Мужчины вышли из шатра. Раненых унесли.
Главный повернулся ко мне. Я отпрянула. Кроме него в шатре оставалось еще человека четыре — включая того, что держал меня на привязи.
Главный схватился за мое последнее, пятое сверкающее покрывало. Сквозь тончайшую ткань мое испуганное лицо было хорошо видно. Оно прикрывало меня лишь символически, но когда его сдернут, на моем лице не останется и символического покрова. Я предстану перед мужчинами с открытым лицом. Удивительно, как меняется восприятие! Безусловно, оно зависит от обстановки и традиций. На Земле лишь очень немногие женщины прикрывают лицо, зато большинство прикрывают тело. Так велят тамошние традиции. На Горе почти повсеместно женщины традиционно прикрывают и лицо, и тело. Строго говоря, за тем, чтобы было прикрыто лицо, следят, пожалуй, даже более ревностно. Ведь тела человеческие, пусть и совсем разные, все равно больше схожи между собой, чем лица. Поэтому та, кто не желает предавать гласности свои чувства, свою частную жизнь, стремится прикрыть именно лицо. Лицо гораздо ярче, чем тело, отражает переживания человека, его характер. Так что же надо скрывать в первую очередь тому, кто не хочет выставлять душу напоказ? Разве зеркалом души называют тело? Так зачем же свободному человеку скрывать его? И разве человек не имеет права таить от окружающих свои мысли и чувства, все то, что так явно отражается на лице? Однако все должно быть к месту. Покрывало уместно, когда женщина одета. И наше восприятие во многом зависит от того, как воспринимают открытое или завешенное покрывалом женское лицо мужчины, от того, как жаждут они рассмотреть наши черты. Открыть лицо перед этими мужчинами я боялась. Во многих горианских городах лицо перед посторонними открывают только рабыни.
Рука, сжимающая покрывало, отбросила его прочь. Мое лицо открыто. От стыда я зажмурилась. Краска бросилась в лицо. Словно сорвали последний клочок вуали, выставив меня на всеобщее осмеяние. Вот о'ни, как на ладони — все чувства, все мои переживания. Стоя с открытым лицом перед мужчинами, даже в платье почувствовала я себя обнаженной рабыней.
— Да свободная ли ты, красавица моя? — спросил главный.
Покрывало сорвано, вот они — мои губы. Открыты перед ним, перед его губами, его языком. В его глазах свободная женщина без покрывала — все равно что рабыня. Я взглянула на него.
— Отпусти петлю, — велел он державшему ремень воину.
Тот повиновался. Ремень свободно повис на моем запястье.
— Свободной женщине не пристало ходить на привязи, — объяснил он мне.
Обошел вокруг меня, разглядывая пристально, словно раздевая.
— Ты свободная, красавица моя? — Вынул из ножен меч. Я вздрогнула. — Свободная? — Меч коснулся моей левой лодыжки, медленно, словно любопытствуя, пополз вверх, поднимая подол платья. — Надеюсь, — проговорил он, — ради твоего же блага, что ты свободная. Иначе добра не жди.
Меч скользил вверх по ноге. Платье поднималось все выше.
— Сними туфли, — приказал он.
Я, дрожа, повиновалась.
Еще выше, еще, вот лезвие меча уже у колена.
Три рабыни не спускали с меня встревоженных глаз.
Вот платье уже на дюйм выше колена.
— Для свободной, — пробормотал он, — ты довольно хорошенькая.
— Предводитель! — позвали снаружи. — Люди готовы.
— Сейчас приду, — бросил он и снова внимательно посмотрел на меня. Кажется, разозлился.
— Ты нас одурачила, — вкрадчиво начал он. В голосе зазвучала неприкрытая угроза, — так что надеюсь, что ты свободная.
Лезвие поползло еще выше. Меня трясло.
— Однако, — заметил он, — ножки ничего. Вполне подходящие для рабыни. А может, это и есть ножки рабыни?
Все. Подол поднят до бедер. Кожу холодит сталь. Негодующе вскрикнули мужчины. Отпрянули, задыхаясь от ужаса, рабыни.
— Так я и думал, — объявил главный. Отступил назад, но меч в ножны не убрал. — Даю тебе двадцать инов, чтобы снять одежду свободной женщины и обнаженной лечь у моих ног.
Обезумев от отчаяния, я, рыдая, сорвала с себя платье и бросилась к его ногам. Он горианин, мужчина, хозяин. Я — рабыня.
— Поза связывания! — прорычал он.
Я лежала, распростершись у его ног. Для лежащей девушки поза связывания означает скрещенные за спиной руки и сдвинутые лодыжки. Я мгновенно приняла требуемую позу.
