По такой дороге и тележку тащить куда проще. Я вздохнула с облегчением. Все чаще тут и там виднелись деревушки, вдоль дороги то и дело попадались таверны и постоялые дворы. Радовали проходящие мимо обозы, селяне, погоняющие запряженных в повозки бос-ков. Тащившие фургоны огромные тарларионы в увешанной колокольчиками сбруе пугали меня. Однажды мимо прошел большой — повозок четыреста — караван, везущий скованных цепями рабынь богатого торговца Минтара. Встретился и караван поменьше — мимо протащились несколько поврежденных, изуродованных огнем повозок с товаром и ранеными. Между повозками пешим ходом шли вереницей сорок рабынь. Шеи скованы цепью, руки связаны за спинами. Бредут понурив головы. Есть красивые.
— Что стряслось? — спросил Туп Поварешечник.
— Налетчики из Тревы, — ответил сидящий в повозке мужчина с перевязанным плечом.
Поначалу мы держались ведущего к Ару тракта, через каждый пасанг размеченного каменными столбиками. За двести пасангов до Ара свернули и пару дней шли по проселку. Как оказалось, здешние места тоже заселены довольно густо.
Теперь тележка Тупа Поварешечника стояла у хижины знакомого крестьянина.
Я плескалась в озерце.
Поодаль неясно вырисовывались белые стены — Турмусовы Камни, торговая застава Турий. Здесь по соглашению между городами хранятся запасы товаров для Ара и его земель. Такие заставы — торговые, не военные — на Горе не редкость. Возводят их, чтобы оградить заезжих купцов и их товар от неожиданных опасностей в чужом краю. Сама Турия, один из крупнейших торговых центров Гора, лежит далеко на юге, в средних широтах южного полушария.
— Смотри, Дина! — Туп Поварешечник указал куда-то вверх.
Высоко над нами пролетали четыре тарна с седоками. Сбоку от каждого развевалось желтое полотнище — знак перемирия.
— Бьюсь об заклад, в Порт-Кар летят, — сказал Туп, — там сядут на корабль — и в Кос.
Между Аром и Косом — я слышала — идет война из-за того, что Кос якобы поддерживает орудующих на Воске пиратов. Воск — полноводная река, течет на запад, впадает в море Тасса, образуя обширную разветвленную дельту. Вражда эта, судя по всему, главным образом экономического свойства: города-соперники оспаривают право вести на берегах Воска монопольную торговлю. Ар претендует на южный берег. Кос же и другой крупный приморский убарат, Тирос, издавна торгуют с купцами спорных земель, сообщаясь с ними посуху. Летящие по небу тарны исчезли вдали. Я смотрела им вслед. Летающих на тарнах людей я видела не впервые. Туп Поварешечник дважды показывал мне это диво, когда мы шли по тракту к Ару. Гонцы, наверно. Обычный способ связи для Марленуса Арс-кого и других убаров.
Мелькнула мысль о Клитусе Вителлиусе. Отшвырнул как тряпку! Ненавижу!
Веревка на шее задергалась.
— Иду, хозяин! — отозвалась я.
Вылезла на берег. Поварешечник привязал мою веревку к дереву, подал мне полотенце. Я принялась вытираться.
— Чтоб вся сверкала, Дина, — напомнил он.
— Да, хозяин.
Вдали высились стены заставы. Турмусовы Камни. Интересно, сколько он за меня выручит? Никогда еще меня не продавали.
— К хозяину будь повнимательнее, — поучал Туп.
— Да, хозяин.
Он протянул мне гребень с редкими зубьями. Не отводя глаз от стен заставы, я длинными взмахами расчесывала спутанные волосы. Высокая стена, величественная. Там, за этими стенами, мой будущий владелец.
В здешней деревушке у Поварешечника приятель. У него мы ночевали. Там оставили тележку. Этим утром тащить ее мне не пришлось. Надо было выглядеть свежей, отдохнувшей.
— Причешись получше. — Туп вынул щетку.
— Да, хозяин.
