– Ох, Жуга, темнишь ты что-то. А может, все таки расскажешь? Вдруг, да помогу.
На козлах впереди зашевелился Роджер.
– Эй, как тебя там…
– Вайда я.
– Лютня, вроде, там у тебя. Может, споешь? Все ехать веселей.
Рифмач, недовольный, открыл было рот, чтоб отказать, посмотрел на Жугу и осекся.
– Спой, рифмач, – сказал негромко тот. – Так лучше будет. Как-нибудь потом поговорим.
Вайда кивнул, подстроил лютню и запел:
По длинным лентам ста дорог,
Не заезжая в города,
Фургончик старый долгий срок
Спешит неведомо куда.
Из леса в лес, из дола в дол
Невозмутимо, как всегда
Влечет повозку старый вол,
Минуя мили и года.
Возница не грустит ничуть,
Хотя в заплатах старый плащ.
Без остановок держит путь
Повозка вдоль зеленых чащ.
Бродячий цирк иль балаган -
Актеров странствующий дом?
Отбившийся фургон цыган?
Или торговец едет в нем?
"Ответь мне, странник, – я спросил, -
Что ждет тебя в конце пути?
Зачем ты тратишь столько сил
И что стремишься ты найти?"
"Не так все просто, – он сказал, -
Сто раз от деда и отца
Простую правду я слыхал:
Дороге этой нет конца.
Из мира в мир, сквозь ночь и день,
Взбираясь вверх, сбегая вниз,
Ведет она, пронзая тень,
Туда, где светел мир и чист.
И только кто не стар душой,
Желая, чтоб сбылись мечты,
Забыв покой, уйдет со мной.
Теперь решай, идешь ли ты."
Я не сказал ни «да», ни «нет»,
Лишь изумленно промолчал.
Повозки той растаял след,
Но голос еще много лет
«Идешь ли ты? Идешь, иль нет?»-
В ушах моих звучал…
– Вот уж уважил, так уважил, – помолчав, сказал горбун. – Спасибо. Как есть – про нас песня. По больному месту, да каленым швом. По открытой ране, да сырой землей. Чья хоть песня-то?
– Моя, – ответил Вайда, зачехлил свой инструмент и завалился спать.

