К группе, состоящей из великана, его спутника, начальника стражи и нескольких стражников, приближались две женщины — белокурая и смуглая, ухоженные, хорошо одетые, в золоченых сандалиях.
— Эй, красавчики! — позвала блондинка.
— Не хотите ли взять нас с собой? — зазывно добавила вторая.
Блондинка слегка приподняла юбку — так, что в ее разрезе мелькнуло полное белое бедро.
— Рабыни? — спросил великан у своего спутника.
— Проститутки, — поправил тот.
— Значит, они работают на себя? — догадался великан.
— Да, — кивнул его спутник.
Великан подумал, что женщины могли бы быть рабынями, которых хозяева наказывают за плохой заработок. Но на этих женщинах была слишком роскошная одежда и отсутствовали ошейники. Рабыням в таком положении к цепи на шее прикрепляли металлическую коробку с замком и прорезью, куда клиенты складывали деньги, предназначенные для их хозяев.
— Они — рабыни, — решительно заявил великан.
— Конечно, — согласился его спутник.
— Убирайся! Вернись к своим свиньям, крестьянин! — оборванец постепенно наглел. Это про него великан думал, каков он окажется в поединке.
Пока они шли по улице, великан заглядывал во все окна, где были открыты ставни и раздвинуты занавески. Окна находились довольно высоко над тротуаром, как большинство в городе, но при желании можно было предположить, какие комнаты находятся за ними, с какой мебелью и полками, на которых стоят золотые и серебряные сосуды.
На планете, с которой он вылетел месяц назад, и на Тангаре, где он вырос в деревне близ фестанга Сим-Гьядини, у самых вершин Баррионуэво, таких роскошных вещей не было. Планета казалась богатой, исключительно богатой, и тем не менее она считалась всего-навсего летней резиденцией, так называемой «летней планетой», а не столицей.
В Империи существовало множество подобных планет и городов.
— Стой! — приказал начальник стражи, когда группа достигла барьера, за которым размещался пост.
— Чтобы входить на площадь с оружием, надо иметь разрешение, — объяснил спутник великана.
— Даже нашей страже?
— Да.
— А что будет дальше?
— У ворот нас встретит дворцовая стража и проводит до дворца.
Справа, у стены белоснежного здания, стояла женщина. Она была одета в роскошный лил — свободную одежду из богато расшитой ткани. Должно быть, она была очень богата, и явно не проститутка.
Великан мысленно раздевал ее: снял тяжелый лил, сорвал полоски белья и отшвырнул прочь. Теперь она не отличалась от других женщин. Великан ставил их всех на одну ступень: вряд ли они во многом отличались, когда поднимались на помост невольничьих торгов.
Такие женщины хорошо выглядели с флягами в руках, в ошейнике, обнаженные, с распущенными волосами. В таком виде они должны прислуживать воинам на пиршествах, думал великан.
Женщина недовольно отошла. Неплохая походка, решил он.
В этот момент начальник стражи подал знак, и вся группа вновь двинулась по улице.
Великан оглянулся и заметил, что женщина остановилась и застыла на месте, теребя одежду и испуганно озираясь.
Самый назойливый и нахальный оборванец по-видимому, вожак докучливого эскорта, тот самый, к которому великан примеривал веревки и топор, вместе со своей шайкой следовал за группой по пятам. Вероятно, его ободрили невозмутимость и устремленное вперед внимание стражников, которые сейчас вновь двинулись в путь, не отвечая на выкрики зевак или только делая вид, что не замечают их. К тому же теперь оборванцам не грозил удар прикладом винтовки. Возможно, их воодушевляла и защита гражданства, недавно дарованного всем жителям летней планеты в честь приезда императора.
Дома в этой части города, ближней к площади и дворцу, были еще богаче и роскошнее, чем на соседних улицах.
Великан размышлял, как выглядят эти дома внутри — слишком уж они отличались от лесных хижин из глины и прутьев.
Великан не стремился обладать имуществом, за исключением рабынь, которых он тоже считал вещами. Гораздо больше его интересовало обладание властью. Тот, кто правит, гораздо богаче тех, кем он правит.
Великан был не совсем равнодушен к красоте драгоценных камней или редких блестящих металлов, и все же не больше, чем к красоте женщин. В этом отношении ему не была чужда страсть к обладанию.
