почти до земли… Данила в недоумении покачал им в воздухе, как гирькой на веревке, – это как же он действует?
Времени на упражнения оставалось все меньше – летучие фигурки всадников высыпали из-за лесного мыса на склон холма. Лучников было трое: они очень спешили, непрестанно нахлестывая лошадей и смешно дергаясь в седлах – передний уже совсем близко, часто и цепко поглядывает на Данилу, а лук болтается за спиной, ждет своего часа. Данила выпростал наперед щит, прижался подбородком к теплой деревянной кромке, нахмурился и тронул жеребка навстречу налетавшим неприятелям. Жеребок тоже словно посерьезнел, уважительно покосился на хозяйскую десницу со свисавшим долу веским шиповатым шаром на цепи – не спеша вышагнул поперек лесной тропинки и нагнул гривастую голову: ну-ну, братва, налетай по одному.
«У-у-уххаа-аа!» – протяжно и жутко завизжал передний всадник, с лету накатываясь на Данилу: глаза вытаращены, усатая морда перекошена в крике, в одной руке – кнут, в другой – длинная страшноватая секира! Вот – уже настиг злодея Даньку, не остановить теперь: перерубит-перетопчет вмиг… «Давай-давай, иди сюда…» – неслышно пробубнил себе под нос напряженный Данила, отводя на размах правую руку… Он и сам испугался как будто – и крика, и бешеного напора, – но рука уже сама потянулась, тяжело разгоняясь, вперед – раскатывая, ускоряя по воздуху шипастый шар навстречу всаднику… Пригибаясь в седле, укрываясь щитом от вражеской секиры, Данила уже не мог остановить правой руки – а она словно с цепи сорвалась: Данила вдруг ужаснулся, какой убийственной тяжестью налился страшно раскрученный шар, клубок вертящихся игл! И Данила понял, что произойдет с несчастным лучником через дробный осколок мгновения – и даже зажмуриться успел, чтобы не видеть безумного, кровавого удара по усатой голове в шлеме.
Когда он открыл глаза, шар уже докручивался справа налево по орбите своей вязкой инерции – замедляясь и теряя силы. А всадника не было впереди… он исчез! Отпрыгнул, проскочил под рукой? Данила захотел обернуться – но вдруг задохнулся! Все мысли и догадки разом выхлестнуло прочь из головы жаркой волной боли: сухо и нарывисто прошелся по Данькиной спине чей-то ловкий кнут! Это лучник на подвижной лошадке вынырнул у Данилы за спиной, махнул рукой – и разом распорол рубаху на широкой спине крамольника, оставляя темную кровавую полосу… Тут же бросил коня вбок, уходя, ускользая от мстительного удара цепом.
Данила сумел удержать толстый цеп в руке, дернулся и раздавил в себе горячую судорогу боли – оскалившись, рванул коня, заворачивая лошадиную голову назад: скорей-скорей, сейчас достанем усатую сволочь! Но – слишком медленно крутится конь под Данилой, и томительно долго разгоняется рука с убийственным шаром: верткий лучник пляшет вокруг, будто издевается – даже секирой не бьет, лупит кнутом… Р-раз! – Данила содрогнулся в седле и, наверное, почти вскрикнул – второй удар прижег спину еще больнее: нет, так нельзя! не выдержу! – суетливо заклокотало в голове, неприятно задергало: забьют до смерти кнутами… Не пожалеют Даньку-кузнеца: крамольник! беременной бабой прикрывался! чужую жинку прилюдно целовал…
Постой же – я тебя достану! – жеребок вдруг поднапрягся, вертанул худым крупом – и вынес Данилу прямо на удар, наперерез усатой твари с кнутом… Ну – теперь не жди пощады: тронулась, сорвалась в железный наворот Данькина десница с цепом… Но – неожиданно, как коленом под дых, откуда-то слева, из-за границы зрения – жестоким пеклом в грудь, в лицо, опаляя кожу! Это второй лучник наскочил на Данилу – весело и с оттяжкой приложил концом кнута прямо в голову… И осекся страшный удар цепа – выронив оружие, Данила качнулся головой в кипящий омут, теряя глазами быструю чехарду теней вокруг… уже почти поплыл, завалился в седле…
– Ха-ха! – весело рассмеялся всадник, занося руку для нового удара. «Ха. Ха», – гулко отозвалось в голове Данилы, и он почему-то очнулся. Вороной жеребок из последних сил шарахнулся вбок, уходя из-под кнута – уже не Данилу, а себя спасая от свежего приступа боли. И Данька с неожиданной ловкостью дернул локтем, прикрывая щитом онемевшие ребра – хоп! поймал, погасил деревянным диском горячую, хлесткую молнию, просквозившую воздух. Невидимая змея с силой ударила в прогнувшийся щит – разогнавшись, пролетел мимо неприятельский конь с дико хохочущим лучником на спине… Уловив легкий миг внезапной передышки – всадники, как истребители, широко разошлись по склону холма, разворачиваясь для нового захода на цель, – Данила рывком погрузил руку в седельную сумку и вмиг нащупал среди гвоздей и подков что-то маленькое и безумно острое… жадно впившееся лезвием в ладонь!
