Постоял с полминуты молча, опустив на грудь плешивую голову. Потом поднял спокойное лицо, подошел к зареванной Бусте, взял за руку – и девчонка как-то сразу затихла, даже носом перестала шмыгать: поднялась с лавки, перебросила на спину толстую косичку – старик повернул голову и что-то быстро сказал ей на ухо. Бустя кивнула головой. Посух шагнул к порогу, потянул Бустю за руку – та поспешно зашлепала вослед босыми подошвами по полу.
Данька поморщился: ему показалось, что входная дверь сама собой растворилась, выпуская наружу старика с девочкой – и тут же, вежливо скрипнув петлями, вновь вернулась на место, плотно прижавшись к косяку.
– Окно! К окну мне… – пробормотал Данька, и сестричка немедленно подставила тощее плечико, охватила рукой за пояс и подтащила его к подоконнику. Сквозь узкий просвет меж ставен Данила сразу увидел посреди двора большое огненное пятно – широкий костер, в свете которого мелькали узкие черные тени дружинников Белой Палицы – даже не шесть, как насчитала Бустя. Гораздо поболе. Дружинники сновали по двору с ведрами и снятыми седлами, рубили дрова и рассыпали овес в широкие корыта – наконец, просто расхаживали медленными шагами от сарая до сарая, поглядывая по сторонам… Два маленьких пятна, белевших во мраке – сгорбленная фигура старика и ровная, выпрямленная спина девочки, – двигались по двору неспешно, отнюдь не пытаясь ускользнуть от чужого взгляда. Посух вел Бустю прямо по тропке, пересекавшей пространство между рыбацкими домиками по направлению к околице – он шел тихо и не оборачиваясь, крепко-накрепко удерживая в ладони мягкие Бустенькины пальчики. В какой-то миг Даньке стало страшно: толстый бородатый дружинник с широким полотнищем обнаженного меча в руке, казалось, обернулся и в упор глянул Посуху в спину, уже почти шагнул за ним следом – но вдруг мотнул головой, точно смутившись, смачно сплюнул и как-то поспешно ушел вбок, в тень.
– Ха-ха! Чудо расчудесное! Они уходят, уходят! – жарко и весело затараторила рыжая Рута. – Что за чудный старичок! Ах, теперь бы только и нам с тобою вырваться, убежать!
– Убежим, – сказал Данька и на радостях чмокнул сестру в измазанную глиной щеку. Девка захихикала, смешно сморщив рожицу – взвизгнула и повисла на шее (Данила едва не потерял сознание от приступа боли, но на ногах устоял и даже сохранил на лице подобие улыбки).
– Убежим-ускачем, миленький братец! – Рута наконец отцепилась и с места сиганула к столу, склонилась над кучей оружия на столешнице. – Я возьму вот, и вот, и вот – поострее! Тебе чего – топор или меч? Или лук, или цеп, или нож? А?
– Мне-то? – Данька нахмурился. – Мне, пожалуйста, вон тот перстень.
– Перстень? – Рута подняла взгляд и моргнула подряд раз восемь.
– Да, вон лежит под лавкой. Только осторожно: он там вместе с рукой. Не пугайся…
Рута глянула под лавку, кратко взвизгнула – но тут же бестрепетной ручкой ухватила отрубленную кисть за жесткий посиневший палец и гордо помахала в воздухе перед собой.
– Тебе вот это нужно, братец? Фу, какая гадость!!! Стараясь смотреть в сторону, Данька вцепился в холодный перстень на мертвой руке, дернул – со второго раза стянул кольцо с узловатого окостеневшего пальца и поспешно отшвырнул кусок неживого свищовского тела обратно под лавку. Поднес к глазам аспидно-черный перстень со странным шишковатым камнем, словно изъеденным червоточиной – и правда похоже на мертвую муху. Ужас. Редкая дрянь. Поплевал на внутреннюю часть кольца, протер "подолом рубахи. Поморщился, покосился на замершую в ожидании Руту и надел перстень на указательный палец правой руки.
