— Происходит столько непонятного — и в империи, и в моей душе. Я повела себя с вами нехорошо и прошу извинить меня за это; я не смею поступать так, как велит мне сердце. Князь Сёнто спас меня и мою мать — нет, не отрицайте вину императора, вы знаете, что я говорю правду. При желании я могла бы стать серьезной угрозой трону. Ваш император никогда не простит мне этого. Мне многое нужно сделать, слишком многое. Прошу, Катта-сум, не вводите меня в смущение. — Нисима раздвинула створки ширмы, но перед уходом обернулась: — Встретимся в Сэй, генерал. Мы поговорим с вами там, в Сэй.
34
Пони были крепкими и выносливыми — их специально выращивали для жизни в суровых условиях северных степей. В сумерках животные ровно трусили вниз по узкой тропинке, пролегавшей по длинной ложбине, и стук их копыт наполнял сердца всадников уверенностью.
Несмотря на длинные плащи, было видно, что всадники эти — монахи ордена ботаистов, инициат и неофит.
По мере приближения к дну оврага тропинка несколько выровнялась и расширилась. Там и тут встречались чахлые кустарники и редкие низкорослые деревья, будто разбросанные по лощине безжалостным ветром мертвых земель.
Путники ехали молча, пока на дороге им не попался большой камень. Решив, что у камня можно укрыться на ночь, они спешились. Комавара сразу принялся расседлывать пони — двух верховых лошадей и третью кобылку, которая выступала в роли вьючного животного и несла на спине нехитрое снаряжение — в основном запас воды. За шесть дней путешествия на север от границ Сэй оба путника привыкли к этой процедуре и не собирались ее менять.
Постоянный северо-западный ветер казался нескончаемым выдохом умирающего человека — не свист и не стон, а какое-то смешение того и другого, выдававшее безграничную боль. Степь понемногу уступала место пустыне. Уже несколько столетий сэйянцы знали, что степь высыхает, хотя почему это происходит, объяснить никто не мог, лишь ветер доносил до людей звуки мучительной агонии.
Вихрясь вокруг большого валуна, у которого приютились странники, ветер поднимал в воздух клубы пыли, въедавшейся в складки их одежд и поры кожи. Растирая покрасневшие глаза, Комавара приблизился к месту, где скорчился Суйюн.
— На ночь вам опять нужно сделать примочку на глаза, брат, — сказал инициат Комаваре.
— Я не хочу быть здесь слепым, это хуже всего. Неизвестно, что нас ждет ночью.
— Наставники учили меня, что в темноте нужно использовать слух и обоняние, ощущать вибрации движений. Исследуя темноту с помощью глаз, нельзя сосредоточиться на звуках и ощущениях. Мы учили этот урок с завязанными глазами. Вы тоже можете потренироваться с компрессом. Глаза вам запускать нельзя. Если мы встретим племя варваров, они тотчас заметят ваше состояние. Больной монах — не ботаист. Я приготовлю примочки, а ночью сам буду следить за тем, что скрывает тьма.
Комавара кивнул и рассеянно потер недавно выбритую тонзуру. Поймав взгляд своего спутника, с виноватой улыбкой отдернул руку. Сейчас он всему учился у Суйюна: он был уже не вайянским князем, а неофитом братства ботаистов, но даже это пока получалось у него неважно. Суйюн показал ему несколько простых дыхательных упражнений, а также обиходные привычки монахов. Инициат решил, что для большей естественности Комаваре следует понять основные законы поведения монахов, и объяснил ему некоторые принципы подготовки членов ордена.
В один из таких уроков Суйюн демонстрировал Комаваре умение концентрировать волю. Князь прижимал свою ладонь к ладони монаха и пытался ощутить сопротивление, но каждый раз, надавливая на ладонь инициата, он чувствовал лишь пустоту, хотя их руки по-прежнему соприкасались. По словам Суйюна, это было все равно что толкать воду или воздух, где нет никакой точки опоры. Комавара дважды оказывался на земле и знал, что монах с легкостью опрокинет его еще и еще. При этом князь понимал, что инициатом движет отнюдь не хвастовство, а стремление показать, что Комавара совершает ошибку, сопротивляясь воздуху.
После таких уроков «толкания ладонями» Комавара стал сомневаться в своих навыках боевого искусства, которые большей частью основывались на сопротивлении. Так Комавара, высокородный князь из провинции Сэй, начал медленно и порой болезненно приобретать некоторые внешние особенности и привычки монахов, а также свойственную им манеру держаться. В нем возродилось иное, новое уважение к братьям, уровню их мастерства и дисциплины. Это уважение подкреплялось уверенностью Комавары в том, что все, чему научил его Суйюн, составляет едва ли тысячную часть знаний ботаистов; точнее сказать, Комавара понимал, что Суйюн не раскрыл ему и тысячной доли секретов ордена и не станет этого делать.
