— Помоги мне, Джуди! — плакала Элайза.
— Тебя не заставляли являться на Гор, Элайза, — напомнила я. Связанная, лежала она на боку, притиснутая к изножью кровати. С другой стороны подоткнуты меха — не сдвинуться. Ноги крепко стянуты. Сверху всем своим весом навалился Боек. Она закрыла глаза.
А я глядела в сторону. В предвечернем небе плыли облака. Солнечные лучи золотили башни. В вышине парили птицы.
От ее крика я зажмурилась. Клеймо неторопливо делало свое дело — метило жертву. Запахло паленым. Боек не спешил. Работал на славу.
Я открыла глаза. Какое голубое небо! А птиц еще больше.
Послышались всхлипывания. Вот и еще одна рабыня появилась на Горе.
Со слезами на глазах она смотрела на меня. Все. Помечена как следует, на веки вечные.
— Я — рабыня, — проговорила она.
— Да, — отозвалась я.
— Убери жаровню, — распорядился Боек из Порт-Кара. — Клеймо положи на холод.
— Да, хозяин. — Я вынесла жаровню с клеймом из комнаты. В парадных покоях вынула клеймо из жаровни, положила на пол рядом с его вещами, остывать.
Когда я вернулась в спальню, новоявленная рабыня сидела, привалившись к кровати, а ее хозяин седельной иглой прокалывал ей левое ухо. Вот игла вошла в мочку, показалась капелька крови. Теперь правое. Он вдел ей в уши принесенные мною серьги — золотые кольца около дюйма диаметром, застегнул. Отдал мне иголку — вытереть и положить на место, что я и сделала.
Придя обратно, я обнаружила, что он развязал ее, оставив только цепь на левой лодыжке, что вела к кольцу на ножке кровати.
С клеймом на теле, с серьгами в ушах, прикованная за ногу, она лежала, утопая в мехах, на полу у собственного ложа.
— Здравствуй, рабыня, — приветствовала ее я.
— Здравствуй, госпожа, — отвечала она.
— Принеси вина, — приказал Боек. — Рабыня будет служить мне.
— Да, хозяин. — Я принесла вино, поставила на пол, так, чтобы несчастная могла дотянуться.
— Она что, даже на коленях стоять не умеет? — подивился он. Я наскоро объяснила ей, как встать в позу наслаждения — на коленях, присев на пятки, спина прямая, голова высоко поднята, руки на бедрах, колени широко разведены.
— Как мы ее назовем? — спросил он меня.
— Как будет угодно хозяину, — склонилась я.
На глаза ему попался валяющийся на полу ошейник. «Я Джуди. Верните меня леди Элайзе из Ара, из Шести Башен», — начертано на нем.
Расстегнув ошейник, он подошел к рабыне.
— Может быть, назвать тебя Джуди?
— Прошу тебя, хозяин! — заскулила она. Какое оскорбление, какой удар! Ей, гордой Элайзе Невинс, носить мое имя! Мое, женщины, которую она так презирала!
— А ты как думаешь? — с ухмылкой обратился ко мне свободный мужчина.
— Думаю, хозяин, что такое имя этой рабыне не подходит. Не подходит к ее внешности, ее характеру.
Рабыням часто подыскивают подходящие им имена. И по-моему, стоящей перед нами на коленях рабыне имя Джуди совсем не к лицу. Дело вовсе не в том, что мне не хотелось, чтобы ей давали имя, которое некогда, еще будучи свободной, носила я.
— Верно, — согласился Боек из Порт-Кара. Значит, я попала в точку.
Стоящая на коленях девушка вздохнула свободнее.
— Принеси из моих вещей ошейник.
— Да, хозяин. — Я поспешила выполнить поручение. Разыскала ошейник, принесла ему.
Он взял его в руки. Простой, без затей, стальной, надежный.
— Прочти.
— «Я — рабыня Элайза, — прочла она. — Принадлежу Боску из Порт-Кара».
Взглянула на него полными ужаса глазами. Ее имя станет именем рабыни.
— Покоряйся.
Она жалобно взглянула на меня. Я помогла ей — показала, как присесть на пятки, протянуть к нему руки со скрещенными запястьями, опустив между ними голову.
— Скажи: «Покоряюсь», — подсказала я.
— Покоряюсь, — повторила она. Он связал ей руки.
— Подними голову, — шепнула я.
Он надел на нее ошейник. Не без удовольствия наблюдала я, как ее горло обхватил ошейник Боска из Порт-Кара.
Боек покинул комнату. Слышно было, как он прошел по парадным покоям, как вышел наружу. — По крыше загремели шаги — воин проверял, открыт ли путь. Ждал ли тарн на крыше или, взобравшись на крышу, хозяин должен был подозвать его свистом — не знаю.
У кровати на мехах стояла несчастная коленопреклоненная рабыня — в ошейнике, с клеймом на теле, со связанными руками.