Всего миг! Сдавленно захрипев, он тут же сорвал перстень, сдернул с обожженного пальца и дико затряс головой: всего миг длилось жуткое пронзительное чувство в правой руке – словно выросла и удлинилась, жаркой телесной струёй вытянулась вниз, до самого пола, даже ниже – в подпол, к самой земле! Задыхаясь, Данька рывком поднес ладонь к глазам – показалось, пальцы только что коснулись земляного пола – там, внизу, в подвале! Еще должна быть пыль на пальцах…
– Братец, что?! – Рута подлетела, вцепилась в рубаху на груди. – Больно? Плохо? Ну скажи наконец, что случилось?!
– Нет… ничего. – Он нагнулся, поднял с земли перстень. Уперся спиной в бревенчатую стену и вновь погрузил палец внутрь темного кольца, словно в горло ядовитой змеи.
Он почувствовал: указательный палец, просквозив кольцо, разом болезненно растекся жидкой струёй энергии, страшно вытянулся и ударил в дощатый пол – Данькина рука потоком электрической ртути скользнула в длину на несколько бесконечных саженей, и вдруг – Данила понял: ногти на руке выросли и заострились, прорезались жесткими стальными остриями! Отяжелевшая пятерня завозилась в пыли на земляном полу… указательный палец разогнулся как жесткое туловище стальной кобры, как чешуйчатый хвост скорпиона – как шея железного ворона с плоской маленькой головой! Данька посмотрел на свою руку: она была прежней, сохраняя свой обычный вид – но он не чувствовал ее здесь, вблизи – он ощущал, как внизу, в подполе, под горячими стальными когтями скрипит пыль. Он чувствовал, как ворон расправляет крылья и одна за другой подтягивает под железное туловище ужасные лапы, привыкая к невнятной пока воле нового хозяина, к ритму его пульса.
Данька недолго свыкался с этим ощущением чужеродной тяжести в руке – словно к пальцам привязали струну, на конце которой ходит из стороны в сторону тяжелый воздушный змей или сильная морская рыба. Рута побледнела и отступила на шаг, серые глаза ее восторженно заблестели, когда разбуженная, ожившая птица, в очередной раз пробив дощатый пол – на этот раз на подъеме снизу вверх, – тяжело вырвалась из пыльного подполья и, мягко распластав убийственные крылья, закружилась под потолком, с лету сбривая растянутые бельевые веревки. Данька стиснул зубы, с усилием, изогнувшись всем телом, крутанул локтем и усадил железного ворона на стол – птица опустилась на дальний край, прочертив по столешнице глубокие борозды от когтей, мгновенно разметав со стола на пол какие-то горшки и чарки.
– Я думаю, сегодня я обойдусь без меча и без топора. – Данька посмотрел на Руту и улыбнулся.
Рута моргнула еще раз и прикрыла рот. Наконец весело тряхнула солнечной челкой, выбившейся из-под парика, и прыгнула к окну:
– Надо спешить-улетать, братец, ножки уносить! Я подгоню коней к дому, к самой стене. А тебе придется прыгать в седло прямо с подоконника! Ха-ха, сумеешь?. Гляди не промахнись!
«Господи, ведь существуют же двери», – весело покачал головой Данька, когда легкое тело стрелой просвистело над столом и, распахнув ногами ставни, вылетело наружу. Он снова покосился на свою правую кисть, на черный перстень – неровный камень словно покрылся легким налетом нервных голубоватых искр… Данила помахал в воздухе расслабленными пальцами – железный ворон на столе не шевельнулся, хотя Данька отчетливо ощутил несколько мерных толчков, передавшихся в руку через кольцо – словно серия ударов стального сердца. Он осторожно сжал кулак – и снова закружилась голова: рука неудержимо поползла вперед, жутко удлиняясь! Стремительно вытянулась чуть не до самого стола – вот можно вцепиться ногтями в шероховатую столешницу… да, так и есть! Ворон уже скребет по доскам черной лапой, высекая искрами занозистую древесную пыль! Данила разжал кулак. Отлепился повлажневшей спиной от бревенчатой стены, тяжеловато шагнул к окну. Глянул вниз – от земли-то высоко: подполье можно считать за первый этаж, а окошко горницы и вовсе метрах в пяти от мутно шевелящихся кустов под стеной.
