«Вот они, Стати императоров, – нахмурился Данька. – Добро пожаловать, господин Колокир».
– Бустенька… поищи чего-нибудь на стол. Девочка послушно опустила ресницы, быстро полезла под лавку, загрохотала пустыми горшками из-под меда. Данька мягко стряхнул пчелу с рукава, наскоро осмотрелся… вытащил из-за печки лесорубный топорик, просунул топорищем за бревно под крышей – торчит совсем рядом, только руку протянуть. Поспешно присел на край скамьи, расправил на столе скатерть и едва успел стряхнуть с лица прежнее выражение – дверь сухо растворилась, и фигура странника возникла на пороге.
Он был совсем невелик ростом, этот великий греческий актер Колокир. Опираясь на посох, путник поклонился в пояс, ступил на порог – Даниле показалось, гость с каждым шагом сгибался ниже, скрывая лицо под истрепанным колпаком капюшона… «Не слишком оригинальный имидж, – усмехнулся про себя Данька. – Похож на чародея из дешевого фэнтези».
– Добро нам дошли, добрый гостюшка! – Вежливая Бустя, явно смущенная угрюмым молчанием Данилы, шмыгнула к столу с широким блюдом в руках – на этот раз, помимо привычного меда, Данька увидел кузовок с малиной и кусок пирога. – Чем богаты… Угощенье с дороженьки.
Молчаливый гость качнул капюшоном, приставил к стене дорожный посох и выплыл на середину комнаты, на ходу стягивая с плеча заветную торбу с драгоценным грузом… «Имперские Стати… вот оно, христианское будущее России, ключи к новой эпохе крещеных богатырей», – тихо подумал Данька, привставая из-за стола…
Кратко взвизгнула Бустя.
Треснула выбитая дверь! Легкий топорик сам собой прыгнул из-под крыши в Данькину ладонь – выражение его лица почти не изменилось, когда, попирая половицы щегольскими сапогами из грубой кожи сосредоточенно-черного цвета, оставляя по полу отчетливые влажные следы, с высокого порога на середину комнаты вышагнул коренастый молодой человек в опрятной и тесно подпоясанной рубахе такого же угольно-черного цвета с длинными засученными рукавами. Человек был белобрыс и острижен весьма коротко – отчего крупные уши по сторонам курносого лица с покатым лбом казались до невозможности оттопыренными. Судя по выражению светло-голубых арийских глаз, незнакомец знал об этом свойстве своей внешности и, очевидно, гордился тщательно отточенным имиджем молодого синеглазого бультерьера. Ассоциации с боевой породой терьеров подчеркивали умело подобранные аксессуары – толстый кожаный ошейник на раскормленной шее, а также боевая палица, болтавшаяся у пояса на серебряной цепи и весьма напоминавшая по форме своей берцовую кость крупного животного. Заметив эту кость, Данила ухмыльнулся. «Просто цирк какой-то», – решил он.
Дворянин Белая Палица – а это мог быть только он – сделал еще шаг, повернулся на каблуках и устало посмотрел на топорик в Данькиной ладони. «Господи, что за коротышка! Ростом не выше моей Бусти», – подумал Данила – и понял, что Палица заметил улыбку в его глазах.
– Положи топор на стол, Данэил Казарин сын Мокиев, – проговорил бультерьер, прикрывая глаза рыжими ресницами и медлительно закладывая руки за спину. – Меня зовут Белая Палица. Сие означает, что ты проигрался, избранный из воинов. Ловчая потеха закончена: итильский львенок загнан в тесную норку… Добрый песик сыскал его, ха-ха!
– Рад видеть тебя, славный дворянин! – Данила аккуратно положил топор на край столешницы. – Добро пожаловать: для начала истоплю тебе баньку, налью меда. А потом и побеседуем.
