— Это было ясно по сигналам бедствия, найденные обломки тоже свидетельствуют о нападении. Если на корабле и были симпатичные пассажирки, они все стали рабынями.
— Позор! — воскликнула она. — Как вы смеете даже думать так о женщинах, хотя бы предположительно, в диком порыве своего воображения! Вы — из «одинаковых»! Не смейте даже упоминать об этой ужасной для женщины участи!
— Я сомневаюсь, что вы Трибоний Аврезий, — покачал он головой.
— Почему?
— Вы гораздо более соблазнительны и красивы, чем она.
— Придержите язык! — приказала она. — Вы же видели портрет!
— На портрете была изображена тщеславная дурнушка, но, возможно, она обещала со временем похорошеть.
— Негодяй!
— Вы бежали с «Аларии»?
— Да!
— И сохранили свою свободу?
— Конечно!
— И до сих пор сохраняете ее? Ладно. Но как звали мать Трибония Аврезия? — вдруг спросил он.
— Куалелла, — сердито ответила женщина.
Он задал ей ряд сложных вопросов по различным темам, ответы на которые были известны только им двоим.
— Я — Трибоний Аврезий, — в заключение еще раз заявила она.
— Да, несомненно, это вы, — ответил Туво Авзоний.
— К чему мне обманывать вас? — спросила она.
— Меня нельзя обмануть ни в чем, — ответил он. — Но я не понимаю, что вы здесь делаете — в этом доме, в этой комнате.
— Разве вы не рады видеть меня — свою невесту? — усмехнулась она.
— Несомненно.
— Я путешествовала в горах и была приглашена в гости в этот дом, провести вечер за приятной беседой. В то время я еще не знала, что вы здесь. Наш хозяин великодушно позволил мне навестить вас.
— Это чрезвычайно любезно с его стороны, — заметил Туво Авзоний.
— Он джентльмен, хотя и не принадлежит к «одинаковым».
— Вероятно, мы могли бы воспользоваться этим случаем и возобновить наши отношения.
— Как «одинаковые»?
— Разве здесь возможны варианты? — удивился он.
— Верно.
— Должен признаться, приготовления к нашему браку были подпорчены расчетами и поиском выгоды.
— В браках патрициев без расчета не обойтись, — ответила она.
— Мне не слишком нравилось, что вы потомок Аврезиев только в сто пятом колене, — продолжал он.
— Сто пятое колено рода Аврезиев вполне сравнимо со сто третьим коленом рода Авзониев, а может быть, даже выше! — возмутилась она.
— Вряд ли, — ответил он. Она залилась румянцем.
— Это правда, — повторил он.
— Наверное, — нехотя согласилась она.
— Я полагал, что вы преследуете какие-то цели в этом браке, желаете улучшить свое положение.
— Конечно.
— Вы добиваетесь абсолютного главенства женщины? — поинтересовался он.
— И это самое малое, — ответила она. — Следует помнить, что хотя мы оба из «одинаковых», мы, женщины, должны всегда быть начеку, поскольку мы меньше и слабее вас.
— И у мужа не должно быть прав, на которых он может настаивать? — допытывался Туво Авзоний.
— До тех пор, пока мы не позволим этого.
— Значит, все происходит по воле женщин.
— Конечно!
— Все, что вы делаете, вы совершаете только ради себя.
— Разумеется.
— А как насчет природы?
— Мы усовершенствовали ее.
— Странно, — протянул он.
— Будучи «одинаковым», вы не имеете права удивляться этому, — заметила она. — Эти правила запрещено оспаривать.
— А если они абсурдны? — поинтересовался Туво Авзоний.
— Такие вопросы задавать запрещено, — ответила она. — Помните, что вы из «одинаковых»!
— Вероятно, вы хотите, чтобы я встал перед вами на колени и попросил вашей руки?
— Конечно, если вам так угодно.
— И при этом все будет сделано по правилам?
— Да.
— Меня не слишком привлекает такой брак, — заметил он.
— Что?
— Прежде я считал, что обязан жениться только из долга перед Империей.
— Долга?
— Да.
— Тогда мне тоже не по вкусу такой брак, — решительно заявила она.
