– Неужто случилось-таки? Обручи эти поганые, волшебные… и что, Михайло тебя в избушке оставил, а сам – с мертвым телом в Калин, в ханскую гробницу? Ох, беда…
Он снова затих. Стало слышно, как негромко захлюпала носом Бустя – вспомнила про бедного дядьку Потыка. Сверху сквозь потолок донеслись обрывки разговора – кажется, звонкий смех рыжей лазутчицы прозвенел среди низкого рокота мужских голосов.
– Надо выручать Михайлу, – сказал Посух.
– А есть надежда? Есть способы? – Данила повернул голову и тут же почувствовал, как горлом пошла кровь – закашлялся, сплевывая солоноватую слюну.
– А то нет! – Старик тоже молодецки сплюнул. – А Стати на что?! Колокир-то их не зазря привез! В них же вся сила крестовой Империи! Они любое поганое волшебство как огнем выжигают – нужно только догнать Михайлу и коснуться его царским жезлом… Авось и нашенские чудеса на свете бывают – отхлынет от него проклятие.
– Где теперь Колокир? – шепотом спросил Данька, чувствуя, как гулко забилось и мешает дышать сердце.
– Да где-то рядом бродит… С ним уговор был такой: сперва я в избушку зайду – проведаю, что и как. Ежли все тихо, без засады – тогда и он опосля пожалует. Ну так видишь – без засады не обошлось.
– Этот Белая Палица… чего он хочет?
– Верный служка Стрибожки да Мокошки. Многобожник закоснелый, хоть с огурцами соли. У него приказ имеется из Престола: выследить коганую заразу и на корню выжечь. Не первый год и за Смеяной, и за Свищом охотился, да и тебя почему-то за коганого воина принял. Кто знает – а ну как он давно уж следил за тобой? Вот и вышел по кровавому следу к самому Малкову починку. А тут и Стати царские прямо в руки плывут – ну, Палица и решил облаву устроить. Авось хозяйка Мокошь похвалит.
– А ведь и верно похвалит… – Данила покачал головой. – Регалии христианских царей – да прямо в руки языческой богине…
– Ага… только и мы не лыком шиты, не на болоте выросли. Что, разве взяли они Колокира? Мудрый человек, осторожный. Долго им ждать, пока грек помрет – у него пока и голова-то не болела, хе-хе.
– Надо выбираться отсюда и искать Колокира. У меня всего три дня, прежде чем Михайло прибудет в Калин.
– Да, надо бы выбраться, отчего ж нет? Вот жаль,, на шее веревка, а порезать нечем, хе-хе, – сострил старик.
– Ай! – вдруг пискнула Бустя.
– Что? – Данила рывком поднял голову.
– Укололась я… Тут острое чего-то лежит, как будто железки. Бо-ольно порезалась, до крови!
Только теперь Данила осознал, в подвале какого дома он находится.
XVIII
На дубу сидит тут черный ворон.
С ноги на ногу переступывает.
Клювом жаркия перушки поправливает.
А и когти и нос – что огонь горят.
Сказание о богатыре Даниле Казарине
Мертвый железный ворон лежал на боку, вытянув приплюснутую голову, разметав по холодному полу свои жуткие обостренные крылья. Данила поднял голову – сверху дыра, которую сбитая птица проделала в полу, была наспех заложена широкими свежими досками. Данька тяжело перевернулся на живот и подполз к черному вороху стальных лезвий – почти сразу нащупал рядом в мягкой пыли короткое зазубренное перо, выпавшее из металлических покровов крыла и сильно напоминавшее узкое лезвие ножа без ручки.