Но вот волосы мои приведены в порядок, Туп убрал щетку и гребень в сумку.
Внимательно оглядел меня. Я смущенно зарделась под оценивающим взглядом горианина. Веревка на шее — вот и все мое одеяние.
— Встань, как подобает рабыне!
Я выпрямилась, подняла голову, втянула живот, развернула бедра. Ни одна женщина не умеет стоять так красиво, как германская рабыня.
— Превосходно! — причмокнул Поварешечник.
— Хозяин доволен?
— Да.
— Значит, и рабыня довольна.
— Взгляни-ка. — Из кожаной сумы он вытащил небольшой сложенный мешок, в каких таскают овощи. Я озадаченно разглядывала его. Туп отвязал с моей шеи веревку. Я тряхнула волосами.
Жестом он указал на мешок. Да, в нем носили овощи. Вот какая-то печать.
— Надень, — велел Туп.
Я развернула мешок. Прорезь для головы, по бокам — прорези для рук. Я натянула его через голову. Получился обтягивающий балахон. Туп подпоясал его обрывком ткани. Отступил на шаг.
— Неплохо!
Короткий, высоко открывает ноги. Мешковатый, конечно. На плечах кое-как болтается. Но, подпоясанный дважды обернутой вокруг талии и завязанной слева лентой, подчеркивает бедра и очертания груди. Нарочито небрежно прикрывает тело, исподволь соблазняя и маня. Расчет точен: в таком одеянии девушка кажется дешевой, но такой сладостной.
Я залилась краской.
— Ну-ка, — проговорил Поварешечник. В его руках я увидела нитку рабских бус. Потянулась за ними.
— Не спеши, — остановил он меня. Я опустила руки. — Повернись.
Я повернулась. Мужчины Гера любят собственноручно надевать на женщину украшения. Если у рабыни проколоты уши, даже серьги могут сами вдеть. Наверно, сам наденет на меня бусы, застегнет сзади. Бусы деревянные, дешевенькие, симпатичные. Приятно носить украшения. Однажды мне чуть горло не перерезали из-за «бины», рабских бус. Так до сих пор и не понимаю почему. А как-то мне привиделся странный сон про бусы — меня просили их нанизать. Что он значил, осталось для меня загадкой. Туп потянул мои руки за спину, защелкнул наручники и лишь тогда надел мне на шею рабские бусы.
— Ты красивая, Дина, — сказал он, встав передо мной.
— Спасибо, хозяин.
— Ну, пошли. — И он зашагал вперед.
Босая, со скованными за спиной руками, я, спотыкаясь, побрела вслед.
Вскоре мы вышли на дорогу, ведущую к Турмусовым Камням. Ан спустя подошли к огромным воротам. Надо мной — высокие белые стены. Пожалуй, выше восьмидесяти футов. Какой маленькой показалась я себе! В стену встроены шесть башен: две — у ворот, еще четыре — по углам. «А может, повернуться и броситься бежать?» — мелькнуло вдруг. Нет. Руки скованы. Такой, как я, на Горе бежать некуда. Я — рабыня.
В огромных воротах — небольшая дверца. В ней открылось окошечко.
— Это Туп Поварешечник! — прокричал Туп.
— Здорово, Поварешечник, — как знакомому, ответил голос.
— Девушку привел на продажу, — указывая на меня, объяснил Туп.
— Добро пожаловать, Туп Поварешечник!
Дверца в огромных воротах открылась. Мы вошли. Дверца захлопнулась.
Глава 11. ДУХИ И ШЕЛКА
— Четыре медных тарска дам, — сказал предводитель.
— Десять, — торговался Поварешечник.
— Шесть.
— По рукам.
Все тело ноет. Руки схвачены свисающими с потолка на цепи железными кольцами. Я почти подвешена, едва касаюсь каменного пола пальцами ног.
Я голая. Тело мое по-гориански тщательно обследовали. Я продана. Несчастная.
Взвивалась от каждого прикосновения. Билась, корчилась на цепи, молила пощадить.
