– Наверное, человек – Хозяин башмаков не носит. Кто и откуда – не ведаю. Следы свежие – вишь, как соль густо легла…
– Н-да…
– Гм!
– Жуга! – окликнул Довбуш. – Это он? Он Ганну уволок?
Жуга кивнул, грустно посмотрел ему в глаза.
– Мне жаль, Довбуш, – сказал он, – но я сейчас ничем не могу тебе помочь. Прости.
Довбуш пошатнулся, оперся на стол. Обвел всех беспомощным взглядом своих серых глаз. Гулко сглотнул.
– Но… она жива? – выдавил он.
Жуга пожал плечами:
– Кто знает!
– Где она? Что с ней?! – подскочил к нему Балаж. – Говори!
Жуга повел плечом, стряхнул его руку.
– Больно мало я знаю, Балаж, чтобы промочь… Может быть, это тот, кого я… ищу…
– Мара… – начал было Реслав, но перехватил испепеляющий взгляд Жуги и поспешно умолк.
Довбуш поднял седую голову. По щекам его текли слезы.
– Что ж это… – прошептал он дрожащими губами. – Средь бела дня… – Он протянул широкую мозолистую ладонь, взял Жугу за рукав. Тот не пошевелился. – Жуга… Реслав… Хлопцы, помогите! Я старый дурак, но я многое повидал, я знаю, вы можете… Денег не пожалею, все отдам! Помогите! Возверните ее, хлопцы… хлопцы… – Он спрятал лицо в ладонях.
Реслав стоял, глядя то на Жугу, то на Довбуша. Перед ними сидел старый, убитый горем вдовец, у которого только и была отрада что дочь-красавица, и вот теперь отняли и ее. Перед его взором вдруг возникла Ганка, как живая – веселое лицо, задорная белозубая улыбка, глаза… Господи, глаза… И голос: «А что, Реславка, не упадешь ли, коль побежишь в своей хламиде?»И смех звонкий, заливистый…
Жуга, мрачный, взъерошенный, молчал, глядя в сторону. В свете свечи виднелись шрамы, свежие ссадины, большой синяк под правым глазом. Рубашка висела на нем рваными клочьями, кое-где запеклась бурыми пятнами кровь. Был он побитый, оборванный, хромой, но Реславу почему-то не хотелось бы сейчас оказаться у него на пути – такая была в нем злость, такая сила его вела, мрачная, темная… «Кто же он?»– в который раз спросил себя Реслав.
– Довбуш, – тихо позвал Жуга. Тот поднял голову. – Для этого нам надо уйти.
– Куда?
– Не знаю… Впрочем, – он встрепенулся, обернулся к Реславу, – что там, на западе?
– Город, – ответил тот, – Марген. А что?
– Марген…– повторил Жуга. Нахмурился, взъерошил ладонью и без того растрепанные волосы. – Стало быть, пока пойдем в Марген. А там – видно будет. Пойдешь, Реслав?
Тот кивнул. Балаж растерянно переводил взгляд с одного на другого. Вскочил.
– Нет, погодите! Довбуш, они же уйти хотят! Уйти! Пускай… пускай Реслав останется! Или Жуга…
Довбуш нахмурился, потрепал ус, покачал головой:
– Неправ ты, сынок… Пусть идут.
– Тогда… я тоже с ними пойду! Эй, слышите?
Реслав посмотрел на Жугу. Тот лишь пожал плечами:
– Пускай идет. Правда, помочь ты нам не сможешь ничем. Останься лучше.
– Нет!
– Как знаешь. Тогда собирайся – надо уйти до рассвета, пока деревня спит. Что селянам скажешь, Довбуш?
– Ничего, – понуро произнес тот. – Шелег вот вернется из Ветелиц, он меня поймет. Остальные – навряд ли. Ступайте, хлопцы. С богом.
Через полчаса поспешных сборов все трое уже шли по дороге прочь от деревни. Свитку Реслава кто-то уволок с собой; Довбуш дал ему свою рубашку, да и Жуге тоже – взамен изодранной. Котомка и царвули Жуги отыскались на сеновале, а вот посох поломали в драке. В дорогу взяли хлеба, сыру, шмат соленого сала, луку да огурцов с довбушева огорода. Дал Довбуш и денег – менок по тридцать на брата, и долго стоял у ворот, глядя им вослед.