Перо было скользкое и вырывалось из бесчувственных пальцев, тут же с нетерпеливой жадностью впиваясь в кожу. Данила успел перерезать только верхний слой веревок на сведенных за спину запястьях, когда в дальнем конце обширного подпола заскрипела отверзаемая крышка люка и в жидких отблесках дымной лучины замелькали по ступеням лестницы чьи-то черные сапоги. Данила замер, утопив в ладони занозистое перышко – совсем как давеча нож с костяной ручкой. От дурного воспоминания его едва не стошнило. Несколько часов назад в этом доме была еще жива Михайлина жена…
Когда рослый детина в сапогах и с лучиной в руках приблизился, вглядываясь в вялые тени, расползшиеся по земляному полу, Данька закрыл глаза: ему стало смешно. В очередной раз невесть почему ощутил, что близка его победа. Пока еще опутан веревками, избит до бесчувствия – его за ноги тащат по полу к лестнице, ведущей наверх. Но это ненадолго.
Несколько рук за шиворот выволокли его из люка наружу – уложили спиной на пол, и тут же два черных силуэта нависли над головой – узкие бедра и длинные руки, высокие сапоги и темные рубахи с закатанным рукавами.
– Избранный из воинов Данэил! – торжественно произнесла одна из теней прыгающим голосом бультерьера Белой Палицы. – До сегодняшнего утра ты умрешь, сие я могу тебе обещать. Смерть твоя будет честной и скоропостижной, если ты тщательно и радетельно ответишь на мои вопросы…
«Какая толстая веревка», – подумал Данила. Он уже воткнул вороново перо в щель между половицами и теперь судорожно и мелко дергал за спиной руками, елозя тугими волокнами пеньки по лезвию.
– А ежли будешь молчать, тогда погибнешь гораздо позорней и мучительней! – добавила вторая тень голосом молодого бандита: этот детина слегка присвистывал – видимо, не хватало пары передних зубов.
«Есть. Еще одной меньше», – понял Данька, чувствуя, как слабеют путы на изрезанных руках.
– Отвечай же: где теперь Одинок-хан? Куда скрылся Скараш со Свищом? Кто убил Смеяну? Говори живей, иначе омерзение пересилит любопытство и начнутся казни… –Дворянин Белая Палица наклонил голову и уперся кулаками в бока. Данила мельком огляделся: кажется, трупы убрали и кровь смыли с пола… Вот там, на лавке сидела покойная Лебедь… Дальше, у самой двери лежал Свищ с оторванной рукой. А вот и сама рука: снизу, с пола Данька хорошо различил светлое пятно под лавкой, у самой стены – отрубленная кисть лежала ладонью кверху, словно испрашивая у небес подаяния. На согнутом указательном пальце заснувшей мухой по-прежнему темнел крупный перстень.
– Я заставлю твой коганый язык ворочаться быстрее, – глухо пробормотал Палица. Отошел на шаг и сказал, чуть обернувшись к подчиненному: – Начинай…
Детина живо нагнулся, и Данька поморщился, заметив в длинной руке дружинника обнаженный кинжал, разом засверкавший в слабом свете печи оранжевыми отблесками по сети поперечных царапин на лезвии.
Даниле повезло. Кинжал был еще на полпути, когда отворилась дверь и в комнату зашел тощий, оборванный бродяга с изъязвленным лицом под шапкой свалявшихся черных волос – худая фигура прокаженного мохлюта лишь на мгновение замерла на пороге. Глаза у бродяги были необычными для мохлютского племени – светло-серые с синевой, с темным ободком по радужке, эти глаза успели заметить только исцарапанный кинжальный клинок, дрожащий острием возле Данькиного горла.
Этого было достаточно. Данила долго жалел потом, что не вполне уследил за фантастическим прыжком мохлютского охотника – с высокого порога из-под притолоки прокаженный сорвался в короткое жесткое сальто – вперед головой, руками об пол и разворот, и обеими ногами – в плечи, в голову рослому детине с кинжалом в руке! Кратким росчерком пламени полумрак расчертил длинный огненный хвост, выбившийся из-под жуткого парика, мелькнули в воздухе стройные коленки – хрустнув позвоночником, роняя холодный кинжал и стукнув челюстями, детина в черной рубахе повалился грудью на распластанного по полу Данилу. Данька дернулся от боли в сдавленных ребрах, в спине, куда чуть не вонзилась ость железного пера, – и почувствовал, как лопнул на запястьях последний виток веревки.
