– Это мое.
– Вяжите подлеца! – распорядился Цепеш.
Два дюжих молодца мгновенно сбили парня с ног, ткнули в снег лицом и скрутили руки за спиной.
– Куда его, Ваша Милость? – спросил один.
– Везите в замок. Травы тоже заберите. – Граф перехватил колючий взгляд рыжего бродяги и ухмыльнулся. – Браслет покамест я себе возьму – а ну, как истинный хозяин объявится! А ты не очень-то горюй: тебе другой подыщем… даже два!
Он хохотул, и челядь засмеялась тоже. Обернулся к ловчему:
– Эй, Варга! Что там псы твои – еще способны бегать? Давай, подымай их!
Тот вскинул рог и затрубил, граф тронул вскачь коня вослед собакам, и вся охотничья орава с гиканьем и свистом умчалась прочь.
Два всадника остались на поляне. Они не торопясь поели, глотнули вина из фляги и, перебросив пленника поперек седла, двинулись к темневшему неподалеку замку. Спешить им было некуда – лишь в редких случаях графская охота оканчивалась засветло.
* * *
Странник молчал, качаясь вверх и вниз на крупе лошади. Руки, связанные за спиной, выворачивало из суставов, лука седла врезалась в бок. Хотелось пить. По счастью, лошади шли шагом, но все ж к концу пути боль поглотила все другие чувства. Изредка приподнимая голову, он видел, как приближаются массивные серые стены, но и тогда половину картины закрывала широкая конская спина.
Громада замка вырастала медленно. Рыжеволосый странник видел в своей жизни замки, и не раз, но этот затмевал все, виденное ранее. Деревья перед ним вчистую были снесены версты на полторы во все четыре стороны, наверное, чтоб не подобрался враг. Стены, высокие и неприступные, венчались мощными квадратами зубцов. Вокруг был ров с водой, застылый в серый лед и заметенный снегом. Шесть башен разной высоты смыкали стены по углам, а в самой середине, словно замок в замке, высились четыре башни огромной цитадели.
Во дворе было тихо, да и некому тут было шуметь – два стражника в воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина еще не старых лет, что шла куда-то прочь с пустой корзиной – вот и весь народ. Если кто и был еще, то предпочитал сидеть в тепле. Снег, черный и истоптанный, лежал во всех углах. Полоскалось белье на ветру. Пахло дымом и горелым молоком.
Странника стащили с коня.
– Что граф? – спросил, зевая, конюх. – Все еще охотится?
– Угу, – с ленивой неохотой отозвался один из всадников. – Отведи коней, да разыщика Хорию. Да поживей, а то мы и так устали, да стоять еще тут…
Тот кивнул, увел лошадей в конюшню и после скрылся в замке.
Они здесь все были какие-то сонные – и всадники, и этот конюх, и два стражника у входа. И даже Хория – кузнец лет сорока, до глаз заросший черной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только встал с лежанки; а может, так оно и было. Был миг, когда страннику почудилось, что он уснул и видит сон – бредовый, страшный, но все же – сон, но миг прошел, вернулась боль в заломленных руках, и наважденье сгинуло.
– Чего с ним делать-то? – спросил кузнец.
– В подземелье.
– А… Ну-ну…
Пленника втолкнули в полутемную кузницу, развязали ему руки и содрали с плеч тулуп. Держали крепко и умело – толком и не пошевелишься. Хория затеплил трут и долго раздувал огонь, сопя и кашляя, затем накинул жженый войлочный передник, мехами раскалил две малые заклепки и нашарил на стене браслеты кандалов. Длинная цепь, зазвенев, потянулась по камням. Кузнец смерил взглядом железные кольца, кивнул и все также безразлично потребовал:
– Руки.
Наручники он заклепал, почти не глядя – привычная, видать, была работа, – и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей куда-то вниз. В стене вдруг обнаружился горелый факел, кузнец зажег его и потянул за ржавую скобу, отворяя старую, белесую от мерзлой плесени дверь. Шагнул вперед и оглянулся:
– Куда его?
– Да все равно, куда, – ответил стражник, державший в руке цепь от наручников. – Вон, туда, хотя бы.
Кузнец замялся:
– Туда не надо бы – там баба.