— Почему же тогда вы дали согласие?
— Все решения принимали моя мать и ее подруга, — объяснила она.
— А почему вы соглашались с ними? — настаивал Туво Авзоний.
Она сердито взглянула на него.
— Почему?
— Для меня в этом браке была своя выгода, — призналась она.
— Вы слишком расчетливы, — заметил Туво Авзоний.
— Ненавижу вас! — крикнула она. — Даже на «Аларии» я продолжала вас ненавидеть!
— Похоже, вы испытываете двойственные чувства — отвращение и жадность, — спокойно ответил Туво Авзоний.
— Я презираю вас!
— Неужели вы думаете, что я позволю вам, жалкому потомку каких-то Аврезиев, занять более высокое положение?
— Мошенник!
— Ну так что, какие отношения будут между нами? — усмехнулся Туво Авзоний.
— Я сама решу это, — взорвалась она. — Уверяю вас, я обойдусь без вашей помощи!
— Вы ненавидите меня, верно?
— Да!
— Почему?
— Вы — безвольный слабак!
— И, несомненно, вы хотели бы наказать меня за это?
— Да. Я бы заставила вас страдать! Я даже решила погубить вас!
— Разве при этом вы бы не погубили и саму себя?
— Нет, — возразила она. — Я бы вытянула из вас все, что бы только смогла, а потом снова вышла бы замуж.
— Вы прагматичны, — заметил он. Она в ярости взглянула на него.
— Значит, наши прежние договоренности не имеют значения.
— Что вы имеете в виду? — вдруг опомнилась она.
— Ведь вы больше не хотите обсуждать наш брак? — спросил он.
— Если вы хотите… — неуверенно начала она.
— Вы — свободная женщина.
— Да!
— Неужели вы способны предложить себя в супруги свободному человеку?
— Разумеется.
— Даже мне?
— Возможно.
— Вы знаете, как наказывают рабынь, которые солгали? — неожиданно спросил он.
— Откуда я могу знать это? — прошептала она.
— Я думал, вы слышали об этом.
— Кажется, их наказывают очень сурово, — пробормотала она.
— Я тоже так считаю, — усмехнулся он.
— Подобные вещи меня не интересуют.
— А я считаю, что могли бы заинтересовать.
— Нет.
— Значит, вы Трибоний Аврезий с планеты Теренния, судебный исполнитель?
— Да!
— Вы — Трибоний Аврезий, свободная женщина из сословия хонестори, даже патрицианка?
— Да, конечно, — кивнул он.
— Обычно все, кто принадлежит к патрицианским семьям, носят пурпурные ленты, пришитые к одежде — символ своей знатности. Разве у вас есть такой признак?
— Это не моя одежда, — смущенно ответила она.
— Вот как? Во время путешествия на вас не ваша одежда?
— Нет. Но на вас тоже не видно пурпурных лент!
— Обычно я не ношу их, — возразил Туво Авзоний. — Они не слишком подходят к одежде «одинаковых», иногда вызывают ненужные расспросы и зависть.
— Да, низшие классы подвержены таким чувствам, — кивнула она.
— Низшие классы?
— Да.
— Меня восхищает ваш наряд, — произнес он.
— Спасибо, — поблагодарила она.
— Сразу ясно, что это одежда свободной женщины.
— Конечно, — кивнула она.
— Насколько я понимаю, рабыни, которые осмеливаются надеть такую одежду без позволения хозяина, подвергаются суровым наказаниям. Их даже убивают.
Она побледнела.
— Конечно, иногда хозяева сами приказывают рабыням облачиться в такую одежду — например, если желают сохранить в тайне их настоящее положение. Что с вами? С вами все в порядке?
— Да, да, — ответила она слабым голосом.
— Вы дрожите, — удивился он.
— Думаю, мне пора идти.
— Нет, вы останетесь здесь.
— Прошу вас, благородный Авзоний! — возмутилась она.
— Счастье, что вы не рабыня, — усмехнулся он, — потому что если рабыня осмеливается обратиться к свободному человеку по имени, да еще таким тоном, ее подвергают самым суровым наказаниям.
