— Не сумеешь угодить — тебя могут убить.
— Я постараюсь угодить, — пробормотала она.
— Хочешь ли ты служить своему хозяину?
— Да, — отвечала она. — Да, госпожа!
— Припади к его ногам, — велела я. — Зубами развяжи ремни на его сандалиях.
Она повиновалась.
— Теперь целуй и лижи под левой голенью. Она послушно выполнила указание.
— Желай угодить своему хозяину, как угождает рабыня.
— Желаю! — вдруг хрипло выдохнула она.
Я рассмеялась, отступила назад. Она ошарашенно подняла голову. В глазах стояли слезы.
— Нет! Я этого не говорила!
Боек со смехом скользнул на меха подле нее, опрокинул ее на спину.
— Будет время — я научу ее любовным ласкам, — сказал он мне. — Совершенно невежественная рабыня.
— Нет, — рыдала она. — Я не рабыня! Я не рабыня!
Боек поцеловал ее шею, она закрыла глаза. Тонкие руки вцепились в его мощное тело.
— Я не рабыня, — не открывая глаз, твердо произнесла она.
— Потрогай, — со смехом сказал мне Боек, — Вся горит и истекает от желания.
У нее вырвался горький возглас.
— Бесполезно, бесполезно, Элайза! — хохотала я.
Она в ярости взглянула на меня.
— Ты — рабыня, Элайза!
Как приятно было мне в этом убедиться!
Она неистово запрокинула голову, замотала ею из стороны в сторону. Рука Боска ласкала ее.
Я поймала ее безумный взгляд. Все еще пытается сохранить образ землянки. Но чувственность берет свое, все труднее ей владеть собой, все труднее сопротивляться охватывающей все ее существо страсти. Изо всех сил боролась она с живущей в душе горианской рабыней. Но рядом — Боек из Порт-Кара. В объятиях такого мужчины вряд ли сумеет она одержать верх в этой борьбе. А он играл с ней, позволял сопротивляться, то давал почувствовать себя сильной, когда, казалось, еще усилие — и она устоит, то снова, будто исподволь, доводил до изнеможения, до беспомощных рабских судорог. И игру эту она прекрасно понимала.
— Зверь! — стонала она. — Сколько можно со мной забавляться?
Не раз доводил он ее почти до самого края, когда, стиснув зубы, закрыв глаза, она, казалось, вот-вот готова была сдаться, а потом, к жестокому ее разочарованию, позволял ей затихнуть, сохранить оставшиеся еще крохи достоинства женщины-землянки.
— Не хочу быть рабыней! — твердила она. Но и глаза, и сжатое в его объятиях тело молили: еще! еще шаг! до конца! Какой маленькой казалась она в его руках!
— Ты корчишься, как рабыня, Элайза, — подлила я масла в огонь.
— Нет! — вскричала она. Так старалась замереть, остаться сильной, твердой — и не могла.
— Стоит ему коснуться тебя, ты взвиваешься, как рабыня!
— Нет! — неистовствовала она. — Нет!
Но я-то видела: она жаждет, чтобы он сделал ее рабыней. Ей хочется быть его невольницей.
— Я покажу тебе, — кричала она мне, — как женщина может сопротивляться мужчине!
Вдруг он откатился от нее и повернулся спиной.
— Я устал. Посплю.
И тут — вот забавно! — лицо прекрасной Элайзы перекосилось от страха, от острого разочарования.
— Хозяин? — Она тронула его за плечо. — Прошу тебя, хозяин.
— В чем дело? — отозвался он.
— Прошу тебя, не переставай ласкать свою рабыню, хозяин. Я рассмеялась, но и это не остановило Элайзу.
— Почему? — спросил он.
— Потому что я твоя рабыня, — признавая его власть над собой, молвила она. Я улыбнулась. Элайза этого и не заметила. Да, так и есть. Она — его рабыня. Вот и прекрасно!
— Рабыня Элайза просит ласки хозяина? — спросил он.
— Рабыня Элайза, — сказала она, — смиренно, униженно просит, всем сердцем жаждет ласки своего хозяина, Боска из Порт-Кара.
Перекатившись на бок, он схватил ее в объятия.
— Ты рабыня, Элайза, — сказала я ей.
— Да, — признала она, — я рабыня. — И, повернувшись к Боску из Порт-Кара, вскричала: — Рабыня — твоя. Возьми ее, хозяин!
Я тихонько вышла.
Мягко коснувшись ногой, Боек из Порт-Кара разбудил меня. Я спала у подножия кресла в парадных покоях.
— Скоро полночь, — сказал он. — Мне пора уходить.
— Да, хозяин, — протирая глаза, пробормотала я.
Рядом с ним на коленях стояла Элайза. Руки ее были связаны за спиной.
Он отнесет ее на крышу, привяжет к седлу тарна и увезет в Порт-Кар.
Ее темные волосы рассыпались по плечам, почти скрывая золотые серьги. На шее поблескивал стальной ошейник. Как мягка, податлива, как слаба рабыня! Как прекрасна в своих оковах!
— Можно рабыне говорить? — спросила она.
