Леса не поддавалась.
Я побежала к корме — посмотреть. Из воды показался огромный пятнистый четырехжаберный грант и, закручивая водовороты, снова ушел в глубину. За лесу ухватился еще один матрос. Не отводя глаз, следила я за ходом схватки. Моряки с пересекающих Тассу судов часто ловят рыбу — ею питаются, остатки идут на наживку.
Я вскрикнула от страха. Кто-то из мужчин злобно выругался. Откуда ни возьмись из-под гранта вынырнула длинная белая девятижаберная акула, сорвала добычу с лески и была такова. Вслед за ней, рассекая спинными плавниками волны, устремились охочие до объедков акулы помельче. За проходящими судами нередко увязываются акулы и морские ящеры — подбирают выброшенный мусор, срывают с крючков улов. Наш огромный караван, уж конечно, привлек целые стаи таких чудовищ. Накануне у меня на глазах из мерцающих волн Тассы высунул длинную шею морской ящер. Крошечная головка, мелкие зубы в несколько рядов. Вынырнул, точно лопасть весла, и вновь канул в пучину. Столь устрашающий вид обманчив — для человека животные эти опасности не представляют. Подбирают объедки, хватают мелкую рыбешку. Близкие им виды питаются водяными рачками. Есть редкие. Говорят, далеко не каждому из моряков доводилось видеть таких. Гораздо многочисленнее — и опаснее — длинномордые зубастые морские ящеры, формой тела напоминающие рыб. Бесшумные, агрессивные — моряки боятся их не меньше акул. Но самые стремительные из хищников Тассы — свирепые клыкастые морские слины, сородичи слинов наземных. Считаются они и самыми опасными. Встречаются они, однако, чаще всего в северных водах; на юг, к берегам Коса или к бухте Тироса, заплывают лишь изредка.
Я побрела обратно к носовой части. Подошла к деревянной бадье, выудила оттуда тоспит, принялась высасывать сок. Никто меня не оговорил.
Хоть в первый день плавания надсмотрщик и предупредил, чтоб на поблажки не рассчитывала, слова своего не сдержал. На судне мне предоставили полную свободу. Даже на ночь на цепь не сажали. Мужчинам я понравилась, обращались со мной хорошо — дружески-грубовато, по-свойски, как часто обходятся с невольницей, принадлежащей всем и всем повинующейся. Ограничивали меня, пожалуй, не больше, чем свободную женщину, не считая, конечно, стоящего между нами барьера. Разве что рабская туника и ошейник напоминали, что, стоит кому-нибудь из мужчин, щелкнув пальцами, указать пятачок на палубе у своих ног или свистнуть мне среди ночи — и я, как ручной слин, помчусь исполнять их прихоти. Умеющие услужить мужчинам рабыни часто пользуются известной свободой. Если мужчины получают от рабыни все, чего только пожелают, если она всецело принадлежит своим полновластным хозяевам, противостояния между ними не возникает. В глазах своих господ невольница непостижимым образом превращается в сокровище, в чудо. Многих ли женщин Земли, хотела бы я знать, их мужчины воспринимают как волшебный дар? Сокровищем может быть лишь то, чем обладаешь. Свободного человека можно уважать, даже любить, но никогда не станет он сокровищем для другого. Для этого женщина должна принадлежать повелителю. Более того. Поскольку в глубине души каждый мужчина желает иметь прекрасную женщину своей рабыней, то, получив ее, он — по крайней мере в этом отношении — удовлетворен. Удовлетворенный же мужчина — счастливый мужчина. А счастливые люди доброжелательны и щедры. Лишь одно охраняет он ревностно — свою власть над рабыней. Конечно, когда одолевает похоть, доброжелательности и щедрости — как не бывало, тут наружу выползают жестокость и грубость, вот тогда рабыня в полной мере познает глубину его владычества над нею — и наслаждается им, вот тогда по-настоящему ощущает себя рабыней. Говорят, и у свободных любовников не редкость, когда