скорее, скорее! Дождаться этого проклятого Колокира, забрать Стати и спасти брата от азиатского заклятия!
Ужаленный плетью Волчик прыгнул было вперед, намереваясь обогнать медного мерина с рыжей девкой в седле, – но вдруг захрипел, заплакал и дернулся вбок, испуганно мотая головой! Данька подскочил в седле, натягивая поводья, – сбоку бешеный конь под Рутой тоже кратко и жалобно завизжал, завертелся на месте…
«Нечисть!» – быстро подумал Данила и увидел волка. Зверь стоял в полуста шагах впереди – черное горбатое пятно выскользнуло из жестких кустов и теперь застыло на серой ленте лесной тропинки. Стоял боком, неподвижно и странно – по-человечьи высоко и прямо выставив узкую акулью морду. «Ух, тварь…» – скрипнул зубами Данька, заметив, как изжелта в зелень блеснули, переливаясь, хищные глазки. Огромный, матерый и хладнокровный. Проклятие… Каких-то триста шагов не доехали до лесной избушки – вдали взгляд, казалось, уже различал знакомые очертания покосившейся баньки под соломенной крышей… А зверь-то словно поджидал их на тропинке – обернул голову… вдруг рывком тронулся с места и холодным сгустком хищной энергии скользнул ближе, в движении почти растворяясь во мраке.
– Ах, братец! – только и сумела выдохнуть Рута.
– Назад! Поворачивай назад! – прохрипел Данька, нащупывая холодный перстень на пальце. – Сейчас я его…
Снова парно блеснули мелкие злые глаза на серебристо-черной морде, волк сделал еще несколько шагов – и вдруг…
Данила понял, что с каждым шагом зверь все выше задирает голову, неестественно прогибаясь в спине… шерсть на загривке заходила седой волной, поднялась горбом – мягко подгибая передние лапы, зверь присел на собственный хвост, немыслимо раздуваясь в ребрах, в груди… Господи, он уже движется только на задних лапах, он вырастает в человечий рост.,.
В облаке пыльных одежд, низко наклонив крупную голову, весь заросший седой шерстью, бурой глиной и лесной паутиной, на дороге стоял, молчаливый и страшный, полуночный оборотень Вретень. Верный раб Свища, порой" заставлявший трепетать даже своего жестокого хозяина. Шестой по счету член коганого отряда, отправленного на поиски богатыря Потыка в окрестности Малкова починка. «Я совсем позабыл про тебя, хитрая тварь», – с омерзением подумал Данька и дернул перстень на пальце, поворачивая камнем наружу.
Сзади, за спиной у Данилы уже металлически заскрежетали расправляемые крылья, уже шевельнулась, отыскивая бесцветным взглядом очередного противника, плоская скорпионья голова с железным клювом. Вретень не тронулся с места – он стоял посреди лесной тропы, чуть раскачиваясь на коротких кривых лапах… Данька с отвращением осознал, что чудовище по-прежнему изменяется внешне – волчьи уши уменьшаются, подрагивая и прижимаясь к мохнатой голове, тесный ряд клыков скрывается в густой бороде, на костлявых руках шевелятся отрастающие длинные пальцы… Что это? Словно ворох темной шерсти сползает с плеч, подобно поношенной шубе – и бледно-зеленые глаза… не глаза вовсе, а крошечный тусклый фонарь, упавший на землю и покатившийся в пыли!
– Приветствую тебя, славный и хитроумный воин! – мягко произнес Вретень и слегка поклонился. Отшвырнул с дороги в кусты обрывки волчьей шкуры и изящным движением руки оправил темные волосы над высоким смуглым лбом. Легко шагнул вперед, поднял голову – и Данька увидел утонченное эллинское лицо великого актера Колокира. – Я принес то, что ты ищешь.
В его руке качнулся небольшой сверток, дорожная торба бурого цвета – вроде той, в которой дед Посух носил кузовок с земляникой.
– Итак… последняя моя роль сыграна! – Грек поклонился в пояс, смуглой дланью опуская свою драгоценную ношу в глубокую пыль у дороги. – Я принес вам сердце погибшей Империи. Мой народ не сумел удержать это сердце в своей груди. Теперь оно – ваше… Я ухожу.