Он знал, что многие мужчины, лишенные такого богатства, болезненно переживают это. Им тоже хотелось властвовать.
По некой причине обладание рабынями считалось престижным — их счастливые владельцы мнили себя выше тех, кто не удостоился такой чести. Великану это не нравилось.
— Дурень! — кричал оборванец, чуть не влезая в строй стражников.
— Не обращай внимания, — попросил спутник великана.
Великан последовал его примеру, но все же машинально запомнил, где находится оборванец.
Богатство само по себе не может быть признаком превосходства, думал великан, ибо ясно, что многие, обладающие богатством, ничем не лучше других.
— Мужлан! — не унимался оборванец.
«Интересно, считают ли люди Империи себя выше нас потому, что у них есть блестящие вещи?»
— Олух! Дурень!
Вероятно, думал великан, богатство, власть, блага должны принадлежать тем, кто в самом деле выше других людей, но уж во всяком случае не таким, как эти, бегущие рядом с грубым смехом, криками и издевательствами мужчины — наглые крысы, мнящие себя в безопасности под защитой Империи. Должно быть, истинные богатства достались тем, кому и положено их иметь, тем, кто действительно выше прочих — хозяевам, достаточно сильным для того, чтобы взять эти богатства и удержать их, точно так же, как лучшее мясо на пиршестве достается лучшему воину и герою из всех, сидящих за длинным столом.
— Дурень! Дурень!
Но если богатство само по себе не означает превосходства, может быть, надо забрать его у недостойных, лишить их таким образом причины их притязаний, показать, кто они на самом деле — точно так же, как снять пышные одежды с женщины, чтобы она поняла, кто она такая среди мужчин.
— Болван! Крестьянин! — орал оборванец. Великан неторопливо отогнал от лица мух.
— Дурень!
Было бы приятно владеть всеми красивыми вещами и раздавать их щедрой рукой — как браслеты и кольца во время пиршества, думал великан. «Да, — решил он, — недурно было бы иметь богатство — этому есть много причин».
— О чем ты задумался? — спросил у него спутник.
— Так, ни о чем.
— Тебя впечатляет Империя, — предположил спутник, и великан кивнул.
Великан успел многое повидать даже за короткое время на маленькой планете, и все увиденное оказалось впечатляющим — корабли Империи, ее оружие, слишком сложное, чтобы не испытывать перед ним страха; ее богатства, которых не увидеть даже во сне; ее граждане, вызывающие презрение, и ее весьма соблазнительные женщины.
Тень справа отважилась подступить еще ближе. На этот раз это был не наглый, грубый оборванец-вожак, а его товарищ, также добивающийся внимания. Он сунулся вперед, решив перещеголять своего приятеля, и тут же был схвачен и приподнят над землей. Оборванец дико водил выпученными глазами, дергал ногами и хрипел, его горло неумолимо сдавливала рука великана. Вся шайка немедленно кинулась прочь. Оборванец в руке великана постепенно слабел.
— Не убивай его, — сказал спутник великана.
— Но ведь он осмелился дотронуться до меня, — возразил великан.
Полузадушенный оборванец отрицательно замотал головой.
Великан шагнул в сторону и с размаха ударил беспомощного пленника о высокую каменную стену. Удар был нанесен с чудовищной силой. Тело оборванца сразу обмякло и медленно сползло по стене, за ним тянулась полоса крови с прилипшими волосами.
— Он мертв? — спросил начальник стражи.
— Я решил не убивать его, — пояснил великан.
Если бы великан захотел, он смог бы раздавить голову оборванца так же легко, как яичную скорлупу. Стражники в ужасе уставились на него.
В нескольких ярдах от них застыл вожак шайки, плетущейся за великаном. Лицо вожака стало мертвенно-белым.
— Не убивай его! — воскликнул спутник великана.
Тот изучал оборванца — нет, вряд ли такой выстоит в бою.
— Не надо, — просил спутник. — Вспомни: цивилитас!
Оборванец побежал прочь.
Великан смотрел ему вслед. Он знал, что оборванец не убежит далеко — его можно быстро нагнать и изнурить медленным, неотступным преследованием, пока он не упадет, дрожа и задыхаясь, как загнанный олень. Это было бы даже забавно.
Затем его можно будет убить.