— Приручить немного надо, — буркнул предводитель, — но это мы умеем.
Я висела на цепи, в запястья впивалась сталь. Глаза закрыты. Тело ноет.
Я слышала, как, достав деньги из небольшого железного ящичка, предводитель отсчитал Тулу Поварешечнику плату. Тот ушел.
— Посмотри на меня, рабыня, — обратился ко мне предводитель.
Я открыла глаза.
— Теперь ты турианская рабыня.
— Да, хозяин.
Я продана за шесть медных тарсков. Вот моя цена на Горе.
— Ты ручная? — спросил он.
— Да, хозяин.
Он подошел к столу, достал из ящика расстегнутый рабский ошейник. Необычный какой-то. Такие в ходу в Турий. В основном горианские ошейники — украшенные или нет — представляют собой защелкивающееся плоское металлическое кольцо, плотно охватывающее шею рабыни. Турианские же ошейники гораздо свободнее, болтаются на шее, как обруч. За него можно схватиться и подтащить девушку к себе. Но обруч, конечно, не настолько свободный, чтобы можно было стащить его через голову. Не для того гориане надевают на девушек ошейники, чтобы их можно было снять.
Он бросил ошейник на стол. Я смотрела во все глаза. Настоящего ошейника я еще не носила. Вдруг стало страшно. Защелкнут. Не снять.
— Нет, хозяин, — забормотала я, — не надевай на меня ошейник, прошу!
Он подошел, ключом отомкнул сжимающие запястья железные кольца. Я упала на каменный пол к его ногам.
— Не хочешь носить ошейник? — спросил он.
— Нет, хозяин, — прошептала я.
Отвернулся. Я сгорбилась, опустив голову, опершись ладонями о пол. Его я не видела. Туп Поварешечник ушел. И мешок, в который я была одета, и бусы, и наручники — все забрал с собой. Оставил лишь девушку, что звалась когда-то Джуди Торнтон, — рабыню, цена которой — шесть медных тарсков.
— Так я заставлю тебя просить, чтобы на тебя надели ошейник, — заявил мой новый хозяин.
Я обернулась и замерла в страхе. Он стоял надо мной с плеткой в руках.
— Нет, хозяин! — закричала я.
Жестоко же была я наказана за свою дерзость! Некуда бежать, некуда ползти. Он высек меня, как горианский хозяин. Наконец я с рыданиями легла у его ног.
— Думаю, теперь ты приручена, — сказал он.
— Да, хозяин, — сквозь слезы уверяла я, — да!
— Приручена?
— Приручена, хозяин! — рыдала я. — Приручена!
— Теперь будешь просить, чтобы на тебя надели ошейник?
— Да, хозяин!
— Проси!
— Я прошу надеть на меня ошейник!
Он застегнул ошейник на моем горле. Звонко лязгнул запор. Я упала без чувств.
Он повернулся и вышел, повесив на место плетку — тут, на стене, она всегда под рукой. Позвонил в колокольчик. Дверь отворилась, появился стражник.
— Пришли Сашу, — распорядился предводитель, — у нас новая девушка.
Я лежала на камне. Он сидел за столом, погруженный в работу — наверно, вносил в книгу расходов дату моего приобретения и заплаченную за меня цену. Потихоньку, пока он не видел, я ощупывала ошейник. Круглый, стальной, блестящий. Замкнут у меня на горле. Вот я и в ошейнике. Никогда прежде так остро не чувствовала я свое рабство — разве только в день, когда на моем теле появилось клеймо. Я заплакала. Теперь на мне клеймо и ошейник.
И тут я услышала звон. Рабские колокольчики.
Рядом со мной стояли босые женские ноги.
Вокруг левой лодыжки вчетверо обмотана гирлянда колокольчиков. В спину мне ткнулась рукоять плетки. Я вздрогнула.
— Вставай, рабыня, — послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.
Я встала.
— Встань, как подобает рабыне, — велела она. Я повиновалась.
— Дина, — отметила женщина.
На ней самой клеймо было обычное — словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.