Данька не успел остановить его. Колокир снова весь будто сгорбился и, переступая вспять, как-то разом скрылся в глубокой лесной темноте при дороге. На тропе рядом с невнятной грудой сброшенного актерского реквизита осталась лежать странническая сума с царскими Статями базилевсов.
– Да, совсем забыл… – Из-за древесных стволов вновь проявились очертания его крупной головы. – От себя замечу, что роль Данэила Казарина была сыграна блестяще… Не думал, что среди славян встречаются столь дивные лицедеи. Я впечатлен. Я слышал каждое слово, лежа в сенях на сене и изображая чудовище. Изображать чудовище было нелегко – ха! – однако твоя роль куда сложнее, славный воин! Господь с тобою, прощай…
И он исчез уже навсегда.
– Ха-ха! Милый братец, это ж никакой не волк! – радостно завопил над ухом девичий голосок, и Данька вздрогнул:
Рута, соскочив с коня, подлетела к валявшейся на земле сумке, подхватила и замахала в воздухе над головой, едва не подпрыгивая от восторга: – Чудо-чудо чудненькое! Он принес нам Стати, братец! Мы всех-всех перехитрили, вот какие мы умницы! Вот они. Стати – ха-ха! Лови!
Как детский мяч, она бросила мягкую торбу Даниле – тот едва успел поймать! Вцепился в грубую ткань переметной сумы, прижал к животу, подержал в руках пару мгновений – что-то жесткое там, нетяжелое, но… веское. Сунул за пазуху.
– Ну, куда теперь поскачем, братец? А? Я говорю, куда нам теперь? – Рута уже вскарабкалась на спину гнедого мерина – тот завертелся и зафыркал, проникаясь нетерпением седока. – Братец, ты чего молчишь? Ты здоров?
– Да. – Данька тронул Волчика пятками, снова нащупал узду.
– Гей, братец! Ты куда? Опять к избушке? Ха-ха! Зачем? Мы уже нашли Колокира – что ты там забыл, в этой баньке?
– Забыл? Ах да – забыл. Так, мелочь одну… Подожди здесь – я мигом вернусь.
Послушная сестрица кивнула и осталась ждать на тропинке. Данька стронул Волчика рысью к избушке – вот она, совсем рядом. Не то чтобы Даниле особенно хотелось туда, где несколько часов назад он расставался с обезумевшим от горя, зачарованным братом Михайлой… Просто Данька вспомнил про крошечный образок Нерукотворного Спаса под крышей. Не оставлять же в глухой, заброшенной избушке.
Он даже не стал привязывать Волчика – тяжело сполз на землю (затылок еще болел после удара), сделал несколько шагов к перекошенному крылечку – и замер. Опять он забыл у седла свой боевой цеп… И меч позабыл, и щит – а между тем сквозь щель под дверью баньки отчетливо пробивался изнутри оранжевый свет лучины, просачивался меж ставен и сквозь прорехи в разбитых стенах…
Данила всего на миг прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что происходит внутри – что за нежданные гости? Ах, это не лучина! – кто-то растапливает печурку: согнутая тень мелькнула в контровом свете… У стены на лавке сидит еще некто бородатый – лица не видно, только лысина поблескивает…
Тяжелая. Когтистая. Мохнатая лапа легла ему на плечо – и снова Данька услышал, как заурчал за спиной кто-то огромный, вонючий и клацающий зубами. Второй раз на дню шею обожгло жарким дыханием зверя, и за ворот потекла обильная тягучая слюна. Только на этот раз Потап урчал и клацал зубьями не от гнева и возмущения, а – от радости. Он уж и не чаял увидеть хозяина живым.
– Ах, деда Посух! Потап снова гостя дерет! – заорал с крыльца пронзительный детский голос – белокурая девка, заслышав приглушенный рев медведя, выскочила на порог, перегнулась через перила… В темноте да с перепугу не разобрала, дурочка, чем там занимаются во мраке медведь с каким-то мужиком, явно только что подглядывавшим у окна.