Шагов через сорок-пятьдесят миновали погост. В свете полной луны резко чернели старые, покосившиеся кресты. Балаж торопливо и мелко перекрестился, ускорил шаги.
– Не беги, – мрачно усмехнулся Жуга. – Не поспеваю. Да ты, никак, забоялся?
– Я ничего не боюсь… на этом свете, – набычился Балаж. – А что до мертвых, да ваших колдовских дел – тут и впрямь боязно…
– Привыкай.
Жуга шагнул к ограде, выдернул дрын, прикинул на руке и забросил в кусты – тяжел. Потянул другой, кивнул довольно, наступил ногой и выломал посох.
– Ну, пошли, что ль, – сказал он и зашагал вдоль по дороге. Реслав оглянулся напоследок на деревню. Была она темна, лишь в крайней избе у Довбуша светился огонек. Где-то на околице звонко запел петух, сразу за ним – другой. Близилось утро. Реслав поправил мешок за плечами и ускорил шаги, догоняя спутников и не задаваясь вопросом, что ждет их впереди.
Все равно ответа он не знал.
* * *
Вечер застал троих путников у большой дубовой рощи. Село осталось далеко позади. Весь день дорога вела их вдоль зеленых лугов, бежала кромкой леса, вилась хитрыми петлями меж невысоких холмов, а когда над головой раскинулись могучие кроны вековых деревьев, Реслав остановился.
– Ну, довольно пыль глотать, – объявил он, скидывая котомку. – Тут я уже был однажды – место доброе, да и родник рядом. Здесь и заночуем.
Спорить с ним никто не стал. Облюбовали одно дерево и расположились подле. В небольшом распадке за кустами журчала вода.
Балаж опустился на траву, прислонившись спиною к шершавой и теплой коре, скинул царвули, с наслаждением подставив босые ноги вечернему ветерку. Огляделся окрест.
Реслав куда-то ушел. Жуга уселся рядом, устроив поудобнее больную ногу, засучил порточину, ощупал колено. Поморщился.
– Откуда шрамы эти? – с ленивым любопытством спросил Балаж.
Жуга вскинул голову.
– И это спрашиваешь ты? – поразился он. – ТЫ?!
Балаж открыл было рот, чтобы ответить, да вспомнил, как всей толпой били двоих чудодеев, и промолчал, лишь покраснел, как редиска. Жуга сплюнул, развязал мешок, вытащил помятый чистый котелок и отправился в ложбину за водой. Балаж остался один.
Было тихо. Нагретая за день земля дышала теплом. Высоко над головой шелестели листья. Дуб, под которым они устроились на ночлег, был столетним исполином в несколько обхватов. Старую кору избороздили дупла и трещины; мощные, узловатые сучья уходили, казалось, в самое небо. Крона желтела спелыми желудями. Балаж лежал, глядя вверх, и грустные думы его постепенно уходили, словно некое умиротворение было здесь разлито в воздухе, стекало вниз по могучему стволу дерева и расходилось окрест. Балаж задремал и не сразу заметил, как подошел Реслав.
– Зачаровало? – спросил он так неожиданно, что Балаж вздрогнул. Сбросив хворост наземь, Реслав отряхнул рубаху и покосился наверх. – И то сказать, дивное место. Заповедное… Слышишь – птицы не поют? То-то! – Он улыбнулся по-доброму. – Ну, подымайся. Кажись, кресало-то у тебя в мешке?
Балажу стало неловко, что он разнежился здесь, в то время, как двое друзей обустраивали ночлег; он встал и принялся помогать.
Развернули одеяла. Чуть в стороне Реслав потоптался, потянул за траву, и толстый пласт дернины отвалился в сторону, обнажив старое, полузасыпанное кострище. Валежник сложили туда, надергали из-под дубовых корней сухого мха. Жуга не появлялся.
– Слышь, Реслав, – позвал Балаж… – Вот мы с тобою идем сейчас, куда Жуга скажет, а кто он есть такой? Откуда взялся? Почему ты его слушаешь? Зачем он мне да Довбушу помочь решил?
Реслав помолчал, сломал сухую ветку. Почесал ею в затылке.