– Ну прыгай же, братец! Ну-ну… сигай сюда, сюда! – торопливо и задорно зашептал вдруг кто-то из темноты внизу: да ведь это лошадь вьется там, у забора, вертит невидимым в темноте крупом – только седло мутно сереет да поблескивают во мраке острые глазки рыжего волчонка.
– Рута, это ты? – глухо спросил Данька: его мутило от колодезно-черной высоты за окном.
– Не, не я! Это леший в ступе! – сострила девка, едва удерживаясь на танцующей лошади. – Да ну прыгай же, братец! Ведь заметят нас…
– Гей, Рута! Бисова кукла, куда ж ты коней увела, а?! – вдруг заорал кто-то басом – как показалось Даньке, совсем рядом. Он высунулся из окна по пояс и последний раз глянул вниз – прямо под окном приплясывала тень рыжей всадницы, а чуть сбоку неподвижно стояла еще одна лошадь, совсем черная и невидимая – без седока. Данька закрыл глаза и, перекатившись по покатому деревянному карнизу, упал вниз.
К счастью, он угодил прямо на спину лошади, только – немного боком. Красивого прыжка в ковбойском стиле не получилось: Данька упал в седло не задом, а как-то грудью – с размаха ткнувшись лицом во влажную гриву на конской шее, крепко ударившись о костлявый круп низом живота. Сразу задохнулся от боли в промежности – успел только вцепиться в луку седла и немного подтянуть тело вперед… Рута кратко взвизгнула и жарко стеганула Данькину лошадь по ребрам – под ним все сразу заходило ходуном, зашаталось и захрипело: обиженный и перепуганный жеребец прыгнул через низкий забор в самый центр двора к костру – и, шарахаясь от огня, заплясал среди забегавших дружинников.
– Рута!.. Кони!.. Держи!.. – заревело и загикало ото всех сторон; Данька мотнул ногой, вырывая колено из чьих-то жестких пальцев – рывком втащил задницу в седло, судорожно елозя руками в гриве, стал нащупывать узду… Слева будто ударило рыжей молнией – Рута на гнедом мерине опередила Данилу, бешено стегая плетью направо и налево – ее худенькое тело безумно подпрыгивает в седле!
– За мной, за мной, братец! – заорала она, дико блеснув зубами и мотая рыжим хвостом. – За околицу, к лесу!
Прямо у Данькиного бедра возникла чья-то лысая голова с мокрым чубом-оселедцем, прилипшим ко лбу, – незнакомец визжал и, цепляясь за подпруги, пытался залезть на коня за спиной у Данилы. Данька коротко и довольно жестоко ударил его локтем между глаз и тут же отвернулся, сдавил жеребца пятками – желтое облако света вокруг костра померкло за спиной, и лошадь бросилась передними ногами в густой мрак безлунной ночи… Нащупав-таки поводья, Данила повернул коня туда, где снова завизжала из темноты сумасшедшая сестрица – она уже обернулась и увидела, что брат цел и невредим – только вот крутится, как слепой, во мраке, понапрасну пугая и мучая жеребца.
Жеребец, кстати, был не кто иной, как несчастный Волчик – Данька понял это, когда глаз привык к темноте: позади седла разглядел знакомый ворох седельных сумок с привязанным круглым щитом и любимым боевым цепом… Бедный и голодный Волчик так и простоял полдня под горячим солнышком, будучи привязан к тыну возле сарая – когда боярин Кречет посадил часть своих дружинников в седла и увел в погоню за Одинок-ханом, в починке и остались-то лишь две лошади: вороной Данькин Волчик и медно-гнедой мерин Руты (черную кобылу Белой Палицы незадолго до этого в знак протеста задрал заглянувший на минутку из лесу дядька Сильвестр). «Они не догонят нас, ха-ха! Лошадей нету!» – расхохоталась Рута, и Данька согласился. Расслабился в седле, вытер влажный лоб рукой и тут же вздрогнул – черное кольцо на пальце оцарапало кожу повыше переносицы. Ворон… он остался в починке.