– Да не один ли черт! – ругнулся тот. – Сади, где знаешь!
В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со всех сторон давил холодный дикий камень, казалось, что неровная кладка потолка вот-вот обрушится.
Хория выбрал третью дверь. Замков здесь не было – лишь толстые тяжелые засовы. Дверь вела в темницу – комнатушку пять на пять больших шагов, с земляным полом и двумя лежаками у стен. На одном из них бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь – другое такое же кольцо было пустым. В окно, настолько маленькое, что решетка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец ушел и вскоре вновь вернулся с маленькой жаровней. Цепь закрепили на кольце и удалились прочь.
Воцарилась тишина.
Тот, кто назвался травником, постоял с минуту, о чем-то размышляя, окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул было к двери – цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему в двери нет замка. Он опустился на лежак, рассматривая руки, поскреб ногтем еще теплые головки заклепок. Ковка была прочная и глухая – такую и зубилом не сразу собьешь… Там, где обожгло железом, кожа вздулась волдырями. Он вздохнул и выругался.
Куча тряпок на соседнем лежаке раздвинулась, явив на свет чью-то заросшую пегими космами голову. С минуту они молча расматривали друг друга.
– Ты кто? – спросила, наконец, голова. – Холоп, иль кто еще?
– Странник я, – помедлив, ответил рыжий парень.
– И за что ж тебя сюда?
– Попался графу на охоте под горячую руку.
– Понятно…
Обладатель головы выпростал наружу руки, тоже – скованные цепью, и сел, кутая в рваное одеяло худое, прикрытое грязными тряпками тело. Поежился, поскреб ногтями в бороде.
– Слышь, рыжий, – он вдруг покосился на окно. – Что там сейчас, снаружи?
– День.
– Нет, а вообще?
– Вообще – зима, – помедлив, ответил тот. – Февраль.
– Февраль… – задумчиво повторил узник. – Уже февраль… – Он посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. – Я – Миклош, а тебя как звать?
Ответа не последовало.
* * *
С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но вскоре снова все притихло. Под вечер заявился стражник и принес еду – миску чечевичной каши, а для рыжего странника приволок старое драное одеяло, без которого к утру тот наверняка замерз бы насмерть. А после все о них забыли.
Время замерло для узников. Им, погребенным заживо в каменном мешке, оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в день заходил хромой и тощий тюремщик, приносил еду. Их день тянулся бесконечно, серый и унылый. Ночь приходила без сна, холодной стылой дремой. Ложились спать спиной к спине – так было теплее, и хоть не давали при этом покоя многочисленные блохи – ничего не поделаешь, приходилось терпеть.
Истосковавшийся по людям Миклош говорил много и охотно. Как выяснилось вскоре, сам он попал сюда за то, что осмелился рубить дрова в графском лесу.
– Ну, а как не рубить? – вопрошал он. – На всю зиму хвороста разве напасешься? А зима-то нынче – вон она какая… Я и пошел. Дернул же черт этих собак рядом проехать – услышали топор. Четвертый месяц уж я тут, все жду – а вдруг да отпустят. Как там жена да дети – ничего не знаю… – Он вздохнул. – Ладно, хоть успеля им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь – перестарался. Жадность погубила…
Странник молча все выслушивал, и лишь однажды вдруг спросил:
– А много ли народу в этих вот подвалах?
– В темнице-то? Да много кто сидит, – Миклош покачал головой и поежился. – Да и тем, считай, повезло – годков этак с пять тому назад ох и лютовал же он! Была у него такая забава – на кол людей сажать. Не счесть, сколько он народу перевел. Чтоб он сдох, проклятый дракул!
В первую же ночь странник попытался избавиться от оков, и неожиданно для себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит лишь найти нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И вообще – не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака, насколько позволяла цепь, а чаще – сидел неподвижно, что-то вспоминая, но все было без толку. Что-то очень важное ушло вместе с именем и больше не вернулось. Он бросил свою Силу, и сам теперь был, как тот рифмач, что больше не может сложить и двух строчек.
– Жуга, – сказал он в темноту, прислушался к себе и тихо повторил: – Жуга…
Чужое слово замерло в холодном воздухе, не породив в душе ни отклика, ни эха.
