«Эва, как приложило! – ошеломленно подумал Реслав. – Может, и ребра поломало… Чем же это?»
Сейчас, без рубашки, Жуга казался вовсе даже не худым. Мускулы его сидели как-то по-особенному плотно и ладно, жира не было вовсе – он казался гибким и ловким. Реслав, коренастый и широкоплечий, как все северяне, никогда не видел ничего подобного. Заслышав шаги, Жуга обернулся.
– А, Реслав! – рыжие его волосы топорщились, словно пакля. – Долго спишь, скажу я тебе.
– И тебе доброе утро. Куда спешить-то? – Реслав, тем не менее, почувствовал себя слегка уязвленным. Вдобавок, собственная одежда после ночевки в сене показалась ему вдруг мятой и пыльной до безобразия. Стянув свитку через голову, он остался в одних портках и пододвинул к себе ведро.
– И то верно, – согласился Жуга и огляделся. – Какая крыша-то? Эта, что ли?
– А? – Реслав покосился на хату Довбуша. Кровля и впрямь была – хуже некуда; рядом, под навесом лежала на земле большая копна свежей соломы на перестилку. – Может, и она… Фс-сс-с!
Вода оказалась очень уж холодной. На миг у Реслава перехватило дух, но затем он вошел во вкус, вымылся с головой и лишь после этого напялил свитку, предварительно ее встряхнув. В воздухе облачком заклубилась пыль, бродившие по двору куры в панике бросились врассыпную.
Жуга, отставив больную ногу и задравши голову, рассматривал из-под ладони крышу хаты. На голой его груди, на волосяной веревочке висел крестик из прозрачного желтого камня, похожий на букву "т" с ушком на верхушке. Реслав опять же видел такое впервые, но камень признал сразу – электрон. Он подошел ближе и снова не удержался – покосился на шрам. Словно почувствовав, Жуга обернулся, перехватив его взгляд.
– Кто это тебя так? – неловко спросил Реслав. – Звери?
– Люди, – угрюмо буркнул тот и, подумав, добавил непонятно: – И земля.
– А-а…– протянул Реслав.
– Эй, работнички! – послышалось за воротами. Оба обернулись.
Довбуш на телеге, влекомой серой в яблоках лошадью, привез еще целый ворох соломы, остановился посреди двора, скомандовал: «Сгружайте, я сейчас!»– и направился в дом. «Ганка! Хэй, Ганка!»– послышалось затем. «Оу!»– отозвался звонкий девичий голосок. «Еды работникам дашь, нет?»– «Несу!»
Реслав сбросил под навес очередную охапку соломы, поднял руку утереть пот со лба, да так и замер. «Эй, ты че…»– начал было Жуга и тоже смолк.
Перед ними, с глиняной миской в руках стояла Ганна.
Стройная, загорелая, с лентой в волосах, в простой домотканой юбке и вышитой рубашке, она была необыкновенно, чудо как хороша! Черная коса, небрежно переброшенная через плечо, юная грудь, так и распирающая рубашку, алые губы, а глаза… Казалось, в ней было все очарование юности в тот момент, когда в девочке просыпается женщина, и чувствовалось – еще год-полтора, и не будет краше нее никого во всей округе. Реслав почувствовал, как бьется сердце, и подумал, что еще миг – и он утонет в этих больших, широко раскрытых, васильково-синих…
– Ну, что уставились? – рассмеялась она, поставила миску наземь, снова сбегала в дом и тотчас же вернулась с двумя ложками, краюхой хлеба и большим арбузом: «Ешьте, работяги!»– сверкнула напоследок белозубой улыбкой и исчезла совсем.
– Дочь его? – спросил Жуга, глядя ей вослед.
– Н-да… – вздохнул Реслав. – Хороша Маша, да не наша… Слыхал я про довбушеву дочку, но такой красоты увидеть не чаял!
– А что так? Что она?
– Да Балаж вроде как к ней посвататься хочет по осени. Слыхал я краем уха, что и он ей люб. Вот…
– Да… – Жуга кивнул, улыбнулся невесело о чем-то своем. – А хороша!
– Истинный бог, хороша! – согласился Реслав.