* * *

Это была деревня. Пустая и отчасти погорелая. Отчасти, ибо все дома остались целы, и только деревянную церковь турки пожгли. Насколько знал Жуга (и Вайда не замедлил это подтвердить), османы редко уничтожали христианские храмы, предпочитая скопом обращать всех поселян в свою веру, а церковь переделывать в мечеть. Делалось это довольно быстро. Однако здесь все было иначе.
– Это Микеш, – ответил хмуро бард, когда горбун спросил его об этом. – Здешний священник не пожелал отсюда уходить. Турки сожгли его. Вместе с храмом.
Горбун кивнул, раскуривая трубку.
– Вот так всегда, – задумчиво сказал он. – Все, что было – не было и нету… Все, как у людей. Новая весна, и что? Толще видим, жарче жрем, круче гадим, глубже мрем… с каждым страхом, с каждой весной. Земля смердит до самых звезд. Только и осталось – подвязать штаны продолговатым ремешком и ступать вперед, надеясь, что была и у тебя когда-то жизнь как сметана, жизнь как перина…
В молчании они проехали безлюдной улицей, пару раз останавливаясь с намереньем заночевать в каком-нибудь доме, но всякий раз двигались дальше: приземистые хаты, некогда уютные и светлые, стояли ныне, выбранные дочиста, с полуразобранными крышами и напрочь выбитыми окнами, полные мусора и нечистот. В итоге странники оставили деревню в стороне и добрались до берега реки, где и стали на ночлег. Горбун распряг волов, Линора и Иваш занялись готовкой и костром. Жуга принес им воды и после вновь ушел к реке, где и остался.
Вечерело. С юга потянуло ветерком. Нагревшаяся за день земля исходила медленным теплом. Май, знаменитый злыми утренниками, выдался нынче удивительно щедрым на теплые вечера. Бурливая в верховьях Яломица разливалась здесь широким тихим омутом. Обрывистый и низкий, поросший густым кустарником берег был пологим и неожиданно сухим. Травник уселся, свесив ноги, и некоторое время молча глядел на бегущую воду, на лес и темные вершины недалеких гор.
За спиной послышались шаги.
– Жуга…
Он медленно обернулся и посмотрел на Линору. ее хрупкая фигурка возникла на берегу совершенно неожиданно – белое платье на фоне кустов. Шагнула вперед.
– Можно… я тут тоже посижу?
Травник неопределенно пожал плечами, мол, садись. Покосился на свой браслет. Ничего не происходило – камень был темен и чист. Девушка меж тем подошла, легко и неслышно ступая, и подобравши юбки, села рядом. Вздохнула.
– Тихо как… – Повернулась к травнику. – Зачем ты сюда ушел?
– Так… Захотелось вдруг.
Сам не понимая, почему, он сказал ей правду. Он и впрямь хотел побыть один. Говорить вот не хотелось. Думать не хотелось. Оборачиваться тоже не хотелось, тем более, что травник и так буквально чувствовал затылком ее пристальный взгляд.
– Кто ты? – вдруг спросила она. – С тех пор, как я поняла, что могу видеть в людях, мне никогда не было так… так…
Жуга повернул голову.
– Как?
– Страшно! – Линора скомкала подол. – Тебя как будто нет… Ты понимаешь? Вовсе – нет. У меня было такое чувство… будто ты уже умер.
Тот вздрогнул. Повернулся к ней.
– Что ты сказала?
– Я сказала, – терпеливо повторила та, – что у меня было такое чувство, будто ты уже умер. Я ничего не смогла узнать. Там словно бы стена и пустота. И будто что-то есть еще… но только я не понимаю, что.
– Вот как? – пробормотал Жуга и усмехнулся. Взъерошил рукой непослушные рыжие волосы. – Интересно… Ты для этого попросила меня поехать с вами?
– Нет. Я просто знала, что так будет. Но это ведь сбылось?
– Ну… Да.
– Я не могу угадать твое имя… Чему ты смеешься?
– Забавно. Впервые кто-то пробует его угадать.
– Расскажи мне о себе.
Жуга вдруг снова сделался серьезен. Нахохлился, подбирая ноги под себя. Помолчал.
– Я горец. Волох. Травник. Люди зовут меня Лисом. Справедливо, нет – не знаю. С гор я ушел – там мои друзья обернулись врагами. Что еще?
– Вчера ты называл себя – Жуга.
– Ну, называл. Так меня дразнили в детстве, – не» жиданно для самого себя с неловкостью признался он. – За волосы. Огнем, мол, жженый…
– Странное прозвание.
– Почему?
– На севере так или похоже называют первый тонкий лед у берегов. На востоке – первый сильный снег на грани осени и зимы.
– Ну называют, так и шут с ними, – пробурчал Жуга. – Я-то тут при чем?
– Не сердись. – Линора придвинулась поближе. Коснулась травника рукой. – Я не хотела тебя обидеть… – Ладонь ее скользнула вниз по спине и удивленно замерла, наткнувшись там на что-то широкое и жесткое, кольцом охватившее талию травника. – Ой. Что там у тебя?
– Там? Меч, – с явной неохотой ответил тот.
«Зачем я ей все это говорю?»– мелькнула мысль.
Жуга уже и сам был не рад, что завязал этот разговор. Меч он раздобыл недавно, при обстоятельствах, вспоминать которые сейчас не очень-то хотелось, хотя похвастать было чем – то был клинок работы подгорных мастеров малого народа западных дварагов, Хриз Серая Сталь из рода Трех Изменчивых.
Хвастать, однако, не было ни резона, ни желания.
Кто только дернул заРязык сболтнуть?
Он покосился на Линору. Может быть, прогнать? И почувствовал – поздно: в ореховых глазах девчушки уже зажегся любопытный огонек. Она вскочила на колени:
– Меч? Откуда? Покажи!
Махнув рукой (ну меч, и что с того, что меч?), Жуга задрал рубаху, потянул за рукоять, и меч с легким звоном словно сам собою распрямился в его руке…
Воцарилась тишина.
– У-у… – наконец разочарованно протянула девушка и замолкла.
Жуга перевел взгляд на клинок и замер, пораженный.
Та железяка, что была в его руках, должно быть, пролежала где-нибудь в земле лет десять, проржавев при том от острия до рукояти. Не было ни пятнышка, пусть серого, но чистого металла. Жуга ошеломленно перевернул его в руке; блеснула тонкой нитью гравировка – пляшущий у рукояти лис.
– Что за черт…
– Я тоже такие видала, – меж тем равнодушно сказала Линора. – Их после войны тут много валяется… – Она встала и молча оправила платье. Тронула травника за плечо. – Пошли, скоро ужин поспеет.
– Иди пока одна, – не отрывая взгляда от меча, чуть сдавленно ответил тот. – Я подойду сейчас. Мне надо здесь побыть еще немного… одному.
– Жуга.
– Что? – тот обернулся. Поднял взгляд («Ну и глаза у чертовки!»– подумалось ему). – Чего еще?
– Зови меня просто Ли.
Он не нашелся, что ответить, лишь кивнул, и девушка растворилась в кустах также быстро, как и появилась. Однако не прошло и двух минут, как снова раздались шаги, и на берег вышел Вайда. Завидев травника, он без лишних слов подошел, подогнул под себя край плаща и уселся рядом.
– Ну, давай, – сказал он, – выкладывай, чего там у тебя.
Жуга вздохнул. Повертел в руках клинок и воткнул его в землю. Посмотрел на рифмача.
– С чего начать-то?
– По порядку.

