Я склонен усматривать в былинной фабуле не что иное, как проекцию в плоскость народного мифологического сознания воспоминаний об историческом Жиробрегском съезде. Действительно, «заседание в горнице утром в среду» началось с разговора о нашествии на Русь Чурилы, сына Пленковича, молодого посланца мрачного азиатского Востока с его холодными верованиями и устоями, символически обобщенными в образе вавилонско-тибетского «черна-холодна камня Илитора».
– Прежнее, языческое славянство так или иначе нуждается в новом порядке, в новом устройстве жизни, – сказал, поднимаясь с места, алыберский царь Леванид. – Сегодняшняя Русь безалаберна, то есть беспорядочна. Нужен новый алабер… говоря вашим языком, Алатырь – краеугольный камень основания новой веры и новой власти. На земле есть всего четыре миропорядка, четыре камня-Алатыря. И самый страшный из них, самый холодный и черный – таков Илитор, камень Кабала. Именно его несет на Русь азиатский демон Чурила. Точнее – Курила, от слова «курить» – приносить жертву демонским идолам Вавилона. Спасти славянство от этого Чурова миропорядка – наша общая и первоочередная задача. Ради этого я и привез к вам мои последние камнеметы, гордое оружие древней Алыберии…
– Чурила движется очень быстро: вчера он уже вошел в Санду, это крупное село на севере моего княжества, – сказал Алексиос Геурон, расстилая по камчатной скатерти свою карту, начерченную на свежем свитке пергамента, – Если его конечная цель – город Престол, то уже к концу недели он будет во Властове. Еще через неделю – в Чернигине. К исходу месяца его будут встречать в столице…
– Он движется быстрее птицы, – ответствовал царь Леванид. – В подарок от деда Сварога Чурила получил волшебные крылатые сапоги, в которых проделывает до десяти огнищ в сутки по прямой – над непроходимыми лесами и болотами. В таких сапогах он и верно войдет в Престол не позже следующего новолуния.
– Можете немного расслабиться, – молвил Мстислав Лыкович. – Ваш Чурила скорее порвет свой организм, чем доберется до Властова к началу июля. У парня возникли проблемы с сапогами – их уже украли. Ха! У нас на Руси клювом не щелкай!
– Откуда известно сие?! – вскричал царь Леванид, еще не веря радостному известию. – Сапоги похищены? Это означало бы, что Чурила будет двигаться вдесятеро медленнее… Нет, не может быть.
– Ты, должно быть, шутишь, Мстиславка! – ласково сказал князь Вышградский. – Украсть что-либо у самого Чурилы непросто. Его окружают верные слуги – жрецы, дивы и ночные волки. Едва ли на Руси найдется столь ловкий вор…
– Я и не говорю, что это было просто! – ответствовал Мстислав. – И знаешь… ты прав: местные криминальные элементы не блещут. К счастью, нашелся человек из будущего, с принципиально новой энергетикой мозга, способный сплести хитроумную сеть ухищрений… короче, я сделал это. Сапог у меня.
Его слова были встречены взрывом радостного шума. Когда веселый гул за столом несколько смолк, Данила Казарин спросил Мстислава, умеет ли он летать на Чурилином сапоге.
– Это проще простого, – сказал на это Лыкович. – Меня научила одна симпатичная старушка.
– При помощи крылатого сапога мы сможем скорее установить связь с нашими единомышленниками в других городах – в Престоле, Немогарде, Властове! – восторженно воскликнул алыберский царь. – Досточтимый Мстиславе, тебе предстоит отправиться в полет как можно скорее.
– Ну… честно говоря, есть пара неотложных дел здесь, в Великих Сиськах! – поспешно молвил Мстислав. – Я должен отдохнуть, посидеть на бюллетене, на диете. Ближе к осени поправлюсь и готов куда угодно – хоть в Престол, хоть в Коста-дель-Сол. Можете рассчитывать на мой сапог-самолет!
– Ты отправишься в путь уже сегодня! – продолжал Леванид, словно не расслышав. – В Немогарде на днях высадилось войско молодого князя Владимира Святича, в стане которого немало крещеных славян и варягов – Дунай Иванович и Гонена Голубец, Рокот-богатырь и другие. Они тоже готовятся противостоять натиску Чурилы – нужно объединить усилия!
– Ага, я буду без устали рассекать воздушное пространство, а все остальные останутся здесь – пить опорьевское пиво и развлекаться! – с горечью молвил Мстислав Лыкович. – Я не могу оставить Ластю. Я обязан навестить тут одну мельничиху. Потом… мы подружились с Дормидошей и Потапкой – парни будут скучать без меня! Я не согласен, так нечестно. Вы тут будете тусоваться, а меня – в Немогарду?