«Все возвращается, – подумалось ему. – И помнится, я сам себе об этом говорил… Я снова выбираю имя. Там, на поляне я узнал вопрос. Но где теперь искать ответ? Чего мне надо от себя? И кто он – враг моего врага?»
– Я выберусь, – сказал он сам себе и сжал кулаки. – Клянусь, я выберусь отсюда! Хотя пока еще не знаю, как…
* * *
Прошло уж больше двух недель с того момента, как на графской охоте полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика – то явно были сапоги, тяжелые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан – оруженосец графа Цепеша. Следом шел кузнец с молотком и зубилом в руках.
– Которого? Рыжего? – спросил он, оборотившись на Кришана.
– Его, – кивнул тот.
Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не стал. Он похудел, осунулся с лица и выглядел теперь еще нескладнее, чем раньше. Шею и руки исполосовали расчесы, под глазами набрякли круги. Грязные волосы спутались в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклепку, отошел. Кришан поднял упавшую цепь и намотал ее на кулак. Покосился на пленника.
– Ты вправду знахарь, или врал тогда? – спросил он.
– Если и знахарь, то что?
– Отвечай, когда я спрашиваю!
– Да. Знахарь.
Кришан передал свой факел кузнецу:
– Жди здесь, как обычно, – распорядился он. – Инструмент не убирай. А ты давай, шагай вперед. – Он подтолкнул рыжего в спину и сам двинулся следом.
По извитой и узкой лестнице поднявшись вверх, они выбрались на свет из подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так похожи друг на друга, что вскоре он вконец запутался и бросил это дело.
Наконец, оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены здесь были круглые, а в окошко виднелся далекий заснеженный лес. Кришан остановился.
– Граф вчера занемог после трапезы, – угрюмо буркнул он. – Вина перепил, или еще что. Слег и животом мается.
– Я думал, что у графа имеется собственный лекарь… – криво усмехнулся тот.
Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо – рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе цепь.
– Для тебя граф – «Ваша Милость», или ты забыл уже? – прошипел он. – А забыл, так запомни снова, смерд! А лекарь был, да только болтал много. Пришлось язык ему отрезать… вместе с головой. – Он вынул из ножен узкий, как ивовый лист, стилет и поиграл червленым лезвием у того перед глазами. – И не вздумай выкинуть чего – уж я с тобой в момент расправлюсь. Ну, пошел!
За дверью было жарко. Горел камин. Кровать с огромным пологом занимала чуть ли не полкомнаты. Двое слуг растирали что-то в медной ступке. Пестик мягко позвякивал. Граф лежал, кутаясь в одеяло, с лицом желтым, как пергамент. Глаза его поблескивали злобно. Завидев Кришана, он кивнул и указал рукой:
– Подойди.
Подошли ближе. Граф перевел взгляд на травника.
– Ты вроде как хвалился, что лечить мастер? Ну, давай, лечи.
– Чего болит-то… Ваша Милость? – спросил тот.
Граф указал рукою: «Здесь.»
Затылком чуя холодок железа, рыжий шагнул к кровати и возложил ладони графу на живот. Надавил легонько, затем сильнее – граф поморщился, но не издал ни звука.
– Печень… – отступив, сказал травник, почувствовал, как острие ножа кольнуло кожу за ухом, и добавил запоздало: – Ваша Милость.
– Ты можешь снять боль, знахарь?
Парень хотел развести руками – цепь звякнула, прервав движение на полпути, и он пожал плечами.
– Мои травы, – хмуро сказал он. – Их нет.
Владислав Цепеш сделал знак слуге:
– Пойди и принеси котомку с этого… куда вы там ее забросили? Короче – неси.
– Но мы… – начал тот неуверенно.
– Быстро! – рявкнул граф, и тот умчался со всех ног. Через несколько минут мешок, слегка подмокший, но в остальном невредимый, лег перед травником на стол. Травник зубами сдернул мокрый узел и долго перебирал свои травы и коренья, откладывая в сторону то одно, то другое.
– Ну, чего там еще? – спросил, нахмурясь, граф.
– Воды горячей, лучше – кипятку, – сказал угрюмо тот, неловко засучивая рукава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Вяжите подлеца! – распорядился Цепеш.