— Жалко, что нельзя развести костер, — сказал молодой князь.
Суйюн лишь слегка пожал плечами. Комавара уже начал привыкать к этому жесту, означавшему, что подобные пустяки совершенно не волнуют инициата.
Комавара принялся водить пальцем по песку, и вскоре под его рукой появилось нечто похожее на упрощенную карту. Положив на середину рисунка белый камешек, он произнес:
— Источник должен быть всего в нескольких ри отсюда. Мы находимся тут. Предполагается, что это — русло древней реки, хотя я с трудом представляю, что здесь когда-то текла вода. Еще день пути, и мы выйдем к воде — конечно, если источник не пересох. Не знаю, встретим ли мы у родника дикарей, но это вполне возможно. Если там есть вода, мы должны во что бы то ни стало добраться до нее.
— Мы еще долго продержимся на тех запасах воды, что у нас есть с собой, — пожал плечами монах.
— Ты продержишься, брат, однако лошадей и меня не учили обходиться без всего остального. Иногда нам нужно и поесть, уж извини нашу слабость.
— Вот возьмите, — сказал Суйюн и протянул князю плоскую лепешку с начинкой из овощей и какого-то незнакомого пюре. Неофит ордена ботаистов, брат Кома, посмотрел на предложенную пищу с нескрываемым отвращением, что вызвало на лице его наставника улыбку. — Вы — типичный неблагодарный ученик, брат. Вы не продвинетесь вперед, пока не научитесь ценить то, что вам дается. Не исключено, что даже вы сделаете какие-то успехи на пути к просветлению еще в этой жизни. Пища поддержит ваши силы, чтобы вы могли хоть немножко приблизиться к совершенству. Следовательно, вы должны быть благодарны за то, что она есть, а запах значения не имеет.
— Не знал, что стремление к совершенству так тесно связано с постоянными неудобствами, брат. Сегодня я попробую лечь там, где побольше острых камней.
Суйюн недвижно лежал в темноте. Ветер шумел над ним и, казалось, заставлял звезды мигать и дрожать в холодном небе.
«Я помогаю тому, кто притворяется ботаистом. Меня могут навсегда изгнать из ордена». Он снова начал перебирать в уме все доводы. Его отправили на службу к князю Сёнто, одному из самых выдающихся людей империи Ва, который поддерживал ботаистскую веру во времена, когда император жестко относился и к ней, и к тем, кто ее исповедовал. Уже одно это делало Сёнто крайне важным для братства человеком. На плечах князя также лежала защита Сэй и, по сути дела, всей империи — той, что даже при нынешнем императоре оставалась единственным пристанищем для последователей Ботахары. Вопреки неприязни Сына Неба к ботаистской вере ее исповедовали почти все жители Ва. Дикие степные и пустынные племена никогда не были учениками Просветленного Владыки и в любом случае представляли опасность для приверженцев учения Ботахары. Суйюну вспомнились слова Верховного Настоятеля во время их последней встречи: «Ты не должен постоянно думать только о спасении своей души. Может статься, что твой господин попросит тебя сделать что-то, противоречащее догматам ботаистской веры. В таких случаях тебе придется принимать решения во благо братства, ибо орден, и только орден, не дает угаснуть искре учения Просветленного Владыки». Так было сказано Суйюну… а потом на Большом Канале он встретил молодую послушницу общины ботаисток, которая ухаживала за почтенной сестрой, по-видимому, потерявшей веру. Сестра узрела рукописи Ботахары и вдруг отреклась от Пути, решив, что столкнулась с фальшью. Молодой инициат и сам уже не знал, во что ему верить.
Впервые за всю сознательную жизнь Суйюна терзали кошмары, и сон не восстановил его силы.
Комавара склонился над следами лошадиных подков: то проводил по ним пальцами, то почти зарывался лицом в песок и дул на отпечатки.
— Они прошли самое большее с полдня назад. Случись это раньше, ветер бы полностью развеял следы. Как минимум дюжина всадников и примерно восемь вьючных лошадей. — Князь вернулся к Суйюну и забрал поводья своего пони. — Следы варваров попадаются нам все чаще и чаще… Я бы назвач их не иначе как дозорными. — Он покачал головой. — Как правило, дикари передвигаются целыми племенами, вместе с женщинами, детьми, скотом и всем скарбом. Их группы насчитывают сто и более человек, но никак не меньше шестидесяти. Я в недоумении, Суйюн-сум. Это какая-то загадка.
Монах козырьком приложил ладонь к глазам и обвел взглядом русло мертвой реки.