– Едва ли нам хватит времени на застолья, – покачал головой Алексиос Геурон. – В твое отсутствие мы с царем Леванидом будем готовить вооруженное противостояние Чурилиной армии, которая со дня на день форсирует Влагу и устремится через земли моего княжества на Запад, к Властову и Престолу! Мы будем собирать военный союз соседних княжеств, вооружать дружину…
– И прежде всего готовить нападение на самого Чурилу! – перебил алыберский царь, с размаху опустив на столешницу жилистый сухой кулак.
– На самого Чурилу? – В голосе Алексиоса Геурона мелькнуло сомнение. – Но… добрый мой царь Леванид, каким образом?
– Камнеметы! – воскликнул царь с торжествующей улыбкой. – Мы забросаем его камнями при помощи катапульт!
– Если мне дозволят выступить, я скажу… – подал голос вышградский десятник Дормиодонт Неро. – Я внимательно изучил сообщения нашего отряда из Санды, вошедшего в это село после ночных оргий Чурилы. Местные жители хором утверждают, что Чурила высекает в воздухе огненные и ледяные молнии – очевидно, он пользуется каким-то гнусным чародейством. Боюсь, что даже хитроумные алыберские машины едва ли остановят этого демона…
– Хе-хе, Дормидоша абсолютно прав! – воскликнул Мстислав сын Лыкович. – Мазерфакера не проймешь вашими хиленькими катапульточками. Господам офицерам попросту не удастся подогнать свою рахитичную артиллерию на расстояние выстрела – Чурилку повсюду окружают разведчики и телохранители: они оцепляют лес вокруг него на добрых три километра.
– Если верить былине, Чурилу удалось победить только в честном поединке, один на один… – негромко сказал Алексиос Вышградский, словно к самому себе обращаясь. – Я плохо помню текст этой баллады: сначала Пленковича пытались остановить киевские дружинники – и все полегли от ударов таинственной «плеточки-змиевочки». Чурила беспрепятственно вошел в Киев и начал творить там свои безобразия… Только через несколько дней возник наконец некий русский богатырь, который свалился точно снег на голову – об этом витязе раньше никто и слыхом не слыхивал, а теперь он с удивительным спокойствием и легкостью схватил ранее неуязвимого Чурилу за какие-то там черные кудри и забросил, если не ошибаюсь, за синий лес и за дальние горы.
– Как звали этого русского богатыря? – спросил Данила Казарин.
– Не могу вспомнить. Какой-нибудь Илья Муромец…
– Насколько мне известно, на Руси нет такого богатыря, – грустно улыбнулся царь Леванид. – Могучий воин-богатырь – существо необычное, такие люди в любой стране наперечет… В Алыберии есть только один. На Руси их теперь, кажется, около пяти.
– Дай Бог, скоро их будет ровно тридцать три! – вдруг сказал Данила Казарин, и шум за столом затих. – Наступит новое время. Время защитников-богатырей – один за другим они начнут заступать на княжескую службу: Илья Муромец, Алеша Попович и десятки других… Ремесленники и крестьяне, воры и охотники будут превращаться в защитников родной земли. Это время совсем близко – потому что стати Империи уже переданы на Русь! Подождите немного – и вы без труда найдете того, кто остановит Чурилу.
– Господи, это же так просто! – вскричал князь Вышградский. – Данила прав: эпоха богатырей! Как только на Руси утвердится христианство, будет дан мощный духовный толчок народному самочувствию… возникнет такое понятие, как «богатырь святорусский»! А сейчас, в последние дни отмирающей власти язычества – этот завтрашний богатырь, должно быть, еще лежит на печи где-нибудь в селе Карачарове неподалеку от Мурома…
– Твоя правда, светлый князь Алешенька! – раздался вдруг негромкий старческий голос. – Просто чудо, как скоро вы догадалися, без моего совета все поняли… И слава Богу! Что ж: теперь собирайтесь, добры молодцы, в дорогу. Пора нам идти гостями к одному болящему муромскому крестьянину… Тот мужичок на печи сиднем сидит – тридесят лет, с рождения. Небось изрядно уж засиделся.