— Не забывайте, что вы из «одинаковых»! — воскликнула она.
— А вы — свободная женщина, даже патрицианка?
— Да, да!
— У вас красивые туфли. Снимите их, — приказал он вдруг.
Она в ужасе взглянула на него, но не осмелилась противиться такому ясному приказанию, поскольку была рабыней.
— Ладно, — сказала она.
— Нет, не здесь.
Она поднялась с постели, на которой сидела, и села на пол рядом с кроватью.
— А теперь чулки, — приказал он.
Ее ступни были тонкими и миниатюрными.
— Встань и подойди сюда.
Дрожа, она встала перед ним. Он взялся за шарф и осторожно размотал его, открывая ошейник.
— Господин! — простонала она, падая на колени.
— Неужели ты думала, что я не узнаю рабыню, если посмотрю на нее? — спросил он. — Рабыни совсем по-другому ходят, смотрят, у них другая фигура, даже если они сами не сознают этого.
— Вы же из «одинаковых»! — воскликнула она.
— Нет, — покачал головой Туво Авзоний. — В моих руках побывала рабыня, и с тех пор я перестал быть «одинаковым». Я узнал вкус рабыни.
— Простите меня, господин! — заплакала она.
— Думаешь, я не знаю, зачем к гостям отсылают рабынь? — угрожающе спросил он.
— Простите меня!
— Так вот какой стала моя бывшая невеста, гордая, практичная маленькая женщина, Трибоний Аврезий!
— Да, господин, — в ужасе произнесла она.
— Ошейник тебе идет.
— Спасибо, господин.
— Как тебя зовут?
— У меня нет настоящего имени, — ответила она. — В этом доме меня называют Флорой.
— Отличное имя для рабыни, — заметил он.
— Спасибо, господин.
— Оно тебе подходит.
— Да, господин.
— Неужели твой хозяин приказал тебе прийти сюда в одежде свободной женщины?
— Нет, господин, — прошептала она.
— Сними ее.
Она освободилась от одежды свободной женщины и встала на колени перед ним так же, как незадолго до этого становилась перед Отто — в узкой повязке на груди, с черным шнурком, поддерживающим на бедрах два шелковых полотнища. Даже в таком состоянии она вспомнила, что забыла алую шелковую ленту, красиво оттеняющую ее волосы.
— О! — воскликнул Туво Авзоний. — Что это за цветок у твоего пояса?
— Цветок рабства, который мне было приказано предложить вам.
— Твой хозяин так низко ценит тебя? — удивился Туво Авзоний.
— Да, господин, — заплакала она.
— Положи цветок на кровать и разденься полностью, — приказал он. — Нет, не вставай с коленей.
— Да, господин.
— Здесь, в углу, есть плеть для рабов, — указал он. — Подползи к ней на четвереньках и принеси мне в зубах.
Рабыня подчинилась.
Он взял у нее плеть и бросил на кровать, рядом с цветком.
— Подними руки и сложи их вместе, — приказал он.
Тотчас ее запястья были связаны. Туво Авзоний привязал рабыню к ножкам кровати, как обычно поступали в своих спальнях жители Империи.
Рабыня стояла на коленях, опустив руки перед собой.
— Ты пыталась одурачить меня, — сказал он. — Я этого так не оставлю.
Он поднял плеть и потряс ею.
— Я из рода Аврезиев! — отчаянно крикнула она.
— Неужели? — усмехнулся он.
— Нет-нет, — спохватилась она. — Я всего лишь рабыня!
— Ты пришла в комнату с тайной целью, — произнес он. — Ты осмелилась без позволения одеться в платье свободной женщины. Ты говорила, что ты свободная женщина Трибоний Аврезий, некогда бывшая моей невестой. Ты высокомерно говорила со мной, из твоих лживых губ сыпались оскорбления. Используя известные психологические приемы, ты пыталась заставить меня выполнить свои желания. Будучи тварью, ты осмелилась заговорить о браке. Ты обращалась ко мне по имени, позоря его — потому что имя оказывается опозоренным, когда его произносит рабыня!
— Пощадите! — умоляла она.
— Тебя во многом можно обвинить, Флора, — сказал он.