– Отнюдь не будем беседовать! – расхохотался Палица, раскачиваясь на каблуках. – Подавно все знаемо, без разговоров… Избранный из воинов Данэил ловко разыгрывает ссору среди коганых витязей в Малковом починке. Хитро замыслено! Потом убивает жинку Михайлы Потыка, впоследствии обманывает его самого, назвавшись морамским ковалем Данькой, – и вот он здесь, в избушке: готов принять стати у греческого гостя! Любо-дорого позавидовать.
– Ты прости меня, любезный гостюшко… – Данила нахмурился. – Изволь к столу присесть да отведать нашего угощенья – не обижай хозяина!
Вместо ответа Палица прыгнул, быстро дернул рукой – и выхватил у неподвижного Колокира его торбу со Статями! Слишком поздно Данька вскочил с лавки – бультерьер, гордо потрясая узелком в воздухе, аж затанцевал на каблуках по доскам!
– Вот лучшее угощенье! – торжествующе воскликнул он, оскалившись в улыбке. – Волшебные обереги Царьграда достанутся не крещеному Потыку и не коганому Данэилу – а скромному язычнику Белой Палице! Чудо как хорошо. Старушка Мокошь похвалит меня, горького батрака на жатве Стрибоговой…
Данька почувствовал, как под ребрами начинает жечь от злости. Несколько мгновений он еще наблюдал за танцующим на задних лапах терьером, а потом просто кивнул головой Потапу. Косолапый приятель давно уже просунул морду в дверь и следил за невежливым гостем, терпеливо сглатывая вязкую слюну. Теперь, получив разрешение хозяина, он обнажил в несдержанной улыбке два ряда шестидюймовых клыков и подступил к Палице со спины.
Надо сказать, Потап сработал качественно: когда черная фигурка нахального посетителя скрылась в мохнатых объятьях, дорожная сума путника с волшебными имперскими гостинцами осталась лежать на полу, будучи обронена жертвой в пылу кратковременной схватки с медведем. Сухо хрустнули кости сдавленного Палицы – и его покореженное тело вылетело в распахнутую дверь: пронеслось в воздухе над затихшей вербовой порослью и шумно рухнуло с обрыва в свежую озерную воду.
– Дело бывает – и дворяне летают, – грустно подытожил Данила, протягивая руку к горшку с медом, чтобы налить немного сгорбленному греческому посланцу, затихшему у стены. Данька не успел коснуться глиняного сосуда – избушка содрогнулась от треска и молодецкого свиста! Это в атаку пошли дружинники Белой Палицы. Они прятались на крыше и под окнами, ожидая команды начальника – а после внезапного низвержения начальника в озеро разом набросились на бедного Даньку, на растерявшегося Потапа и визжащую Бустю: сверху, проваливая сапогами соломенную крышу, посыпались незнакомцы в одинаковых черных рубахах… Засмотревшись на пару заляпанных глиной сапог, неожиданно провисших над столом и заколебавшихся у самого носа (обладатель сапог хотел спрыгнуть прямо на Данилу, но неловко застрял в бревнах потолка), Данька на миг потерял бдительность и пропустил жестокий удар рукоятью меча в затылок. Последнее, что он увидел, медленно заваливаясь под стол, – это три или четыре арбалетных жала, единовременно просунувшиеся в тесное оконце лесной баньки, а чуть ниже, под подоконником – кубарем покатившееся тело боевика в черной сорочке со следами когтистой медвежьей лапы на окровавленном боку.
…Прежде чем открыть глаза, Данька беззвучно выплюнул набившийся в рот мусор и пошевелил стянутыми за спину руками, определяя, насколько тесно они скручены веревками. Он лежал на полу лицом вниз, ощущая, как в поясницу упирается чья-то жесткая ступня с квадратным каблуком: приподняв голову, Данька различил рядом на полу неподвижную тушу медведя. Еще несколько черных теней с обнаженными мечами в руках сновали вокруг, изредка спотыкаясь о Данькины ноги.
– Твоя правда! Данэил заслужил жестокую казнь. Надобно скорее прикончить коганого пса, – услышал он знакомый девичий смех: рыжая сестрица сидела на скамье рядом с Белой Палицей, бережно вытирая полотенцем его влажное лицо. – Однако не будем торопиться: ведь нужно сперва допросить его, правда? Ведь правда?