Нет. В сжатом кулаке жарко забился чужой пульс – и Данила понял, что тяжелый летательный аппарат, этот небывалый воздушный змий сразу ожил и загулял на дальнем конце невидимой струны: стальная птица рванулась навстречу! Данила почти увидел: крылатая ракета рывком стартовала со столешницы в горнице, легко пробила брешь в стене дома, низко пронеслась над костром – посреди двора, над головами бегающих дружинников – и, со свистом распиливая воздух, на бреющем ушла за околицу, вослед новому хозяину… И вот – этот свист приблизился! Блестящий полумесяц отточенных перьев, закладывая тугой вираж над перелеском, снизился… ворон взмахивает крылами все тяжелее и мягче, замедляясь над Данькиной лошадью… Данила обернулся и почти ткнул стиснутым кулаком позади седла – хрипло крикнув, железная птица плавно опустилась на лошадиный круп, с лету и намертво впилась когтями в окованный жестью обод щита, притороченного сзади к седлу… Закачалась, постепенно складывая страшные крылья… Замерла – даже зеленоватый блик в маленьких глазах, казалось, сонно померк – это Данила разжал свой кулак и на всякий случай повернул перстень на пальце камнем внутрь.
– Ух… жуткая птица! – содрогнулась Рута и тут же расхохоталась: – Ну, вперед, миленький братец! Я знаю путь до твоей баньки – вкруг озера по гатям, здесь близенько!
Через полчаса они уже мчались по гребню оврага, в котором давеча Потап собирал малину, а рыжая лазутчица потом прятала своего коня, отправляясь по заданию Палицы в разведку. Снова сжалось Данькино сердце: как весело было тут еще недавно – парились с братом в баньке, лечились медом… Он тряхнул головой и впервые ударил Волчика плетью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Данька поморщился: ему показалось, что входная дверь сама собой растворилась, выпуская наружу старика с девочкой – и тут же, вежливо скрипнув петлями, вновь вернулась на место, плотно прижавшись к косяку.
– Окно! К окну мне… – пробормотал Данька, и сестричка немедленно подставила тощее плечико, охватила рукой за пояс и подтащила его к подоконнику. Сквозь узкий просвет меж ставен Данила сразу увидел посреди двора большое огненное пятно – широкий костер, в свете которого мелькали узкие черные тени дружинников Белой Палицы – даже не шесть, как насчитала Бустя. Гораздо поболе. Дружинники сновали по двору с ведрами и снятыми седлами, рубили дрова и рассыпали овес в широкие корыта – наконец, просто расхаживали медленными шагами от сарая до сарая, поглядывая по сторонам… Два маленьких пятна, белевших во мраке – сгорбленная фигура старика и ровная, выпрямленная спина девочки, – двигались по двору неспешно, отнюдь не пытаясь ускользнуть от чужого взгляда. Посух вел Бустю прямо по тропке, пересекавшей пространство между рыбацкими домиками по направлению к околице – он шел тихо и не оборачиваясь, крепко-накрепко удерживая в ладони мягкие Бустенькины пальчики. В какой-то миг Даньке стало страшно: толстый бородатый дружинник с широким полотнищем обнаженного меча в руке, казалось, обернулся и в упор глянул Посуху в спину, уже почти шагнул за ним следом – но вдруг мотнул головой, точно смутившись, смачно сплюнул и как-то поспешно ушел вбок, в тень.
– Ха-ха! Чудо расчудесное! Они уходят, уходят! – жарко и весело затараторила рыжая Рута. – Что за чудный старичок! Ах, теперь бы только и нам с тобою вырваться, убежать!