– Не трогай ты его, Балаж, – наконец сказал он. – Чужая душа – потемки, а что я знаю о нем – то пусть при мне и останется. Время покажет, кто чего стоит. Я ведь и сам его только на днях повстречал – недели не прошло. Странный он человек, ты не смотри, что молодой – жизнью он ломаный, это верно говорю. И сила в ем, даже для меня – чудная, непонятная. Наговоры – и те по-разному творим… Да где огниво-то твое?
Балаж с головой залез в мешок, перебирая припасы, ругнулся.
– Никак не найду… – пропыхтел он.
– Э-э, захоронил! – укоризненно бросил Реслав. – Дай я.
– А вот, когда чудеса творятся, как это у вас выходит? – вернулся к прежнему разговору Балаж.
– Чудеса-то? – хмыкнул Реслав. – Да тут, вроде, просто… Только слова надо верные сказать, ну, вроде как имя угадать чье-то. Наговор составишь, а после цвет измыслить надо подходящий. Ежели особливо трудное дело – то сразу два цвета или три…
– Да как же угадать-то?
– Помнить надо, думать, просчитать… Жуга, вон – у него это как-то само собою выходит, и не поймешь даже, как. А я порой не могу все вместе подобрать, а порой – сил не хватает.
– Сил? – опешил Балаж.
– Ну, да! Человек, он, ну, как кувшин, что ли, с водой. Когда наполнится, когда прольется. Чудеса-то сами не выскочат, не грибы, чай. В человеке начало берут. Потому и руки тут важны – сила-то через пальцы течет. Видал, как Жуга пальцы-то складывал давеча? Большие силы сдерживал – по кругу они ходили, из руки в руку. Малую толику только выпустил, а ежели бы все вырвались – не знаю, что и было бы… Жуга – это, друг мой, умелец! Да… Да куды ж ты запихал-то его?!
Потеряв терпение, Реслав схватил мешок за углы и вытряхнул содержимое на одеяло. Поворошил руками, поскреб в затылке.
– Неужто забыли? – пробормотал он, потянув к себе свою котомку, вытряхнул и ее тоже. – Твою мать… И впрямь – нету.
– Может, Жуга взял?
– Может быть. – Реслав покосился на полураскрытую третью котомку. – Не хочется без спросу соваться… А, ладно, авось не осерчает.
Осторожно выложив лежавшие сверху связки трав и кореньев, Реслав выгреб содержимое его мешка. Глазам их предстала россыпь странных предметов – какие-то замысловатые деревянные закорючки, горстка разноцветных камушков, кожаный ремешок, завязанный затейливыми узелками, кроличья лапка, знакомый уже Реславу нож, кое-какая провизия, клубок смоленой дратвы с шилом, камышовая пастушеская свирель, и браслет тускло-зеленого металла без разъема, увешанный по ободу маленькими непонятными мисюрками. Огнива не было.
Балаж потрогал лапку, отложил в сторону краюху хлеба, потянул руку к браслету. Отдернул, словно уколовшись, удивленно посмотрел на Реслава. Реслав нахмурился, поднял браслет.
Он был чуть овальным, размером как раз, чтобы прошла кисть руки. Держать его было занятно и немного боязно – кончики пальцев ощутимо покалывало, казалось, держишь в руках крапивный лист. Подвесок было девять – крестик, кольцо, бусинка, восьмерка, и совсем уж непонятные фигурки. С внешней стороны в оправу был вставлен плоский, синий до черноты камень, играющий поверху дивными малиновыми бликами. Чарующая его красота так заворожила обоих, что с минуту они молча сидели и разглядывали находку, вертя ее так и этак. Реслав ковырнул краешек камня ногтем, хмыкнул.
– Опал это, – сказал он наконец. – Редкостной красивости камень… А вот из чего браслет сделан – не ведаю: сплав это какой-то. Ну, вот что, давай-ка обратно все сложим.
– Давно пора, – послышалось вдруг за их спинами. Оба вздрогнули и обернулись.
Прислонившись к дереву и сложив руки на груди, там стоял Жуга.
– Наигрались? – хмуро спросил он. – Что нашли? Половину – мне.
У ног его стоял котелок с водой, лежала охапка каких-то трав. Никто не слышал, как он подошел. Реслав покраснел до корней волос, закряхтел смущенно. Балаж готов был провалиться сквозь землю.
