— Аброгастес знал, каким был удар?
— Думаю, да.
— Почему же он не добил Ортога? — удивился Юлиан.
— На знаю, — пожал плечами Отто.
— Он надеялся на то, что ты станешь сражаться с ним.
— Он мог знать, что однажды, на «Аларии», я уже пощадил Ортога, — возразил Отто.
— Откуда же он мог узнать?
— Не знаю, — размышлял Отто. — Может, от зрителей, женщин и мужчин с «Аларии», которые попали в плен к ортунгам, а потом вместе с другой добычей достались дризриакам.
— Для него было важно покарать изменника и восстановить справедливость, — заметил Юлиан.
— Похоже, это ему удалось. Ортунги разбиты, Ортог в лучшем случае тяжело ранен и брошен на отдаленной планете.
— Он был готов обезглавить собственную дочь, — вспомнил Юлиан.
— Но ведь не обезглавил, верно?
— Да.
— Вместо этого он обратил ее в рабство, — заключил Отто.
— Это самое страшное наказание для нее.
— Но единственно подходящее, если учесть ее преступление.
— Конечно.
— Кроме того, она и была рабыней, — проговорил Отто, и Юлиан вскинул голову. — Она еще сама этого не понимает, но она раба мужчины — это ясно по ее телу, лицу, походке. Она никогда не станет счастливой — до тех пор, пока не окажется в полной власти мужчины.
— Аброгастес знал об этом? — спросил Юлиан.
— Возможно. Кроме того, ведь это совсем не то, что быть проданной в залог или с торгов, верно?
— Конечно.
— На торгах цена и ее значение известны, — сказал Отто. — Ты мог бы убить собственного сына?
— Нет, — сказал Юлиан.
— А Аброгастес мог бы.
— Но он этого не сделал.
— На этот раз не сделал, — уточнил Отто.
— Что 'ты думаешь о Гуте?
— Она хорошо выглядит в ошейнике.
— По-твоему, она настоящая рабыня?
— Ей нужна твердая рука и хлыст, — заметил Отто.
— Но она все-таки рабыня?
— Конечно.
— Похоже, многие женщины — прирожденные рабыни, — заметил Юлиан.
— Да.
— И ты считаешь, что все женщины должны быть рабынями?
— Да.
— Думаю, ты прав, — кивнул Юлиан.
— Господа, — обратился к ним офицер, выглядывая из катера, — я доложил на корабль о нашем немедленном вылете.
Отто и Юлиан поднялись на борт.
Катер был круглым и открытым, как металлическая лодка. Он достигал двадцати футов в диаметре и имел толстую броню. Экипаж такого судна обычно состоял из двух человек — эти двое оставались в катере, пока он стоял на лугу. Помимо экипажа, в нем было еще семеро человек, не считая Отто и Юлиана. Офицер и его сопровождающие относились скорее к пассажирам, чем к экипажу.
— Скоро мы будем у шлюза, — сказал офицер.
Юлиан огляделся и отбросил в сторону кусок мешковины, лежащий у борта катера.
Там, на железном полу, лежала Геруна. Она видела склонившегося над ней Юлиана, над которым чернело небо с крупинками звезд.
Запястья Геруны сейчас были стянуты впереди наручниками; цепь тянулась от них к браслетам на щиколотках.
— Как тебе понравилось идти на привязи? — спросил Юлиан.
— Я должна идти так, как мне приказывают. — Юлиан не сводил с нее глаз. — Я должна так делать, потому что я рабыня.
— На тебя впервые надели наручники? — спросил Юлиан.
— Да, — и под его пристальным взглядом она поправилась: — Да, господин.
— Тебе они нравятся?
— Я не могу возражать, ибо я рабыня.
— Тебе нравятся наручники? — повторил он. Геруна отвернулась.
— Они подходят мне — я рабыня.
— Груз доставлен благополучно, надеюсь? — спросил офицер.
Юлиан кивнул. Команде полагалось не только доставлять груз на место, но и располагать его на судне так, чтобы даже в случае поворотов, поломок и крена он оставался в безопасности.
— Надеюсь, вы не возражаете, что мы накрыли ее, — сказал офицер. — Дело в том, что моя команда уже давно не видела женщин.
Геруна задрожала. Она начала подозревать, что значит быть рабыней и осознавать себя рабыней. Цепь звякнула по полу — Геруна в испуге притянула руки ближе к телу.
— Понимаю, — сказал Юлиан и поднял мешковину, собираясь вновь укрыть ею рабыню.
— Прошу вас, подождите, господин, — шепотом попросила она.
Он нагнулся, держа ткань в руке.
— Вы и в самом деле хотите заклеймить меня, господин?