В миске оказалось густое крошево из овощей, яиц и лука, щедро сдобренное солью и сметаной и залитое холодным квасом. Приятели быстро очистили миску до дна, умяли хлеб и разрезали арбуз. Тот оказался красным и сладким. Реслав довольно крякнул – Довбуш оказался щедр на харчи. Жуга тем временем позвал хозяина.
– Закончили трапезничать? – осведомился тот.
– Воды горячей не найдется ли? – спросил Жуга.
– Сколь тебе?
– Кружку… Нет, две.
Довбуш скрылся в избе, вернулся с дымящей крынкой.
– На. Да не мешкайте – солнце уж высоко.
– Уж постараемся, – заверил его Реслав и поволок с сеновала лестницу.
Жуга развязал мешок, разложил на доске связки сухих трав и кореньев. Заинтересованный, Реслав подошел поближе. Тут были полынь, тысячелистник, веточки можжевельника с ягодами, костенец, остролодочник, горец. Чуть в стороне лежала пижма, бедреннец-камнеломка, карагана, кора с какого-то дерева и еще много трав и корешков, названия которым Реслав не знал. Жуга отлил кипятку в миску, бросил каких-то трав, положил чистую тряпицу. В крынке тоже заварил что-то темно-коричневое, с колючим мятным запахом. Настой из крынки выпил, а тряпкой, завернув штанину, повязал колено. На все про все ушло минут десять, после чего травы снова скрылись в мешке.
– Ну, пошли, что ли…
Реслав приставил лестницу и полез на крышу.
* * *
За день сделали почти четверть всей работы. Крыли в два слоя. Реслав скидывал старую солому, киянкой подколачивал, где надо, стропила, укладывал новые вязки, тугие, золотистые, пахнущие терпкими летними травами. Босоногий рыжий Жуга суетился внизу, подгребая солому, увязывая ее в пучки и споро подавая наверх. Отсюда, с крыши его хромота была особенно заметна.
Вечером, отужинав кашей с маслом и молоком, сдали работу хозяину и залезли спать на сеновал.
Так прошло два дня. Работа двигалась помаленьку. Жуга каждое утро заваривал свои травы. Легконогая Ганка появлялась то тут, то там, успевая по хозяйству, и исчезала по вечерам – то и дело у ворот мелькал Балаж. Реслав часто глядел ей вослед, вздыхал; Ганка смеялась, ловя его взгляды, подшучивала над неуклюжестью Реслава, над рыжей шевелюрой Жуги. Как вскоре узнали друзья, Довбуш был вдовцом, и дочка вела все его домашнее хозяйство – кормила кур и скотину, смотрела за домом, готовила еду. Реслав предложил было прогуляться в корчму – попить пивка, послушать поселян, но Жуга отказался, и он тоже не пошел. Был Жуга молчалив и мрачен, и лишь по вечерам долго лежал с открытыми глазами и чему-то грустно улыбался.
Третий день выдался таким же погожим и ясным, как и прежние. С утра пораньше взялись за крышу, а к полудню в гости наведался сосед – долговязый усатый Янош-закорючка, местный сплетник.
– Здорово, Довбуш! – с порога начал он. – Новости-то слыхал?
– А что?
– Пес у Юраша сдох.
– Ну, сдох и сдох, мне-то что? – бросил беспечно Довбуш, и вдруг насторожился. – Погоди-ка, погоди… У какого Юраша? Того, что с околицы?
– У него, у него, – закивал тот, присел на лавочку, вынул трубку и закурил. – Совсем еще молодой пес был – двух лет не исполнилось.
Заинтригованный, Жуга отложил недовязанную кучу соломы, прислушался к разговору. Янош покосился на него, понизил голос.
– Отравили, может? – предположил Довбуш. – Злодий какой повадился?
– Может, и отравили, – согласился тот. – А может, и нет. А скажи-ка ты мне, друг Довбуш, работнички-то твои не озоруют? А то – гляди, мало ли что…
– Бог с тобой! – Довбуш оглянулся на Жугу с Реславом. – Добрые хлопцы, и работают споро… Не они это.
– Как знаешь. А только сказывают, не травил пса никто. Слышал, как выл он последние ночи? Леший балуется, люди говорят, как есть лешак! Не они ли накликали?