Легкое тело рыжей девчонки перекатилось поверх, задевая Даньку по плечу – сизая исцарапанная коленка мелькнула возле самого носа. Данька отдернул голову – и увидел, что палица уже занесена в воздух – широкий расперенный набалдашник булавы падучей звездой вспыхнул над ним…
Он понял, что через секунду Палица недрогнувшей рукой опустит на Данькину голову веский конец своей булавы, легко и мигом дробя серебряной гирей кости черепа. Данила не хотел убивать породистого бультерьера Палицу. Поэтому, отпуская в краткий полет с окровавленной ладони узкое заостренное перо железного ворона, он засомневался в себе. Поэтому тонкая бритва пера вонзилась не точно в горло, как это происходило ранее с пугающим постоянством. Острый предмет вильнул в воздухе и ушел ниже, впиваясь под ключицу, – бультерьер по-детски охнул, и тяжкая палица сорвалась с фатальной траектории удара. Когда рыжая сестричка, перекатившись раза три по полу, вскочила на ноги, готовясь к новой атаке – на этот раз на своего бывшего начальника, – начальник уже лежал на полу, хрипя и мотая белобрысой головой.
– Братец! – Она метнулась к куче переплетенных тел на полу, с усилием стащила с Даньки тело бесчувственного детины и вцепилась в рубаху, ожесточенно расталкивая: – Братец, скажи хоть слово! Ты живой? Ты цел? Ха-ха-ха, вижу-вижу, что живой! Вставай – бежим-бежим отсюда! На дворе полно дружинников, не ровен час кто в дом зайдет! Ну, вставай, не притворяйся!
– Ха-ха, видишь? Я обещала, что тебя спасу, и спасла. Я умница! – Пыхтя и скользя босыми пятками по полу, она подтащила Даньку к лавке. – Правда, я ловко его завалила? Я умница. А ты ленивый – вставай наконец на ноги, мне же тяжело тебя тащить!
– Люди… Там еще люди в подполе. Старик и девка, – прошептал Данька в огненный ворох волос, прильнувший к лицу, когда сестра, цепко ухватив под мышки, волокла его к скамье.
– Ах! Еще двое наших? – Девка подскочила на месте. – Как же мы уйдем отсюда вчетвером – ты нездоров, еще какой-то старик и девка! Они небось и в седле не усидят!
Едва закончив фразу, обернулась и серым комочком изорванных тряпок подскочила к люку в подполье – тряхнув из-под парика золотистым хвостом, исчезла внизу. Вскоре Данька услышал сосредоточенное пыхтенье Посуха – из люка показалось его побагровевшее лицо с блестящей плешью в обрамлении седых локонов на висках. Бормоча вполголоса и отплевываясь, старик приблизился, задорно глянул на Даньку – но не сказал ничего. Замер, сосредоточенно выбирая из бороды соринки. Спустя какое-то время и светлая головка Бусти высунулась наружу из провала в подпол – следом по ступенькам карабкалась рыжая сестрица, нетерпеливо подталкивая Бустю снизу в мягкий неповоротливый зад.
– Живей-живей! Бежим-бежим! – заторопилась она и запрыгала по комнате из угла в угол, собирая в кучу на столе ворох какого-то оружия и дорожного скарба. – Я выйду на двор, соберу лошадей, подгоню под крыльцо. Заприте за мной дверь и никому не открывайте, никому-никому! Я пролезу в окно… Ах! – Она выглянула наружу сквозь щель между ставнями и всплеснула руками: – Они забрали всех лошадей, осталось только два тощеньких жеребца! Видать, Кречет увел часть дружинников верхами в погоню за Одинок-ханом… что же делать? Мы не сядем вчетвером на двоих коней, кони пойдут слишком тихо! Мы не сможем ускакать от погони!
– Поезжайте вы с Посухом, а я останусь с дядькой Данилой! – холодно проговорила Бустя. – Мы закроем дверь, и я буду его лечить. Он отдохнет немножко и всех убьет!