— Простите меня, господин!
— Только не понимаю, зачем тебе понадобилось все это?
— Я кое-что знала о вас, господин, — заплакала она, — и испытывала презрение. Сама мысль о вас была мне отвратительна. Меня передергивало, как только я представляла, как вы прикасаетесь ко мне.
— Ты считала меня «одинаковым», безвольным слабаком?
— Да.
— Ты думаешь, что была права? — спросил он.
— Нет, господин, — ответила она. — Я вижу, что ошиблась.
— Но даже если бы ты оказалась правой, разве бы это оправдывало твое поведение?
— Нет, господин!
— Разве рабыня может выбирать, кого ей придется удовлетворять?
— Нет, господин.
— От кого это зависит?
— От хозяина.
— Разве кто-нибудь считается с чувствами рабыни? — спросил Туво Авзоний.
— Нет, господин.
— Ты знаешь об этом?
— Да, господин.
— И тем не менее совершила этот поступок.
— Простите меня, господин, — простонала она.
Он взглянул на цветок рабства, лежащий в ногах кровати.
— Накажите меня, — попросила она. — Я ваша, делайте со мной, что хотите.
— Ты помнишь о своем господине?
— Я люблю его, — ответила она.
— Разве рабыни умеют любить?
— Только рабыни знают, что такое настоящая любовь.
— Я слышал, что любовь делает женщин рабынями.
— Вот почему такое запрещается «одинаковым», — объяснила она, — чтобы женщины не делались слабыми, не попадали под чужое влияние, не становились рабами. Но только в рабстве они познают самих себя и становятся по-настоящему свободными, — уточнила она.
— Любопытно, — ответил он.
— Подумайте, какими могут стать женщины, когда они становятся рабынями по закону и во всех отношениях.
— Похоже, ты боишься работы, наказаний и рабства, — сказал он.
— Да, господин. Но мы не можем выбирать хозяев — мы принадлежим и должны служить, не задавая вопросов. Однако даже в таком состоянии, при всем нашем отчаянии и ужасе, мы знаем, что мы желанны и готовы любить, что мы сексуальны, свободны и всегда являемся самими собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Позор! — воскликнула она. — Как вы смеете даже думать так о женщинах, хотя бы предположительно, в диком порыве своего воображения! Вы — из «одинаковых»! Не смейте даже упоминать об этой ужасной для женщины участи!
— Я сомневаюсь, что вы Трибоний Аврезий, — покачал он головой.
— Почему?
— Вы гораздо более соблазнительны и красивы, чем она.
— Придержите язык! — приказала она. — Вы же видели портрет!
— На портрете была изображена тщеславная дурнушка, но, возможно, она обещала со временем похорошеть.
— Негодяй!
— Вы бежали с «Аларии»?
— Да!
— И сохранили свою свободу?
— Конечно!
— И до сих пор сохраняете ее? Ладно. Но как звали мать Трибония Аврезия? — вдруг спросил он.
— Куалелла, — сердито ответила женщина.
Он задал ей ряд сложных вопросов по различным темам, ответы на которые были известны только им двоим.
— Я — Трибоний Аврезий, — в заключение еще раз заявила она.
— Да, несомненно, это вы, — ответил Туво Авзоний.
— К чему мне обманывать вас? — спросила она.
— Меня нельзя обмануть ни в чем, — ответил он. — Но я не понимаю, что вы здесь делаете — в этом доме, в этой комнате.
— Разве вы не рады видеть меня — свою невесту? — усмехнулась она.
— Несомненно.
— Я путешествовала в горах и была приглашена в гости в этот дом, провести вечер за приятной беседой. В то время я еще не знала, что вы здесь. Наш хозяин великодушно позволил мне навестить вас.
— Это чрезвычайно любезно с его стороны, — заметил Туво Авзоний.
— Он джентльмен, хотя и не принадлежит к «одинаковым».
— Вероятно, мы могли бы воспользоваться этим случаем и возобновить наши отношения.
— Как «одинаковые»?
— Разве здесь возможны варианты? — удивился он.
— Верно.
— Должен признаться, приготовления к нашему браку были подпорчены расчетами и поиском выгоды.