Когда рука вырвалась обратно из сумки, в ней был зажат красивый ножичек с костяной ручкой и узким, недобро блеснувшим лезвием. Данила поспешно перехватил его в пальцах. Нет, он так и не научился метать ножи в армии – их тренировали вполсилы, всего несколько дней…
Он совсем забыл про ножичек, когда третий всадник, внезапно приблизившись, с радостным визгом сорвался в пике. Данила встречал удар кнута левой рукой, самым центром небольшого щита – а потому не думал о хорошо заточенном кинжале, зажатом в деснице. Только когда черная змея грациозно развилась в воздухе, ловко огибая щит и впиваясь в измученную, исхлестанную спину – Данила задохнулся от боли и неловко всплеснул руками, – только тогда ножичек сорвался с ладони.
Неприятель умело выполнил этот удар: вращательным движением кисти он слегка подхлестнул, закрутил в воздухе скользкий кнут и без труда обманул Данилу, достал-таки его жадным концом плети. Удар был настолько силен, что Данила выронил ножик из пальцев – захрипел и слабо, уже бессознательно толкнул коня вперед: скорей… прочь! Но всадник не торопился вторично доставать Данилу кнутом – маленький, хорошо заточенный ножичек застрял у него в горле, пробив слабые кольца старенькой кольчуги на шее.
Негромко пискнув, долговязый лучник как-то рывком откинулся на спину и выскользнул из седла в траву. Гулко ударился кольчужной спиной оземь – пару раз перекатился вниз по росистому склону и замер, подставив желтому солнцу белое веснушчатое лицо. Данила без труда узнал лучника Гусяту.
Он удивился: вмиг улеглась горячка схватки – из оврага потянуло сыростью, и даже боль в спине как будто приутихла… Опустил руки и почти беспомощно оглянулся на двух других неприятелей – увидел посеревшие лица и частые сполохи ужаса в глазах. Лошадь ближайшего лучника нелепо попятилась задом – так сильно натянул узду перепуганный всадник. Хищный кнут в руке безвольно поник и запутался в траве.
Они испугались страшного крамольника, вещего вогника Даньку. Когда неприятельские лошади скрылись за деревьями, Данила соскочил с коня и, потирая окровавленную спину, подошел к распростертому Гусяте. Видит Бог, он не хотел убивать славянина – это приступ боли вырвал лезвие из рук, с жестокой красотой всаживая его в горло несчастному лучнику. Данила рывком сбросил с плеча щит и тяжело присел перед телом – вытер лицо горячей ладонью и вздохнул: не успел переселиться в новую жизнь, как уже заделался беглецом и почти прелюбодеем, а теперь вот убийцей…
Мертвый Гусята вдруг надсадно кашлянул в траве и, жутко сморщив рожу, открыл глаза. Данила вздрогнул, но тут же расхохотался – протянул руку и вытащил нож из тесной прорехи в кольчуге: лезвие прошло вбок, не оставив на рябой коже даже царапины!
– Ты чего разлегся, мужик? – сощурился Данила, играя ножиком в пальцах. – Никак помирать собрался?
– Ой, уж не ведаю… Чего-то в голову вступило – ну, думаю, кончина пришла! – Покашливая и потирая горло узкой ладонью, лучник приподнял голову и тупо оглянулся: – А где хлопцы?