— Я Саша, — сказала мне женщина.
— Да, госпожа.
— Почему тебя высекли?
— Я просила не надевать на меня ошейник, — прошептала я.
— Сними его, — велела Саша.
Я озадаченно уставилась на нее.
— Сними, — повторила она.
Я попыталась стащить ошейник. Дергала до боли. Изо всех сил старалась разорвать. Повернула, попробовала разнять запор. Ни с места.
С мукой в глазах взглянула я на женщину:
— Не могу!
— Правильно, — сказала она. — И не забывай об этом.
— Да, госпожа.
— Как тебя звали?
— Диной.
Саша взглянула на предводителя.
— Годится, — сказал он.
— Пока хозяин не пожелает назвать тебя по-другому, — объявила Саша, — будешь зваться Диной.
— Да, госпожа.
— Пойдем, Дина.
Я пошла за ней. На ней тоже турианский ошейник. Такие же, насколько я знаю, носят рабыни кочевников.
Пройдя длинный коридор, мы свернули, потом еще и еще. Миновали множество запертых на щеколды кладовых. Вошли в тяжелую железную дверь, у которой стоял стражник.
— Иди впереди меня, Дина, — сказала Саша.
— Да, госпожа.
Я пошла впереди. Снова длинный коридор. Снова череда запертых дверей в кладовые.
— Ты очень красивая, госпожа, — бросила я через плечо.
— Хочешь отведать плетки? — ответила она.
— Нет, госпожа. — Я смолкла.
Ясно, почему она велела идти впереди. Значит, приближаемся к жилищу рабынь. Так принято на Горе. Если мне вздумается бежать, она без труда меня остановит, огрев плеткой. Иногда новые девушки боятся входить в жилище рабынь. Страшно, что запрут.
— Ты прирученная? — спросила я ее. Молчание. Потом она ответила: — Да.
Мы шли дальше.
— Все мы прирученные, — добавила она. — Ошейник многому учит.
— Мужчины умеют нас укрощать! — всхлипнула я.
— Мужчины укрощают девушек или нет — как им нравится, — объяснила Саша. — Их воля — закон. Некоторые обламывают не сразу. Подразнят, поиграют. Но девушка, если она не дура, всегда понимает, кому принадлежит. Плетка-то в руках мужчины. И девушки это знают. В конце концов, когда хозяину захочется, она поползет к нему, кроткая и послушная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Что стряслось? — спросил Туп Поварешечник.
— Налетчики из Тревы, — ответил сидящий в повозке мужчина с перевязанным плечом.
Поначалу мы держались ведущего к Ару тракта, через каждый пасанг размеченного каменными столбиками. За двести пасангов до Ара свернули и пару дней шли по проселку. Как оказалось, здешние места тоже заселены довольно густо.
Теперь тележка Тупа Поварешечника стояла у хижины знакомого крестьянина.
Я плескалась в озерце.
Поодаль неясно вырисовывались белые стены — Турмусовы Камни, торговая застава Турий. Здесь по соглашению между городами хранятся запасы товаров для Ара и его земель. Такие заставы — торговые, не военные — на Горе не редкость. Возводят их, чтобы оградить заезжих купцов и их товар от неожиданных опасностей в чужом краю. Сама Турия, один из крупнейших торговых центров Гора, лежит далеко на юге, в средних широтах южного полушария.
— Смотри, Дина! — Туп Поварешечник указал куда-то вверх.
Высоко над нами пролетали четыре тарна с седоками. Сбоку от каждого развевалось желтое полотнище — знак перемирия.
— Бьюсь об заклад, в Порт-Кар летят, — сказал Туп, — там сядут на корабль — и в Кос.