Никаких чувств не отразилось на его лице. Да и для всех присутствующих ровно ничего особенного в этом не было. Кто я? Всего лишь лежащая у ног мужчины рабыня, которой велено принять позу связывания. Никто, включая и меня самое, ничего другого и не ожидал. Неповиновение? Немыслимо! Рабыни на Горе повинуются всегда.
Повернувшись к двум мужчинам, главный что-то отрывисто проговорил. Потом обратился к рабыне. Та, встав перед ним на колени, выслушала приказание и вышла из шатра.
Снаружи слышались мужские голоса, звенело оружие.
В шатер привели девушку, которую недавно на наших глазах высекли и привязали к колесу повозки. Взглянув на меня, бедняжка отошла в сторонку и пристроилась в уголке. Вернулась другая рабыня.
Меня так и не связали, но я по-прежнему неподвижно лежала все в той же позе. Стоит шевельнуться — могут убить.
Собираясь выйти из шатра, чтобы возглавить своих людей, предводитель остановил взгляд на мне.
— Свяжи ее, — словно запоздалая мысль только что пришла ему в голову, бросил он одному из мужчин.
Мне связали за спиной запястья — тем же самым ремнем, на котором приволокли сюда.
Главному подали шлем. Пинком он перевернул меня на спину и присел рядом на одно колено. Мне в живот уткнулось острие меча.
— Мы с тобой еще увидимся, — пообещал он, — малышка кайира.
Он надавил на рукоять, лезвие вот-вот вонзится в кожу. Я поморщилась от боли.
— Говори! — велел он.
— Да, хозяин, — глотая слезы, ответила я.
— Из варваров, — предположил кто-то из мужчин.
— Да, — вставая, согласился главный.
— Но хорошенькая, — добавил мужчина.
— Да, — признал главный, глядя на меня, связанную, лежащую у его ног. Надел шлем, повернулся и вышел.
В шатре остались одни рабыни. Избитая, не обращая на меня внимания, скрючившись лежала в углу, другие злобно глазели на меня. Одна из них, прошипев «кейджера», потерла ссадину на плече. Я с плачем отвернулась. Рабыня. Пленница во вражеском шатре.
Вот тебе и романтика рабства! У меня вырвался горестный стон. Использовали как приманку, как пешку в какой-то игре. Пожертвовали, точно простой рабыней. Разве мой хозяин не любит меня? Неужели ему до меня нет никакого дела? Неужели чувства мои безответны? Брошенная, никому не нужная рабыня! Я давилась рыданиями.
Судя по звукам, мужчины уходили из лагеря. Теперь бивак пуст — не считая раненых и рабынь, одна из которых — я.
«Дина!» — бросила мне девушка с ушибленным плечом. Ну да, увидела клеймо, дину, цветок рабынь. Девушек с таким клеймом часто называют Динами. В ее устах это имя звучало как оскорбление. «Дина» — самое распространенное на Горе клеймо. Таким клеймят самых обычных рабынь, ничем не примечательных.
В лагере тихо.
Девушка подошла ближе.
— Дина, — повторила она, пнула меня ногой и, вернувшись к подругам, запричитала: — Бедная госпожа! Как ее жалко!
Я прислушалась к ночным звукам. Гудят насекомые, слышатся крики флиров.
А вдруг снова начнут бить, пинать? Я осторожно попробовала пошевелить запястьями и лодыжками. Бесполезно. Меня связали не веревкой — ремнем. Узлы простые, но крепкие — воины умеют затягивать такие. Минимум средств — максимум эффекта. Горианский воин связал меня — крепче некуда.
Снова в ночи прокричал флир.
Я рывком привстала.
Закричавшие было рабыни мгновенно смолкли. Каждой к горлу приставлен меч.
Сквозь прорезанную в шелковистой стене прореху в шатер, сопровождаемый своими воинами, вошел мой хозяин.
В руках у одного из мужчин — длинная цепь с множеством колец для запястий.
— Хозяин! — пытаясь сесть, в восторге закричала я. Присев рядом, он разрезал мои путы. Я бросилась к его ногам, прижалась губами к его сандалиям. «Хозяин!» — от радости я не могла сдержать слез. Вернулся! Не бросил меня! Но он, оттолкнув меня, стал отдавать приказы своим людям. Четверо испуганных рабынь — и та, которую высекли, тоже — съежились под лезвиями мечей в центре шатра. Кто-то из мужчин вышел наружу.
— На колени, на цепь! — приказал один из мужчин.
Девушки, выстроившись гуськом, встали на колени. На цепи, что он принес, болталось шесть колец для запястий. Первой он поставил ту, которую высекла леди Сабина.
— Левое запястье! — прозвучала команда,
Испуганные рабыни подняли левые руки. Мужчина принялся защелкивать на них железные кольца, но на первую надел второе кольцо. Так что, когда все четверо были прикованы к цепи, первое и последнее кольца на ней остались свободны.