– Огниво мы искали, – сказал Реслав, запихивая вещи обратно в мешок. – Ты не потерял, часом?
– Я и не брал, – ответил Жуга. – Зачем оно мне? Да и тебе тоже ни к чему. Дай сюда. – Он взял котомку, завязал ремень. – Помнишь вязанку у Довбуша? Чего ж тебе еще надо… Разжигай, я сейчас, только с травами управлюсь.
– А ведь и верно! – спохватился Реслав. – Сколько времени прошло – должно сработать… Ты какой цвет подбирал?
– Зеленый! – донеслось из-за дерева.
На инцидент с мешком Жуга, казалось, даже не обратил внимания, а может, просто не хотел заводить разговор.
Балаж тоже подошел к кострищу.
– О чем это вы толковали? Какое время прошло?
– А? – оглянулся Реслав. – Время? Да видишь ли, наговор действует один только раз. Чтобы он потом снова заработал, надобно, чтобы срок миновал, чтобы сила накопилась. Думаю, сейчас получится.
Реслав сложил ветки шалашиком, нахмурился, припоминая слова. Представить в лесу зеленый цвет было проще простого. Он вытянул руки и приказал:
– Виттеро-авата-энто-распа!
Балаж вытаращил глаза. Результат превзошел все ожидания: куча дров в едином порыве взметнулась вверх, словно подброшенная невидимой рукой, и со стуком запуталась в раскидистой дубовой кроне. Через миг сверху дождем посыпались палки, сучья, листья и желуди. Реслав охнул, когда узловатый сук треснул его по лбу, и с гудящей головой сел на землю.
– Ишь ты… – ошеломленно пробормотал он, потирая ушибленный лоб. – Вот ведь…
Показался Жуга с каким-то мохнатым корнем в одной руке и ножом в другой.
– Что у вас тут? – спросил он. – Не загорается, что ли?
Реслав лишь помотал головой. Жуга пожал плечами, положил нож и корень на траву. Вытер руки, собрал рассыпанные щепки.
– Виттеро-авата-энто-распа!
Повалил дымок, костер вспыхнул, запылал – успевай только подкладывать. Реслав покачал головой, пробормотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Н-да…
– Гм!
– Жуга! – окликнул Довбуш. – Это он? Он Ганну уволок?
Жуга кивнул, грустно посмотрел ему в глаза.
– Мне жаль, Довбуш, – сказал он, – но я сейчас ничем не могу тебе помочь. Прости.
Довбуш пошатнулся, оперся на стол. Обвел всех беспомощным взглядом своих серых глаз. Гулко сглотнул.
– Но… она жива? – выдавил он.
Жуга пожал плечами:
– Кто знает!
– Где она? Что с ней?! – подскочил к нему Балаж. – Говори!
Жуга повел плечом, стряхнул его руку.
– Больно мало я знаю, Балаж, чтобы промочь… Может быть, это тот, кого я… ищу…
– Мара… – начал было Реслав, но перехватил испепеляющий взгляд Жуги и поспешно умолк.
Довбуш поднял седую голову. По щекам его текли слезы.
– Что ж это… – прошептал он дрожащими губами. – Средь бела дня… – Он протянул широкую мозолистую ладонь, взял Жугу за рукав. Тот не пошевелился. – Жуга… Реслав… Хлопцы, помогите! Я старый дурак, но я многое повидал, я знаю, вы можете… Денег не пожалею, все отдам! Помогите! Возверните ее, хлопцы… хлопцы… – Он спрятал лицо в ладонях.
Реслав стоял, глядя то на Жугу, то на Довбуша. Перед ними сидел старый, убитый горем вдовец, у которого только и была отрада что дочь-красавица, и вот теперь отняли и ее. Перед его взором вдруг возникла Ганка, как живая – веселое лицо, задорная белозубая улыбка, глаза… Господи, глаза… И голос: «А что, Реславка, не упадешь ли, коль побежишь в своей хламиде?»И смех звонкий, заливистый…
Жуга, мрачный, взъерошенный, молчал, глядя в сторону. В свете свечи виднелись шрамы, свежие ссадины, большой синяк под правым глазом. Рубашка висела на нем рваными клочьями, кое-где запеклась бурыми пятнами кровь. Был он побитый, оборванный, хромой, но Реславу почему-то не хотелось бы сейчас оказаться у него на пути – такая была в нем злость, такая сила его вела, мрачная, темная… «Кто же он?»– в который раз спросил себя Реслав.