– До хаты ломанулись: обедать пора! – Данила спрятал ножичек. – Хотели тебя будить, да пожалели: нехай спит брат Гусятка… Как горло – не болит?
– Темя болит – видать, с коня упавши, нелепо главою преткнулся, – пожаловался Гусята. – Никак ты меня низверг?
– Так получилось. Я сожалею. Однако уж больно ловко вы меня кнутами стегали.
– Робота наша такая. – Гусята гордо оправил нарушенную прическу. – Я супротив тя ничто не имею: десятник указал Даньку лупить – ну мы и старались…
– Я все понимаю, я не против! – Данила присел рядом, сосредоточенно разглядывая кровавые полосы у себя на ребрах. – А Разбите-то какой резон меня ловить? Разве я ему зла желаю?
– Из Престола-града весточка пришла тебя сыскать, в железы запечь и к самому стольному боярину Окуле доставить. Уж не ведаю, какие бесчинствия ты в столице натворил и за что Окула тебя рыщет… Тебе небось видней будет.
– А кузницу зачем сожгли?
– Да не жгли мы кузню Твою! – Гусята с досадой хлопнул ладонью по тощему колену. – Где это видано пожоги творить! Это уж десятник для красного словца сказал, будто наших рук дело…
– Ага, я понимаю: сама загорелась. – Данила злобно ухмыльнулся.
– Да уж нет, не сама… – Рябой загадочно улыбнулся. – Коли хочешь знать… приезжали тут людишки из Престола, от боярина Окулы. Весточку десятнику привезли с повелением Даньку-кузнеца сыскать… Зело любопытные людишки были: все в уборе воинском, при дощатой броне, чешуины толстыя! Ажно кони в железа одеты.
Данила безучастно выдернул травинку, прикусил зубами…
– Кони в доспехах? – Он насмешливо покосился на Гусяту. – Ну ты здоров свистеть, мужик. Может, в Престоле и коровы в кольчугах ходят?
– Цицей клянусь: не вру! Мы – дубровичи, лгать не научены… Изо всех славян самое горькое племя будем – кривда в горле застряет. Я сам чистокровный дубрович буду, не хуже тебя!
– То есть как: вообще лгать не умеешь?
– Прадед мой не лгал и меня не учил. От того все наши беды, у дубровичей-то… Да что сказывать: будто сам не знаешь!
– Знаю. – Данька кивнул. – Расскажи, кто кузню сжег.
– Ну я и говорю: лошади у них рослые, все в железы облачены! А на всадниках брони понавешены – исто богатыри! – запальчиво затараторил Гусята. – Ходили по посаду, все тебя рыскали… Два толстяка и недоросль – рожи личинами железными прикрыты, только глаза скрозь щели зыркают… Страсть! Десятник говорит: они и пожгли твою кузню.
– А бабы не было с ними?
– Ах, оставь сие: какие бабы в бронях ходят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Но слишком поздно – Данила уже в седле. Совсем как в юности, у деда в деревне: с лету охватил вороного жеребка за шею, властно прижал босыми пятками горячий пах… и конь словно обрадовался молодому и веселому всаднику, с места сиганул через полосы грядок, через поваленного Разбиту – хопа! хопа! хоп – замелькали, разгоняясь резкими толчками, страшные стальные копыта! Уже не поймать стрелой: разрывая грязь в летучие комья, через малинник и прочь – к лесу!
Ну-ну, не горячись – Данила ласково придержал вороного зверя, когда сарайчик Середы скрылся за густым лесистым островом… Нащупал наконец стремя и привстал на стременах, потирая отбитую с непривычки задницу. Ты, брат, силен бегать! – задница побаливала; Данила подергал под собой широкое разбитое седло, иссеченное трещинами и царапинами: и как они удерживаются на таком седалище… Я-то еще налегке, без доспеха! Данила сплюнул: кольчуга и оружие остались в избушке Середы – в качестве трофеев десятнику Разбито. Повернуть, что ли, обратно на пепелище – залезть в подземелье и набрать в дорогу серебра и оружия, а потом – прочь из этих мест, от полоумного Разбиты… Он потянул узду – жеребок закрутился на месте, заплясал и зафыркал – а Данила завертел головой вокруг, принюхиваясь к летучему ветру… вроде дымком потянуло?