— Встать, рабыни! — велел мужчина. — Опустить цепь! Девушки встали друг другу в затылок, опустив руки.
Я услышала, как в повозку впрягают боска. Еще одного, похоже, освободив от пут, отвели в лес.
Интересно, они подожгут лагерь? Скорее всего, нет. Шелка и холсты вспыхнут ярко — неприятель слишком скоро поймет, что случилось. Чтобы отвлечь врага, воины моего хозяина оставили в лесу заметные следы, а потом, сделав круг, вернулись в лагерь. Пройдет немного времени, и след обнаружить станет все труднее, потом он вообще исчезнет, а охотничьих слинов в лагере нет. Пока преследователи обнаружат обман, отряд во главе с хозяином уже вернется в свой лагерь, а оттуда, переждав немного, уйдет в другом направлении. Хозяин собрался выйти наружу. Я хотела бежать за ним, но он оттолкнул меня. Я должна остаться здесь. Он ушел.
Мужчина, приковавший девушек к цепи, отступив назад, осмотрел своих подопечных.
— Можно говорить? — взмолилась первая, та, которую высекли.
— Говори, — снизошел он.
— Я ненавижу свою хозяйку, — заговорила она, — я хочу любить тебя, хозяин!
— Тебе не нравится быть рабыней у женщины? — спросил он.
— Я хочу любить мужчину! — плача, отвечала рабыня.
— Бесстыдница! — выкрикнула девушка, стоявшая последней, та, что сокрушалась о хозяйке, та, что пнула меня и назвала Диной.
— Я женщина, я рабыня! — стенала первая. — Мне нужен мужчина! Хочу мужчину!
— Не бойся, рабыня, — ухмыльнулся конвоир, — когда понадобится девка, мимо тебя не пройдут.
— Спасибо, хозяин, — гордо выпрямив спину, ответила она.
— Нахалка! — все ворчала другая.
— Можешь причесывать всякое купеческое отродье, если тебе нравится, — отрезала первая, — а я буду голой танцевать перед мужчинами.
— Рабыня! — Возмущению девицы не было предела.
— Да, рабыня! — гневно и гордо провозгласила первая.
Послышался скрип повозки — ее вывозили из лагеря. Наверно, доверху нагружена богатым приданым леди Сабины из Крепости Сафроникус. Где сама благородная дама, я понятия не имела, но скорее всего — в надежном месте, может быть, с кляпом во рту и с завязанными глазами стоит где-нибудь, привязанная к дереву. Интересно, ей позволили остаться одетой?
— Ноги у тебя красивые? — спросил конвоир вторую девушку в цепочке.
— Да, хозяин, — с улыбкой ответила она.
— Знаешь, что полагается, если врешь свободному мужчине?
— Сам посмотри, хозяин, — смело предложила та, по-прежнему улыбаясь. — Вот увидишь, бить меня не придется.
Стоявшая последней негодующе вскрикнула.
Вынув нож, мужчина отхватил подол ее струящегося белоснежного платья, и теперь оно, соблазнительно короткое, словно дразня, едва прикрывало ноги.
— Бить тебя не придется, — признал он.
— Спасибо, хозяин, — отвечала девушка.
Последняя в цепочке, возмущенно фыркнув, вскинула голову.
— А у тебя красивые ноги? — обратился мужчина ко второй девушке.
— Не знаю, хозяин, — прошептала та, — я всего лишь служанка женщины.
— Посмотрим, — объявил мужчина, и ее строгое одеяние в мгновение ока превратилось, как и у первой, в коротенький балахончик рабыни.
— Можно говорить? — подала она голос.
— Говори, — разрешил мужчина.
— А у меня… красивые ноги? — выдавила она.
— Да, — ответил он.
— Девушка довольна, — проговорила она, выпрямившись, как и остальные.
— Бесстыжие вы все! — напустилась на них та, что стояла последней.
— А ты? — полюбопытствовал мужчина.
— Я — рабыня женщины, — гордо объявила она. — Я выше этого. — На конвоира она и не глядела. — У меня есть чувство собственного достоинства!
— Рабыне чувство собственного достоинства не полагается, — отчеканил он. — Ну-ка, посмотрим на твои ножки. — Взмах ножа — и от ее платья остались лишь коротенькие пикантные лохмотья. Теперь, хоть она и служанка благородной дамы, ее ноги открыты на всеобщее обозрение.
— Замечательные ножки, — причмокнул он.
Она вздрогнула, но мне показалось, что такая оценка не так уж для нее неприятна. Каждой женщине хочется нравиться мужчинам.
— Я… хочу быть рабыней женщины. — В ее голосе, показалось мне, зазвучали нерешительные нотки.
— Ты так боишься мужчин? — спросил он.
Она не ответила.
— То, чего хочешь ты, не имеет значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71