Между Аром и Косом — я слышала — идет война из-за того, что Кос якобы поддерживает орудующих на Воске пиратов. Воск — полноводная река, течет на запад, впадает в море Тасса, образуя обширную разветвленную дельту. Вражда эта, судя по всему, главным образом экономического свойства: города-соперники оспаривают право вести на берегах Воска монопольную торговлю. Ар претендует на южный берег. Кос же и другой крупный приморский убарат, Тирос, издавна торгуют с купцами спорных земель, сообщаясь с ними посуху. Летящие по небу тарны исчезли вдали. Я смотрела им вслед. Летающих на тарнах людей я видела не впервые. Туп Поварешечник дважды показывал мне это диво, когда мы шли по тракту к Ару. Гонцы, наверно. Обычный способ связи для Марленуса Арс-кого и других убаров.
Мелькнула мысль о Клитусе Вителлиусе. Отшвырнул как тряпку! Ненавижу!
Веревка на шее задергалась.
— Иду, хозяин! — отозвалась я.
Вылезла на берег. Поварешечник привязал мою веревку к дереву, подал мне полотенце. Я принялась вытираться.
— Чтоб вся сверкала, Дина, — напомнил он.
— Да, хозяин.
Вдали высились стены заставы. Турмусовы Камни. Интересно, сколько он за меня выручит? Никогда еще меня не продавали.
— К хозяину будь повнимательнее, — поучал Туп.
— Да, хозяин.
Он протянул мне гребень с редкими зубьями. Не отводя глаз от стен заставы, я длинными взмахами расчесывала спутанные волосы. Высокая стена, величественная. Там, за этими стенами, мой будущий владелец.
В здешней деревушке у Поварешечника приятель. У него мы ночевали. Там оставили тележку. Этим утром тащить ее мне не пришлось. Надо было выглядеть свежей, отдохнувшей.
— Причешись получше. — Туп вынул щетку.
— Да, хозяин.
Но вот волосы мои приведены в порядок, Туп убрал щетку и гребень в сумку.
Внимательно оглядел меня. Я смущенно зарделась под оценивающим взглядом горианина. Веревка на шее — вот и все мое одеяние.
— Встань, как подобает рабыне!
Я выпрямилась, подняла голову, втянула живот, развернула бедра. Ни одна женщина не умеет стоять так красиво, как германская рабыня.
— Превосходно! — причмокнул Поварешечник.
— Хозяин доволен?
— Да.
— Значит, и рабыня довольна.
— Взгляни-ка. — Из кожаной сумы он вытащил небольшой сложенный мешок, в каких таскают овощи. Я озадаченно разглядывала его. Туп отвязал с моей шеи веревку. Я тряхнула волосами.
Жестом он указал на мешок. Да, в нем носили овощи. Вот какая-то печать.
— Надень, — велел Туп.
Я развернула мешок. Прорезь для головы, по бокам — прорези для рук. Я натянула его через голову. Получился обтягивающий балахон. Туп подпоясал его обрывком ткани. Отступил на шаг.
— Неплохо!
Короткий, высоко открывает ноги. Мешковатый, конечно. На плечах кое-как болтается. Но, подпоясанный дважды обернутой вокруг талии и завязанной слева лентой, подчеркивает бедра и очертания груди. Нарочито небрежно прикрывает тело, исподволь соблазняя и маня. Расчет точен: в таком одеянии девушка кажется дешевой, но такой сладостной.
Я залилась краской.
— Ну-ка, — проговорил Поварешечник. В его руках я увидела нитку рабских бус. Потянулась за ними.
— Не спеши, — остановил он меня. Я опустила руки. — Повернись.
Я повернулась. Мужчины Гера любят собственноручно надевать на женщину украшения. Если у рабыни проколоты уши, даже серьги могут сами вдеть. Наверно, сам наденет на меня бусы, застегнет сзади. Бусы деревянные, дешевенькие, симпатичные. Приятно носить украшения. Однажды мне чуть горло не перерезали из-за «бины», рабских бус. Так до сих пор и не понимаю почему. А как-то мне привиделся странный сон про бусы — меня просили их нанизать. Что он значил, осталось для меня загадкой. Туп потянул мои руки за спину, защелкнул наручники и лишь тогда надел мне на шею рабские бусы.
— Ты красивая, Дина, — сказал он, встав передо мной.