– Ну-ну, Бустенька, ангел мой! Не кричи… – наконец проговорил Данька, приходя в себя от медвежьих объятий. – Это свои, свои… Иди сюда, поцелую.
Даниле стало даже неловко, когда девчонка повисла на шее, прижалась к щеке вмиг повлажневшей мордочкой, тихо запищала и вдруг поцеловала прямо в рот, нечаянно коснувшись языком Данькиной губы – он отдернул лицо, дважды погладил Бустю по мягким волосам на затылке и опустил обратно на землю.
– Я ж говорил тебе, Буштя, шо оне сами до нас придут… Только погодить немного, а Данька и сам пришкочит! – зашепелявил, перелезая через порог, обрадованный Посух. – Чаво вы долгонько-то так? Ужо мы заждались тута с Потапом да дядькой Сильвестром!
Только теперь Данька разглядел чуть поодаль, под старой вишней еще одну косолапую тень – дядька Сильвестр вежливо поклонился Даниле, блеснув клыкастой улыбкой. «Как же, знакомы-с! – словно выражал весь его вид. – Намедни барина-то на закорках до дома несли-с… А нонче вот опять приятная встреча-с…»
– Дяденька Сильвестр тоже с нами решил идти дядьку Потыка выручать! – выпалила Бустя, не желая выпустить из пальцев Данькино запястье.
– С нами? Потыка выручать? –Данька вопросительно обернулся на ухмыляющегося Посуха. – Вы что… тоже собрались?
– А то как же?! – Посух обидчиво насупился. – Ишь хитрец, решил один Михайлу спасать! А мы тогда на что? Аль от мудрого старика и пользы нет? Или от Потапа с Сильвестром? Ты погляди на них: хошь и дураки, а немалы кулаки!
– Ага… особенно много пользы от Бусти! – Данька покачал головой. – Я ж вам велел на пасеку идти, меня дожидаться! Почему сюда пришли вместо пасеки? Здесь же опасно!
– На пашеку? Рази ж ты нам велел на пашеку иттить? – недоверчиво прислушался Посух, мгновенно начиная шепелявить втрое против прежнего. – А я, видать, не рашшлышал. То ешть не ражобрал. Перепутал небось пашеку с банькой… Ох, штарость не в радошть…
– Значит, от меня и пользы никакой?! – Данила вздрогнул: обозленная Бустя с силой дернула за запястье. – Да я… что хошь сделаю – все, что попросишь! И готовить буду, и стирать, и лечить, и медведей кормить! Ужо от меня поболе пользы будет, чем от рыжей твоей белки сумасшедшей! – Она вдруг смолкла, выпустила Данькину руку и добавила тихо: – Не любишь ты меня совсем. Ни чуточки…
– У тебя родители в починке! Тебе к мамке надо! – рассердился Данька.
– Не прогоняй: все равно не уйду, – спокойно и тихо сказала Бустя. – Из дому сбегу. Сама без вас пойду дядьку Потыка выручать.
– Нам без Бустеньки. никак нельзя, – встрял Посух. – Кто ж, окромя Бусти, телегой управит? Вы с Рутою верхами, а мы с медведями на телеге… Я-то дремать буду, а Бустеньке как раз поводья доверить можно…
Данька покосился вбок: из-за угла баньки и впрямь выглядывала запряженная телега, нагруженная каким-то дорожным скарбом!
– Господи, да у вас все подготовлено! – Даньке оставалось лишь развести руками. – А лошадь-то откуда, деда Посух?
– Дык… ты ж мне ея и подарил. Сегодня утром. – Старик спустился с крыльца и, заботливо оглядев окружение, мелко перекрестился: – Ну, коли все готово, – с Богом. Пора в путь-дорогу. По коням, братие!
Медведи бросились к телеге, по очереди задев плечами оцепеневшего Данилу. Бустя, гордо глянув на Даньку из-под ресниц, взобралась на почетное кучерское место – поправила косичку и выпрямилась, разбирая в руке поводья. Мимо прошел ухмыляющийся Посух, прижимая к груди снятый со стены образок… Данька вдруг ухватил старика за костлявое плечо, быстро заглянул в хитрые глазки:
– Дед, а дед… откуда ты знаешь, что Стати уже у меня? Посух пожал плечами.