— Да, — разрешил он.
— Я знаю: меня отвезут в Порт-Кар, будут подробно допрашивать.
— Да.
— Я скажу все, что знаю.
— Верно, рабыня, — кивнул он.
— А потом? — спросила она. — Что потом, когда от меня выведают все, когда для дела от меня больше не будет пользы? Что будет со мной тогда? Свяжут и бросят на съедение уртам?
— Может быть, — ответил он.
— И для меня нет надежды сохранить жизнь?
— Есть, — сказал он. — Ты красива. — Он смерил ее взглядом.
— Я буду стараться угождать. — Она прижалась губами к его бедру. Он сумел покорить ее!
Никаких сомнений: даже сыграв свою роль в войне миров, прекрасная Элайза останется в живых и станет ублажать мужчин. Она уже больше не агент таинственной межпланетной державы. Теперь она просто прелестная бесправная рабыня Гора.
— Встань, рабыня, — приказал Боек из Порт-Кара.
Она легко вскочила на ноги.
Он держал в руках кляп — прежде чем подниматься на крышу, рабыне нужно заткнуть рот.
— Пожалуйста, хозяин, — попросила она, — еще мгновение, прошу!
Он отступил.
Элайза — в ошейнике, со связанными за спиной руками — подошла ко мне:
— Мы обе теперь рабыни, Джуди.
— Да, Элайза.
— Колледж кажется таким далеким.
— Да, — улыбнулась я.
— Я люблю тебя, Джуди, — вырвалось вдруг у нее.
— Я тебя тоже, Элайза. — Я обняла ее, поцеловала. Она ответила мне поцелуем.
— Удачи тебе, рабыня.
— Удачи тебе, рабыня, — откликнулась я.
Стоя позади, Боек из Порт-Кара заткнул ей рот кляпом, крепко привязал. Она безмолвно смотрела на меня.
Потом Боек связал мне руки за спиной и, как и Элайзе, ткнул в рот кляп.
— Твоя шея для другого ошейника, — сказал он мне. Спросить ни о чем я уже не могла. — На колени, — приказал он. Я встала на колени. — Ноги вместе! — Свисающим с моих рук концом веревки он связал мне лодыжки, оставив между ними и запястьями отрезок длиной дюймов шесть. Потом, не тратя больше времени на разговоры, снял с двери цепь, перекинул через плечо свои пожитки и, взяв за руку Элайзу, повел ее к выходу. Вскоре их шаги уже гремели на ведущей на крышу лестнице.
Связанная, с кляпом во рту, я стояла на коленях перед открытой дверью. Полночь миновала.
Прошло еще немного времени, и у входа послышались шаги. Кто-то поднимался по лестнице.
У меня зашлось сердце. Звук этих шагов мне знаком.
На пороге стоял Клитус Вителлиус и пристально смотрел на меня. Хотелось кричать о своей любви — беспомощной, смиренной любви рабыни.
А он смотрел на меня злобным взглядом. Откуда эта злость?
Развязал мне ноги. Я распласталась перед ним на полу. Рассказать бы ему, как я люблю его! Но во рту кляп. Он присел рядом, резко, рванув за щиколотки, подтянул меня ближе, почти подмял под себя. Отбросив полы коротенькой рабской юбчонки, наспех, грубо овладел мною. Закинув голову, я упивалась его телом. А потом, отрезав часть стягивающей мои руки веревки, он снова связал мне лодыжки. Я смотрела на него полными слез глазами. Люблю! Так не терпелось сказать ему, как я люблю его! Но он не вынул кляп, не позволил мне говорить, а, взвалив на плечо, унес меня вон из этого дома.
Глава 27. НА КОЛЕНЯХ В ЖЕЛТОМ КРУГЕ
Как ручная зверушка, лежала я в покоях Клитуса Вителлиуса, у ног восседающего в величественном кресле хозяина. Руки его покоились на изогнутых подлокотниках. Он угрюмо смотрел в окно, на башни Ара.
— Хозяин! — Я встала перед ним на колени. На мне — коротенькая уличная туника, его ошейник.
Вряд ли удастся отговорить его.
Я положила голову на его колено. На затылок легла его рука. Слезы застили мне глаза.
— Ты тревожишь мой покой, — проговорил он.
— Прости, — проронила я, — если не угодила.
— Не понимаю, что за чувство питаю я к тебе. — Взяв в ладони мою голову, он смотрел мне в глаза. — Ты всего лишь рабыня.
— Только твоя рабыня, хозяин, — уточнила я. Он отбросил меня прочь.
— К тому же ты с Земли. Просто земная девка, на которую надели ошейник и сделали рабыней.
— Да, хозяин, — мягко согласилась я.
Он раздраженно вскочил. За последние дни мне от него досталось!
— Я боюсь тебя, — вдруг признался он. Я ошарашенно замерла.
— Я боюсь самого себя — — В голосе звучало бешенство. — И тебя боюсь, и себя.
Я съежилась под его взглядом.
— Из-за тебя я становлюсь слабым. Я — воин Ара!
— Рабыни смеются над слабостью господ! — возмущенно выпалила я.