объятый сладострастием мужчина, камня на камне не оставляя от дамских иллюзий о свободе, подчиняет себе женщину, властно, как рабыню. Сколь же сладостно, должно быть, для мужчины сознание истинного рабства женщины! И с каким упоением отдается ему порабощенная женщина! Мало того: рабство это простирается не только на краткие часы наслаждения, нет, она просто принадлежит ему, служит ему, угождая во всем. Что может быть восхитительнее обладания таким прелестным творением природы! С самими женщинами — сложнее. В моем сердце, я знаю, живет рабыня. Да, рабыня, страстно желающая хозяина. Мысль об этом, некогда отвергаемая, потом порождавшая затаенный страх, ныне утвердилась в сознании, наполняя душу безграничной радостью. Так ли у других женщин? Не знаю. Пусть каждая заглянет в свое сердце. Вряд ли такое жадное стремление к мужчинам — отклонение в генетической истории биологического вида. Я думаю, тут существует сложная взаимозависимость. Столь свойственная любому нормальному в физиологическом плане мужчине жажда обладания прекрасной женщиной, жажда поработить ее не могла развиться сама по себе. Зубы тигра эволюционировали в процессе охоты; движущей силой эволюции глаза был свет; для возникновения крови организмам необходимо было существовать в среде, где есть соль и вода. Подобно этому и тяга мужчины к обладанию предполагала существование рабынь, жаждущих, чтобы ими обладали. В животном мире инстинкты доминирования и подчиненности нераздельно связаны, эта глубинная, врожденная тяга друг к другу параллельно развивалась у дополняющих друг друга живых существ. И пусть ничто не препятствует женщине, жаждущей преклонить колени перед мужчиной и обнаженной припасть к его ногам. И пусть, издав упоенный крик, он схватит ее в объятия. Только отныне ей должно быть настороже: она — рабыня.
— Парус! — крикнул мужской голос. — Парус!
Я подняла глаза. На самой верхушке мачты, над реей и вздымающимся под ветром треугольным парусом, на небольшом дощатом пятачке стоял впередсмотрящий. Босой, руки вцепились в опоясывающее мачту кольцо.
— Куда идет? — Помощник капитана на верхней палубе выхватил подзорную трубу.
— На полкорпуса к Шенди!
Слева по борту на траверзе шел корабль. Моряки Коса обычно обозначают левый борт корабля названием порта назначения, а правый — названием порта приписки. Разумеется, когда корабль следует в порт приписки, обозначения меняются. Тогда левый борт называют «портовым бортом», а правый по-прежнему — по порту приписки. Это порождает сложности при переводе горианского морского жаргона. Скажем, команда, которую следовало бы перевести как «право руля», на нашем корабле дословно прозвучала бы «на Телнус». Выражения «левый» и «правый борт» на Горе не употребляются, хотя, конечно, соответствующие понятия существуют. Для британских кораблей правый борт — это борт, на котором у некоторых, особенно у северных, кораблей находится руль. Большинство же горианских кораблей устроены подобно древним земным судам, у них рулевое управление располагается по обоим бортам. Стоит, однако, отметить, что у быстроходных, оснащенных прямым парусным снаряжением кораблей Торвальдсленда руль обычно один, и располагается он по правому борту.
На верхнюю палубу «Сокровища Джеда» уже спешил капитан. Помощник передал ему подзорную трубу.
— Двухмачтовый, двухпарусный, — доложил он. — С каждого борта — по десять весел. Похоже, торговый.
— Под флагом Порт-Кара, — удовлетворенно отметил капитан.
— Смотри! — Помощник ткнул пальцем в сторону корабля.
— Вижу, — буркнул капитан. — Разворачивается.
На палубу поднялся второй помощник капитана, тоже с трубой.
— Торговый, — сказал первый.
— Осадка большая, — заметил второй.
— Груженый, — добавил первый.