– Ну конечно… вы не заставили себя ждать! – Данила кратко выругался вслух, когда позади замелькали меж деревьев яркие искорки солнечных бликов на шлемах – десятниковы воины спешили за ним в погоню. Сейчас опять начнутся стрелы и прочие колючие игры со смертью – он поспешно разворошил рукой пыльную гору заскорузлого тряпья, притороченного сзади к седлу: какие-то котомки и торбы, мотки веревки… Данила радостно рассмеялся: из вороха вдруг вывернулась наружу и тут же заблестела на солнце тонкая медная грань – небольшой всаднический щит, деревянный диск с заплатами желтого металла. Ты появился весьма кстати, парень! – крупное запястье туго протиснулось в кожаные петли, и щит ловко насел на левую руку… А правая по-прежнему роется в котомках у седла: ну, мне бы хоть какой мечишко… Это что? Пальцы охватили толстую рукоять – дубина… Нет, это боевой цеп! – на конце дубины глухо брякнули звенья цепи, и выкатился зацепленный железный шар в толстых гнутых шипах, тяжко провис почти до земли… Данила в недоумении покачал им в воздухе, как гирькой на веревке, – это как же он действует?
Времени на упражнения оставалось все меньше – летучие фигурки всадников высыпали из-за лесного мыса на склон холма. Лучников было трое: они очень спешили, непрестанно нахлестывая лошадей и смешно дергаясь в седлах – передний уже совсем близко, часто и цепко поглядывает на Данилу, а лук болтается за спиной, ждет своего часа. Данила выпростал наперед щит, прижался подбородком к теплой деревянной кромке, нахмурился и тронул жеребка навстречу налетавшим неприятелям. Жеребок тоже словно посерьезнел, уважительно покосился на хозяйскую десницу со свисавшим долу веским шиповатым шаром на цепи – не спеша вышагнул поперек лесной тропинки и нагнул гривастую голову: ну-ну, братва, налетай по одному.
«У-у-уххаа-аа!» – протяжно и жутко завизжал передний всадник, с лету накатываясь на Данилу: глаза вытаращены, усатая морда перекошена в крике, в одной руке – кнут, в другой – длинная страшноватая секира! Вот – уже настиг злодея Даньку, не остановить теперь: перерубит-перетопчет вмиг… «Давай-давай, иди сюда…» – неслышно пробубнил себе под нос напряженный Данила, отводя на размах правую руку… Он и сам испугался как будто – и крика, и бешеного напора, – но рука уже сама потянулась, тяжело разгоняясь, вперед – раскатывая, ускоряя по воздуху шипастый шар навстречу всаднику… Пригибаясь в седле, укрываясь щитом от вражеской секиры, Данила уже не мог остановить правой руки – а она словно с цепи сорвалась: Данила вдруг ужаснулся, какой убийственной тяжестью налился страшно раскрученный шар, клубок вертящихся игл! И Данила понял, что произойдет с несчастным лучником через дробный осколок мгновения – и даже зажмуриться успел, чтобы не видеть безумного, кровавого удара по усатой голове в шлеме.
Когда он открыл глаза, шар уже докручивался справа налево по орбите своей вязкой инерции – замедляясь и теряя силы. А всадника не было впереди… он исчез! Отпрыгнул, проскочил под рукой? Данила захотел обернуться – но вдруг задохнулся! Все мысли и догадки разом выхлестнуло прочь из головы жаркой волной боли: сухо и нарывисто прошелся по Данькиной спине чей-то ловкий кнут! Это лучник на подвижной лошадке вынырнул у Данилы за спиной, махнул рукой – и разом распорол рубаху на широкой спине крамольника, оставляя темную кровавую полосу… Тут же бросил коня вбок, уходя, ускользая от мстительного удара цепом.