– Мне… надо ехать обратно к Михайлиной избушке. – Данька скрипнул зубами и поднялся с лавки, упираясь побелевшими пальцами в стену. – Встретить Колокира и получить Стати. Здесь нельзя задерживаться…
– Братец! Осторожно, ты еще слабенький! – Рыжая девка подскочила и вцепилась в плечо, подпирая Данькино тело к стене. – Я пойду с тобой. Я дам тебе мои обноски и измажу глиной, тебя никто не узнает… Снаружи уже стемнело – может быть, нас не поймают. Девочка, скажи – много людей на дворе?
– Три… нет, пять… – Бустя просунула носик в щель между ставнями. – На дворе темно, плохо видать. Ах, вот еще один – страшный, с топором!
– Ой… плохо-плохо. Четверым нипочем не выбраться. – Сестрица повесила голову.
– Я могу вывести одного человека, – сказал Посух.
– Что? – Данька не расслышал.
– Что-что… Могу вывести отсюда одного человека – любого.
– Чтоб дружинники не заметили? Как ты это сделаешь?
– А вот сделаю! – Старик расправил на груди бороду. – Умею я, понятно? Возьмем и выйдем, и не приметит никто.
– Так идите вдвоем с братцем! – радостно блеснули серые глазки из-под грязного парика. – Вы, дедушка, такой расчудесный умница – коли не шутите! Берите братца – и прочь! А мы с девочкой как-нибудь потом…
– Так, тихо… – Данька набрал в грудь воздуха и сказал окончательно: – Деда Посух, забирайте Бустю и ступайте к себе на пасеку. Мы с Рутой будем выбираться своими силами – как раз пара лошадей на двоих.
– Я не хочу! – Бустя вдруг всплеснула руками, с размаху хлопнулась задом на лавку и тихо разрыдалась: – Дядька Данила, я с тобо-ой! Ты… прогоняешь, да? Ах, пусть деда Посух с рыжей уходит, я с тобой хочу…
– А ну цыц! – Данька погрозил слабым кулаком. – Делай, что велено… Ступай с дедушкой на пасеку. Я туда попозже приду ночевать – там и свидимся, даже соскучиться не успеешь. Давай, деда Посух, забирай ее. Идите с Богом – только осторожно!
Старик кивнул, повернулся к Даньке спиной, на восток лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Он снова затих. Стало слышно, как негромко захлюпала носом Бустя – вспомнила про бедного дядьку Потыка. Сверху сквозь потолок донеслись обрывки разговора – кажется, звонкий смех рыжей лазутчицы прозвенел среди низкого рокота мужских голосов.
– Надо выручать Михайлу, – сказал Посух.
– А есть надежда? Есть способы? – Данила повернул голову и тут же почувствовал, как горлом пошла кровь – закашлялся, сплевывая солоноватую слюну.
– А то нет! – Старик тоже молодецки сплюнул. – А Стати на что?! Колокир-то их не зазря привез! В них же вся сила крестовой Империи! Они любое поганое волшебство как огнем выжигают – нужно только догнать Михайлу и коснуться его царским жезлом… Авось и нашенские чудеса на свете бывают – отхлынет от него проклятие.
– Где теперь Колокир? – шепотом спросил Данька, чувствуя, как гулко забилось и мешает дышать сердце.
– Да где-то рядом бродит… С ним уговор был такой: сперва я в избушку зайду – проведаю, что и как. Ежли все тихо, без засады – тогда и он опосля пожалует. Ну так видишь – без засады не обошлось.
– Этот Белая Палица… чего он хочет?
– Верный служка Стрибожки да Мокошки. Многобожник закоснелый, хоть с огурцами соли. У него приказ имеется из Престола: выследить коганую заразу и на корню выжечь. Не первый год и за Смеяной, и за Свищом охотился, да и тебя почему-то за коганого воина принял. Кто знает – а ну как он давно уж следил за тобой? Вот и вышел по кровавому следу к самому Малкову починку. А тут и Стати царские прямо в руки плывут – ну, Палица и решил облаву устроить. Авось хозяйка Мокошь похвалит.