Опустив трубу, капитан все вглядывался в далекий силуэт, непроизвольно облизывая губы.
«Сокровище Джеда» — корабль таранный, боевой, хотя на этот раз используется для нужд торговцев.
— Уходит, — проговорил первый помощник. — Возьмем! Второй все смотрел в море.
— Длинноват вроде бы для десяти весел, — протянул он.
— Под флагом Порт-Кара! — не терпелось первому. — Возьмем!
— Возьмем, — решился капитан. — Передай флагманскому кораблю. Пусть караван ложится в дрейф.
— Есть, капитан! — Не мешкая, первый помощник отдал матросам команду поднять на мачте сигнальные флажки.
Капитан неторопливо давал наставления рулевым. Поворот — и «Сокровище Джеда» начало преследование судна из Порт-Кара.
Гребцы заняли места на скамьях, весла скользнули на воду. На пару ступенек ниже штурвального встал старшина гребцов. Оружие сложено под скамьями. Все точно праздника ждут. Палубу никто не драит. Меня и не замечают, а если и замечают — не гонят. Метательные снаряды не готовят. Песок на палубу не несут. Даже рей не сняли и не опустили мачту, как обычно перед боем. Плевое дело. Каждый получит свою долю.
Капитан ухмылялся.
— Греби! — скомандовал старшина гребцов. «Сокровище Джеда», точно живое существо, бросилось в погоню за удирающим судном.
И только второй помощник с озабоченным видом все рассматривал в подзорную трубу чужака. Но наконец и ему велено было занять свое место.
Я стояла у поручней, у ведущих к штурвалу ступеней.
На ветру полоскались сигнальные флажки. Позади лег в дрейф караван.
Скоро мы к ним вернемся. Как интересно! В жизни не видела морского боя. Когда захватили «Облака Телнуса», мы, рабыни, сидели в трюме. Пока не откинулась крышка люка и в проеме не показался незнакомец, и понятия не имели, в чьих мы руках.
— Ходу! — приказал капитан.
— Греби! — командовал старшина гребцов. — Греби! Караван остался позади.
— Капитан! — раздался крик впередсмотрящего. — Смотри! Мачты убрали! Разворачиваются!
Даже с палубы я разглядела, как опускается рея, как сворачивается парус, как на чужом корабле убирают мачты. Судно разворачивалось.
— Этого я и боялся! — закричал второй помощник и помчался на верхнюю палубу. С самого начала он не горел желанием бросаться в погоню за неизвестным кораблем.
— Стоп! — гаркнул капитан.
— Стоп! — скомандовал старшина гребцов.
Мужчины озадаченно уставились на него.
— Видишь! — кричал второй помощник. — Смотри!
— А ну на свое место! — взвился капитан.
— Подчиняюсь, господин, — проговорил тот. — Но лучше бы тебе развернуться.
Капитан изучал вражеский корабль в подзорную трубу. Не сводил глаз с чужого судна и второй помощник.
На торговых кораблях обычно две мачты, и закреплены они намертво, не убираются.
На идущем навстречу корабле — невооруженным глазом видно — теперь не было ни одной.
— Взгляни на весла, капитан, — настаивал второй помощник. — Теперь по двадцать по каждому борту.
Действительно: на воду спустились новые весла.
— Это не торговый корабль, капитан, — убеждал молодой воин.
Ну конечно. Низкая осадка — не из-за груза. Такова конструкция. Быстроходный, страшный, могучий, как торпеда. Сначала мы видели только половину весел. Мачты убрали. Боевые корабли всегда идут на таран на веслах.
— Прошу тебя, мой господин, — кричал молодой помощник, — поворачивай или набирай скорость, пойдем на таран!
Корабль несся прямо на нас.
— Поворачивай или набирай скорость, пойдем на таран!
— А флаг-то! — вскричал первый помощник, тот, кому не терпелось на штурм.