— Нет, нет! Не убивай его! — просил спутник великана. Очевидно, он знал великана лучше, чем прочие. — Цивилитас!
Великан не стал преследовать беглеца.
— Как думаешь, какой вергельд был бы назначен за него? — спросил великан у своего спутника, глядя вслед спотыкающемуся беглецу.
— В Империи не назначают вергельд, — ответил спутник.
— И все же вряд ли он был бы большим, — решил великан.
Обычай вергельда существовал у многих народов — так назывался штраф за убийство человека, и он в примитивном смысле служил, как это ни парадоксально, способом снижения количества драк и убийств. Никому нельзя было убивать безнаказанно — убийце следовало приготовиться платить штраф за свою жертву его семье или родственникам. За каждого убитого назначался отдельный вергельд в зависимости от происхождения, положения в обществе и состояния. За простолюдина назначали меньший вергельд, чем, , скажем, за почтенного члена знатного рода. Но если знатный человек убивал простолюдина, он должен был заплатить вергельд согласно своему проступку. Вергельд уплачивали деньгами, скотом и так далее. Вергельд не только служил защитой, ибо при нем убийство не оставалось безнаказанным, но, что еще важнее, препятствовал отмщению, от которого иногда погибали целые семьи и кланы, постепенно вступающие в длительную вражду. Вся эти проблема разрешилась с появлением вергельда. Конечно, его утверждение дало некоторые преимущества богачам, которые могли с легкостью заплатить вергельд, но даже им, как известно, было непросто расстаться со своими конями или овцами.
— Цивилитас! — мягко проговорил спутник великана.
— Да, цивилитас, — ответил тот.
Слово «цивилитас» символизировало и снисхождение, и милосердие, и разумный отказ от жестокости. Разве не цивилитас сделал Империю Империей? Разве он не стал подарком Империи другим планетам — он явил истинное оправдание их существованию, дал им самое драгоценное — право жить? Не будь этого многогранного слова, «цивилитас», что смогло бы сдержать легионы и чиновничью свору, корабли, когорты и оружие; разве само оно не искупило захватничество и алчность, свирепость, ярость, эксплуатацию и жестокость? Вот слава и величие Империи — «цивилитас», как учил брат Вениамин, который, в общем-то, не был горячим сторонником Империи. Под выражением «цивилитас» понималось очень многое, гораздо большее, чем казалось на первый взгляд. Его значение нельзя было определить точно, подобно тому, как нельзя полностью объяснить, что такое «друг» или «любовь». Но отчасти под этим словом понимали единство надежд, скрытых в выражениях «равновесие», «порядок», «соответствие», «гармония», «закон», «цивилизация». Можно считать, что это слово отделяло мир от войны, справедливость от коварства, просвещенность от невежества, цивилизацию от варварского образа жизни. Это — неуничтожимый идеал.
Великан огляделся. Вожак шайки скрылся из виду. Его приятели, человек десять-двенадцать, стояли поодаль. Вряд ли они стали бы продолжать преследование — один из них уже лежал, не подавая признаков жизни, у подножия стены. Над ним тянулась полоса крови, проведенная собственным затылком оборванца.
Великан заметил поблизости женщину в роскошном лиле, которую он видел и прежде. По-видимому, она вернулась и теперь шла вслед за группой по неизвестной великану причине. Их глаза встретились.
— Болван! — процедила женщина.
«Она недовольна, что я разглядывал ее у поста», — решил великан.
Женщина взглянула в сторону оборванцев, молча толпившихся неподалеку.
— Трусы! Фильхены! — презрительно пробормотала она.
Как обычно, в этом повествовании мы пользуемся знакомыми выражениями для обозначения соответствующих форм жизни, или, лучше сказать, форм жизни, занимающих подобные экологические ниши, а также используемых для таких же целей, что и существа, известные читателю; мы без колебаний говорим о коровах или овцах, но читателю необходимо понять, что в большинстве случаев под этими словами подразумеваются совсем не те коровы и овцы, которые известны ему. Это делается для того, чтобы избежать путаницы со множеством названий и скучных описаний, вероятно, представляющих не самый большой интерес в повествовании, и, разумеется, не обязательных для понимания общего смысла — описаний специфических и генетических различий десятков видов существ, иногда встречающихся только на одной планете, хотя, благодаря космическим перевозкам, они намеренно или случайно могли оказаться и на других планетах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40