Стояла и смотрела на собственное ложе. Сесть на него она не смеет — разве что хозяин прикажет. Ее место, если другого повеления не будет, — в изножье, у железного кольца. У этого самого кольца, в ногах хозяйского ложа, я, рабыня, провела не одну ночь. А теперь моя госпожа, землянка Элайза Невинс, сама стоит тут, преклонив колени, отныне она сама — лишь ничтожная рабыня.
— Мы обе рабыни, — точно не веря самой себе, произнесла она.
— Да, — согласилась я.
— На мне клеймо. Мои уши проколоты. Я в ошейнике!
— Так и есть, Элайза. — Я назвала ее рабским именем. И она поняла это.
— Тебе очень идет ошейник, — отметила я.
— Правда?
— Да.
— Самый обычный, — посетовала она.
— И все же на тебе он очень красив.
— В самом деле?
— Да.
— И от того, что застегнут, еще красивее?
Да, так оно и есть, никаких сомнений. То, что ошейник застегнут, означает не просто невозможность его снять. Нет, важность его в том, что он — как визитная карточка рабыни, и что, может быть, еще важнее: ошейник — символ рабства. Клеймо можно скрыть под одеждой, даже под коротеньким платьицем, что носят обычно рабыни. Ошейник же на виду всегда, по нему безошибочно определишь, что за женщина перед тобой. Подчеркивая беспомощность рабыни, ее уязвимость, ошейник будит чувственность и носящей его девушки, и глядящего на нее мужчины. Потому-то, наверно, свободные женщины и не носят ошейников. Контрастируя с мягкостью и податливостью носительницы, обнимающая прелестную шейку стальная лента, поблескивающая под ниспадающими на плечи локонами, делает девушку умопомрачительно красивой и желанной. Ничто так не красит женщину, как ошейник.
Элайза взглянула в зеркало. Вздернула подбородок, повернула голову.
— Не лишен привлекательности, — отметила она.
— Да, — подхватила я. — Просто чудесный. И очень привлекательный.
— Что подумают мужчины? — пролепетала она испуганно.
— Что ты — рабыня. — Я пожала плечами.
Она вздрогнула. Но тут же снова повернулась к зеркалу.
— А клеймо красивое?
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто интересно. Так красивое?
— Ты изучала антропологию, — напомнила я. — Можешь рассматривать институт рабства бесстрастно и объективно, как любопытное историческое явление, характерное для некоторых цивилизаций.
— Я рабыня! — вскричала она, пытаясь освободиться от пут на запястьях. — Понимаешь ты, что это такое?
— Очень хорошо понимаю, — заверила я. На ум пришел Клитус Вителлиус. — Где же твое хладнокровие? Где объективность?
— Я — собственность.
— Да.
— Я и не представляла, что это за чувство. — Глаза ее горели неистовым огнем. — Описать невозможно!
— Теперь ты имеешь возможность изучить историческое явление изнутри. Тот, кому выпало быть хозяином, тоже познает его изнутри.
Ее передернуло: подумала, должно быть, о том, как взглянет на нее хозяин, какой силой, каким вожделением зажгутся его глаза.
— До сих пор, — продолжала я, — тебе были известны лишь теоретические аспекты исторических явлений. И вот впервые ты получаешь хотя бы отдаленное представление об одном из них на практике.
Не сводит с меня взгляда. В глазах — страх.
— Не бойся, Элайза. Нужно только научиться доставлять мужчинам наслаждение, — рассмеялась я.
— Да мне мужчины вообще не нравятся!
— Не важно, — отрезала я. — Красивые серьги.
Она встала. На щиколотке — цепь. Повертела головой.
— Красивые.
— Да, — подтвердила я.
— Я никогда не носила серег. Они слишком женственны.
— Ты очень женственна, Элайза, — сказала я. — И не надо подавлять свою женственность.
Похоже, она разозлилась.
— Теперь для тебя с этим покончено. Мужчины этого не позволят. Заставят тебя признать свою женственность, покориться.
— Быть женственной — значит стать ниже мужчин!
— Как бы то ни было, ты женственна. — Я?
— Да.
— Джуди! — позвала она. Я не ответила.
— Госпожа! — Да?
— У меня красивое клеймо?
— Да. — Я рассмеялась. — Четкое, глубоко впечатанное. Тебя хорошо пометили.
— Этот зверь как следует прижег меня! — процедила она злобно, но — послышалось мне — зазвучали в голосе и горделивые нотки.
— Да, — согласилась я. — Действительно.
— Интересно, доводилось ли ему клеймить женщин до меня?
— Он воин, — напомнила я.
Она снова принялась рассматривать клеймо, приговаривая:
— Глубокое, чистое. Знак рабыни. Меня хорошо пометили. Но, госпожа, оно красивое?
— А как по-твоему? — спросила я. Смотрит на меня, в глазах мука.