«Действительно, не будем торопиться», – согласился про себя Данька. Стараясь не шевелиться, он скосил глаза в противоположный угол: там рослый дружинник едва сдерживал в холодных кольчужных объятьях визжащую от злости Бустю: мотая зареванным красным личиком, девчонка царапалась и кусалась как звереныш. «У ребенка сильный характер», – Данька даже улыбнулся треснувшими кровоточащими губами.
– Что ж… рад видеть тебя в наших краях, любезный Колокир! – донесся слегка раздраженный голос Белой Палицы. Дворянин поднялся с лавки – теперь он был обнажен по пояс, с мокрых штанов на пол стекала озерная влага. Сделав шаг в направлении неподвижного странника, он картинно поклонился ему в землю, брякнув по полу костяшками пальцев на руке.
Горбатая фигура карлика в дорожном плаще у дальней стены даже не шевельнулась в ответ.
– Пришло время посмотреть, что за гостинцы ты принес из Царьграда… – усмехнулся Палица и, нагнувшись, поднял с пола узелок со Статями. – Царский Жезл имперского Орла и Держава Креста… Весьма прелюбопытно взглянуть на ваши заморские сокровища. Мы, лесные варвары, очень любим подобные погремушки!
Небольшие пальцы дворянина вцепились в узел на драгоценной торбе, мгновенно распутали завязь, и – Данька не сразу понял, что произошло. Палица дернул широким плечом и замер, глядя в темное нутро переметной сумы. Данила увидел, как быстро краснеют у него уши и темнеет от сильного чувства толстая бугристая шея.
– Проклятие! – взревел Палица, с размаху расшибая об пол берестяной кузовок с земляникой: алые брызги сока тучей ударили Даньке в лицо! Крупные, отборные ягоды покатились по дощатому полу под ноги оцепеневшим дружинникам! Рыжая лазутчица от неожиданности подскочила на лавке – совсем рядом ударился о стену поддетый сапогом туесок с потемневшим от душистого сока донцем – единственное, что Белой Палице удалось обнаружить в страннической торбе.
– Разрази Перун! Подделка, ловушка… ах, твари греческие! – простонал Палица, отчетливо скрипнув белыми зубами. – Всех передавлю… гады!
– Эк ведь бежображники! Всю жемлянику по полу рашшыпали! – вдруг прозвучало у дальней стены, и Данька не поверил своим ушам. – Я тут с утречка раннего на коленках ползаю, по ягодке шобираю – лишь бы шобы людям приятное шделать… а они ея об пол швыряють, говнюки-гумноеды!
Выпростав из непомерного страннического капюшона лысую плешь, дед Посух неодобрительно покачал головой, пожевал губами и добавил еще что-то – на этот раз лично в адрес дворянина Белой Палицы. Данька уже не слышал. Он не мог. Впервые с начала русской игры Каширин расхохотался; точнее – заржал как большой и мохнатый жеребец. Так, что стало больно в животе – в голос, весело и совершенно невоздержанно.
XVII
Ангел-хранитель,
Где ж ты мотался?
Сядь на плечо.
«ДДТ»
Его смех был прерван еще более жестоким ударом – тупым концом копья по затылку. Контуженый череп, казалось, расседался от боли – Данила открыл мутные глаза в темноту… Сверху сквозь щели в потолке пробивался свет и приглушенный шум: кто-то вполголоса переговаривался, изредка постукивал по доскам каблуками сапог.
– Бустя?! – шепотом позвал Данила, пытаясь различить невнятные контуры неподвижной тени в двух шагах.
– Тут я… – пробормотала тень и шмыгнула носом.
– С пробужденьицем! – в тот же миг почти весело прошепелявили сбоку: дедушка Посух заелозил задом по земляному полу, перебираясь к Даньке поближе: – Не скоро же ты очухался, добрый молодец! Мы с Буштенькой тута уже недобитый час сидим… Бежображие! Пожилого, штарого человека веревками запутали, руки-ноги повяжали! Ни шрама, ни шовешти, а ишшо дворяне! Я им жемлянику принес, а оне – в подвал кинули, охальники!