Теперь рядом с флагом Порт-Кара на флагштоке корабля, с быстротой молнии летящего на веслах нам навстречу, развевался еще один — широкий, белый, с изображением огромной черной рогатой головы боска поверх вертикальных зеленых полос.
— Боек из Порт-Кара! — ужаснулся первый помощник.
— Разворот! Разворот! — завопил капитан.
— Мы погибли! — Кто-то из гребцов в ужасе вскочил со скамьи.
И тут, словно внезапно взмыв из пучины морской, неизвестный корабль навис над бортом всей своей громадой. Затрещали, разлетаясь в крошево, доски, в проломе забурлила вода, закачался на тросах оторвавшийся от мачты рей, сбился на сторону скособоченный парус, заходила ходуном палуба. Спотыкаясь, едва стоя на ногах, я ухватилась за свисающий с мачты трос. Казалось, корабль на мгновение выровнялся. Дав задний ход, чужак отошел и начал разворачиваться. Палуба «Сокровища Джеда» накренилась, в трюмы хлынула вода.
Матросы прыгали в воду.
Снова корабль выровнялся, но тут же начал погружаться. Цепляясь за трос, я в ужасе ползала по палубе. Ноги окатило волной. Палуба уже затоплена. Сверкая, точно тщательно вычищенный слин, чужой корабль уходил прочь.
На верхней палубе, держась за поручни, один-одинешенек стоял капитан.
Я огляделась. У штурвалов — никого, скамьи гребцов пусты. Из воды слышались крики.
Откуда-то издалека донеслись позывные горнов.
Капитан смотрел вниз, на меня.
— Там опасно. Бросай трос, прыгай в воду.
— Нет! — В испуге я затрясла головой. — Нет!
И тут он бросил на меня взгляд горианина, хозяйский взгляд. И начал спускаться.
— Да, хозяин! — закричала я, отпустила трос и бросилась в воду. Я — рабыня. Даже море не так страшит меня, как хозяин-горианин.
Вода холодная, зеленоватая. Сначала погрузившись с головой, я быстро вынырнула на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Я побежала к корме — посмотреть. Из воды показался огромный пятнистый четырехжаберный грант и, закручивая водовороты, снова ушел в глубину. За лесу ухватился еще один матрос. Не отводя глаз, следила я за ходом схватки. Моряки с пересекающих Тассу судов часто ловят рыбу — ею питаются, остатки идут на наживку.
Я вскрикнула от страха. Кто-то из мужчин злобно выругался. Откуда ни возьмись из-под гранта вынырнула длинная белая девятижаберная акула, сорвала добычу с лески и была такова. Вслед за ней, рассекая спинными плавниками волны, устремились охочие до объедков акулы помельче. За проходящими судами нередко увязываются акулы и морские ящеры — подбирают выброшенный мусор, срывают с крючков улов. Наш огромный караван, уж конечно, привлек целые стаи таких чудовищ. Накануне у меня на глазах из мерцающих волн Тассы высунул длинную шею морской ящер. Крошечная головка, мелкие зубы в несколько рядов. Вынырнул, точно лопасть весла, и вновь канул в пучину. Столь устрашающий вид обманчив — для человека животные эти опасности не представляют. Подбирают объедки, хватают мелкую рыбешку. Близкие им виды питаются водяными рачками. Есть редкие. Говорят, далеко не каждому из моряков доводилось видеть таких. Гораздо многочисленнее — и опаснее — длинномордые зубастые морские ящеры, формой тела напоминающие рыб. Бесшумные, агрессивные — моряки боятся их не меньше акул. Но самые стремительные из хищников Тассы — свирепые клыкастые морские слины, сородичи слинов наземных. Считаются они и самыми опасными. Встречаются они, однако, чаще всего в северных водах; на юг, к берегам Коса или к бухте Тироса, заплывают лишь изредка.
Я побрела обратно к носовой части. Подошла к деревянной бадье, выудила оттуда тоспит, принялась высасывать сок. Никто меня не оговорил.