Данила сумел удержать толстый цеп в руке, дернулся и раздавил в себе горячую судорогу боли – оскалившись, рванул коня, заворачивая лошадиную голову назад: скорей-скорей, сейчас достанем усатую сволочь! Но – слишком медленно крутится конь под Данилой, и томительно долго разгоняется рука с убийственным шаром: верткий лучник пляшет вокруг, будто издевается – даже секирой не бьет, лупит кнутом… Р-раз! – Данила содрогнулся в седле и, наверное, почти вскрикнул – второй удар прижег спину еще больнее: нет, так нельзя! не выдержу! – суетливо заклокотало в голове, неприятно задергало: забьют до смерти кнутами… Не пожалеют Даньку-кузнеца: крамольник! беременной бабой прикрывался! чужую жинку прилюдно целовал…
Постой же – я тебя достану! – жеребок вдруг поднапрягся, вертанул худым крупом – и вынес Данилу прямо на удар, наперерез усатой твари с кнутом… Ну – теперь не жди пощады: тронулась, сорвалась в железный наворот Данькина десница с цепом… Но – неожиданно, как коленом под дых, откуда-то слева, из-за границы зрения – жестоким пеклом в грудь, в лицо, опаляя кожу! Это второй лучник наскочил на Данилу – весело и с оттяжкой приложил концом кнута прямо в голову… И осекся страшный удар цепа – выронив оружие, Данила качнулся головой в кипящий омут, теряя глазами быструю чехарду теней вокруг… уже почти поплыл, завалился в седле…
– Ха-ха! – весело рассмеялся всадник, занося руку для нового удара. «Ха. Ха», – гулко отозвалось в голове Данилы, и он почему-то очнулся. Вороной жеребок из последних сил шарахнулся вбок, уходя из-под кнута – уже не Данилу, а себя спасая от свежего приступа боли. И Данька с неожиданной ловкостью дернул локтем, прикрывая щитом онемевшие ребра – хоп! поймал, погасил деревянным диском горячую, хлесткую молнию, просквозившую воздух. Невидимая змея с силой ударила в прогнувшийся щит – разогнавшись, пролетел мимо неприятельский конь с дико хохочущим лучником на спине… Уловив легкий миг внезапной передышки – всадники, как истребители, широко разошлись по склону холма, разворачиваясь для нового захода на цель, – Данила рывком погрузил руку в седельную сумку и вмиг нащупал среди гвоздей и подков что-то маленькое и безумно острое… жадно впившееся лезвием в ладонь!
Когда рука вырвалась обратно из сумки, в ней был зажат красивый ножичек с костяной ручкой и узким, недобро блеснувшим лезвием. Данила поспешно перехватил его в пальцах. Нет, он так и не научился метать ножи в армии – их тренировали вполсилы, всего несколько дней…
Он совсем забыл про ножичек, когда третий всадник, внезапно приблизившись, с радостным визгом сорвался в пике. Данила встречал удар кнута левой рукой, самым центром небольшого щита – а потому не думал о хорошо заточенном кинжале, зажатом в деснице. Только когда черная змея грациозно развилась в воздухе, ловко огибая щит и впиваясь в измученную, исхлестанную спину – Данила задохнулся от боли и неловко всплеснул руками, – только тогда ножичек сорвался с ладони.
Неприятель умело выполнил этот удар: вращательным движением кисти он слегка подхлестнул, закрутил в воздухе скользкий кнут и без труда обманул Данилу, достал-таки его жадным концом плети. Удар был настолько силен, что Данила выронил ножик из пальцев – захрипел и слабо, уже бессознательно толкнул коня вперед: скорей… прочь! Но всадник не торопился вторично доставать Данилу кнутом – маленький, хорошо заточенный ножичек застрял у него в горле, пробив слабые кольца старенькой кольчуги на шее.
Негромко пискнув, долговязый лучник как-то рывком откинулся на спину и выскользнул из седла в траву. Гулко ударился кольчужной спиной оземь – пару раз перекатился вниз по росистому склону и замер, подставив желтому солнцу белое веснушчатое лицо. Данила без труда узнал лучника Гусяту.
Он удивился: вмиг улеглась горячка схватки – из оврага потянуло сыростью, и даже боль в спине как будто приутихла… Опустил руки и почти беспомощно оглянулся на двух других неприятелей – увидел посеревшие лица и частые сполохи ужаса в глазах. Лошадь ближайшего лучника нелепо попятилась задом – так сильно натянул узду перепуганный всадник. Хищный кнут в руке безвольно поник и запутался в траве.