— По-моему, очень, — выговорила наконец.
— По-моему, тоже. Замечательно красивое. Многие девушки позавидовали бы такому дивному клейму.
Она взглянула с благодарностью. Ее пометили обычным на Горе клеймом. Первая буква слова «кейджера» — примерно полтора дюйма в высоту, полдюйма в ширину — словно выведена от руки и глубоко впечатана в кожу. В самом деле, красивое клеймо. Пожалуй, больше половины красавиц Гора носят такое.
— Посмотри в зеркало, — сказала я. Она повернулась.
— Что ты видишь?
— Рабыню. — Опустила голову, губы тронула робкая улыбка. Так не похоже на Элайзу Невинс! Улыбнулась и я:
— Но рабыню, которой еще многому предстоит научиться. Она взглянула вопросительно.
— Слышишь шаги хозяина? Он спускается по наружной лестнице.
Она прислушалась:
— Слышу.
— Ты научишься прислушиваться к этим шагам. Снова испуганный взгляд.
— И вот так ты собираешься встретить хозяина? — поддела ее я. — Стоя, как свободная женщина?
Она поспешила встать на колени, в позу наслаждения.
— Я не умею доставлять мужчинам наслаждение, — едва не плача, призналась она.
— Научишься. Голову чуть выше. Она вздернула подбородок.
Не знаю, в чем тут дело, но рабские оковы делают женщину красивее. Отбрасываются запреты, мешающие женщине проявлять свою женственность, заставляющие запрятывать в тайники души свои самые сокровенные желания.
В комнату вошел Боек. На мгновение замер от неожиданности, потом ухмыльнулся. Перед ним в изножье кровати стояла на коленях рабыня.
— Все готово, — сообщил он нам. — В полночь я заткну рабыне рот и привяжу ее к седлу. А потом — прочь из Ара.
— Хозяину следует опасаться стражи, — предупредила я.
— Я подсчитал, стоя на крыше. Они летают через определенные промежутки времени.
— Понятно, хозяин. — Боек ничего не упустил. Не полагается на случай. Риск, конечно, есть. И все же я не очень боялась за него. Будь я стражником на тарне, вряд ли решилась бы его преследовать.
А он смотрел на Элайзу. Со связанными за спиной руками, за ногу прикованная цепью к кровати, она стояла перед ним в
позе наслаждения.
— Красивая рабыня, — протянул он.
— Полночь еще не наступила, хозяин, — проговорила она.
Он развязал ей руки.
— Подай мне вина, рабыня.
Я затаила дыхание.
Она наполнила кубок из принесенного мною кувшина.
— Не так, — прошептала я и в двух словах объяснила, как подают вино.
— Вина, хозяин? — спросила она.
— Да, рабыня.
Встав перед ним на колени, присев на пятки, опустив голову, обеими руками она протянула ему кубок.
Он принял кубок, выпил, не сводя с нее глаз. Похоже, вполне доволен новым приобретением.
— Принеси миску, — приказал он мне. — Налей в нее вина, дай этому животному.
— Да, хозяин.
Я отыскала миску, налила немного вина, поставила на пол перед Элайзой. Опустив голову, та вылакала вино из миски.
— Ты заставляешь меня пить как животное.
— Ты — рабыня, — ответил он.
— Да, хозяин.
Он учил ее быть рабыней.
— А теперь, — провозгласил он, — ты подашь мне второе вино.
Элайза испуганно обернулась ко мне. Второе вино — это она сама! Это вино ее рабства. Она перевела полные ужаса глаза на Боска.
— Я выйду, хозяин, — сказала я.
— Я не умею доставлять мужчине наслаждение, хозяин, — проронила Элайза.
Боска это в восторг не привело.
— Правда не умею, хозяин! — Из глаз ее потекли слезы. — Прости рабыню, хозяин!
— Принеси плетку, — велел мне Боек.
Я сходила за плеткой.
— Я буду стараться, хозяин! — закричала Элайза. Потом в отчаянии взглянула на меня. — Прошу тебя, госпожа, помоги мне! Помоги, госпожа, пожалуйста!
— Рабыня просит помощи? — осведомилась я.
— Рабыня Элайза умоляет госпожу о помощи. Я глянула на Боска.
— Научи ее, — усмехнулся он, — плеткой. Я коснулась плеткой ее шеи:
— Опусти голову, рабыня. Она послушалась.
— Хоть ты всего лишь рабыня, хозяин позволяет тебе служить ему. Это большая честь.
Она замерла, объятая страхом. Потом до нее начало доходить, что за честь это для нее, рабыни.
— Перед тобой — блестящая возможность служить хозяину.
— Да, госпожа.
— У такого человека, как Боек из Порт-Кара, много женщин. Оставит ли он тебя себе, бросит ли своим людям, продаст или просто отшвырнет?
Она дрожала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71