– А чего тут знать? Бустя час назад прибежала, говорит: какой-то волк вокруг баньки бегает… Ну, я и смекнул, что это Колокир.
– А откуда знал, что именно Колокир? А, скажем, не Вретень?
– Оттуда и знал. Этого Вредня-оборотеня мы с Колокиром еще три дни назад скрутили – шкуру спустили да в болото бросили, когда он ночью мимо пасеки моей пробегал. Видно, Свищ его посылал Михайлу по лесу разыскивать. Страшный такой был, злой – да только от крестного-то знамения весь ослабел, стал сам себя зубами грызть. А Колокир тогда у меня в гостях сидел, мед пил. Вышел, посмотрел на ентого оборотеня – и говорит: вот, мол, подходящая шкура… Переоделся, ровно скоморох, – да вместо настоящего Вредня сам в починок побег. «Почто, говорит, мне Михайлу разыскивать, когда Свищ со Скарашем для меня его сами найдут». Такие дела.
– Гей, скоро вы там?! – закричала с телеги Бустя. Посух встрепенулся, побежал – вскарабкавшись по колесу, тяжело залез на сено и залег там, среди медведей. Данька взгромоздился на Волчика, медленно пустил его позади возка. Когда, выехав на тропинку, процессия поравнялась с медным мерином Руты, рыжая сестрица, казалось, ничуть не удивилась – кратко расхохоталась, подлетела на коне к телеге – знакомиться с медведями. Через минуту она уже, свесившись в седле, трепала разомлевшего Потапа за ухом, хихикала и весело бранилась с Посухом. Еще через полчаса вся компания затянула какую-то общеизвестную и, видимо, популярную в этих краях дорожную песню – достаточно заунывную для того, чтобы могли подпевать медведи.
«Просто цирк какой-то. Передвижной балаганчик», – подумал Данька, отпуская поводья.
XIX
– Кто здесь и почто пришел? – Плоское лицо рябой хозяйки постоялого двора, просунувшись в приоткрытую дверь, изобразило при виде столь разношерстной компании скорее усталое раздражение, нежели испуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Ужаленный плетью Волчик прыгнул было вперед, намереваясь обогнать медного мерина с рыжей девкой в седле, – но вдруг захрипел, заплакал и дернулся вбок, испуганно мотая головой! Данька подскочил в седле, натягивая поводья, – сбоку бешеный конь под Рутой тоже кратко и жалобно завизжал, завертелся на месте…
«Нечисть!» – быстро подумал Данила и увидел волка. Зверь стоял в полуста шагах впереди – черное горбатое пятно выскользнуло из жестких кустов и теперь застыло на серой ленте лесной тропинки. Стоял боком, неподвижно и странно – по-человечьи высоко и прямо выставив узкую акулью морду. «Ух, тварь…» – скрипнул зубами Данька, заметив, как изжелта в зелень блеснули, переливаясь, хищные глазки. Огромный, матерый и хладнокровный. Проклятие… Каких-то триста шагов не доехали до лесной избушки – вдали взгляд, казалось, уже различал знакомые очертания покосившейся баньки под соломенной крышей… А зверь-то словно поджидал их на тропинке – обернул голову… вдруг рывком тронулся с места и холодным сгустком хищной энергии скользнул ближе, в движении почти растворяясь во мраке.
– Ах, братец! – только и сумела выдохнуть Рута.
– Назад! Поворачивай назад! – прохрипел Данька, нащупывая холодный перстень на пальце. – Сейчас я его…
Снова парно блеснули мелкие злые глаза на серебристо-черной морде, волк сделал еще несколько шагов – и вдруг…
Данила понял, что с каждым шагом зверь все выше задирает голову, неестественно прогибаясь в спине… шерсть на загривке заходила седой волной, поднялась горбом – мягко подгибая передние лапы, зверь присел на собственный хвост, немыслимо раздуваясь в ребрах, в груди… Господи, он уже движется только на задних лапах, он вырастает в человечий рост.,.