– Ты, эта… думай, что говоришь! – Довбуш перекрестился. – Тьфу на тебя. Не зря тебя, Янош, закорючкой прозвали. Ну, сдох пес – эка невидаль! А ты сразу – леший…
– Ну, сам посуди – все повадки его! Собаки с цепей рвутся, молоко киснет у коров. Крынки на заборах кто-то бьет, грядки топчет…
Теперь уже и Реслав перестал работать. Заметив это, Янош засуетился, поспешил сменить тему, и вскоре, сославшись на какие-то дела, ушел.
– Н-да… – заметил Реслав. – Неладное творится. Что скажешь, Жуга?
– Не знаю… – Тот нахмурился, поскреб пятерней босую пятку. – Что до собаки – так ведь и вправду выла. А только… Только не было Хозяина в деревне.
– А ты почем знаешь?
– Знаю… и все, – отрезал тот. – Не Хозяин то был.
– А кто ж?
Жуга промолчал, скрутил очередную вязку соломы, забросил на крышу.
– Не к добру все это, – пробормотал он. – Не к добру.
Неожиданная мысль пришла Реславу в голову.
– Жуга! – окликнул он. – Слышь, Жуга, отчего тебе не сделать так, чтобы вязки наверх… ну это… чтобы сами летали, а?
– Тебе надо, ты и пробуй…
– Да ты не обижайся, я ж серьезно. Сложный наговор, боюсь, не рассчитаю.
Теперь уже Жуга заинтересовался. Свернув очередную связку, он положил ее на землю и отошел в сторонку. Похромал вокруг, нахмурившись, затем вытянул руки и пошевелил пальцами.
– Велото-велото, – начал он, – энто-распа!
Вязанка пошевелилась слабо, будто в ней кто сидел – хомяк, там, или крыса, но с места не двинулась. Реслав с любопытством наблюдал сверху за его действиями. «Не то…»– пробормотал Жуга и снова произнес что-то, не менее заковыристое. Реслав почувствовал, как в воздухе разлилось какое-то напряжение, но вязанке, видимо, и этого было мало.
– Тут, ежели по-синему брать… – начал было Реслав, но Жуга отмахнулся: «Погоди!»
– Виттеро-авата-энто-распа! – выкрикнул он.
Вязанка зашевелилась и вдруг вспыхнула с торцов яркими язычками пламени, занялась и заполыхала. Жуга ахнул и принялся затаптывать огонь, пока не начался пожар. Реслав кубарем скатился с лесницы, метнулся до колодца, подоспел с ведром воды, и совместными усилиями вязанку потушили.
– Ф-фу, – облегченно вздохнул Реслав. – Переборщили малость.
– Да, сплоховал я, – признал Жуга, – зеленый не надо было брать.
– Травник ты, Жуга, – с неодобрением заметил Реслав. – И наговоры у тебя чудные. Тотлис меня как учил – семь трав есть, силой наделенных, остальные стихии в камнях ищи – минералах да металлах разных… Электрон, вон, смотрю, сам носишь, а заговоры не по науке строишь.
– Не обучен я наукам, – буркнул Жуга. – А что до трав – то каждый корешок свою силу имеет. Ты, эвон, смотрю, каждый наговор по пальцам считаешь, словно овец – то туда, это сюда… А я так не могу – что в голову приходит, то и говорю.
– Нешто наугад? – поразился Реслав. – Как так?
– Всяко бывает, – Жуга покосился на вязанку. – Не знаю, как. Чую иногда аж до дрожи – верные слова, вот и получается. А ты, школяр, что ж сам-то сказать не мог?
Реслав вздохнул:
– Не обучен я такие длинные вирши составлять. Не успел…
– Я вот тоже хотел в обучение пойти, – задумчиво произнес Жуга. – Да вот, на тебя посмотревши, что-то раздумал. Так ли уж умен был маг-то твой? Семь трав – скажешь тоже… А этот еще… что за эрон такой?
– Электрон? Да камень желтый, морской. Крестик у тебя из него сделан, иль не знал? Эллинское слово.
Жуга нахмурился.
– Про крест не ведаю – сколько себя помню, всегда он при мне был. Может быть, и этот… электрон. Ну, ладно, хватит языки чесать. Лезь, давай, наверх – может, закончим сегодня.
– Дай-то бог…
* * *
Реслав работал на крыше и потому первым заметил неладное: от деревни к выселкам Довбуша направлялась толпа человек в двадцать, одни мужики. Шли быстро, возбужденно жестикулируя и размахивая руками. Возглавлял шествие все тот же вездесущий Янош.