Они испугались страшного крамольника, вещего вогника Даньку. Когда неприятельские лошади скрылись за деревьями, Данила соскочил с коня и, потирая окровавленную спину, подошел к распростертому Гусяте. Видит Бог, он не хотел убивать славянина – это приступ боли вырвал лезвие из рук, с жестокой красотой всаживая его в горло несчастному лучнику. Данила рывком сбросил с плеча щит и тяжело присел перед телом – вытер лицо горячей ладонью и вздохнул: не успел переселиться в новую жизнь, как уже заделался беглецом и почти прелюбодеем, а теперь вот убийцей…
Мертвый Гусята вдруг надсадно кашлянул в траве и, жутко сморщив рожу, открыл глаза. Данила вздрогнул, но тут же расхохотался – протянул руку и вытащил нож из тесной прорехи в кольчуге: лезвие прошло вбок, не оставив на рябой коже даже царапины!
– Ты чего разлегся, мужик? – сощурился Данила, играя ножиком в пальцах. – Никак помирать собрался?
– Ой, уж не ведаю… Чего-то в голову вступило – ну, думаю, кончина пришла! – Покашливая и потирая горло узкой ладонью, лучник приподнял голову и тупо оглянулся: – А где хлопцы?
– До хаты ломанулись: обедать пора! – Данила спрятал ножичек. – Хотели тебя будить, да пожалели: нехай спит брат Гусятка… Как горло – не болит?
– Темя болит – видать, с коня упавши, нелепо главою преткнулся, – пожаловался Гусята. – Никак ты меня низверг?
– Так получилось. Я сожалею. Однако уж больно ловко вы меня кнутами стегали.
– Робота наша такая. – Гусята гордо оправил нарушенную прическу. – Я супротив тя ничто не имею: десятник указал Даньку лупить – ну мы и старались…
– Я все понимаю, я не против! – Данила присел рядом, сосредоточенно разглядывая кровавые полосы у себя на ребрах. – А Разбите-то какой резон меня ловить? Разве я ему зла желаю?
– Из Престола-града весточка пришла тебя сыскать, в железы запечь и к самому стольному боярину Окуле доставить. Уж не ведаю, какие бесчинствия ты в столице натворил и за что Окула тебя рыщет… Тебе небось видней будет.
– А кузницу зачем сожгли?
– Да не жгли мы кузню Твою! – Гусята с досадой хлопнул ладонью по тощему колену. – Где это видано пожоги творить! Это уж десятник для красного словца сказал, будто наших рук дело…
– Ага, я понимаю: сама загорелась. – Данила злобно ухмыльнулся.
– Да уж нет, не сама… – Рябой загадочно улыбнулся. – Коли хочешь знать… приезжали тут людишки из Престола, от боярина Окулы. Весточку десятнику привезли с повелением Даньку-кузнеца сыскать… Зело любопытные людишки были: все в уборе воинском, при дощатой броне, чешуины толстыя! Ажно кони в железа одеты.
Данила безучастно выдернул травинку, прикусил зубами…
– Кони в доспехах? – Он насмешливо покосился на Гусяту. – Ну ты здоров свистеть, мужик. Может, в Престоле и коровы в кольчугах ходят?
– Цицей клянусь: не вру! Мы – дубровичи, лгать не научены… Изо всех славян самое горькое племя будем – кривда в горле застряет. Я сам чистокровный дубрович буду, не хуже тебя!
– То есть как: вообще лгать не умеешь?
– Прадед мой не лгал и меня не учил. От того все наши беды, у дубровичей-то… Да что сказывать: будто сам не знаешь!
– Знаю. – Данька кивнул. – Расскажи, кто кузню сжег.
– Ну я и говорю: лошади у них рослые, все в железы облачены! А на всадниках брони понавешены – исто богатыри! – запальчиво затараторил Гусята. – Ходили по посаду, все тебя рыскали… Два толстяка и недоросль – рожи личинами железными прикрыты, только глаза скрозь щели зыркают… Страсть! Десятник говорит: они и пожгли твою кузню.
– А бабы не было с ними?
– Ах, оставь сие: какие бабы в бронях ходят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84