— В браках патрициев без расчета не обойтись, — ответила она.
— Мне не слишком нравилось, что вы потомок Аврезиев только в сто пятом колене, — продолжал он.
— Сто пятое колено рода Аврезиев вполне сравнимо со сто третьим коленом рода Авзониев, а может быть, даже выше! — возмутилась она.
— Вряд ли, — ответил он. Она залилась румянцем.
— Это правда, — повторил он.
— Наверное, — нехотя согласилась она.
— Я полагал, что вы преследуете какие-то цели в этом браке, желаете улучшить свое положение.
— Конечно.
— Вы добиваетесь абсолютного главенства женщины? — поинтересовался он.
— И это самое малое, — ответила она. — Следует помнить, что хотя мы оба из «одинаковых», мы, женщины, должны всегда быть начеку, поскольку мы меньше и слабее вас.
— И у мужа не должно быть прав, на которых он может настаивать? — допытывался Туво Авзоний.
— До тех пор, пока мы не позволим этого.
— Значит, все происходит по воле женщин.
— Конечно!
— Все, что вы делаете, вы совершаете только ради себя.
— Разумеется.
— А как насчет природы?
— Мы усовершенствовали ее.
— Странно, — протянул он.
— Будучи «одинаковым», вы не имеете права удивляться этому, — заметила она. — Эти правила запрещено оспаривать.
— А если они абсурдны? — поинтересовался Туво Авзоний.
— Такие вопросы задавать запрещено, — ответила она. — Помните, что вы из «одинаковых»!
— Вероятно, вы хотите, чтобы я встал перед вами на колени и попросил вашей руки?
— Конечно, если вам так угодно.
— И при этом все будет сделано по правилам?
— Да.
— Меня не слишком привлекает такой брак, — заметил он.
— Что?
— Прежде я считал, что обязан жениться только из долга перед Империей.
— Долга?
— Да.
— Тогда мне тоже не по вкусу такой брак, — решительно заявила она.
— Почему же тогда вы дали согласие?
— Все решения принимали моя мать и ее подруга, — объяснила она.
— А почему вы соглашались с ними? — настаивал Туво Авзоний.
Она сердито взглянула на него.
— Почему?
— Для меня в этом браке была своя выгода, — призналась она.
— Вы слишком расчетливы, — заметил Туво Авзоний.
— Ненавижу вас! — крикнула она. — Даже на «Аларии» я продолжала вас ненавидеть!
— Похоже, вы испытываете двойственные чувства — отвращение и жадность, — спокойно ответил Туво Авзоний.
— Я презираю вас!
— Неужели вы думаете, что я позволю вам, жалкому потомку каких-то Аврезиев, занять более высокое положение?
— Мошенник!
— Ну так что, какие отношения будут между нами? — усмехнулся Туво Авзоний.
— Я сама решу это, — взорвалась она. — Уверяю вас, я обойдусь без вашей помощи!
— Вы ненавидите меня, верно?
— Да!
— Почему?
— Вы — безвольный слабак!
— И, несомненно, вы хотели бы наказать меня за это?
— Да. Я бы заставила вас страдать! Я даже решила погубить вас!
— Разве при этом вы бы не погубили и саму себя?
— Нет, — возразила она. — Я бы вытянула из вас все, что бы только смогла, а потом снова вышла бы замуж.
— Вы прагматичны, — заметил он. Она в ярости взглянула на него.
— Значит, наши прежние договоренности не имеют значения.
— Что вы имеете в виду? — вдруг опомнилась она.
— Ведь вы больше не хотите обсуждать наш брак? — спросил он.
— Если вы хотите… — неуверенно начала она.
— Вы — свободная женщина.
— Да!
— Неужели вы способны предложить себя в супруги свободному человеку?
— Разумеется.
— Даже мне?
— Возможно.
— Вы знаете, как наказывают рабынь, которые солгали? — неожиданно спросил он.
— Откуда я могу знать это? — прошептала она.
— Я думал, вы слышали об этом.
— Кажется, их наказывают очень сурово, — пробормотала она.
— Я тоже так считаю, — усмехнулся он.