Хоть в первый день плавания надсмотрщик и предупредил, чтоб на поблажки не рассчитывала, слова своего не сдержал. На судне мне предоставили полную свободу. Даже на ночь на цепь не сажали. Мужчинам я понравилась, обращались со мной хорошо — дружески-грубовато, по-свойски, как часто обходятся с невольницей, принадлежащей всем и всем повинующейся. Ограничивали меня, пожалуй, не больше, чем свободную женщину, не считая, конечно, стоящего между нами барьера. Разве что рабская туника и ошейник напоминали, что, стоит кому-нибудь из мужчин, щелкнув пальцами, указать пятачок на палубе у своих ног или свистнуть мне среди ночи — и я, как ручной слин, помчусь исполнять их прихоти. Умеющие услужить мужчинам рабыни часто пользуются известной свободой. Если мужчины получают от рабыни все, чего только пожелают, если она всецело принадлежит своим полновластным хозяевам, противостояния между ними не возникает. В глазах своих господ невольница непостижимым образом превращается в сокровище, в чудо. Многих ли женщин Земли, хотела бы я знать, их мужчины воспринимают как волшебный дар? Сокровищем может быть лишь то, чем обладаешь. Свободного человека можно уважать, даже любить, но никогда не станет он сокровищем для другого. Для этого женщина должна принадлежать повелителю. Более того. Поскольку в глубине души каждый мужчина желает иметь прекрасную женщину своей рабыней, то, получив ее, он — по крайней мере в этом отношении — удовлетворен. Удовлетворенный же мужчина — счастливый мужчина. А счастливые люди доброжелательны и щедры. Лишь одно охраняет он ревностно — свою власть над рабыней. Конечно, когда одолевает похоть, доброжелательности и щедрости — как не бывало, тут наружу выползают жестокость и грубость, вот тогда рабыня в полной мере познает глубину его владычества над нею — и наслаждается им, вот тогда по-настоящему ощущает себя рабыней. Говорят, и у свободных любовников не редкость, когда объятый сладострастием мужчина, камня на камне не оставляя от дамских иллюзий о свободе, подчиняет себе женщину, властно, как рабыню. Сколь же сладостно, должно быть, для мужчины сознание истинного рабства женщины! И с каким упоением отдается ему порабощенная женщина! Мало того: рабство это простирается не только на краткие часы наслаждения, нет, она просто принадлежит ему, служит ему, угождая во всем. Что может быть восхитительнее обладания таким прелестным творением природы! С самими женщинами — сложнее. В моем сердце, я знаю, живет рабыня. Да, рабыня, страстно желающая хозяина. Мысль об этом, некогда отвергаемая, потом порождавшая затаенный страх, ныне утвердилась в сознании, наполняя душу безграничной радостью. Так ли у других женщин? Не знаю. Пусть каждая заглянет в свое сердце. Вряд ли такое жадное стремление к мужчинам — отклонение в генетической истории биологического вида. Я думаю, тут существует сложная взаимозависимость. Столь свойственная любому нормальному в физиологическом плане мужчине жажда обладания прекрасной женщиной, жажда поработить ее не могла развиться сама по себе. Зубы тигра эволюционировали в процессе охоты; движущей силой эволюции глаза был свет; для возникновения крови организмам необходимо было существовать в среде, где есть соль и вода. Подобно этому и тяга мужчины к обладанию предполагала существование рабынь, жаждущих, чтобы ими обладали. В животном мире инстинкты доминирования и подчиненности нераздельно связаны, эта глубинная, врожденная тяга друг к другу параллельно развивалась у дополняющих друг друга живых существ. И пусть ничто не препятствует женщине, жаждущей преклонить колени перед мужчиной и обнаженной припасть к его ногам. И пусть, издав упоенный крик, он схватит ее в объятия. Только отныне ей должно быть настороже: она — рабыня.
— Парус! — крикнул мужской голос. — Парус!