– А ведь и верно похвалит… – Данила покачал головой. – Регалии христианских царей – да прямо в руки языческой богине…
– Ага… только и мы не лыком шиты, не на болоте выросли. Что, разве взяли они Колокира? Мудрый человек, осторожный. Долго им ждать, пока грек помрет – у него пока и голова-то не болела, хе-хе.
– Надо выбираться отсюда и искать Колокира. У меня всего три дня, прежде чем Михайло прибудет в Калин.
– Да, надо бы выбраться, отчего ж нет? Вот жаль,, на шее веревка, а порезать нечем, хе-хе, – сострил старик.
– Ай! – вдруг пискнула Бустя.
– Что? – Данила рывком поднял голову.
– Укололась я… Тут острое чего-то лежит, как будто железки. Бо-ольно порезалась, до крови!
Только теперь Данила осознал, в подвале какого дома он находится.
XVIII
На дубу сидит тут черный ворон.
С ноги на ногу переступывает.
Клювом жаркия перушки поправливает.
А и когти и нос – что огонь горят.
Сказание о богатыре Даниле Казарине
Мертвый железный ворон лежал на боку, вытянув приплюснутую голову, разметав по холодному полу свои жуткие обостренные крылья. Данила поднял голову – сверху дыра, которую сбитая птица проделала в полу, была наспех заложена широкими свежими досками. Данька тяжело перевернулся на живот и подполз к черному вороху стальных лезвий – почти сразу нащупал рядом в мягкой пыли короткое зазубренное перо, выпавшее из металлических покровов крыла и сильно напоминавшее узкое лезвие ножа без ручки.
Перо было скользкое и вырывалось из бесчувственных пальцев, тут же с нетерпеливой жадностью впиваясь в кожу. Данила успел перерезать только верхний слой веревок на сведенных за спину запястьях, когда в дальнем конце обширного подпола заскрипела отверзаемая крышка люка и в жидких отблесках дымной лучины замелькали по ступеням лестницы чьи-то черные сапоги. Данила замер, утопив в ладони занозистое перышко – совсем как давеча нож с костяной ручкой. От дурного воспоминания его едва не стошнило. Несколько часов назад в этом доме была еще жива Михайлина жена…
Когда рослый детина в сапогах и с лучиной в руках приблизился, вглядываясь в вялые тени, расползшиеся по земляному полу, Данька закрыл глаза: ему стало смешно. В очередной раз невесть почему ощутил, что близка его победа. Пока еще опутан веревками, избит до бесчувствия – его за ноги тащат по полу к лестнице, ведущей наверх. Но это ненадолго.
Несколько рук за шиворот выволокли его из люка наружу – уложили спиной на пол, и тут же два черных силуэта нависли над головой – узкие бедра и длинные руки, высокие сапоги и темные рубахи с закатанным рукавами.
– Избранный из воинов Данэил! – торжественно произнесла одна из теней прыгающим голосом бультерьера Белой Палицы. – До сегодняшнего утра ты умрешь, сие я могу тебе обещать. Смерть твоя будет честной и скоропостижной, если ты тщательно и радетельно ответишь на мои вопросы…
«Какая толстая веревка», – подумал Данила. Он уже воткнул вороново перо в щель между половицами и теперь судорожно и мелко дергал за спиной руками, елозя тугими волокнами пеньки по лезвию.
– А ежли будешь молчать, тогда погибнешь гораздо позорней и мучительней! – добавила вторая тень голосом молодого бандита: этот детина слегка присвистывал – видимо, не хватало пары передних зубов.
«Есть. Еще одной меньше», – понял Данька, чувствуя, как слабеют путы на изрезанных руках.
– Отвечай же: где теперь Одинок-хан? Куда скрылся Скараш со Свищом? Кто убил Смеяну? Говори живей, иначе омерзение пересилит любопытство и начнутся казни… –Дворянин Белая Палица наклонил голову и уперся кулаками в бока. Данила мельком огляделся: кажется, трупы убрали и кровь смыли с пола… Вот там, на лавке сидела покойная Лебедь… Дальше, у самой двери лежал Свищ с оторванной рукой. А вот и сама рука: снизу, с пола Данька хорошо различил светлое пятно под лавкой, у самой стены – отрубленная кисть лежала ладонью кверху, словно испрашивая у небес подаяния. На согнутом указательном пальце заснувшей мухой по-прежнему темнел крупный перстень.