— Спасибо, хозяин.
— Ну, пошли. — И он зашагал вперед.
Босая, со скованными за спиной руками, я, спотыкаясь, побрела вслед.
Вскоре мы вышли на дорогу, ведущую к Турмусовым Камням. Ан спустя подошли к огромным воротам. Надо мной — высокие белые стены. Пожалуй, выше восьмидесяти футов. Какой маленькой показалась я себе! В стену встроены шесть башен: две — у ворот, еще четыре — по углам. «А может, повернуться и броситься бежать?» — мелькнуло вдруг. Нет. Руки скованы. Такой, как я, на Горе бежать некуда. Я — рабыня.
В огромных воротах — небольшая дверца. В ней открылось окошечко.
— Это Туп Поварешечник! — прокричал Туп.
— Здорово, Поварешечник, — как знакомому, ответил голос.
— Девушку привел на продажу, — указывая на меня, объяснил Туп.
— Добро пожаловать, Туп Поварешечник!
Дверца в огромных воротах открылась. Мы вошли. Дверца захлопнулась.
Глава 11. ДУХИ И ШЕЛКА
— Четыре медных тарска дам, — сказал предводитель.
— Десять, — торговался Поварешечник.
— Шесть.
— По рукам.
Все тело ноет. Руки схвачены свисающими с потолка на цепи железными кольцами. Я почти подвешена, едва касаюсь каменного пола пальцами ног.
Я голая. Тело мое по-гориански тщательно обследовали. Я продана. Несчастная.
Взвивалась от каждого прикосновения. Билась, корчилась на цепи, молила пощадить.
— Приручить немного надо, — буркнул предводитель, — но это мы умеем.
Я висела на цепи, в запястья впивалась сталь. Глаза закрыты. Тело ноет.
Я слышала, как, достав деньги из небольшого железного ящичка, предводитель отсчитал Тулу Поварешечнику плату. Тот ушел.
— Посмотри на меня, рабыня, — обратился ко мне предводитель.
Я открыла глаза.
— Теперь ты турианская рабыня.
— Да, хозяин.
Я продана за шесть медных тарсков. Вот моя цена на Горе.
— Ты ручная? — спросил он.
— Да, хозяин.
Он подошел к столу, достал из ящика расстегнутый рабский ошейник. Необычный какой-то. Такие в ходу в Турий. В основном горианские ошейники — украшенные или нет — представляют собой защелкивающееся плоское металлическое кольцо, плотно охватывающее шею рабыни. Турианские же ошейники гораздо свободнее, болтаются на шее, как обруч. За него можно схватиться и подтащить девушку к себе. Но обруч, конечно, не настолько свободный, чтобы можно было стащить его через голову. Не для того гориане надевают на девушек ошейники, чтобы их можно было снять.
Он бросил ошейник на стол. Я смотрела во все глаза. Настоящего ошейника я еще не носила. Вдруг стало страшно. Защелкнут. Не снять.
— Нет, хозяин, — забормотала я, — не надевай на меня ошейник, прошу!
Он подошел, ключом отомкнул сжимающие запястья железные кольца. Я упала на каменный пол к его ногам.
— Не хочешь носить ошейник? — спросил он.
— Нет, хозяин, — прошептала я.
Отвернулся. Я сгорбилась, опустив голову, опершись ладонями о пол. Его я не видела. Туп Поварешечник ушел. И мешок, в который я была одета, и бусы, и наручники — все забрал с собой. Оставил лишь девушку, что звалась когда-то Джуди Торнтон, — рабыню, цена которой — шесть медных тарсков.
— Так я заставлю тебя просить, чтобы на тебя надели ошейник, — заявил мой новый хозяин.
Я обернулась и замерла в страхе. Он стоял надо мной с плеткой в руках.
— Нет, хозяин! — закричала я.
Жестоко же была я наказана за свою дерзость! Некуда бежать, некуда ползти. Он высек меня, как горианский хозяин. Наконец я с рыданиями легла у его ног.