— Подобные вещи меня не интересуют.
— А я считаю, что могли бы заинтересовать.
— Нет.
— Значит, вы Трибоний Аврезий с планеты Теренния, судебный исполнитель?
— Да!
— Вы — Трибоний Аврезий, свободная женщина из сословия хонестори, даже патрицианка?
— Да, конечно, — кивнул он.
— Обычно все, кто принадлежит к патрицианским семьям, носят пурпурные ленты, пришитые к одежде — символ своей знатности. Разве у вас есть такой признак?
— Это не моя одежда, — смущенно ответила она.
— Вот как? Во время путешествия на вас не ваша одежда?
— Нет. Но на вас тоже не видно пурпурных лент!
— Обычно я не ношу их, — возразил Туво Авзоний. — Они не слишком подходят к одежде «одинаковых», иногда вызывают ненужные расспросы и зависть.
— Да, низшие классы подвержены таким чувствам, — кивнула она.
— Низшие классы?
— Да.
— Меня восхищает ваш наряд, — произнес он.
— Спасибо, — поблагодарила она.
— Сразу ясно, что это одежда свободной женщины.
— Конечно, — кивнула она.
— Насколько я понимаю, рабыни, которые осмеливаются надеть такую одежду без позволения хозяина, подвергаются суровым наказаниям. Их даже убивают.
Она побледнела.
— Конечно, иногда хозяева сами приказывают рабыням облачиться в такую одежду — например, если желают сохранить в тайне их настоящее положение. Что с вами? С вами все в порядке?
— Да, да, — ответила она слабым голосом.
— Вы дрожите, — удивился он.
— Думаю, мне пора идти.
— Нет, вы останетесь здесь.
— Прошу вас, благородный Авзоний! — возмутилась она.
— Счастье, что вы не рабыня, — усмехнулся он, — потому что если рабыня осмеливается обратиться к свободному человеку по имени, да еще таким тоном, ее подвергают самым суровым наказаниям.
— Не забывайте, что вы из «одинаковых»! — воскликнула она.
— А вы — свободная женщина, даже патрицианка?
— Да, да!
— У вас красивые туфли. Снимите их, — приказал он вдруг.
Она в ужасе взглянула на него, но не осмелилась противиться такому ясному приказанию, поскольку была рабыней.
— Ладно, — сказала она.
— Нет, не здесь.
Она поднялась с постели, на которой сидела, и села на пол рядом с кроватью.
— А теперь чулки, — приказал он.
Ее ступни были тонкими и миниатюрными.
— Встань и подойди сюда.
Дрожа, она встала перед ним. Он взялся за шарф и осторожно размотал его, открывая ошейник.
— Господин! — простонала она, падая на колени.
— Неужели ты думала, что я не узнаю рабыню, если посмотрю на нее? — спросил он. — Рабыни совсем по-другому ходят, смотрят, у них другая фигура, даже если они сами не сознают этого.
— Вы же из «одинаковых»! — воскликнула она.
— Нет, — покачал головой Туво Авзоний. — В моих руках побывала рабыня, и с тех пор я перестал быть «одинаковым». Я узнал вкус рабыни.
— Простите меня, господин! — заплакала она.
— Думаешь, я не знаю, зачем к гостям отсылают рабынь? — угрожающе спросил он.
— Простите меня!
— Так вот какой стала моя бывшая невеста, гордая, практичная маленькая женщина, Трибоний Аврезий!
— Да, господин, — в ужасе произнесла она.
— Ошейник тебе идет.
— Спасибо, господин.
— Как тебя зовут?
— У меня нет настоящего имени, — ответила она. — В этом доме меня называют Флорой.
— Отличное имя для рабыни, — заметил он.
— Спасибо, господин.
— Оно тебе подходит.
— Да, господин.
— Неужели твой хозяин приказал тебе прийти сюда в одежде свободной женщины?
— Нет, господин, — прошептала она.
— Сними ее.
Она освободилась от одежды свободной женщины и встала на колени перед ним так же, как незадолго до этого становилась перед Отто — в узкой повязке на груди, с черным шнурком, поддерживающим на бедрах два шелковых полотнища. Даже в таком состоянии она вспомнила, что забыла алую шелковую ленту, красиво оттеняющую ее волосы.