– Довбуш, – тихо позвал Жуга. Тот поднял голову. – Для этого нам надо уйти.
– Куда?
– Не знаю… Впрочем, – он встрепенулся, обернулся к Реславу, – что там, на западе?
– Город, – ответил тот, – Марген. А что?
– Марген…– повторил Жуга. Нахмурился, взъерошил ладонью и без того растрепанные волосы. – Стало быть, пока пойдем в Марген. А там – видно будет. Пойдешь, Реслав?
Тот кивнул. Балаж растерянно переводил взгляд с одного на другого. Вскочил.
– Нет, погодите! Довбуш, они же уйти хотят! Уйти! Пускай… пускай Реслав останется! Или Жуга…
Довбуш нахмурился, потрепал ус, покачал головой:
– Неправ ты, сынок… Пусть идут.
– Тогда… я тоже с ними пойду! Эй, слышите?
Реслав посмотрел на Жугу. Тот лишь пожал плечами:
– Пускай идет. Правда, помочь ты нам не сможешь ничем. Останься лучше.
– Нет!
– Как знаешь. Тогда собирайся – надо уйти до рассвета, пока деревня спит. Что селянам скажешь, Довбуш?
– Ничего, – понуро произнес тот. – Шелег вот вернется из Ветелиц, он меня поймет. Остальные – навряд ли. Ступайте, хлопцы. С богом.
Через полчаса поспешных сборов все трое уже шли по дороге прочь от деревни. Свитку Реслава кто-то уволок с собой; Довбуш дал ему свою рубашку, да и Жуге тоже – взамен изодранной. Котомка и царвули Жуги отыскались на сеновале, а вот посох поломали в драке. В дорогу взяли хлеба, сыру, шмат соленого сала, луку да огурцов с довбушева огорода. Дал Довбуш и денег – менок по тридцать на брата, и долго стоял у ворот, глядя им вослед.
Шагов через сорок-пятьдесят миновали погост. В свете полной луны резко чернели старые, покосившиеся кресты. Балаж торопливо и мелко перекрестился, ускорил шаги.
– Не беги, – мрачно усмехнулся Жуга. – Не поспеваю. Да ты, никак, забоялся?
– Я ничего не боюсь… на этом свете, – набычился Балаж. – А что до мертвых, да ваших колдовских дел – тут и впрямь боязно…
– Привыкай.
Жуга шагнул к ограде, выдернул дрын, прикинул на руке и забросил в кусты – тяжел. Потянул другой, кивнул довольно, наступил ногой и выломал посох.
– Ну, пошли, что ль, – сказал он и зашагал вдоль по дороге. Реслав оглянулся напоследок на деревню. Была она темна, лишь в крайней избе у Довбуша светился огонек. Где-то на околице звонко запел петух, сразу за ним – другой. Близилось утро. Реслав поправил мешок за плечами и ускорил шаги, догоняя спутников и не задаваясь вопросом, что ждет их впереди.
Все равно ответа он не знал.
* * *
Вечер застал троих путников у большой дубовой рощи. Село осталось далеко позади. Весь день дорога вела их вдоль зеленых лугов, бежала кромкой леса, вилась хитрыми петлями меж невысоких холмов, а когда над головой раскинулись могучие кроны вековых деревьев, Реслав остановился.
– Ну, довольно пыль глотать, – объявил он, скидывая котомку. – Тут я уже был однажды – место доброе, да и родник рядом. Здесь и заночуем.
Спорить с ним никто не стал. Облюбовали одно дерево и расположились подле. В небольшом распадке за кустами журчала вода.
Балаж опустился на траву, прислонившись спиною к шершавой и теплой коре, скинул царвули, с наслаждением подставив босые ноги вечернему ветерку. Огляделся окрест.
Реслав куда-то ушел. Жуга уселся рядом, устроив поудобнее больную ногу, засучил порточину, ощупал колено. Поморщился.
– Откуда шрамы эти? – с ленивым любопытством спросил Балаж.
Жуга вскинул голову.