* * *

– Понимаешь, Вайда, – сплетая нервно пальцы рук, заговорил Жуга, – я не знаю, что сказать. Как первый раз посмотришь – вроде как, все хорошо. Но потом…
– Ты вечно ждешь каких-то неприятностей. Что ж удивительного в том, что ты их после этого находишь? Или же – они тебя находят. Сейчас-то что тебя гнетет?
– Пока что ничего. Но этот фургон…
– А что – фургон?
– Они же циркачи, Вайда. Музыканты, лицедеи… Ли, например, канатная танцовщица.
– Ли? А, та девчонка… Ну? и что?
Жуга поворотился к рифмачу.
– Чего им надо-то на юге? Здесь нет ни одного жилого места, все сбежали от войны. Есть, конечно, ярмарка у реки, но мы ведь оттуда и выехали… Чего здесь ищет Роджер?
Рифмач нахмурился. Поскреб в затылке.
– Да, странно. Я об этом как-то не подумал. Хотя, если посмотреть с другой стороны, здесь есть два-три замка, удержавшие осаду, да и дорога в обход реки ведет в Ноул-Сасэск.
– В Ноул-Сасэск есть более короткий путь.
– Кто знает? Может, Роджер просто мародеров боится. Это все, что тебя тревожит?
– Нет, не все. Эта девчонка… Понимаешь, Вайда, она ведунья. Читает прошлое, предсказывает будущее. И вот она…
– Эка невидаль! – негромко рассмеялся тот. – Встречал я таких, и не раз. Все делается очень просто – наговоришь с три короба, а сбудется ли, нет – поди потом, проверь. Я тоже так умею. Хочешь? Вот: завтра будет новый день! И только попробуй скажи, что я не прав.
– Нет, почему же, прав конечно, – травник улыбнулся. Взъерошил волосы рукой. – Но тут все честно. У нее на самом деле дар, это я тебе как травник говорю. Это похоже на то, как я угадываю имя или лезу в чей-то сон. Мне, правда, браслет помогает…
– Ну, даже если и так. Что с того?
– Линора не смогла сказать про меня ничего. Только предсказала… попросила, чтобы я поехал с ними. А я…
– И ты поехал, – закончил Вайда.
– Ну, – Жуга опустил взгляд и залился краской.
Рифмач поцокал языком и усмехнулся:
– Э, друг Жуга… Да ты, похоже, влюбился.
– Я? Нет… а впрочем, да… Наверно, да. Не знаю. Может быть. Она…
– Влюбился. Втрескался. По уши. Это я тебе как поэт говорю.
– Да помолчи ты! – рявкнул Жуга так, что Вайда подскочил на месте. – Дай же объяснить… – Он собрался с мыслями и продолжил: – Здесь что-то непонятное. Да, я хочу ее любить. Хочу ее, но…
– Ну, это-то как раз понятно… – вставил неуемный Вайда и осекся, перехватив испепеляющий взгляд травника.
– Мне продолжать, или не надо? – холодно осведомился тот. Поэт кивнул и постарался придать своему лицу серьезное выражение. – Так вот. Подумай сам: когда я успел в нее влюбиться-то? Ну, ладно бы – красавица, чтоб глаз не отвести, тогда понятно, или, положим, просто по сердцу пришлась, так ведь пацанка же еще, да я и знаю-то ее два дня всего! Да и не водилось за мной такого, чтобы девка – хлоп глазами, пальчиком поманила, я и лапки кверху. Девчонки – те, бывает, навоображают черт-чего, да и влюбляются за сутки, но чтоб я вот так… Ни в жисть не думал. – Он вздохнул и помотал головой. – Ну ладно. Пускай, влюбился. Но почему у меня такое чувство, что меня подталкивают к этому? Как будто все это… подстроено, что ли. Вот…
– Так ты любишь ее или нет?
– Не знаю.
– А она тебя?
– Не знаю.
– Дурак ты, Жуга, – покачал головой рифмач. – Ой, дурак…
Тот поднял голову.
– Вот и Роджер меня тоже в дураки норовит записать. С чего бы, а?
И он умолк.
Вайда вздохнул и плотнее закутался в плащ. Поежился.
– Что-то холодно сегодня… С тех самых пор согреться не могу, как ты меня из ямы вытащил. Как будто бы всегда стою в тени. Дороговато дался мне тот Теплый Стан. Может, хоть летом оттаю?
– Оттаешь, если вспоминать поменьше будешь. Это в памяти ты мерзнешь, не взаправду, – сказал Жуга. – Пройдет.
– Я ведь и искал тебя, чтоб поблагодарить. Не успел тогда – уж очень ты быстро ушел. Да, изменился ты, – задумчиво проговорил рифмач. – Мечом, гляжу, обзавелся, хромать перестал. В одном только прежним остался – повсюду сам себе преграды строишь.
Травник хмыкнул и пожал плечами. Посмотрел на Вайду.
– Может, просто другие их не видят?

* * *

– Сидишь?
Вот теперь Жуга вздрогнул.
Горбун возник на берегу как будто ниоткуда. Слух у травника был – острее некуда, и все же Роджер ухитрился подойти бесшумно.
– Ну сиди, сиди, – кивнул он, сам, однако, не садясь. – Много высидишь.
– Зачем пришел?
– Поговорить нам надо, рыжий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86