В облаке пыльных одежд, низко наклонив крупную голову, весь заросший седой шерстью, бурой глиной и лесной паутиной, на дороге стоял, молчаливый и страшный, полуночный оборотень Вретень. Верный раб Свища, порой" заставлявший трепетать даже своего жестокого хозяина. Шестой по счету член коганого отряда, отправленного на поиски богатыря Потыка в окрестности Малкова починка. «Я совсем позабыл про тебя, хитрая тварь», – с омерзением подумал Данька и дернул перстень на пальце, поворачивая камнем наружу.
Сзади, за спиной у Данилы уже металлически заскрежетали расправляемые крылья, уже шевельнулась, отыскивая бесцветным взглядом очередного противника, плоская скорпионья голова с железным клювом. Вретень не тронулся с места – он стоял посреди лесной тропы, чуть раскачиваясь на коротких кривых лапах… Данька с отвращением осознал, что чудовище по-прежнему изменяется внешне – волчьи уши уменьшаются, подрагивая и прижимаясь к мохнатой голове, тесный ряд клыков скрывается в густой бороде, на костлявых руках шевелятся отрастающие длинные пальцы… Что это? Словно ворох темной шерсти сползает с плеч, подобно поношенной шубе – и бледно-зеленые глаза… не глаза вовсе, а крошечный тусклый фонарь, упавший на землю и покатившийся в пыли!
– Приветствую тебя, славный и хитроумный воин! – мягко произнес Вретень и слегка поклонился. Отшвырнул с дороги в кусты обрывки волчьей шкуры и изящным движением руки оправил темные волосы над высоким смуглым лбом. Легко шагнул вперед, поднял голову – и Данька увидел утонченное эллинское лицо великого актера Колокира. – Я принес то, что ты ищешь.
В его руке качнулся небольшой сверток, дорожная торба бурого цвета – вроде той, в которой дед Посух носил кузовок с земляникой.
– Итак… последняя моя роль сыграна! – Грек поклонился в пояс, смуглой дланью опуская свою драгоценную ношу в глубокую пыль у дороги. – Я принес вам сердце погибшей Империи. Мой народ не сумел удержать это сердце в своей груди. Теперь оно – ваше… Я ухожу.
Данька не успел остановить его. Колокир снова весь будто сгорбился и, переступая вспять, как-то разом скрылся в глубокой лесной темноте при дороге. На тропе рядом с невнятной грудой сброшенного актерского реквизита осталась лежать странническая сума с царскими Статями базилевсов.
– Да, совсем забыл… – Из-за древесных стволов вновь проявились очертания его крупной головы. – От себя замечу, что роль Данэила Казарина была сыграна блестяще… Не думал, что среди славян встречаются столь дивные лицедеи. Я впечатлен. Я слышал каждое слово, лежа в сенях на сене и изображая чудовище. Изображать чудовище было нелегко – ха! – однако твоя роль куда сложнее, славный воин! Господь с тобою, прощай…
И он исчез уже навсегда.
– Ха-ха! Милый братец, это ж никакой не волк! – радостно завопил над ухом девичий голосок, и Данька вздрогнул:
Рута, соскочив с коня, подлетела к валявшейся на земле сумке, подхватила и замахала в воздухе над головой, едва не подпрыгивая от восторга: – Чудо-чудо чудненькое! Он принес нам Стати, братец! Мы всех-всех перехитрили, вот какие мы умницы! Вот они. Стати – ха-ха! Лови!
Как детский мяч, она бросила мягкую торбу Даниле – тот едва успел поймать! Вцепился в грубую ткань переметной сумы, прижал к животу, подержал в руках пару мгновений – что-то жесткое там, нетяжелое, но… веское. Сунул за пазуху.
– Ну, куда теперь поскачем, братец? А? Я говорю, куда нам теперь? – Рута уже вскарабкалась на спину гнедого мерина – тот завертелся и зафыркал, проникаясь нетерпением седока. – Братец, ты чего молчишь? Ты здоров?
– Да. – Данька тронул Волчика пятками, снова нащупал узду.
– Гей, братец! Ты куда? Опять к избушке? Ха-ха! Зачем? Мы уже нашли Колокира – что ты там забыл, в этой баньке?