– И это спрашиваешь ты? – поразился он. – ТЫ?!
Балаж открыл было рот, чтобы ответить, да вспомнил, как всей толпой били двоих чудодеев, и промолчал, лишь покраснел, как редиска. Жуга сплюнул, развязал мешок, вытащил помятый чистый котелок и отправился в ложбину за водой. Балаж остался один.
Было тихо. Нагретая за день земля дышала теплом. Высоко над головой шелестели листья. Дуб, под которым они устроились на ночлег, был столетним исполином в несколько обхватов. Старую кору избороздили дупла и трещины; мощные, узловатые сучья уходили, казалось, в самое небо. Крона желтела спелыми желудями. Балаж лежал, глядя вверх, и грустные думы его постепенно уходили, словно некое умиротворение было здесь разлито в воздухе, стекало вниз по могучему стволу дерева и расходилось окрест. Балаж задремал и не сразу заметил, как подошел Реслав.
– Зачаровало? – спросил он так неожиданно, что Балаж вздрогнул. Сбросив хворост наземь, Реслав отряхнул рубаху и покосился наверх. – И то сказать, дивное место. Заповедное… Слышишь – птицы не поют? То-то! – Он улыбнулся по-доброму. – Ну, подымайся. Кажись, кресало-то у тебя в мешке?
Балажу стало неловко, что он разнежился здесь, в то время, как двое друзей обустраивали ночлег; он встал и принялся помогать.
Развернули одеяла. Чуть в стороне Реслав потоптался, потянул за траву, и толстый пласт дернины отвалился в сторону, обнажив старое, полузасыпанное кострище. Валежник сложили туда, надергали из-под дубовых корней сухого мха. Жуга не появлялся.
– Слышь, Реслав, – позвал Балаж… – Вот мы с тобою идем сейчас, куда Жуга скажет, а кто он есть такой? Откуда взялся? Почему ты его слушаешь? Зачем он мне да Довбушу помочь решил?
Реслав помолчал, сломал сухую ветку. Почесал ею в затылке.
– Не трогай ты его, Балаж, – наконец сказал он. – Чужая душа – потемки, а что я знаю о нем – то пусть при мне и останется. Время покажет, кто чего стоит. Я ведь и сам его только на днях повстречал – недели не прошло. Странный он человек, ты не смотри, что молодой – жизнью он ломаный, это верно говорю. И сила в ем, даже для меня – чудная, непонятная. Наговоры – и те по-разному творим… Да где огниво-то твое?
Балаж с головой залез в мешок, перебирая припасы, ругнулся.
– Никак не найду… – пропыхтел он.
– Э-э, захоронил! – укоризненно бросил Реслав. – Дай я.
– А вот, когда чудеса творятся, как это у вас выходит? – вернулся к прежнему разговору Балаж.
– Чудеса-то? – хмыкнул Реслав. – Да тут, вроде, просто… Только слова надо верные сказать, ну, вроде как имя угадать чье-то. Наговор составишь, а после цвет измыслить надо подходящий. Ежели особливо трудное дело – то сразу два цвета или три…
– Да как же угадать-то?
– Помнить надо, думать, просчитать… Жуга, вон – у него это как-то само собою выходит, и не поймешь даже, как. А я порой не могу все вместе подобрать, а порой – сил не хватает.
– Сил? – опешил Балаж.
– Ну, да! Человек, он, ну, как кувшин, что ли, с водой. Когда наполнится, когда прольется. Чудеса-то сами не выскочат, не грибы, чай. В человеке начало берут. Потому и руки тут важны – сила-то через пальцы течет. Видал, как Жуга пальцы-то складывал давеча? Большие силы сдерживал – по кругу они ходили, из руки в руку. Малую толику только выпустил, а ежели бы все вырвались – не знаю, что и было бы… Жуга – это, друг мой, умелец! Да… Да куды ж ты запихал-то его?!
Потеряв терпение, Реслав схватил мешок за углы и вытряхнул содержимое на одеяло. Поворошил руками, поскреб в затылке.
– Неужто забыли? – пробормотал он, потянув к себе свою котомку, вытряхнул и ее тоже. – Твою мать… И впрямь – нету.
– Может, Жуга взял?
– Может быть. – Реслав покосился на полураскрытую третью котомку. – Не хочется без спросу соваться… А, ладно, авось не осерчает.