– Убежим, – сказал Данька и на радостях чмокнул сестру в измазанную глиной щеку. Девка захихикала, смешно сморщив рожицу – взвизгнула и повисла на шее (Данила едва не потерял сознание от приступа боли, но на ногах устоял и даже сохранил на лице подобие улыбки).
– Убежим-ускачем, миленький братец! – Рута наконец отцепилась и с места сиганула к столу, склонилась над кучей оружия на столешнице. – Я возьму вот, и вот, и вот – поострее! Тебе чего – топор или меч? Или лук, или цеп, или нож? А?
– Мне-то? – Данька нахмурился. – Мне, пожалуйста, вон тот перстень.
– Перстень? – Рута подняла взгляд и моргнула подряд раз восемь.
– Да, вон лежит под лавкой. Только осторожно: он там вместе с рукой. Не пугайся…
Рута глянула под лавку, кратко взвизгнула – но тут же бестрепетной ручкой ухватила отрубленную кисть за жесткий посиневший палец и гордо помахала в воздухе перед собой.
– Тебе вот это нужно, братец? Фу, какая гадость!!! Стараясь смотреть в сторону, Данька вцепился в холодный перстень на мертвой руке, дернул – со второго раза стянул кольцо с узловатого окостеневшего пальца и поспешно отшвырнул кусок неживого свищовского тела обратно под лавку. Поднес к глазам аспидно-черный перстень со странным шишковатым камнем, словно изъеденным червоточиной – и правда похоже на мертвую муху. Ужас. Редкая дрянь. Поплевал на внутреннюю часть кольца, протер "подолом рубахи. Поморщился, покосился на замершую в ожидании Руту и надел перстень на указательный палец правой руки.
Всего миг! Сдавленно захрипев, он тут же сорвал перстень, сдернул с обожженного пальца и дико затряс головой: всего миг длилось жуткое пронзительное чувство в правой руке – словно выросла и удлинилась, жаркой телесной струёй вытянулась вниз, до самого пола, даже ниже – в подпол, к самой земле! Задыхаясь, Данька рывком поднес ладонь к глазам – показалось, пальцы только что коснулись земляного пола – там, внизу, в подвале! Еще должна быть пыль на пальцах…
– Братец, что?! – Рута подлетела, вцепилась в рубаху на груди. – Больно? Плохо? Ну скажи наконец, что случилось?!
– Нет… ничего. – Он нагнулся, поднял с земли перстень. Уперся спиной в бревенчатую стену и вновь погрузил палец внутрь темного кольца, словно в горло ядовитой змеи.
Он почувствовал: указательный палец, просквозив кольцо, разом болезненно растекся жидкой струёй энергии, страшно вытянулся и ударил в дощатый пол – Данькина рука потоком электрической ртути скользнула в длину на несколько бесконечных саженей, и вдруг – Данила понял: ногти на руке выросли и заострились, прорезались жесткими стальными остриями! Отяжелевшая пятерня завозилась в пыли на земляном полу… указательный палец разогнулся как жесткое туловище стальной кобры, как чешуйчатый хвост скорпиона – как шея железного ворона с плоской маленькой головой! Данька посмотрел на свою руку: она была прежней, сохраняя свой обычный вид – но он не чувствовал ее здесь, вблизи – он ощущал, как внизу, в подполе, под горячими стальными когтями скрипит пыль. Он чувствовал, как ворон расправляет крылья и одна за другой подтягивает под железное туловище ужасные лапы, привыкая к невнятной пока воле нового хозяина, к ритму его пульса.