Жуга вскоре тоже их заприметил.
– Плохо дело, – отметил он. – Уж не по наши ли души идут?
Реслав промолчал от греха подальше, лишь свернул аккуратно свитку и положил в сторонку.
В ворота застучали.
– Довбуш! Открывай, Довбуш! – крикнули оттуда. – Беда!
Довбуш поспешно откинул засов, и толпа ворвалась во двор.
Первым вбежал Балаж, сразу же за ним другой старый знакомый – Влашек. «Вон они!»– крикнул он, завидев Жугу с Реславом.
– Что? Что стряслось? – метался Довбуш меж пришедших.
– Ганка пропала, Довбуш! – выкрикнул Балаж. – Сгинула, прямо у меня на глазах – как вихорь унес, вот те крест!
Жуга вздрогнул, вскинул голову. Желваки на его лице задвигались.
Довбуш отшатнулся, побелел, схватил Балажа за рубашку.
– Да ты в уме ли?! – вскричал он. – Видано ли такое? Ты пьян, должно быть! Где Ганна?!
– Он-то, может, и пьяный, – вмешался Янош, – да только вот у Григораша мать не пьет! Рядом была, все видела – правду Балаж говорит, ведовство это! Где… а, вон они стоят!
Взгляды толпы остановились на двух работниках. Воцарилась тишина.
– Ваших рук дело? – выкрикнул Влашек. – Сказывайте, куда Ганну девали?
– Ты погоди кричать-то! – ответил за обоих Реслав. – Объясни сперва толком, что случилось! Как так пропала? Когда?
Толпа зашевелилась, загомонила. «Да они это!», «А ну, как нет?», «Вяжи, братва, после разберемся!»
– Будут бить, – тихо сказал Жуга, придвинувшись в Реславу. В руках его был посох.
– Думаешь? – покосился на него Реслав, нахмурился. – Может, не будем драться? Сами пойдем?
– Все равно будут бить. Это не люди. Стадо… Сейчас начнется. Бей без ножа.
Толпа, угрожающе притихнув, надвинулась с двух сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Сейчас, без рубашки, Жуга казался вовсе даже не худым. Мускулы его сидели как-то по-особенному плотно и ладно, жира не было вовсе – он казался гибким и ловким. Реслав, коренастый и широкоплечий, как все северяне, никогда не видел ничего подобного. Заслышав шаги, Жуга обернулся.
– А, Реслав! – рыжие его волосы топорщились, словно пакля. – Долго спишь, скажу я тебе.
– И тебе доброе утро. Куда спешить-то? – Реслав, тем не менее, почувствовал себя слегка уязвленным. Вдобавок, собственная одежда после ночевки в сене показалась ему вдруг мятой и пыльной до безобразия. Стянув свитку через голову, он остался в одних портках и пододвинул к себе ведро.
– И то верно, – согласился Жуга и огляделся. – Какая крыша-то? Эта, что ли?
– А? – Реслав покосился на хату Довбуша. Кровля и впрямь была – хуже некуда; рядом, под навесом лежала на земле большая копна свежей соломы на перестилку. – Может, и она… Фс-сс-с!
Вода оказалась очень уж холодной. На миг у Реслава перехватило дух, но затем он вошел во вкус, вымылся с головой и лишь после этого напялил свитку, предварительно ее встряхнув. В воздухе облачком заклубилась пыль, бродившие по двору куры в панике бросились врассыпную.
Жуга, отставив больную ногу и задравши голову, рассматривал из-под ладони крышу хаты. На голой его груди, на волосяной веревочке висел крестик из прозрачного желтого камня, похожий на букву "т" с ушком на верхушке. Реслав опять же видел такое впервые, но камень признал сразу – электрон. Он подошел ближе и снова не удержался – покосился на шрам. Словно почувствовав, Жуга обернулся, перехватив его взгляд.
– Кто это тебя так? – неловко спросил Реслав. – Звери?
– Люди, – угрюмо буркнул тот и, подумав, добавил непонятно: – И земля.
– А-а…– протянул Реслав.
– Эй, работнички! – послышалось за воротами. Оба обернулись.