Два дюжих молодца мгновенно сбили парня с ног, ткнули в снег лицом и скрутили руки за спиной.
– Куда его, Ваша Милость? – спросил один.
– Везите в замок. Травы тоже заберите. – Граф перехватил колючий взгляд рыжего бродяги и ухмыльнулся. – Браслет покамест я себе возьму – а ну, как истинный хозяин объявится! А ты не очень-то горюй: тебе другой подыщем… даже два!
Он хохотул, и челядь засмеялась тоже. Обернулся к ловчему:
– Эй, Варга! Что там псы твои – еще способны бегать? Давай, подымай их!
Тот вскинул рог и затрубил, граф тронул вскачь коня вослед собакам, и вся охотничья орава с гиканьем и свистом умчалась прочь.
Два всадника остались на поляне. Они не торопясь поели, глотнули вина из фляги и, перебросив пленника поперек седла, двинулись к темневшему неподалеку замку. Спешить им было некуда – лишь в редких случаях графская охота оканчивалась засветло.
* * *
Странник молчал, качаясь вверх и вниз на крупе лошади. Руки, связанные за спиной, выворачивало из суставов, лука седла врезалась в бок. Хотелось пить. По счастью, лошади шли шагом, но все ж к концу пути боль поглотила все другие чувства. Изредка приподнимая голову, он видел, как приближаются массивные серые стены, но и тогда половину картины закрывала широкая конская спина.
Громада замка вырастала медленно. Рыжеволосый странник видел в своей жизни замки, и не раз, но этот затмевал все, виденное ранее. Деревья перед ним вчистую были снесены версты на полторы во все четыре стороны, наверное, чтоб не подобрался враг. Стены, высокие и неприступные, венчались мощными квадратами зубцов. Вокруг был ров с водой, застылый в серый лед и заметенный снегом. Шесть башен разной высоты смыкали стены по углам, а в самой середине, словно замок в замке, высились четыре башни огромной цитадели.
Во дворе было тихо, да и некому тут было шуметь – два стражника в воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина еще не старых лет, что шла куда-то прочь с пустой корзиной – вот и весь народ. Если кто и был еще, то предпочитал сидеть в тепле. Снег, черный и истоптанный, лежал во всех углах. Полоскалось белье на ветру. Пахло дымом и горелым молоком.
Странника стащили с коня.
– Что граф? – спросил, зевая, конюх. – Все еще охотится?
– Угу, – с ленивой неохотой отозвался один из всадников. – Отведи коней, да разыщика Хорию. Да поживей, а то мы и так устали, да стоять еще тут…
Тот кивнул, увел лошадей в конюшню и после скрылся в замке.
Они здесь все были какие-то сонные – и всадники, и этот конюх, и два стражника у входа. И даже Хория – кузнец лет сорока, до глаз заросший черной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только встал с лежанки; а может, так оно и было. Был миг, когда страннику почудилось, что он уснул и видит сон – бредовый, страшный, но все же – сон, но миг прошел, вернулась боль в заломленных руках, и наважденье сгинуло.
– Чего с ним делать-то? – спросил кузнец.
– В подземелье.
– А… Ну-ну…
Пленника втолкнули в полутемную кузницу, развязали ему руки и содрали с плеч тулуп. Держали крепко и умело – толком и не пошевелишься. Хория затеплил трут и долго раздувал огонь, сопя и кашляя, затем накинул жженый войлочный передник, мехами раскалил две малые заклепки и нашарил на стене браслеты кандалов. Длинная цепь, зазвенев, потянулась по камням. Кузнец смерил взглядом железные кольца, кивнул и все также безразлично потребовал:
– Руки.
Наручники он заклепал, почти не глядя – привычная, видать, была работа, – и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей куда-то вниз. В стене вдруг обнаружился горелый факел, кузнец зажег его и потянул за ржавую скобу, отворяя старую, белесую от мерзлой плесени дверь. Шагнул вперед и оглянулся:
– Куда его?
– Да все равно, куда, – ответил стражник, державший в руке цепь от наручников. – Вон, туда, хотя бы.
Кузнец замялся:
– Туда не надо бы – там баба.