Данька недолго свыкался с этим ощущением чужеродной тяжести в руке – словно к пальцам привязали струну, на конце которой ходит из стороны в сторону тяжелый воздушный змей или сильная морская рыба. Рута побледнела и отступила на шаг, серые глаза ее восторженно заблестели, когда разбуженная, ожившая птица, в очередной раз пробив дощатый пол – на этот раз на подъеме снизу вверх, – тяжело вырвалась из пыльного подполья и, мягко распластав убийственные крылья, закружилась под потолком, с лету сбривая растянутые бельевые веревки. Данька стиснул зубы, с усилием, изогнувшись всем телом, крутанул локтем и усадил железного ворона на стол – птица опустилась на дальний край, прочертив по столешнице глубокие борозды от когтей, мгновенно разметав со стола на пол какие-то горшки и чарки.
– Я думаю, сегодня я обойдусь без меча и без топора. – Данька посмотрел на Руту и улыбнулся.
Рута моргнула еще раз и прикрыла рот. Наконец весело тряхнула солнечной челкой, выбившейся из-под парика, и прыгнула к окну:
– Надо спешить-улетать, братец, ножки уносить! Я подгоню коней к дому, к самой стене. А тебе придется прыгать в седло прямо с подоконника! Ха-ха, сумеешь?. Гляди не промахнись!
«Господи, ведь существуют же двери», – весело покачал головой Данька, когда легкое тело стрелой просвистело над столом и, распахнув ногами ставни, вылетело наружу. Он снова покосился на свою правую кисть, на черный перстень – неровный камень словно покрылся легким налетом нервных голубоватых искр… Данила помахал в воздухе расслабленными пальцами – железный ворон на столе не шевельнулся, хотя Данька отчетливо ощутил несколько мерных толчков, передавшихся в руку через кольцо – словно серия ударов стального сердца. Он осторожно сжал кулак – и снова закружилась голова: рука неудержимо поползла вперед, жутко удлиняясь! Стремительно вытянулась чуть не до самого стола – вот можно вцепиться ногтями в шероховатую столешницу… да, так и есть! Ворон уже скребет по доскам черной лапой, высекая искрами занозистую древесную пыль! Данила разжал кулак. Отлепился повлажневшей спиной от бревенчатой стены, тяжеловато шагнул к окну. Глянул вниз – от земли-то высоко: подполье можно считать за первый этаж, а окошко горницы и вовсе метрах в пяти от мутно шевелящихся кустов под стеной.
– Ну прыгай же, братец! Ну-ну… сигай сюда, сюда! – торопливо и задорно зашептал вдруг кто-то из темноты внизу: да ведь это лошадь вьется там, у забора, вертит невидимым в темноте крупом – только седло мутно сереет да поблескивают во мраке острые глазки рыжего волчонка.
– Рута, это ты? – глухо спросил Данька: его мутило от колодезно-черной высоты за окном.
– Не, не я! Это леший в ступе! – сострила девка, едва удерживаясь на танцующей лошади. – Да ну прыгай же, братец! Ведь заметят нас…
– Гей, Рута! Бисова кукла, куда ж ты коней увела, а?! – вдруг заорал кто-то басом – как показалось Даньке, совсем рядом. Он высунулся из окна по пояс и последний раз глянул вниз – прямо под окном приплясывала тень рыжей всадницы, а чуть сбоку неподвижно стояла еще одна лошадь, совсем черная и невидимая – без седока. Данька закрыл глаза и, перекатившись по покатому деревянному карнизу, упал вниз.
К счастью, он угодил прямо на спину лошади, только – немного боком. Красивого прыжка в ковбойском стиле не получилось: Данька упал в седло не задом, а как-то грудью – с размаха ткнувшись лицом во влажную гриву на конской шее, крепко ударившись о костлявый круп низом живота. Сразу задохнулся от боли в промежности – успел только вцепиться в луку седла и немного подтянуть тело вперед… Рута кратко взвизгнула и жарко стеганула Данькину лошадь по ребрам – под ним все сразу заходило ходуном, зашаталось и захрипело: обиженный и перепуганный жеребец прыгнул через низкий забор в самый центр двора к костру – и, шарахаясь от огня, заплясал среди забегавших дружинников.