Довбуш на телеге, влекомой серой в яблоках лошадью, привез еще целый ворох соломы, остановился посреди двора, скомандовал: «Сгружайте, я сейчас!»– и направился в дом. «Ганка! Хэй, Ганка!»– послышалось затем. «Оу!»– отозвался звонкий девичий голосок. «Еды работникам дашь, нет?»– «Несу!»
Реслав сбросил под навес очередную охапку соломы, поднял руку утереть пот со лба, да так и замер. «Эй, ты че…»– начал было Жуга и тоже смолк.
Перед ними, с глиняной миской в руках стояла Ганна.
Стройная, загорелая, с лентой в волосах, в простой домотканой юбке и вышитой рубашке, она была необыкновенно, чудо как хороша! Черная коса, небрежно переброшенная через плечо, юная грудь, так и распирающая рубашку, алые губы, а глаза… Казалось, в ней было все очарование юности в тот момент, когда в девочке просыпается женщина, и чувствовалось – еще год-полтора, и не будет краше нее никого во всей округе. Реслав почувствовал, как бьется сердце, и подумал, что еще миг – и он утонет в этих больших, широко раскрытых, васильково-синих…
– Ну, что уставились? – рассмеялась она, поставила миску наземь, снова сбегала в дом и тотчас же вернулась с двумя ложками, краюхой хлеба и большим арбузом: «Ешьте, работяги!»– сверкнула напоследок белозубой улыбкой и исчезла совсем.
– Дочь его? – спросил Жуга, глядя ей вослед.
– Н-да… – вздохнул Реслав. – Хороша Маша, да не наша… Слыхал я про довбушеву дочку, но такой красоты увидеть не чаял!
– А что так? Что она?
– Да Балаж вроде как к ней посвататься хочет по осени. Слыхал я краем уха, что и он ей люб. Вот…
– Да… – Жуга кивнул, улыбнулся невесело о чем-то своем. – А хороша!
– Истинный бог, хороша! – согласился Реслав.
В миске оказалось густое крошево из овощей, яиц и лука, щедро сдобренное солью и сметаной и залитое холодным квасом. Приятели быстро очистили миску до дна, умяли хлеб и разрезали арбуз. Тот оказался красным и сладким. Реслав довольно крякнул – Довбуш оказался щедр на харчи. Жуга тем временем позвал хозяина.
– Закончили трапезничать? – осведомился тот.
– Воды горячей не найдется ли? – спросил Жуга.
– Сколь тебе?
– Кружку… Нет, две.
Довбуш скрылся в избе, вернулся с дымящей крынкой.
– На. Да не мешкайте – солнце уж высоко.
– Уж постараемся, – заверил его Реслав и поволок с сеновала лестницу.
Жуга развязал мешок, разложил на доске связки сухих трав и кореньев. Заинтересованный, Реслав подошел поближе. Тут были полынь, тысячелистник, веточки можжевельника с ягодами, костенец, остролодочник, горец. Чуть в стороне лежала пижма, бедреннец-камнеломка, карагана, кора с какого-то дерева и еще много трав и корешков, названия которым Реслав не знал. Жуга отлил кипятку в миску, бросил каких-то трав, положил чистую тряпицу. В крынке тоже заварил что-то темно-коричневое, с колючим мятным запахом. Настой из крынки выпил, а тряпкой, завернув штанину, повязал колено. На все про все ушло минут десять, после чего травы снова скрылись в мешке.
– Ну, пошли, что ли…
Реслав приставил лестницу и полез на крышу.
* * *
За день сделали почти четверть всей работы. Крыли в два слоя. Реслав скидывал старую солому, киянкой подколачивал, где надо, стропила, укладывал новые вязки, тугие, золотистые, пахнущие терпкими летними травами. Босоногий рыжий Жуга суетился внизу, подгребая солому, увязывая ее в пучки и споро подавая наверх. Отсюда, с крыши его хромота была особенно заметна.
Вечером, отужинав кашей с маслом и молоком, сдали работу хозяину и залезли спать на сеновал.