– Я заставлю твой коганый язык ворочаться быстрее, – глухо пробормотал Палица. Отошел на шаг и сказал, чуть обернувшись к подчиненному: – Начинай…
Детина живо нагнулся, и Данька поморщился, заметив в длинной руке дружинника обнаженный кинжал, разом засверкавший в слабом свете печи оранжевыми отблесками по сети поперечных царапин на лезвии.
Даниле повезло. Кинжал был еще на полпути, когда отворилась дверь и в комнату зашел тощий, оборванный бродяга с изъязвленным лицом под шапкой свалявшихся черных волос – худая фигура прокаженного мохлюта лишь на мгновение замерла на пороге. Глаза у бродяги были необычными для мохлютского племени – светло-серые с синевой, с темным ободком по радужке, эти глаза успели заметить только исцарапанный кинжальный клинок, дрожащий острием возле Данькиного горла.
Этого было достаточно. Данила долго жалел потом, что не вполне уследил за фантастическим прыжком мохлютского охотника – с высокого порога из-под притолоки прокаженный сорвался в короткое жесткое сальто – вперед головой, руками об пол и разворот, и обеими ногами – в плечи, в голову рослому детине с кинжалом в руке! Кратким росчерком пламени полумрак расчертил длинный огненный хвост, выбившийся из-под жуткого парика, мелькнули в воздухе стройные коленки – хрустнув позвоночником, роняя холодный кинжал и стукнув челюстями, детина в черной рубахе повалился грудью на распластанного по полу Данилу. Данька дернулся от боли в сдавленных ребрах, в спине, куда чуть не вонзилась ость железного пера, – и почувствовал, как лопнул на запястьях последний виток веревки.
Легкое тело рыжей девчонки перекатилось поверх, задевая Даньку по плечу – сизая исцарапанная коленка мелькнула возле самого носа. Данька отдернул голову – и увидел, что палица уже занесена в воздух – широкий расперенный набалдашник булавы падучей звездой вспыхнул над ним…
Он понял, что через секунду Палица недрогнувшей рукой опустит на Данькину голову веский конец своей булавы, легко и мигом дробя серебряной гирей кости черепа. Данила не хотел убивать породистого бультерьера Палицу. Поэтому, отпуская в краткий полет с окровавленной ладони узкое заостренное перо железного ворона, он засомневался в себе. Поэтому тонкая бритва пера вонзилась не точно в горло, как это происходило ранее с пугающим постоянством. Острый предмет вильнул в воздухе и ушел ниже, впиваясь под ключицу, – бультерьер по-детски охнул, и тяжкая палица сорвалась с фатальной траектории удара. Когда рыжая сестричка, перекатившись раза три по полу, вскочила на ноги, готовясь к новой атаке – на этот раз на своего бывшего начальника, – начальник уже лежал на полу, хрипя и мотая белобрысой головой.
– Братец! – Она метнулась к куче переплетенных тел на полу, с усилием стащила с Даньки тело бесчувственного детины и вцепилась в рубаху, ожесточенно расталкивая: – Братец, скажи хоть слово! Ты живой? Ты цел? Ха-ха-ха, вижу-вижу, что живой! Вставай – бежим-бежим отсюда! На дворе полно дружинников, не ровен час кто в дом зайдет! Ну, вставай, не притворяйся!
– Ха-ха, видишь? Я обещала, что тебя спасу, и спасла. Я умница! – Пыхтя и скользя босыми пятками по полу, она подтащила Даньку к лавке. – Правда, я ловко его завалила? Я умница. А ты ленивый – вставай наконец на ноги, мне же тяжело тебя тащить!
– Люди… Там еще люди в подполе. Старик и девка, – прошептал Данька в огненный ворох волос, прильнувший к лицу, когда сестра, цепко ухватив под мышки, волокла его к скамье.