— Да.
— Но я же была принцессой!
— Варварской принцессой, а такие женщины часто оказываются на рынках Империи, — заметил он.
— Но я была дочерью Аброгастеса!
— А теперь ты всего лишь рабыня и должна носить клеймо.
— Но как вы можете? Это же не цивилизованный способ, — упрямилась она.
— Напротив, самый цивилизованный, — возразил Юлиан. — Это особенность цивилизованного общества, неоспоримая и действенная. Ты ведь понимаешь, как полезно и важно для юридических и иных целей опознавать собственность? Она отвернулась.
— При самых развитых цивилизациях всегда были рабыни, — сказал Юлиан.
— И, несомненно, всегда были средства, позволяющие их опознать?
— Да.
— Тогда я буду заклеймена.
— Да.
— Я прошу вас о снисхождении.
— Нет.
— Вы будете обращаться со мной так, как вам угодно? Даже клеймить железом?
— Да.
— Ваше превосходительство! — позвал офицер.
— Думай о своем клейме, — сказал Юлиан, и Геруна дико взглянула на него. Он поднялся, чтобы накрыть ее мешковиной.
— Вы ведь мой хозяин? — спросила она.
— Да.
Мешковина скрыла из виду его, огни приборов, черное небо и яркие звезды. Она лежала на холодном полу.
— Меня, Геруну, будут клеймить, — тихо сказала она себе.
В первый момент ей показалось диким, что она будет носить клеймо. Но затем она поняла, что в этом нет ничего страшного и удивительного. «Геруна» — всего лишь имя рабыни, и в этом смысле она уже не та Геруна, которая существовала когда-то прежде. Но тем не менее она была Геруной, ибо такое имя решил дать ей хозяин. Поэтому не было ничего удивительного в том, что ее заклеймят каленым железом, как тысячи других рабынь.
Она задрожала. Цепи звякнули. Где-то рядом засмеялись мужчины. Она замерла, боясь двинуться с места. Она полагала, что не стоит рассказывать своему хозяину о том, какие ощущения вызвали у нее веревки и цепи. Что за древние, странные, глубокие чувства заговорили в ней?
Она не шевелилась, чувствуя себя обнаженной рабыней среди мужчин.
Офицер отдал приказ пристегнуть ремни, и вскоре катер взлетел в воздух.
Она лежала на полу, вздрагивая не от движений судна, а от собственных ощущений. «Да, — еле слышно шептала она, — это оно!»
Конечно, прежде она боялась клеймения и не скрывала этого. Но теперь она была рабыня и жаждала иметь клеймо.
Еще в детстве она часто думала, что значит «быть заклейменной». Она испытывала сложные, смешанные со страхом чувства, в которых были и любопытство, и радость, и робкое возбуждение, почти трепет, и, если так можно выразиться, жажда. Она думала, что при клеймении станет кричать и сопротивляться — ведь именно этого ждут от нее.
Но в своем народе ей было нечего ждать клейма. «Какой стыд!» — думала она с радостью, слегка напрягаясь, но так, чтобы это движение было почти незаметным. Никто не смеялся — мужчины, кажется, не обращали на нее внимания. Они были заняты делом и забыли о ней.
Но она внезапно ужаснулась. Ее можно продать и купить. Что, если хозяин решит избавиться от нее?
Она испытывала возбуждение, ее кожа пылала. Нет, она постарается быть красивой, послушной и услужливой.
«Я постараюсь угодить вам, господин, — мысленно сказала она. — Я буду стараться изо всех сил! Прошу вас, оставьте меня, хозяин, оставьте у себя!»
Вскоре катер подлетел к шлюзу. Она увидела огни через множество дыр в переплетении нитей мешковины. Она слышала, как мужчины задвигались в катере и зашумели.
— Я ничего не прошу, господин, — тихо сказала она, — я только надеюсь, что вы иногда будете добры ко мне…
Глава 13
— Не желаете выпить, господин? — спросила стюардесса.
Туво Авзоний поднял на нее глаза, сразу заметив, что верхняя пуговица на высоком воротнике жакета у стюардессы расстегнута.
— Господин? — вопросительно повторила она.
В самом деле, она должна была выяснить, что случилось.
В салоне стояла духота. Кондиционер работал на полную мощность, но пользы от этого было мало. В системе подавалось недостаточное количество воздуха. Слышался шум двигателя. За последний час он потребовал два перезапуска вручную. Действительно, давно было пора направить в прокуратуру докладную о таких дряхлых посудинах и услугах, предоставляемых на них. Граждане имели право хотя бы на минимальное внимание. Но в те времена не так-то легко было добиться рассмотрения дела в прокуратуре.
Совсем недавно все было по-другому.