Так прошло два дня. Работа двигалась помаленьку. Жуга каждое утро заваривал свои травы. Легконогая Ганка появлялась то тут, то там, успевая по хозяйству, и исчезала по вечерам – то и дело у ворот мелькал Балаж. Реслав часто глядел ей вослед, вздыхал; Ганка смеялась, ловя его взгляды, подшучивала над неуклюжестью Реслава, над рыжей шевелюрой Жуги. Как вскоре узнали друзья, Довбуш был вдовцом, и дочка вела все его домашнее хозяйство – кормила кур и скотину, смотрела за домом, готовила еду. Реслав предложил было прогуляться в корчму – попить пивка, послушать поселян, но Жуга отказался, и он тоже не пошел. Был Жуга молчалив и мрачен, и лишь по вечерам долго лежал с открытыми глазами и чему-то грустно улыбался.
Третий день выдался таким же погожим и ясным, как и прежние. С утра пораньше взялись за крышу, а к полудню в гости наведался сосед – долговязый усатый Янош-закорючка, местный сплетник.
– Здорово, Довбуш! – с порога начал он. – Новости-то слыхал?
– А что?
– Пес у Юраша сдох.
– Ну, сдох и сдох, мне-то что? – бросил беспечно Довбуш, и вдруг насторожился. – Погоди-ка, погоди… У какого Юраша? Того, что с околицы?
– У него, у него, – закивал тот, присел на лавочку, вынул трубку и закурил. – Совсем еще молодой пес был – двух лет не исполнилось.
Заинтригованный, Жуга отложил недовязанную кучу соломы, прислушался к разговору. Янош покосился на него, понизил голос.
– Отравили, может? – предположил Довбуш. – Злодий какой повадился?
– Может, и отравили, – согласился тот. – А может, и нет. А скажи-ка ты мне, друг Довбуш, работнички-то твои не озоруют? А то – гляди, мало ли что…
– Бог с тобой! – Довбуш оглянулся на Жугу с Реславом. – Добрые хлопцы, и работают споро… Не они это.
– Как знаешь. А только сказывают, не травил пса никто. Слышал, как выл он последние ночи? Леший балуется, люди говорят, как есть лешак! Не они ли накликали?
– Ты, эта… думай, что говоришь! – Довбуш перекрестился. – Тьфу на тебя. Не зря тебя, Янош, закорючкой прозвали. Ну, сдох пес – эка невидаль! А ты сразу – леший…
– Ну, сам посуди – все повадки его! Собаки с цепей рвутся, молоко киснет у коров. Крынки на заборах кто-то бьет, грядки топчет…
Теперь уже и Реслав перестал работать. Заметив это, Янош засуетился, поспешил сменить тему, и вскоре, сославшись на какие-то дела, ушел.
– Н-да… – заметил Реслав. – Неладное творится. Что скажешь, Жуга?
– Не знаю… – Тот нахмурился, поскреб пятерней босую пятку. – Что до собаки – так ведь и вправду выла. А только… Только не было Хозяина в деревне.
– А ты почем знаешь?
– Знаю… и все, – отрезал тот. – Не Хозяин то был.
– А кто ж?
Жуга промолчал, скрутил очередную вязку соломы, забросил на крышу.
– Не к добру все это, – пробормотал он. – Не к добру.
Неожиданная мысль пришла Реславу в голову.
– Жуга! – окликнул он. – Слышь, Жуга, отчего тебе не сделать так, чтобы вязки наверх… ну это… чтобы сами летали, а?
– Тебе надо, ты и пробуй…
– Да ты не обижайся, я ж серьезно. Сложный наговор, боюсь, не рассчитаю.
Теперь уже Жуга заинтересовался. Свернув очередную связку, он положил ее на землю и отошел в сторонку. Похромал вокруг, нахмурившись, затем вытянул руки и пошевелил пальцами.
– Велото-велото, – начал он, – энто-распа!
Вязанка пошевелилась слабо, будто в ней кто сидел – хомяк, там, или крыса, но с места не двинулась. Реслав с любопытством наблюдал сверху за его действиями. «Не то…»– пробормотал Жуга и снова произнес что-то, не менее заковыристое. Реслав почувствовал, как в воздухе разлилось какое-то напряжение, но вязанке, видимо, и этого было мало.
– Тут, ежели по-синему брать… – начал было Реслав, но Жуга отмахнулся: «Погоди!»
– Виттеро-авата-энто-распа! – выкрикнул он.