– Ах! Еще двое наших? – Девка подскочила на месте. – Как же мы уйдем отсюда вчетвером – ты нездоров, еще какой-то старик и девка! Они небось и в седле не усидят!
Едва закончив фразу, обернулась и серым комочком изорванных тряпок подскочила к люку в подполье – тряхнув из-под парика золотистым хвостом, исчезла внизу. Вскоре Данька услышал сосредоточенное пыхтенье Посуха – из люка показалось его побагровевшее лицо с блестящей плешью в обрамлении седых локонов на висках. Бормоча вполголоса и отплевываясь, старик приблизился, задорно глянул на Даньку – но не сказал ничего. Замер, сосредоточенно выбирая из бороды соринки. Спустя какое-то время и светлая головка Бусти высунулась наружу из провала в подпол – следом по ступенькам карабкалась рыжая сестрица, нетерпеливо подталкивая Бустю снизу в мягкий неповоротливый зад.
– Живей-живей! Бежим-бежим! – заторопилась она и запрыгала по комнате из угла в угол, собирая в кучу на столе ворох какого-то оружия и дорожного скарба. – Я выйду на двор, соберу лошадей, подгоню под крыльцо. Заприте за мной дверь и никому не открывайте, никому-никому! Я пролезу в окно… Ах! – Она выглянула наружу сквозь щель между ставнями и всплеснула руками: – Они забрали всех лошадей, осталось только два тощеньких жеребца! Видать, Кречет увел часть дружинников верхами в погоню за Одинок-ханом… что же делать? Мы не сядем вчетвером на двоих коней, кони пойдут слишком тихо! Мы не сможем ускакать от погони!
– Поезжайте вы с Посухом, а я останусь с дядькой Данилой! – холодно проговорила Бустя. – Мы закроем дверь, и я буду его лечить. Он отдохнет немножко и всех убьет!
– Мне… надо ехать обратно к Михайлиной избушке. – Данька скрипнул зубами и поднялся с лавки, упираясь побелевшими пальцами в стену. – Встретить Колокира и получить Стати. Здесь нельзя задерживаться…
– Братец! Осторожно, ты еще слабенький! – Рыжая девка подскочила и вцепилась в плечо, подпирая Данькино тело к стене. – Я пойду с тобой. Я дам тебе мои обноски и измажу глиной, тебя никто не узнает… Снаружи уже стемнело – может быть, нас не поймают. Девочка, скажи – много людей на дворе?
– Три… нет, пять… – Бустя просунула носик в щель между ставнями. – На дворе темно, плохо видать. Ах, вот еще один – страшный, с топором!
– Ой… плохо-плохо. Четверым нипочем не выбраться. – Сестрица повесила голову.
– Я могу вывести одного человека, – сказал Посух.
– Что? – Данька не расслышал.
– Что-что… Могу вывести отсюда одного человека – любого.
– Чтоб дружинники не заметили? Как ты это сделаешь?
– А вот сделаю! – Старик расправил на груди бороду. – Умею я, понятно? Возьмем и выйдем, и не приметит никто.
– Так идите вдвоем с братцем! – радостно блеснули серые глазки из-под грязного парика. – Вы, дедушка, такой расчудесный умница – коли не шутите! Берите братца – и прочь! А мы с девочкой как-нибудь потом…
– Так, тихо… – Данька набрал в грудь воздуха и сказал окончательно: – Деда Посух, забирайте Бустю и ступайте к себе на пасеку. Мы с Рутой будем выбираться своими силами – как раз пара лошадей на двоих.
– Я не хочу! – Бустя вдруг всплеснула руками, с размаху хлопнулась задом на лавку и тихо разрыдалась: – Дядька Данила, я с тобо-ой! Ты… прогоняешь, да? Ах, пусть деда Посух с рыжей уходит, я с тобой хочу…
– А ну цыц! – Данька погрозил слабым кулаком. – Делай, что велено… Ступай с дедушкой на пасеку. Я туда попозже приду ночевать – там и свидимся, даже соскучиться не успеешь. Давай, деда Посух, забирай ее. Идите с Богом – только осторожно!
Старик кивнул, повернулся к Даньке спиной, на восток лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84