— Думаю, теперь ты приручена, — сказал он.
— Да, хозяин, — сквозь слезы уверяла я, — да!
— Приручена?
— Приручена, хозяин! — рыдала я. — Приручена!
— Теперь будешь просить, чтобы на тебя надели ошейник?
— Да, хозяин!
— Проси!
— Я прошу надеть на меня ошейник!
Он застегнул ошейник на моем горле. Звонко лязгнул запор. Я упала без чувств.
Он повернулся и вышел, повесив на место плетку — тут, на стене, она всегда под рукой. Позвонил в колокольчик. Дверь отворилась, появился стражник.
— Пришли Сашу, — распорядился предводитель, — у нас новая девушка.
Я лежала на камне. Он сидел за столом, погруженный в работу — наверно, вносил в книгу расходов дату моего приобретения и заплаченную за меня цену. Потихоньку, пока он не видел, я ощупывала ошейник. Круглый, стальной, блестящий. Замкнут у меня на горле. Вот я и в ошейнике. Никогда прежде так остро не чувствовала я свое рабство — разве только в день, когда на моем теле появилось клеймо. Я заплакала. Теперь на мне клеймо и ошейник.
И тут я услышала звон. Рабские колокольчики.
Рядом со мной стояли босые женские ноги.
Вокруг левой лодыжки вчетверо обмотана гирлянда колокольчиков. В спину мне ткнулась рукоять плетки. Я вздрогнула.
— Вставай, рабыня, — послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.
Я встала.
— Встань, как подобает рабыне, — велела она. Я повиновалась.
— Дина, — отметила женщина.
На ней самой клеймо было обычное — словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.
— Я Саша, — сказала мне женщина.
— Да, госпожа.
— Почему тебя высекли?
— Я просила не надевать на меня ошейник, — прошептала я.
— Сними его, — велела Саша.
Я озадаченно уставилась на нее.
— Сними, — повторила она.
Я попыталась стащить ошейник. Дергала до боли. Изо всех сил старалась разорвать. Повернула, попробовала разнять запор. Ни с места.
С мукой в глазах взглянула я на женщину:
— Не могу!
— Правильно, — сказала она. — И не забывай об этом.
— Да, госпожа.
— Как тебя звали?
— Диной.
Саша взглянула на предводителя.
— Годится, — сказал он.
— Пока хозяин не пожелает назвать тебя по-другому, — объявила Саша, — будешь зваться Диной.
— Да, госпожа.
— Пойдем, Дина.
Я пошла за ней. На ней тоже турианский ошейник. Такие же, насколько я знаю, носят рабыни кочевников.
Пройдя длинный коридор, мы свернули, потом еще и еще. Миновали множество запертых на щеколды кладовых. Вошли в тяжелую железную дверь, у которой стоял стражник.
— Иди впереди меня, Дина, — сказала Саша.
— Да, госпожа.
Я пошла впереди. Снова длинный коридор. Снова череда запертых дверей в кладовые.
— Ты очень красивая, госпожа, — бросила я через плечо.
— Хочешь отведать плетки? — ответила она.
— Нет, госпожа. — Я смолкла.
Ясно, почему она велела идти впереди. Значит, приближаемся к жилищу рабынь. Так принято на Горе. Если мне вздумается бежать, она без труда меня остановит, огрев плеткой. Иногда новые девушки боятся входить в жилище рабынь. Страшно, что запрут.
— Ты прирученная? — спросила я ее. Молчание. Потом она ответила: — Да.
Мы шли дальше.
— Все мы прирученные, — добавила она. — Ошейник многому учит.
— Мужчины умеют нас укрощать! — всхлипнула я.
— Мужчины укрощают девушек или нет — как им нравится, — объяснила Саша. — Их воля — закон. Некоторые обламывают не сразу. Подразнят, поиграют. Но девушка, если она не дура, всегда понимает, кому принадлежит. Плетка-то в руках мужчины. И девушки это знают. В конце концов, когда хозяину захочется, она поползет к нему, кроткая и послушная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71