– Да, дедушка… не вовремя ты со своей клубникой! – Данила ухмыльнулся в темноте. – Видишь, какие страсти кипят. Обманул ты все ожидания. Белая Палица тебя аж за самого греческого посланника принял, думал, ты ему Стати императоров принес – а тут земляника! Обидно получилось.
– Тьху ты, а я думаю: чегой-то за мной какие-то мужуки по куштам ползают, лажутчики подглядывают да провожают? А енто оне меня за иножемца приняли, дурашки! Хе-хе. Хреново получается. Теперича однако в подвал посадили. Ох, горюшко… аль моя плешь – наковальня, што всяк по ней вдарить норовит?
– А Потап где? – вздрогнул Данька.
– Да уж небось дома сидит – или у дядьки Сильвестра! – вздохнула Бустя. – Они его отпустили. Потому как боязно медведя убивать – Велес осерчает, да все лесные хозяева нипочем не простят, начнут на дорогах подстерегать…
– Уф-ф. Я уж испугался: думал. Палица будет мстить Потапу за бросок в озеро. Слава Богу.
– Это ж какому богу-то? – живо переспросил Посух, поворачиваясь во мраке на бок.
– Да уж небось не Стрибогу! В избушке видал образок на стене? Вот Ему и слава.
– Так, слушай сюда, – после минутного молчания изменившимся голосом произнес дед, почти перестав шепелявить. – Ты извини, добрый молодец. Я по дряхлости ума не сразу разобрал, кто будешь таков. Тебя, что ли, Михайло оставил Стати принимать?
– К сожалению, да. Я предпочел бы… не оставаться, а поехать с ним в Калин.
– Это зачем же?
– Над Михайлой какое-то заклятие сгустилось – из-за меня. Словно черти душу крутят – заставляют его с погибшей женой заживо в могилу лечь.
– Да неужто?! – Старик вдруг охнул каким-то молодым голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Бустенька… поищи чего-нибудь на стол. Девочка послушно опустила ресницы, быстро полезла под лавку, загрохотала пустыми горшками из-под меда. Данька мягко стряхнул пчелу с рукава, наскоро осмотрелся… вытащил из-за печки лесорубный топорик, просунул топорищем за бревно под крышей – торчит совсем рядом, только руку протянуть. Поспешно присел на край скамьи, расправил на столе скатерть и едва успел стряхнуть с лица прежнее выражение – дверь сухо растворилась, и фигура странника возникла на пороге.
Он был совсем невелик ростом, этот великий греческий актер Колокир. Опираясь на посох, путник поклонился в пояс, ступил на порог – Даниле показалось, гость с каждым шагом сгибался ниже, скрывая лицо под истрепанным колпаком капюшона… «Не слишком оригинальный имидж, – усмехнулся про себя Данька. – Похож на чародея из дешевого фэнтези».
– Добро нам дошли, добрый гостюшка! – Вежливая Бустя, явно смущенная угрюмым молчанием Данилы, шмыгнула к столу с широким блюдом в руках – на этот раз, помимо привычного меда, Данька увидел кузовок с малиной и кусок пирога. – Чем богаты… Угощенье с дороженьки.
Молчаливый гость качнул капюшоном, приставил к стене дорожный посох и выплыл на середину комнаты, на ходу стягивая с плеча заветную торбу с драгоценным грузом… «Имперские Стати… вот оно, христианское будущее России, ключи к новой эпохе крещеных богатырей», – тихо подумал Данька, привставая из-за стола…
Кратко взвизгнула Бустя.