– Да не один ли черт! – ругнулся тот. – Сади, где знаешь!
В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со всех сторон давил холодный дикий камень, казалось, что неровная кладка потолка вот-вот обрушится.
Хория выбрал третью дверь. Замков здесь не было – лишь толстые тяжелые засовы. Дверь вела в темницу – комнатушку пять на пять больших шагов, с земляным полом и двумя лежаками у стен. На одном из них бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь – другое такое же кольцо было пустым. В окно, настолько маленькое, что решетка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец ушел и вскоре вновь вернулся с маленькой жаровней. Цепь закрепили на кольце и удалились прочь.
Воцарилась тишина.
Тот, кто назвался травником, постоял с минуту, о чем-то размышляя, окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул было к двери – цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему в двери нет замка. Он опустился на лежак, рассматривая руки, поскреб ногтем еще теплые головки заклепок. Ковка была прочная и глухая – такую и зубилом не сразу собьешь… Там, где обожгло железом, кожа вздулась волдырями. Он вздохнул и выругался.
Куча тряпок на соседнем лежаке раздвинулась, явив на свет чью-то заросшую пегими космами голову. С минуту они молча расматривали друг друга.
– Ты кто? – спросила, наконец, голова. – Холоп, иль кто еще?
– Странник я, – помедлив, ответил рыжий парень.
– И за что ж тебя сюда?
– Попался графу на охоте под горячую руку.
– Понятно…
Обладатель головы выпростал наружу руки, тоже – скованные цепью, и сел, кутая в рваное одеяло худое, прикрытое грязными тряпками тело. Поежился, поскреб ногтями в бороде.
– Слышь, рыжий, – он вдруг покосился на окно. – Что там сейчас, снаружи?
– День.
– Нет, а вообще?
– Вообще – зима, – помедлив, ответил тот. – Февраль.
– Февраль… – задумчиво повторил узник. – Уже февраль… – Он посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. – Я – Миклош, а тебя как звать?
Ответа не последовало.
* * *
С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но вскоре снова все притихло. Под вечер заявился стражник и принес еду – миску чечевичной каши, а для рыжего странника приволок старое драное одеяло, без которого к утру тот наверняка замерз бы насмерть. А после все о них забыли.
Время замерло для узников. Им, погребенным заживо в каменном мешке, оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в день заходил хромой и тощий тюремщик, приносил еду. Их день тянулся бесконечно, серый и унылый. Ночь приходила без сна, холодной стылой дремой. Ложились спать спиной к спине – так было теплее, и хоть не давали при этом покоя многочисленные блохи – ничего не поделаешь, приходилось терпеть.
Истосковавшийся по людям Миклош говорил много и охотно. Как выяснилось вскоре, сам он попал сюда за то, что осмелился рубить дрова в графском лесу.
– Ну, а как не рубить? – вопрошал он. – На всю зиму хвороста разве напасешься? А зима-то нынче – вон она какая… Я и пошел. Дернул же черт этих собак рядом проехать – услышали топор. Четвертый месяц уж я тут, все жду – а вдруг да отпустят. Как там жена да дети – ничего не знаю… – Он вздохнул. – Ладно, хоть успеля им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь – перестарался. Жадность погубила…
Странник молча все выслушивал, и лишь однажды вдруг спросил:
– А много ли народу в этих вот подвалах?
– В темнице-то? Да много кто сидит, – Миклош покачал головой и поежился. – Да и тем, считай, повезло – годков этак с пять тому назад ох и лютовал же он! Была у него такая забава – на кол людей сажать. Не счесть, сколько он народу перевел. Чтоб он сдох, проклятый дракул!
В первую же ночь странник попытался избавиться от оков, и неожиданно для себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит лишь найти нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И вообще – не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака, насколько позволяла цепь, а чаще – сидел неподвижно, что-то вспоминая, но все было без толку. Что-то очень важное ушло вместе с именем и больше не вернулось. Он бросил свою Силу, и сам теперь был, как тот рифмач, что больше не может сложить и двух строчек.
– Жуга, – сказал он в темноту, прислушался к себе и тихо повторил: – Жуга…
Чужое слово замерло в холодном воздухе, не породив в душе ни отклика, ни эха.