– Забыл? Ах да – забыл. Так, мелочь одну… Подожди здесь – я мигом вернусь.
Послушная сестрица кивнула и осталась ждать на тропинке. Данька стронул Волчика рысью к избушке – вот она, совсем рядом. Не то чтобы Даниле особенно хотелось туда, где несколько часов назад он расставался с обезумевшим от горя, зачарованным братом Михайлой… Просто Данька вспомнил про крошечный образок Нерукотворного Спаса под крышей. Не оставлять же в глухой, заброшенной избушке.
Он даже не стал привязывать Волчика – тяжело сполз на землю (затылок еще болел после удара), сделал несколько шагов к перекошенному крылечку – и замер. Опять он забыл у седла свой боевой цеп… И меч позабыл, и щит – а между тем сквозь щель под дверью баньки отчетливо пробивался изнутри оранжевый свет лучины, просачивался меж ставен и сквозь прорехи в разбитых стенах…
Данила всего на миг прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что происходит внутри – что за нежданные гости? Ах, это не лучина! – кто-то растапливает печурку: согнутая тень мелькнула в контровом свете… У стены на лавке сидит еще некто бородатый – лица не видно, только лысина поблескивает…
Тяжелая. Когтистая. Мохнатая лапа легла ему на плечо – и снова Данька услышал, как заурчал за спиной кто-то огромный, вонючий и клацающий зубами. Второй раз на дню шею обожгло жарким дыханием зверя, и за ворот потекла обильная тягучая слюна. Только на этот раз Потап урчал и клацал зубьями не от гнева и возмущения, а – от радости. Он уж и не чаял увидеть хозяина живым.
– Ах, деда Посух! Потап снова гостя дерет! – заорал с крыльца пронзительный детский голос – белокурая девка, заслышав приглушенный рев медведя, выскочила на порог, перегнулась через перила… В темноте да с перепугу не разобрала, дурочка, чем там занимаются во мраке медведь с каким-то мужиком, явно только что подглядывавшим у окна.
– Ну-ну, Бустенька, ангел мой! Не кричи… – наконец проговорил Данька, приходя в себя от медвежьих объятий. – Это свои, свои… Иди сюда, поцелую.
Даниле стало даже неловко, когда девчонка повисла на шее, прижалась к щеке вмиг повлажневшей мордочкой, тихо запищала и вдруг поцеловала прямо в рот, нечаянно коснувшись языком Данькиной губы – он отдернул лицо, дважды погладил Бустю по мягким волосам на затылке и опустил обратно на землю.
– Я ж говорил тебе, Буштя, шо оне сами до нас придут… Только погодить немного, а Данька и сам пришкочит! – зашепелявил, перелезая через порог, обрадованный Посух. – Чаво вы долгонько-то так? Ужо мы заждались тута с Потапом да дядькой Сильвестром!
Только теперь Данька разглядел чуть поодаль, под старой вишней еще одну косолапую тень – дядька Сильвестр вежливо поклонился Даниле, блеснув клыкастой улыбкой. «Как же, знакомы-с! – словно выражал весь его вид. – Намедни барина-то на закорках до дома несли-с… А нонче вот опять приятная встреча-с…»
– Дяденька Сильвестр тоже с нами решил идти дядьку Потыка выручать! – выпалила Бустя, не желая выпустить из пальцев Данькино запястье.
– С нами? Потыка выручать? –Данька вопросительно обернулся на ухмыляющегося Посуха. – Вы что… тоже собрались?
– А то как же?! – Посух обидчиво насупился. – Ишь хитрец, решил один Михайлу спасать! А мы тогда на что? Аль от мудрого старика и пользы нет? Или от Потапа с Сильвестром? Ты погляди на них: хошь и дураки, а немалы кулаки!
– Ага… особенно много пользы от Бусти! – Данька покачал головой. – Я ж вам велел на пасеку идти, меня дожидаться! Почему сюда пришли вместо пасеки? Здесь же опасно!