Осторожно выложив лежавшие сверху связки трав и кореньев, Реслав выгреб содержимое его мешка. Глазам их предстала россыпь странных предметов – какие-то замысловатые деревянные закорючки, горстка разноцветных камушков, кожаный ремешок, завязанный затейливыми узелками, кроличья лапка, знакомый уже Реславу нож, кое-какая провизия, клубок смоленой дратвы с шилом, камышовая пастушеская свирель, и браслет тускло-зеленого металла без разъема, увешанный по ободу маленькими непонятными мисюрками. Огнива не было.
Балаж потрогал лапку, отложил в сторону краюху хлеба, потянул руку к браслету. Отдернул, словно уколовшись, удивленно посмотрел на Реслава. Реслав нахмурился, поднял браслет.
Он был чуть овальным, размером как раз, чтобы прошла кисть руки. Держать его было занятно и немного боязно – кончики пальцев ощутимо покалывало, казалось, держишь в руках крапивный лист. Подвесок было девять – крестик, кольцо, бусинка, восьмерка, и совсем уж непонятные фигурки. С внешней стороны в оправу был вставлен плоский, синий до черноты камень, играющий поверху дивными малиновыми бликами. Чарующая его красота так заворожила обоих, что с минуту они молча сидели и разглядывали находку, вертя ее так и этак. Реслав ковырнул краешек камня ногтем, хмыкнул.
– Опал это, – сказал он наконец. – Редкостной красивости камень… А вот из чего браслет сделан – не ведаю: сплав это какой-то. Ну, вот что, давай-ка обратно все сложим.
– Давно пора, – послышалось вдруг за их спинами. Оба вздрогнули и обернулись.
Прислонившись к дереву и сложив руки на груди, там стоял Жуга.
– Наигрались? – хмуро спросил он. – Что нашли? Половину – мне.
У ног его стоял котелок с водой, лежала охапка каких-то трав. Никто не слышал, как он подошел. Реслав покраснел до корней волос, закряхтел смущенно. Балаж готов был провалиться сквозь землю.
– Огниво мы искали, – сказал Реслав, запихивая вещи обратно в мешок. – Ты не потерял, часом?
– Я и не брал, – ответил Жуга. – Зачем оно мне? Да и тебе тоже ни к чему. Дай сюда. – Он взял котомку, завязал ремень. – Помнишь вязанку у Довбуша? Чего ж тебе еще надо… Разжигай, я сейчас, только с травами управлюсь.
– А ведь и верно! – спохватился Реслав. – Сколько времени прошло – должно сработать… Ты какой цвет подбирал?
– Зеленый! – донеслось из-за дерева.
На инцидент с мешком Жуга, казалось, даже не обратил внимания, а может, просто не хотел заводить разговор.
Балаж тоже подошел к кострищу.
– О чем это вы толковали? Какое время прошло?
– А? – оглянулся Реслав. – Время? Да видишь ли, наговор действует один только раз. Чтобы он потом снова заработал, надобно, чтобы срок миновал, чтобы сила накопилась. Думаю, сейчас получится.
Реслав сложил ветки шалашиком, нахмурился, припоминая слова. Представить в лесу зеленый цвет было проще простого. Он вытянул руки и приказал:
– Виттеро-авата-энто-распа!
Балаж вытаращил глаза. Результат превзошел все ожидания: куча дров в едином порыве взметнулась вверх, словно подброшенная невидимой рукой, и со стуком запуталась в раскидистой дубовой кроне. Через миг сверху дождем посыпались палки, сучья, листья и желуди. Реслав охнул, когда узловатый сук треснул его по лбу, и с гудящей головой сел на землю.
– Ишь ты… – ошеломленно пробормотал он, потирая ушибленный лоб. – Вот ведь…
Показался Жуга с каким-то мохнатым корнем в одной руке и ножом в другой.
– Что у вас тут? – спросил он. – Не загорается, что ли?
Реслав лишь помотал головой. Жуга пожал плечами, положил нож и корень на траву. Вытер руки, собрал рассыпанные щепки.
– Виттеро-авата-энто-распа!
Повалил дымок, костер вспыхнул, запылал – успевай только подкладывать. Реслав покачал головой, пробормотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86