— О! — воскликнул Туво Авзоний. — Что это за цветок у твоего пояса?
— Цветок рабства, который мне было приказано предложить вам.
— Твой хозяин так низко ценит тебя? — удивился Туво Авзоний.
— Да, господин, — заплакала она.
— Положи цветок на кровать и разденься полностью, — приказал он. — Нет, не вставай с коленей.
— Да, господин.
— Здесь, в углу, есть плеть для рабов, — указал он. — Подползи к ней на четвереньках и принеси мне в зубах.
Рабыня подчинилась.
Он взял у нее плеть и бросил на кровать, рядом с цветком.
— Подними руки и сложи их вместе, — приказал он.
Тотчас ее запястья были связаны. Туво Авзоний привязал рабыню к ножкам кровати, как обычно поступали в своих спальнях жители Империи.
Рабыня стояла на коленях, опустив руки перед собой.
— Ты пыталась одурачить меня, — сказал он. — Я этого так не оставлю.
Он поднял плеть и потряс ею.
— Я из рода Аврезиев! — отчаянно крикнула она.
— Неужели? — усмехнулся он.
— Нет-нет, — спохватилась она. — Я всего лишь рабыня!
— Ты пришла в комнату с тайной целью, — произнес он. — Ты осмелилась без позволения одеться в платье свободной женщины. Ты говорила, что ты свободная женщина Трибоний Аврезий, некогда бывшая моей невестой. Ты высокомерно говорила со мной, из твоих лживых губ сыпались оскорбления. Используя известные психологические приемы, ты пыталась заставить меня выполнить свои желания. Будучи тварью, ты осмелилась заговорить о браке. Ты обращалась ко мне по имени, позоря его — потому что имя оказывается опозоренным, когда его произносит рабыня!
— Пощадите! — умоляла она.
— Тебя во многом можно обвинить, Флора, — сказал он.
— Простите меня, господин!
— Только не понимаю, зачем тебе понадобилось все это?
— Я кое-что знала о вас, господин, — заплакала она, — и испытывала презрение. Сама мысль о вас была мне отвратительна. Меня передергивало, как только я представляла, как вы прикасаетесь ко мне.
— Ты считала меня «одинаковым», безвольным слабаком?
— Да.
— Ты думаешь, что была права? — спросил он.
— Нет, господин, — ответила она. — Я вижу, что ошиблась.
— Но даже если бы ты оказалась правой, разве бы это оправдывало твое поведение?
— Нет, господин!
— Разве рабыня может выбирать, кого ей придется удовлетворять?
— Нет, господин.
— От кого это зависит?
— От хозяина.
— Разве кто-нибудь считается с чувствами рабыни? — спросил Туво Авзоний.
— Нет, господин.
— Ты знаешь об этом?
— Да, господин.
— И тем не менее совершила этот поступок.
— Простите меня, господин, — простонала она.
Он взглянул на цветок рабства, лежащий в ногах кровати.
— Накажите меня, — попросила она. — Я ваша, делайте со мной, что хотите.
— Ты помнишь о своем господине?
— Я люблю его, — ответила она.
— Разве рабыни умеют любить?
— Только рабыни знают, что такое настоящая любовь.
— Я слышал, что любовь делает женщин рабынями.
— Вот почему такое запрещается «одинаковым», — объяснила она, — чтобы женщины не делались слабыми, не попадали под чужое влияние, не становились рабами. Но только в рабстве они познают самих себя и становятся по-настоящему свободными, — уточнила она.
— Любопытно, — ответил он.
— Подумайте, какими могут стать женщины, когда они становятся рабынями по закону и во всех отношениях.
— Похоже, ты боишься работы, наказаний и рабства, — сказал он.
— Да, господин. Но мы не можем выбирать хозяев — мы принадлежим и должны служить, не задавая вопросов. Однако даже в таком состоянии, при всем нашем отчаянии и ужасе, мы знаем, что мы желанны и готовы любить, что мы сексуальны, свободны и всегда являемся самими собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40