– На пашеку? Рази ж ты нам велел на пашеку иттить? – недоверчиво прислушался Посух, мгновенно начиная шепелявить втрое против прежнего. – А я, видать, не рашшлышал. То ешть не ражобрал. Перепутал небось пашеку с банькой… Ох, штарость не в радошть…
– Значит, от меня и пользы никакой?! – Данила вздрогнул: обозленная Бустя с силой дернула за запястье. – Да я… что хошь сделаю – все, что попросишь! И готовить буду, и стирать, и лечить, и медведей кормить! Ужо от меня поболе пользы будет, чем от рыжей твоей белки сумасшедшей! – Она вдруг смолкла, выпустила Данькину руку и добавила тихо: – Не любишь ты меня совсем. Ни чуточки…
– У тебя родители в починке! Тебе к мамке надо! – рассердился Данька.
– Не прогоняй: все равно не уйду, – спокойно и тихо сказала Бустя. – Из дому сбегу. Сама без вас пойду дядьку Потыка выручать.
– Нам без Бустеньки. никак нельзя, – встрял Посух. – Кто ж, окромя Бусти, телегой управит? Вы с Рутою верхами, а мы с медведями на телеге… Я-то дремать буду, а Бустеньке как раз поводья доверить можно…
Данька покосился вбок: из-за угла баньки и впрямь выглядывала запряженная телега, нагруженная каким-то дорожным скарбом!
– Господи, да у вас все подготовлено! – Даньке оставалось лишь развести руками. – А лошадь-то откуда, деда Посух?
– Дык… ты ж мне ея и подарил. Сегодня утром. – Старик спустился с крыльца и, заботливо оглядев окружение, мелко перекрестился: – Ну, коли все готово, – с Богом. Пора в путь-дорогу. По коням, братие!
Медведи бросились к телеге, по очереди задев плечами оцепеневшего Данилу. Бустя, гордо глянув на Даньку из-под ресниц, взобралась на почетное кучерское место – поправила косичку и выпрямилась, разбирая в руке поводья. Мимо прошел ухмыляющийся Посух, прижимая к груди снятый со стены образок… Данька вдруг ухватил старика за костлявое плечо, быстро заглянул в хитрые глазки:
– Дед, а дед… откуда ты знаешь, что Стати уже у меня? Посух пожал плечами.
– А чего тут знать? Бустя час назад прибежала, говорит: какой-то волк вокруг баньки бегает… Ну, я и смекнул, что это Колокир.
– А откуда знал, что именно Колокир? А, скажем, не Вретень?
– Оттуда и знал. Этого Вредня-оборотеня мы с Колокиром еще три дни назад скрутили – шкуру спустили да в болото бросили, когда он ночью мимо пасеки моей пробегал. Видно, Свищ его посылал Михайлу по лесу разыскивать. Страшный такой был, злой – да только от крестного-то знамения весь ослабел, стал сам себя зубами грызть. А Колокир тогда у меня в гостях сидел, мед пил. Вышел, посмотрел на ентого оборотеня – и говорит: вот, мол, подходящая шкура… Переоделся, ровно скоморох, – да вместо настоящего Вредня сам в починок побег. «Почто, говорит, мне Михайлу разыскивать, когда Свищ со Скарашем для меня его сами найдут». Такие дела.
– Гей, скоро вы там?! – закричала с телеги Бустя. Посух встрепенулся, побежал – вскарабкавшись по колесу, тяжело залез на сено и залег там, среди медведей. Данька взгромоздился на Волчика, медленно пустил его позади возка. Когда, выехав на тропинку, процессия поравнялась с медным мерином Руты, рыжая сестрица, казалось, ничуть не удивилась – кратко расхохоталась, подлетела на коне к телеге – знакомиться с медведями. Через минуту она уже, свесившись в седле, трепала разомлевшего Потапа за ухом, хихикала и весело бранилась с Посухом. Еще через полчаса вся компания затянула какую-то общеизвестную и, видимо, популярную в этих краях дорожную песню – достаточно заунывную для того, чтобы могли подпевать медведи.
«Просто цирк какой-то. Передвижной балаганчик», – подумал Данька, отпуская поводья.
XIX
– Кто здесь и почто пришел? – Плоское лицо рябой хозяйки постоялого двора, просунувшись в приоткрытую дверь, изобразило при виде столь разношерстной компании скорее усталое раздражение, нежели испуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84