Треснула выбитая дверь! Легкий топорик сам собой прыгнул из-под крыши в Данькину ладонь – выражение его лица почти не изменилось, когда, попирая половицы щегольскими сапогами из грубой кожи сосредоточенно-черного цвета, оставляя по полу отчетливые влажные следы, с высокого порога на середину комнаты вышагнул коренастый молодой человек в опрятной и тесно подпоясанной рубахе такого же угольно-черного цвета с длинными засученными рукавами. Человек был белобрыс и острижен весьма коротко – отчего крупные уши по сторонам курносого лица с покатым лбом казались до невозможности оттопыренными. Судя по выражению светло-голубых арийских глаз, незнакомец знал об этом свойстве своей внешности и, очевидно, гордился тщательно отточенным имиджем молодого синеглазого бультерьера. Ассоциации с боевой породой терьеров подчеркивали умело подобранные аксессуары – толстый кожаный ошейник на раскормленной шее, а также боевая палица, болтавшаяся у пояса на серебряной цепи и весьма напоминавшая по форме своей берцовую кость крупного животного. Заметив эту кость, Данила ухмыльнулся. «Просто цирк какой-то», – решил он.
Дворянин Белая Палица – а это мог быть только он – сделал еще шаг, повернулся на каблуках и устало посмотрел на топорик в Данькиной ладони. «Господи, что за коротышка! Ростом не выше моей Бусти», – подумал Данила – и понял, что Палица заметил улыбку в его глазах.
– Положи топор на стол, Данэил Казарин сын Мокиев, – проговорил бультерьер, прикрывая глаза рыжими ресницами и медлительно закладывая руки за спину. – Меня зовут Белая Палица. Сие означает, что ты проигрался, избранный из воинов. Ловчая потеха закончена: итильский львенок загнан в тесную норку… Добрый песик сыскал его, ха-ха!
– Рад видеть тебя, славный дворянин! – Данила аккуратно положил топор на край столешницы. – Добро пожаловать: для начала истоплю тебе баньку, налью меда. А потом и побеседуем.
– Отнюдь не будем беседовать! – расхохотался Палица, раскачиваясь на каблуках. – Подавно все знаемо, без разговоров… Избранный из воинов Данэил ловко разыгрывает ссору среди коганых витязей в Малковом починке. Хитро замыслено! Потом убивает жинку Михайлы Потыка, впоследствии обманывает его самого, назвавшись морамским ковалем Данькой, – и вот он здесь, в избушке: готов принять стати у греческого гостя! Любо-дорого позавидовать.
– Ты прости меня, любезный гостюшко… – Данила нахмурился. – Изволь к столу присесть да отведать нашего угощенья – не обижай хозяина!
Вместо ответа Палица прыгнул, быстро дернул рукой – и выхватил у неподвижного Колокира его торбу со Статями! Слишком поздно Данька вскочил с лавки – бультерьер, гордо потрясая узелком в воздухе, аж затанцевал на каблуках по доскам!
– Вот лучшее угощенье! – торжествующе воскликнул он, оскалившись в улыбке. – Волшебные обереги Царьграда достанутся не крещеному Потыку и не коганому Данэилу – а скромному язычнику Белой Палице! Чудо как хорошо. Старушка Мокошь похвалит меня, горького батрака на жатве Стрибоговой…
Данька почувствовал, как под ребрами начинает жечь от злости. Несколько мгновений он еще наблюдал за танцующим на задних лапах терьером, а потом просто кивнул головой Потапу. Косолапый приятель давно уже просунул морду в дверь и следил за невежливым гостем, терпеливо сглатывая вязкую слюну. Теперь, получив разрешение хозяина, он обнажил в несдержанной улыбке два ряда шестидюймовых клыков и подступил к Палице со спины.
Надо сказать, Потап сработал качественно: когда черная фигурка нахального посетителя скрылась в мохнатых объятьях, дорожная сума путника с волшебными имперскими гостинцами осталась лежать на полу, будучи обронена жертвой в пылу кратковременной схватки с медведем. Сухо хрустнули кости сдавленного Палицы – и его покореженное тело вылетело в распахнутую дверь: пронеслось в воздухе над затихшей вербовой порослью и шумно рухнуло с обрыва в свежую озерную воду.