— Молодой сэйянский князь, некий Комавара, придерживается крайне непопулярного мнения, что за последние годы варвары начали отступать от своих традиций. Советую прислушаться к его точке зрения, брат, если вам представится такая возможность. Один из старших членов моего ордена уверен, что в исторической схеме набегов варваров на империю чего-то не хватает, — а приверженцы моей веры очень высоко ставят исторические доказательства. Что вы предлагаете делать?
Комавара сел на пони.
— Двигаться дальше, вот и все. Пока что мы ничего не знаем.
Суйюн махнул рукой, и Комавара натянул поводья. Пони начали пробираться через лабиринт огромных, величиной с хижину, валунов.
День был прохладным. Еще больше холода нагонял ветер, а тонкая пелена тумана закрывала солнце и поглощала все тени, так что вдали было очень трудно что-либо разглядеть.
Через сотню ярдов Комавара вновь спешился и опустился на одно колено.
— Здесь, кажется, опять следы, брат. Где-то близко должен быть источник, если наши карты не совсем устарели. Однако все равно на картах не указано, кого мы там встретим.
Они снова двинулись вперед, Суйюн позади Комавары, и вскоре уже безошибочно могли различить протоптанную тропку. Маленький караван поднялся по пологому каменному склону и очутился в гроте, образованном двумя массивными глыбами. Князь предусмотрительно замел следы их восхождения и, удовлетворившись сделанным, вернулся к Суйюну, который тем временем поил лошадей.
— Не думаю, что нам стоит приближаться к источнику, сперва не попытавшись разведать, кто нас там ждет.
Суйюн кивком выразил свое согласие. Оба путника приложились к бурдюкам с водой — тот, что принадлежал Суйюну, был гораздо меньше — и слегка перекусили. Стреножив лошадей, они отправились дальше пешком. Комавара вооружился посохом, жалея, что при нем нет меча. Из-за этого перед дорогой у них даже разгорелся небольшой спор, но Суйюн убедил князя, что они просто не смогут объяснить, зачем на боку у ботаиста-неофита висит меч. В итоге Комавара признал правоту монаха, хотя почти ежечасно ощущал, что под рукой ему не хватает клинка.
Они шагали параллельно тропе, которая, по их предположению, вела к источнику, но скоро наткнулись на тупики и повороты и лишь удалились от цели. Внезапно тропинка опять показалась на виду, и путники решили пересечь ее, чтобы попытать счастья с другой стороны. Через час блуждания в лабиринте они услышали шум — такой неожиданный, что поначалу его даже не узнали.
— Что это? — спросил Комавара.
— Ветер. Ветер шелестит листьями.
Комавара кивнул.
— Невероятно, и все же… Думаю, ты прав. Они взобрались на растрескавшийся камень и всмотрелись в глубокую узкую ложбину. Ветер поднимался из нее и обдувал их лица, лаская влажным прикосновением. Два старых кривых дерева сгибались над крошечным озерцом, словно желая напиться. Краски в ложбине менялись от темно-бурых оттенков жестких степных трав, растущих по склонам, до сочной зелени на берегу водоема.
Суйюн дотронулся до рукава своего спутника и вытянул указательный палец. В самой густой тени у подножия деревьев над водой склонился человек, наполнявший бурдюк. Через некоторое время он поднялся на ноги, обратив к свету лицо, и… путешественники не удивились бы сильнее, даже если бы встретили князя Сёнто. У озерца стоял монах-ботаист!
Комавара обернулся к Суйюну.
— Это еще кто? — зашипел он, и по его виду было ясно, что он подозревает предательство.
— Не знаю, князь Комавара. У меня нет никаких предположений.
Монах посмотрел вверх на путников, и на его лице сверкнула улыбка. Он жестом пригласил их спуститься к воде.
— Что будем делать? — поинтересовался князь.
— Он — мой собрат по вере, поэтому не навлечет на нас беды, но все же я предпочел бы, чтобы вы постарались говорить поменьше, брат Кома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
34
Пони были крепкими и выносливыми — их специально выращивали для жизни в суровых условиях северных степей. В сумерках животные ровно трусили вниз по узкой тропинке, пролегавшей по длинной ложбине, и стук их копыт наполнял сердца всадников уверенностью.
Несмотря на длинные плащи, было видно, что всадники эти — монахи ордена ботаистов, инициат и неофит.
По мере приближения к дну оврага тропинка несколько выровнялась и расширилась. Там и тут встречались чахлые кустарники и редкие низкорослые деревья, будто разбросанные по лощине безжалостным ветром мертвых земель.