«Все возвращается, – подумалось ему. – И помнится, я сам себе об этом говорил… Я снова выбираю имя. Там, на поляне я узнал вопрос. Но где теперь искать ответ? Чего мне надо от себя? И кто он – враг моего врага?»
– Я выберусь, – сказал он сам себе и сжал кулаки. – Клянусь, я выберусь отсюда! Хотя пока еще не знаю, как…
* * *
Прошло уж больше двух недель с того момента, как на графской охоте полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика – то явно были сапоги, тяжелые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан – оруженосец графа Цепеша. Следом шел кузнец с молотком и зубилом в руках.
– Которого? Рыжего? – спросил он, оборотившись на Кришана.
– Его, – кивнул тот.
Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не стал. Он похудел, осунулся с лица и выглядел теперь еще нескладнее, чем раньше. Шею и руки исполосовали расчесы, под глазами набрякли круги. Грязные волосы спутались в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклепку, отошел. Кришан поднял упавшую цепь и намотал ее на кулак. Покосился на пленника.
– Ты вправду знахарь, или врал тогда? – спросил он.
– Если и знахарь, то что?
– Отвечай, когда я спрашиваю!
– Да. Знахарь.
Кришан передал свой факел кузнецу:
– Жди здесь, как обычно, – распорядился он. – Инструмент не убирай. А ты давай, шагай вперед. – Он подтолкнул рыжего в спину и сам двинулся следом.
По извитой и узкой лестнице поднявшись вверх, они выбрались на свет из подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так похожи друг на друга, что вскоре он вконец запутался и бросил это дело.
Наконец, оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены здесь были круглые, а в окошко виднелся далекий заснеженный лес. Кришан остановился.
– Граф вчера занемог после трапезы, – угрюмо буркнул он. – Вина перепил, или еще что. Слег и животом мается.
– Я думал, что у графа имеется собственный лекарь… – криво усмехнулся тот.
Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо – рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе цепь.
– Для тебя граф – «Ваша Милость», или ты забыл уже? – прошипел он. – А забыл, так запомни снова, смерд! А лекарь был, да только болтал много. Пришлось язык ему отрезать… вместе с головой. – Он вынул из ножен узкий, как ивовый лист, стилет и поиграл червленым лезвием у того перед глазами. – И не вздумай выкинуть чего – уж я с тобой в момент расправлюсь. Ну, пошел!
За дверью было жарко. Горел камин. Кровать с огромным пологом занимала чуть ли не полкомнаты. Двое слуг растирали что-то в медной ступке. Пестик мягко позвякивал. Граф лежал, кутаясь в одеяло, с лицом желтым, как пергамент. Глаза его поблескивали злобно. Завидев Кришана, он кивнул и указал рукой:
– Подойди.
Подошли ближе. Граф перевел взгляд на травника.
– Ты вроде как хвалился, что лечить мастер? Ну, давай, лечи.
– Чего болит-то… Ваша Милость? – спросил тот.
Граф указал рукою: «Здесь.»
Затылком чуя холодок железа, рыжий шагнул к кровати и возложил ладони графу на живот. Надавил легонько, затем сильнее – граф поморщился, но не издал ни звука.
– Печень… – отступив, сказал травник, почувствовал, как острие ножа кольнуло кожу за ухом, и добавил запоздало: – Ваша Милость.
– Ты можешь снять боль, знахарь?
Парень хотел развести руками – цепь звякнула, прервав движение на полпути, и он пожал плечами.
– Мои травы, – хмуро сказал он. – Их нет.
Владислав Цепеш сделал знак слуге:
– Пойди и принеси котомку с этого… куда вы там ее забросили? Короче – неси.
– Но мы… – начал тот неуверенно.
– Быстро! – рявкнул граф, и тот умчался со всех ног. Через несколько минут мешок, слегка подмокший, но в остальном невредимый, лег перед травником на стол. Травник зубами сдернул мокрый узел и долго перебирал свои травы и коренья, откладывая в сторону то одно, то другое.
– Ну, чего там еще? – спросил, нахмурясь, граф.
– Воды горячей, лучше – кипятку, – сказал угрюмо тот, неловко засучивая рукава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86