– Дело бывает – и дворяне летают, – грустно подытожил Данила, протягивая руку к горшку с медом, чтобы налить немного сгорбленному греческому посланцу, затихшему у стены. Данька не успел коснуться глиняного сосуда – избушка содрогнулась от треска и молодецкого свиста! Это в атаку пошли дружинники Белой Палицы. Они прятались на крыше и под окнами, ожидая команды начальника – а после внезапного низвержения начальника в озеро разом набросились на бедного Даньку, на растерявшегося Потапа и визжащую Бустю: сверху, проваливая сапогами соломенную крышу, посыпались незнакомцы в одинаковых черных рубахах… Засмотревшись на пару заляпанных глиной сапог, неожиданно провисших над столом и заколебавшихся у самого носа (обладатель сапог хотел спрыгнуть прямо на Данилу, но неловко застрял в бревнах потолка), Данька на миг потерял бдительность и пропустил жестокий удар рукоятью меча в затылок. Последнее, что он увидел, медленно заваливаясь под стол, – это три или четыре арбалетных жала, единовременно просунувшиеся в тесное оконце лесной баньки, а чуть ниже, под подоконником – кубарем покатившееся тело боевика в черной сорочке со следами когтистой медвежьей лапы на окровавленном боку.
…Прежде чем открыть глаза, Данька беззвучно выплюнул набившийся в рот мусор и пошевелил стянутыми за спину руками, определяя, насколько тесно они скручены веревками. Он лежал на полу лицом вниз, ощущая, как в поясницу упирается чья-то жесткая ступня с квадратным каблуком: приподняв голову, Данька различил рядом на полу неподвижную тушу медведя. Еще несколько черных теней с обнаженными мечами в руках сновали вокруг, изредка спотыкаясь о Данькины ноги.
– Твоя правда! Данэил заслужил жестокую казнь. Надобно скорее прикончить коганого пса, – услышал он знакомый девичий смех: рыжая сестрица сидела на скамье рядом с Белой Палицей, бережно вытирая полотенцем его влажное лицо. – Однако не будем торопиться: ведь нужно сперва допросить его, правда? Ведь правда?
«Действительно, не будем торопиться», – согласился про себя Данька. Стараясь не шевелиться, он скосил глаза в противоположный угол: там рослый дружинник едва сдерживал в холодных кольчужных объятьях визжащую от злости Бустю: мотая зареванным красным личиком, девчонка царапалась и кусалась как звереныш. «У ребенка сильный характер», – Данька даже улыбнулся треснувшими кровоточащими губами.
– Что ж… рад видеть тебя в наших краях, любезный Колокир! – донесся слегка раздраженный голос Белой Палицы. Дворянин поднялся с лавки – теперь он был обнажен по пояс, с мокрых штанов на пол стекала озерная влага. Сделав шаг в направлении неподвижного странника, он картинно поклонился ему в землю, брякнув по полу костяшками пальцев на руке.
Горбатая фигура карлика в дорожном плаще у дальней стены даже не шевельнулась в ответ.
– Пришло время посмотреть, что за гостинцы ты принес из Царьграда… – усмехнулся Палица и, нагнувшись, поднял с пола узелок со Статями. – Царский Жезл имперского Орла и Держава Креста… Весьма прелюбопытно взглянуть на ваши заморские сокровища. Мы, лесные варвары, очень любим подобные погремушки!
Небольшие пальцы дворянина вцепились в узел на драгоценной торбе, мгновенно распутали завязь, и – Данька не сразу понял, что произошло. Палица дернул широким плечом и замер, глядя в темное нутро переметной сумы. Данила увидел, как быстро краснеют у него уши и темнеет от сильного чувства толстая бугристая шея.
– Проклятие! – взревел Палица, с размаху расшибая об пол берестяной кузовок с земляникой: алые брызги сока тучей ударили Даньке в лицо! Крупные, отборные ягоды покатились по дощатому полу под ноги оцепеневшим дружинникам! Рыжая лазутчица от неожиданности подскочила на лавке – совсем рядом ударился о стену поддетый сапогом туесок с потемневшим от душистого сока донцем – единственное, что Белой Палице удалось обнаружить в страннической торбе.