Никто и не заметил, как дед Посух зашел в горницу. С утра Данька просил его остаться внизу, в ложнях палатного бруса – присмотреть за Бустенькой, которая после неприятного хмельного эпизода на постоялом дворе совсем расстроилась и тихо плакала, забившись в угол… Теперь девочка успокоилась и заснула, а потому старый пасечник от делать нечего заглянул наверх, в светлые комнаты – туда, где за широким столом заседал Жиробрегский съезд.
– Только великому крещену богатырю под силу, наперекор чарам бесовскиим, победить Чурилу Пленковича и прочь зашвырнуть за Вельи горы поганый камушек Илитор, – сказал старик, отставив посох и присаживаясь к столу. – Однако ж этого мало. Не довольно будет одной победы над черным поганым Илитором. Надобно утвердить на Руси бел-горюч камень Алатырь. Камень сей при Кресте Господнем лежал и возрыдал слезами горючими, на него же Кровь Господня истече… А имя тоему белому Алатырю будет Пучинушка, светла Причинушка, добру делу починушка. Нонче сей камень при Табор-горе зарыт в святых местах близ Ерусалима-города. Ой, не всякому под силушку камень тот из святой землицы изрыть да на Русь отвезти… Очень уж на то могучий богатырь нужен.
– Все ясно, дед! – воскликнул Мстислав прежде прочих, смущенно молчавших у стола. – Стране нужен богатырь – это панацея, это супероружие и решение всех проблем. Мы готовы искать этого парня. Я лично, так и быть, оторву организм от стула – сразу после обеда. Говори теперь – где его искать, твоего богатыря.
– Сказать-то скоро, да не скоро делу делаться! – отвечал старик. – По пророчествам быть тако: четыре нищих старца, калики перехожие, сорок дней тяжкие вериги на плечиках поистягавши, три пары железных сапог износивши – да найдут того богатыря болезна и недвижна лежаща. И да вернут ему здравие богатырское по третий глоток чистой колодезной воды… Так в мудрых книгах писано – а уж вы понимайте, как знаете.
– Цепи тяжкие… вериги несносимые – это что? – негромко спросил Алексиос Геурон, меняясь в лице от внезапной догадки. – Сколько весу быть в той цепи? Как она выглядят?
– Весу –то в ней немного – а вот бремя великое. Выглядят как? Да так себе, просто выглядят – цепь и цепь, златы звеньюшки, – ответствовал на то старый Посух, раздвигая на белой груди расшитый ворот своей чистенькой сорочки. Из-под снежной бороды тоненько блеснула на солнце небольшая цепочка – сорок округлых звеньев с крещатыми надрезами по металлу…
Тут случилось странное – сам великий царь Леванид Зиждитель, гордый деспот непокоренной Алыберии, разом восстал на ноги и, уронив позади себя плетеный стул, шагнул вперед… Старый пасечник попытался остановить его поспешным мановением сухонькой длани – но слишком поздно: вельможный владыка Леванид уже склонился в глубоком почтительном поклоне – и замер, коснувшись рукой пола.
– Ох! Да полно ж тебе, добрый царь Леванидушка! – Перепуганный Посух вскочил с места, насильно поднял алыбера, вцепившись в шелковые рукава на предплечьях.
– Прости меня, батюшка Никола! – молвил царь, не желая поднимать смиренную голову. – Не признал тебя, отче, – не серчай.
– Дык… давненько не виделись, Леванидушка – не грех и обознатися! – заквохтал дедушка, ласково, будто ребеночка, поглаживая царя по сухому локтю.
Среди сидевших за столом никто не мог проронить ни слова, наблюдая за этой сценой – и больше всех побледнел Данила, будущий богатырь Казарин. Данька не верил глазам своим: горбатый пасечник Посух казался теперь едва не наголову повыше сухощавого рослого Леванида… Да и от прежнего шепелявого говорка не осталось и следа – старик говорил каким-то молодым, поистине богатырским голосом!
– Нищие старцы, выступая в путь на поиски великого богатыря-муромца, должны нести при себе, помимо своих несносимых вериг, еще четыре священные Стати Империи: жезл, державу, Константинов меч и Псалтирь в азбуке Солунских братьев Кирилла и Мефодия, – говорил меж тем старче калечище своим гремучим голосом. – Потому и будет странников четверо. На каждого по единой драгоценной ноше…
Он подошел к столу и, быстро окинув собравшихся ясно-синим задорным взглядом, вынул из-за пазухи небольшой продолговатый предмет, завернутый в мягкие тряпицы. Развернул – и Данька мгновенно узнал деревянный образок Спаса Нерукотворного из избушки Михайлы Потыка. Сухие пальцы Посуха скользнули по краю иконки – она вдруг растворилась, как складень:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84