— Принеси плетку! — взревел он.
Я помчалась за плеткой, принесла, встав на колени, положила ему в руку. Он схватил мою тунику у ворота: вот-вот сорвет, швырнет меня на пол, высечет в наказание. В ладони зажата ткань туники, плетка поднята. Но нет — отпустил, отбросил плетку прочь. Схватил ладонями мою голову.
— Занятная, умная рабыня! Вот чем ты так опасна, Дина. Тем, что умна.
— Высеки меня, — попросила я.
— Нет!
— Хозяин неравнодушен к Дине?
— Что за дело мне, Клитусу Вителлиусу, предводителю воинов Ара, до какой-то рабыни?
— Прости девушку, хозяин.
— Может, освободить тебя?
— Нет, хозяин. Тогда я не сумею владеть собой. Противопоставлю твоей воле свою. Буду бороться с тобой.
— Не бойся, — утешил он. — Я — Клитус Вителлиус. Я рабынь не освобождаю.
По дороге к Курулену мы зашли в «Ошейник с бубенцом». Там Клитус Вителлиус развязал мне руки: теперь, как кабацкая рабыня, я могла подать ему пату.
— Ты не поведешь меня в альков? — спросила я.
— Самка, — потягивая пату, улыбнулся он.
А вот и рабыня Бусинка, обслуживает посетителей. Уже за полдень, но до вечера еще далеко.
— Я была неплохой кабацкой рабыней, — сообщила ему я.
— Не сомневаюсь.
И рабыня Бусинка, и другие знакомые мне девушки с разрешения хозяина таверны Бузебиуса подходили, говорили со мной, целовали. Думаю, не одна из них мне позавидовала — еще бы, иметь такого хозяина! — но я рассказала, что идем мы в Курулен, там меня продадут.
— Не нужна ли тебе рабыня, хозяин? — увивалась вокруг Элен, здешняя танцовщица. — Купи меня, — прошептала она, робко протягивая руку, чтобы коснуться его колена, — я славно послужу тебе.
От его пощечины она отлетела на пол, на губах выступила кровь.
— Станцуй для нас, землянка, — приказал он. Акцент выдал ее.
— Да, хозяин. — И под мелодию, что наигрывали четверо музыкантов, Элен, глотая слезы, закружилась в танце перед горианином. Потом он отослал танцовщицу, и ее как ветром сдуло. Не скажу, что меня это расстроило.
Неся корзину овощей, в таверну вошел Брен Лурт. Заметил меня, отвел глаза. Проскользнул на кухню. По-прежнему на подхвате в таверне.
— А где Марла, хозяин? — поинтересовалась я. Когда-то среди рабынь Клитуса Вителлиуса она была моей главной соперницей.
— Я продал ее работорговцу, — ответил он, — обучающему танцовщиц.
Марла. Длинные темные волосы, прекрасное лицо, сногсшибательная фигура. Да, увешанная колокольчиками, она будет неплохо смотреться в посыпанном песком кругу в зале таверны. Отличная танцовщица из нее получится.
— А Этту, — продолжал Клитус Вителлиус, — я подарил стражнику, Мирусу.
— Я рада, хозяин.
Мирус — это тот белокурый юный великан, который надевал на Этту кандалы в Табучьем Броде. Я видела, как их тянет друг к другу. Теперь она принадлежит ему. Наверно, Этта счастлива. И я рада за нее. Мирус всегда казался мне самым привлекательным из людей Клитуса Вителлиуса — не считая самого предводителя, конечно.
— Рабыня Бусинка, как ты знаешь, принадлежит теперь Бузебиусу.
— Да, хозяин.
— Лену, Донну и Чанду я подарил своим людям за усердную службу: одному — Лену, другому — Донну и Чанду.
Я кивнула. Ничего необычного: в награду за отвагу и доблесть воинам часто жалуют рабынь. Красавица рабыня — чудесный подарок.
— Скоро мы отправимся в Курулен, хозяин? — спросила я.
— Скоро. Но прежде я должен дождаться друга.
— Могу я спросить — кого?
— Только если желаешь отведать плетки. Я промолчала.
— Но ты его знаешь, — добавил Клитус Вителлиус.
Я с любопытством взглянула на хозяина, но ничего не спросила — высечет, да еще на глазах у знакомых девушек. Взгляды хозяев на наказания сильно разнятся. Кто-то считает, что девушку надо наказывать за закрытыми дверями, другие предпочитают, не откладывая, проучить ее на том самом месте, где она провинилась, пока проступок свеж в ее памяти. Клитус Вителлиус — надо отдать должное его мудрости — полагает, что это зависит от обстоятельств и от самой девушки. Иногда наказание действеннее, если девушке приходится его ждать. Как правило, рабыню не секут на глазах девушек, принадлежащих тому же хозяину. Они прекрасно знают, что там, за закрытой дверью, хлещут плеткой их подругу, — и этого достаточно. Не сомневаюсь, однако, что на этот раз Клитус Вителлиус без колебаний пустил бы в ход плетку прямо в «Ошейнике с бубенцом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71