Сейчас даже связь работала еле-еле, с чудовищными перебоями. С некоторыми планетами связь не могли установить месяцами — например, с Тиносом, в восемьдесят третьем имперском провинциальном секторе.
Стюардессе было незачем так низко наклоняться над креслом пассажира.
— Нет, — сказал Туво Авзоний, и стюардесса выпрямилась. — Вы нарушили правила ношения униформы, — сказал он ей вслед.
Стюардесса удивленно повернулась.
— Видна верхняя часть вашей шеи, — объяснил он. — Она открыта.
Стюардесса поднесла руку к горлу.
— Застегните воротник.
Она недоуменно оглядела его.
— Застегните, — повторил Туво Авзоний.
— Но ведь здесь так душно, — возразила она.
Эта реплика только вызвала раздражение у Туво Авзония — стюардессе следовало попытаться исправить свой промах, извиниться за провокационное упущение, а не ссылаться на температуру в салоне.
— Это еще не повод.
— Вы инспектор? — полуиспуганно поинтересовалась она.
— Я — представитель гражданской службы, — скромно и сухо ответил он, не желая объяснять суть своей службы.
Он появился на борту на Митоне — планете, не входящей в число древних Телнарианских планет, но расположенной не где-нибудь, а в первом провинциальном квадранте. Более миллиона чиновников десяти тысяч планет были бы счастливы поменяться местами с Туво Авзонием и иметь пост так близко к сердцу Империи.
— А! — с облегчением вздохнула стюардесса.
Компания, в которой она служила, принадлежала частному владельцу.
— Но одной из весьма важных служб, — добавил он.
Частные компании были обязаны получить разрешение от Империи и зависели от нее даже в своих рейсах.
Кроме того, существовало множество имперских транспортных компаний. Империя изо всех сил стремилась поддержать собственные системы транспорта и связи, в том числе гражданские и военные.
Стюардесса побледнела. Туво Авзоний решил, что она из сословия гумилиори.
— Боюсь, мне придется доложить о вас, — произнес он.
— Не надо! — быстро ответила она. — Пожалуйста, не надо!
Пассажиры начали оборачиваться на ее возглас. По беспокойству стюардессы Туво Авзоний понял к собственному удовлетворению, что она действительно из гумилиори. Впрочем, это было и так ясно по ее положению на корабле.
Туво Авзоний достал блокнот и ручку.
— Ваше имя и служебный номер, — строго проговорил он.
Она теребила воротник. Туво Авзоний разглядывал ее. Через минуту воротник был наглухо застегнут до самого подбородка. Стюардесса умоляюще взглянула на Туво Авзония.
— Прошу вас, — протянула она.
— Мне позвать командира? — сухо поинтересовался он.
— Нет! — перебила стюардесса. — Я — Сеселла, Сеселла Гарденер, — и она назвала свой служебный номер.
Теперь она была в руках Туво Авзония — он держал ее на крючке.
— Вы не могли бы побеседовать со мной наедине? — быстро спросила она.
— Разумеется, — усмехнулся Туво Авзоний.
Он последовал за ней в комнату перед кабиной экипажа, отделенную от нее только матовой переборкой.
Здесь стюардесса повернулась к нему. Ее лицо было залито слезами, но эти слезы не тронули Туво Авзония.
Стюардесса была одета в форму компании — темный жакет и брюки; плотно натянутая пилотка скрывала ее волосы. Предполагалось, что форма сшита с расчетом успешно или, скорее, безуспешно скрывать половые признаки. Форма должна была прятать фигуру. Туво Авзоний слегка скривил губы. Как он презирал эту компанию, как досадовал на нее! Несомненно, введение подобной формы было отъявленным лицемерием — ведь ясно, что в стюардессы берут только женщин. Кроме того, лицо стюардессы было поразительно женственным, даже ее губы были слегка тронуты неяркой помадой. Она не имела права пользоваться косметикой.
Стюардесса продолжала просительно смотреть на Туво Авзония.
— Не докладывайте обо мне, — наконец попросила она. — Пожалуйста, не надо этого делать!
К изумлению стюардессы, ее собеседник поднял руку и грубо провел большим пальцем по ее губам, с раздражением взглянув на красное пятно, оставшееся на нем. Она все-таки пользовалась помадой, но совсем незаметной. В этом не могло быть ошибки — помада смазалась с ее растянутых губ, оставив след на левой щеке. Туво Авзоний протянул руку, и она поспешила вытереть ее платком, а затем стала оттирать помаду с губ и щеки.
— Что ты за лживая, презренная тварь, — сказал он, нетерпеливо разглядывая ее.
— Не докладывайте обо мне! — взмолилась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40