Вязанка зашевелилась и вдруг вспыхнула с торцов яркими язычками пламени, занялась и заполыхала. Жуга ахнул и принялся затаптывать огонь, пока не начался пожар. Реслав кубарем скатился с лесницы, метнулся до колодца, подоспел с ведром воды, и совместными усилиями вязанку потушили.
– Ф-фу, – облегченно вздохнул Реслав. – Переборщили малость.
– Да, сплоховал я, – признал Жуга, – зеленый не надо было брать.
– Травник ты, Жуга, – с неодобрением заметил Реслав. – И наговоры у тебя чудные. Тотлис меня как учил – семь трав есть, силой наделенных, остальные стихии в камнях ищи – минералах да металлах разных… Электрон, вон, смотрю, сам носишь, а заговоры не по науке строишь.
– Не обучен я наукам, – буркнул Жуга. – А что до трав – то каждый корешок свою силу имеет. Ты, эвон, смотрю, каждый наговор по пальцам считаешь, словно овец – то туда, это сюда… А я так не могу – что в голову приходит, то и говорю.
– Нешто наугад? – поразился Реслав. – Как так?
– Всяко бывает, – Жуга покосился на вязанку. – Не знаю, как. Чую иногда аж до дрожи – верные слова, вот и получается. А ты, школяр, что ж сам-то сказать не мог?
Реслав вздохнул:
– Не обучен я такие длинные вирши составлять. Не успел…
– Я вот тоже хотел в обучение пойти, – задумчиво произнес Жуга. – Да вот, на тебя посмотревши, что-то раздумал. Так ли уж умен был маг-то твой? Семь трав – скажешь тоже… А этот еще… что за эрон такой?
– Электрон? Да камень желтый, морской. Крестик у тебя из него сделан, иль не знал? Эллинское слово.
Жуга нахмурился.
– Про крест не ведаю – сколько себя помню, всегда он при мне был. Может быть, и этот… электрон. Ну, ладно, хватит языки чесать. Лезь, давай, наверх – может, закончим сегодня.
– Дай-то бог…
* * *
Реслав работал на крыше и потому первым заметил неладное: от деревни к выселкам Довбуша направлялась толпа человек в двадцать, одни мужики. Шли быстро, возбужденно жестикулируя и размахивая руками. Возглавлял шествие все тот же вездесущий Янош.
Жуга вскоре тоже их заприметил.
– Плохо дело, – отметил он. – Уж не по наши ли души идут?
Реслав промолчал от греха подальше, лишь свернул аккуратно свитку и положил в сторонку.
В ворота застучали.
– Довбуш! Открывай, Довбуш! – крикнули оттуда. – Беда!
Довбуш поспешно откинул засов, и толпа ворвалась во двор.
Первым вбежал Балаж, сразу же за ним другой старый знакомый – Влашек. «Вон они!»– крикнул он, завидев Жугу с Реславом.
– Что? Что стряслось? – метался Довбуш меж пришедших.
– Ганка пропала, Довбуш! – выкрикнул Балаж. – Сгинула, прямо у меня на глазах – как вихорь унес, вот те крест!
Жуга вздрогнул, вскинул голову. Желваки на его лице задвигались.
Довбуш отшатнулся, побелел, схватил Балажа за рубашку.
– Да ты в уме ли?! – вскричал он. – Видано ли такое? Ты пьян, должно быть! Где Ганна?!
– Он-то, может, и пьяный, – вмешался Янош, – да только вот у Григораша мать не пьет! Рядом была, все видела – правду Балаж говорит, ведовство это! Где… а, вон они стоят!
Взгляды толпы остановились на двух работниках. Воцарилась тишина.
– Ваших рук дело? – выкрикнул Влашек. – Сказывайте, куда Ганну девали?
– Ты погоди кричать-то! – ответил за обоих Реслав. – Объясни сперва толком, что случилось! Как так пропала? Когда?
Толпа зашевелилась, загомонила. «Да они это!», «А ну, как нет?», «Вяжи, братва, после разберемся!»
– Будут бить, – тихо сказал Жуга, придвинувшись в Реславу. В руках его был посох.
– Думаешь? – покосился на него Реслав, нахмурился. – Может, не будем драться? Сами пойдем?
– Все равно будут бить. Это не люди. Стадо… Сейчас начнется. Бей без ножа.
Толпа, угрожающе притихнув, надвинулась с двух сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86