– Разрази Перун! Подделка, ловушка… ах, твари греческие! – простонал Палица, отчетливо скрипнув белыми зубами. – Всех передавлю… гады!
– Эк ведь бежображники! Всю жемлянику по полу рашшыпали! – вдруг прозвучало у дальней стены, и Данька не поверил своим ушам. – Я тут с утречка раннего на коленках ползаю, по ягодке шобираю – лишь бы шобы людям приятное шделать… а они ея об пол швыряють, говнюки-гумноеды!
Выпростав из непомерного страннического капюшона лысую плешь, дед Посух неодобрительно покачал головой, пожевал губами и добавил еще что-то – на этот раз лично в адрес дворянина Белой Палицы. Данька уже не слышал. Он не мог. Впервые с начала русской игры Каширин расхохотался; точнее – заржал как большой и мохнатый жеребец. Так, что стало больно в животе – в голос, весело и совершенно невоздержанно.
XVII
Ангел-хранитель,
Где ж ты мотался?
Сядь на плечо.
«ДДТ»
Его смех был прерван еще более жестоким ударом – тупым концом копья по затылку. Контуженый череп, казалось, расседался от боли – Данила открыл мутные глаза в темноту… Сверху сквозь щели в потолке пробивался свет и приглушенный шум: кто-то вполголоса переговаривался, изредка постукивал по доскам каблуками сапог.
– Бустя?! – шепотом позвал Данила, пытаясь различить невнятные контуры неподвижной тени в двух шагах.
– Тут я… – пробормотала тень и шмыгнула носом.
– С пробужденьицем! – в тот же миг почти весело прошепелявили сбоку: дедушка Посух заелозил задом по земляному полу, перебираясь к Даньке поближе: – Не скоро же ты очухался, добрый молодец! Мы с Буштенькой тута уже недобитый час сидим… Бежображие! Пожилого, штарого человека веревками запутали, руки-ноги повяжали! Ни шрама, ни шовешти, а ишшо дворяне! Я им жемлянику принес, а оне – в подвал кинули, охальники!
– Да, дедушка… не вовремя ты со своей клубникой! – Данила ухмыльнулся в темноте. – Видишь, какие страсти кипят. Обманул ты все ожидания. Белая Палица тебя аж за самого греческого посланника принял, думал, ты ему Стати императоров принес – а тут земляника! Обидно получилось.
– Тьху ты, а я думаю: чегой-то за мной какие-то мужуки по куштам ползают, лажутчики подглядывают да провожают? А енто оне меня за иножемца приняли, дурашки! Хе-хе. Хреново получается. Теперича однако в подвал посадили. Ох, горюшко… аль моя плешь – наковальня, што всяк по ней вдарить норовит?
– А Потап где? – вздрогнул Данька.
– Да уж небось дома сидит – или у дядьки Сильвестра! – вздохнула Бустя. – Они его отпустили. Потому как боязно медведя убивать – Велес осерчает, да все лесные хозяева нипочем не простят, начнут на дорогах подстерегать…
– Уф-ф. Я уж испугался: думал. Палица будет мстить Потапу за бросок в озеро. Слава Богу.
– Это ж какому богу-то? – живо переспросил Посух, поворачиваясь во мраке на бок.
– Да уж небось не Стрибогу! В избушке видал образок на стене? Вот Ему и слава.
– Так, слушай сюда, – после минутного молчания изменившимся голосом произнес дед, почти перестав шепелявить. – Ты извини, добрый молодец. Я по дряхлости ума не сразу разобрал, кто будешь таков. Тебя, что ли, Михайло оставил Стати принимать?
– К сожалению, да. Я предпочел бы… не оставаться, а поехать с ним в Калин.
– Это зачем же?
– Над Михайлой какое-то заклятие сгустилось – из-за меня. Словно черти душу крутят – заставляют его с погибшей женой заживо в могилу лечь.
– Да неужто?! – Старик вдруг охнул каким-то молодым голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84