Я подняла глаза. На самой верхушке мачты, над реей и вздымающимся под ветром треугольным парусом, на небольшом дощатом пятачке стоял впередсмотрящий. Босой, руки вцепились в опоясывающее мачту кольцо.
— Куда идет? — Помощник капитана на верхней палубе выхватил подзорную трубу.
— На полкорпуса к Шенди!
Слева по борту на траверзе шел корабль. Моряки Коса обычно обозначают левый борт корабля названием порта назначения, а правый — названием порта приписки. Разумеется, когда корабль следует в порт приписки, обозначения меняются. Тогда левый борт называют «портовым бортом», а правый по-прежнему — по порту приписки. Это порождает сложности при переводе горианского морского жаргона. Скажем, команда, которую следовало бы перевести как «право руля», на нашем корабле дословно прозвучала бы «на Телнус». Выражения «левый» и «правый борт» на Горе не употребляются, хотя, конечно, соответствующие понятия существуют. Для британских кораблей правый борт — это борт, на котором у некоторых, особенно у северных, кораблей находится руль. Большинство же горианских кораблей устроены подобно древним земным судам, у них рулевое управление располагается по обоим бортам. Стоит, однако, отметить, что у быстроходных, оснащенных прямым парусным снаряжением кораблей Торвальдсленда руль обычно один, и располагается он по правому борту.
На верхнюю палубу «Сокровища Джеда» уже спешил капитан. Помощник передал ему подзорную трубу.
— Двухмачтовый, двухпарусный, — доложил он. — С каждого борта — по десять весел. Похоже, торговый.
— Под флагом Порт-Кара, — удовлетворенно отметил капитан.
— Смотри! — Помощник ткнул пальцем в сторону корабля.
— Вижу, — буркнул капитан. — Разворачивается.
На палубу поднялся второй помощник капитана, тоже с трубой.
— Торговый, — сказал первый.
— Осадка большая, — заметил второй.
— Груженый, — добавил первый.
Опустив трубу, капитан все вглядывался в далекий силуэт, непроизвольно облизывая губы.
«Сокровище Джеда» — корабль таранный, боевой, хотя на этот раз используется для нужд торговцев.
— Уходит, — проговорил первый помощник. — Возьмем! Второй все смотрел в море.
— Длинноват вроде бы для десяти весел, — протянул он.
— Под флагом Порт-Кара! — не терпелось первому. — Возьмем!
— Возьмем, — решился капитан. — Передай флагманскому кораблю. Пусть караван ложится в дрейф.
— Есть, капитан! — Не мешкая, первый помощник отдал матросам команду поднять на мачте сигнальные флажки.
Капитан неторопливо давал наставления рулевым. Поворот — и «Сокровище Джеда» начало преследование судна из Порт-Кара.
Гребцы заняли места на скамьях, весла скользнули на воду. На пару ступенек ниже штурвального встал старшина гребцов. Оружие сложено под скамьями. Все точно праздника ждут. Палубу никто не драит. Меня и не замечают, а если и замечают — не гонят. Метательные снаряды не готовят. Песок на палубу не несут. Даже рей не сняли и не опустили мачту, как обычно перед боем. Плевое дело. Каждый получит свою долю.
Капитан ухмылялся.
— Греби! — скомандовал старшина гребцов. «Сокровище Джеда», точно живое существо, бросилось в погоню за удирающим судном.
И только второй помощник с озабоченным видом все рассматривал в подзорную трубу чужака. Но наконец и ему велено было занять свое место.
Я стояла у поручней, у ведущих к штурвалу ступеней.
На ветру полоскались сигнальные флажки. Позади лег в дрейф караван.
Скоро мы к ним вернемся. Как интересно! В жизни не видела морского боя. Когда захватили «Облака Телнуса», мы, рабыни, сидели в трюме. Пока не откинулась крышка люка и в проеме не показался незнакомец, и понятия не имели, в чьих мы руках.
— Ходу! — приказал капитан.