– Рута!.. Кони!.. Держи!.. – заревело и загикало ото всех сторон; Данька мотнул ногой, вырывая колено из чьих-то жестких пальцев – рывком втащил задницу в седло, судорожно елозя руками в гриве, стал нащупывать узду… Слева будто ударило рыжей молнией – Рута на гнедом мерине опередила Данилу, бешено стегая плетью направо и налево – ее худенькое тело безумно подпрыгивает в седле!
– За мной, за мной, братец! – заорала она, дико блеснув зубами и мотая рыжим хвостом. – За околицу, к лесу!
Прямо у Данькиного бедра возникла чья-то лысая голова с мокрым чубом-оселедцем, прилипшим ко лбу, – незнакомец визжал и, цепляясь за подпруги, пытался залезть на коня за спиной у Данилы. Данька коротко и довольно жестоко ударил его локтем между глаз и тут же отвернулся, сдавил жеребца пятками – желтое облако света вокруг костра померкло за спиной, и лошадь бросилась передними ногами в густой мрак безлунной ночи… Нащупав-таки поводья, Данила повернул коня туда, где снова завизжала из темноты сумасшедшая сестрица – она уже обернулась и увидела, что брат цел и невредим – только вот крутится, как слепой, во мраке, понапрасну пугая и мучая жеребца.
Жеребец, кстати, был не кто иной, как несчастный Волчик – Данька понял это, когда глаз привык к темноте: позади седла разглядел знакомый ворох седельных сумок с привязанным круглым щитом и любимым боевым цепом… Бедный и голодный Волчик так и простоял полдня под горячим солнышком, будучи привязан к тыну возле сарая – когда боярин Кречет посадил часть своих дружинников в седла и увел в погоню за Одинок-ханом, в починке и остались-то лишь две лошади: вороной Данькин Волчик и медно-гнедой мерин Руты (черную кобылу Белой Палицы незадолго до этого в знак протеста задрал заглянувший на минутку из лесу дядька Сильвестр). «Они не догонят нас, ха-ха! Лошадей нету!» – расхохоталась Рута, и Данька согласился. Расслабился в седле, вытер влажный лоб рукой и тут же вздрогнул – черное кольцо на пальце оцарапало кожу повыше переносицы. Ворон… он остался в починке.
Нет. В сжатом кулаке жарко забился чужой пульс – и Данила понял, что тяжелый летательный аппарат, этот небывалый воздушный змий сразу ожил и загулял на дальнем конце невидимой струны: стальная птица рванулась навстречу! Данила почти увидел: крылатая ракета рывком стартовала со столешницы в горнице, легко пробила брешь в стене дома, низко пронеслась над костром – посреди двора, над головами бегающих дружинников – и, со свистом распиливая воздух, на бреющем ушла за околицу, вослед новому хозяину… И вот – этот свист приблизился! Блестящий полумесяц отточенных перьев, закладывая тугой вираж над перелеском, снизился… ворон взмахивает крылами все тяжелее и мягче, замедляясь над Данькиной лошадью… Данила обернулся и почти ткнул стиснутым кулаком позади седла – хрипло крикнув, железная птица плавно опустилась на лошадиный круп, с лету и намертво впилась когтями в окованный жестью обод щита, притороченного сзади к седлу… Закачалась, постепенно складывая страшные крылья… Замерла – даже зеленоватый блик в маленьких глазах, казалось, сонно померк – это Данила разжал свой кулак и на всякий случай повернул перстень на пальце камнем внутрь.
– Ух… жуткая птица! – содрогнулась Рута и тут же расхохоталась: – Ну, вперед, миленький братец! Я знаю путь до твоей баньки – вкруг озера по гатям, здесь близенько!
Через полчаса они уже мчались по гребню оврага, в котором давеча Потап собирал малину, а рыжая лазутчица потом прятала своего коня, отправляясь по заданию Палицы в разведку. Снова сжалось Данькино сердце: как весело было тут еще недавно – парились с братом в баньке, лечились медом… Он тряхнул головой и впервые ударил Волчика плетью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84