— Греби! — командовал старшина гребцов. — Греби! Караван остался позади.
— Капитан! — раздался крик впередсмотрящего. — Смотри! Мачты убрали! Разворачиваются!
Даже с палубы я разглядела, как опускается рея, как сворачивается парус, как на чужом корабле убирают мачты. Судно разворачивалось.
— Этого я и боялся! — закричал второй помощник и помчался на верхнюю палубу. С самого начала он не горел желанием бросаться в погоню за неизвестным кораблем.
— Стоп! — гаркнул капитан.
— Стоп! — скомандовал старшина гребцов.
Мужчины озадаченно уставились на него.
— Видишь! — кричал второй помощник. — Смотри!
— А ну на свое место! — взвился капитан.
— Подчиняюсь, господин, — проговорил тот. — Но лучше бы тебе развернуться.
Капитан изучал вражеский корабль в подзорную трубу. Не сводил глаз с чужого судна и второй помощник.
На торговых кораблях обычно две мачты, и закреплены они намертво, не убираются.
На идущем навстречу корабле — невооруженным глазом видно — теперь не было ни одной.
— Взгляни на весла, капитан, — настаивал второй помощник. — Теперь по двадцать по каждому борту.
Действительно: на воду спустились новые весла.
— Это не торговый корабль, капитан, — убеждал молодой воин.
Ну конечно. Низкая осадка — не из-за груза. Такова конструкция. Быстроходный, страшный, могучий, как торпеда. Сначала мы видели только половину весел. Мачты убрали. Боевые корабли всегда идут на таран на веслах.
— Прошу тебя, мой господин, — кричал молодой помощник, — поворачивай или набирай скорость, пойдем на таран!
Корабль несся прямо на нас.
— Поворачивай или набирай скорость, пойдем на таран!
— А флаг-то! — вскричал первый помощник, тот, кому не терпелось на штурм.
Теперь рядом с флагом Порт-Кара на флагштоке корабля, с быстротой молнии летящего на веслах нам навстречу, развевался еще один — широкий, белый, с изображением огромной черной рогатой головы боска поверх вертикальных зеленых полос.
— Боек из Порт-Кара! — ужаснулся первый помощник.
— Разворот! Разворот! — завопил капитан.
— Мы погибли! — Кто-то из гребцов в ужасе вскочил со скамьи.
И тут, словно внезапно взмыв из пучины морской, неизвестный корабль навис над бортом всей своей громадой. Затрещали, разлетаясь в крошево, доски, в проломе забурлила вода, закачался на тросах оторвавшийся от мачты рей, сбился на сторону скособоченный парус, заходила ходуном палуба. Спотыкаясь, едва стоя на ногах, я ухватилась за свисающий с мачты трос. Казалось, корабль на мгновение выровнялся. Дав задний ход, чужак отошел и начал разворачиваться. Палуба «Сокровища Джеда» накренилась, в трюмы хлынула вода.
Матросы прыгали в воду.
Снова корабль выровнялся, но тут же начал погружаться. Цепляясь за трос, я в ужасе ползала по палубе. Ноги окатило волной. Палуба уже затоплена. Сверкая, точно тщательно вычищенный слин, чужой корабль уходил прочь.
На верхней палубе, держась за поручни, один-одинешенек стоял капитан.
Я огляделась. У штурвалов — никого, скамьи гребцов пусты. Из воды слышались крики.
Откуда-то издалека донеслись позывные горнов.
Капитан смотрел вниз, на меня.
— Там опасно. Бросай трос, прыгай в воду.
— Нет! — В испуге я затрясла головой. — Нет!
И тут он бросил на меня взгляд горианина, хозяйский взгляд. И начал спускаться.
— Да, хозяин! — закричала я, отпустила трос и бросилась в воду. Я — рабыня. Даже море не так страшит меня, как хозяин-горианин.
Вода холодная, зеленоватая. Сначала погрузившись с головой, я быстро вынырнула на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71