Путники ехали молча, пока на дороге им не попался большой камень. Решив, что у камня можно укрыться на ночь, они спешились. Комавара сразу принялся расседлывать пони — двух верховых лошадей и третью кобылку, которая выступала в роли вьючного животного и несла на спине нехитрое снаряжение — в основном запас воды. За шесть дней путешествия на север от границ Сэй оба путника привыкли к этой процедуре и не собирались ее менять.
Постоянный северо-западный ветер казался нескончаемым выдохом умирающего человека — не свист и не стон, а какое-то смешение того и другого, выдававшее безграничную боль. Степь понемногу уступала место пустыне. Уже несколько столетий сэйянцы знали, что степь высыхает, хотя почему это происходит, объяснить никто не мог, лишь ветер доносил до людей звуки мучительной агонии.
Вихрясь вокруг большого валуна, у которого приютились странники, ветер поднимал в воздух клубы пыли, въедавшейся в складки их одежд и поры кожи. Растирая покрасневшие глаза, Комавара приблизился к месту, где скорчился Суйюн.
— На ночь вам опять нужно сделать примочку на глаза, брат, — сказал инициат Комаваре.
— Я не хочу быть здесь слепым, это хуже всего. Неизвестно, что нас ждет ночью.
— Наставники учили меня, что в темноте нужно использовать слух и обоняние, ощущать вибрации движений. Исследуя темноту с помощью глаз, нельзя сосредоточиться на звуках и ощущениях. Мы учили этот урок с завязанными глазами. Вы тоже можете потренироваться с компрессом. Глаза вам запускать нельзя. Если мы встретим племя варваров, они тотчас заметят ваше состояние. Больной монах — не ботаист. Я приготовлю примочки, а ночью сам буду следить за тем, что скрывает тьма.
Комавара кивнул и рассеянно потер недавно выбритую тонзуру. Поймав взгляд своего спутника, с виноватой улыбкой отдернул руку. Сейчас он всему учился у Суйюна: он был уже не вайянским князем, а неофитом братства ботаистов, но даже это пока получалось у него неважно. Суйюн показал ему несколько простых дыхательных упражнений, а также обиходные привычки монахов. Инициат решил, что для большей естественности Комаваре следует понять основные законы поведения монахов, и объяснил ему некоторые принципы подготовки членов ордена.
В один из таких уроков Суйюн демонстрировал Комаваре умение концентрировать волю. Князь прижимал свою ладонь к ладони монаха и пытался ощутить сопротивление, но каждый раз, надавливая на ладонь инициата, он чувствовал лишь пустоту, хотя их руки по-прежнему соприкасались. По словам Суйюна, это было все равно что толкать воду или воздух, где нет никакой точки опоры. Комавара дважды оказывался на земле и знал, что монах с легкостью опрокинет его еще и еще. При этом князь понимал, что инициатом движет отнюдь не хвастовство, а стремление показать, что Комавара совершает ошибку, сопротивляясь воздуху.
После таких уроков «толкания ладонями» Комавара стал сомневаться в своих навыках боевого искусства, которые большей частью основывались на сопротивлении. Так Комавара, высокородный князь из провинции Сэй, начал медленно и порой болезненно приобретать некоторые внешние особенности и привычки монахов, а также свойственную им манеру держаться. В нем возродилось иное, новое уважение к братьям, уровню их мастерства и дисциплины. Это уважение подкреплялось уверенностью Комавары в том, что все, чему научил его Суйюн, составляет едва ли тысячную часть знаний ботаистов; точнее сказать, Комавара понимал, что Суйюн не раскрыл ему и тысячной доли секретов ордена и не станет этого делать.
— Жалко, что нельзя развести костер, — сказал молодой князь.
Суйюн лишь слегка пожал плечами. Комавара уже начал привыкать к этому жесту, означавшему, что подобные пустяки совершенно не волнуют инициата.
Комавара принялся водить пальцем по песку, и вскоре под его рукой появилось нечто похожее на упрощенную карту. Положив на середину рисунка белый камешек, он произнес:
— Источник должен быть всего в нескольких ри отсюда. Мы находимся тут. Предполагается, что это — русло древней реки, хотя я с трудом представляю, что здесь когда-то текла вода. Еще день пути, и мы выйдем к воде — конечно, если источник не пересох. Не знаю, встретим ли мы у родника дикарей, но это вполне возможно. Если там есть вода, мы должны во что бы то ни стало добраться до нее.
— Мы еще долго продержимся на тех запасах воды, что у нас есть с собой, — пожал плечами монах.
— Ты продержишься, брат, однако лошадей и меня не учили обходиться без всего остального. Иногда нам нужно и поесть, уж извини нашу слабость.
— Вот возьмите, — сказал Суйюн и протянул князю плоскую лепешку с начинкой из овощей и какого-то незнакомого пюре. Неофит ордена ботаистов, брат Кома, посмотрел на предложенную пищу с нескрываемым отвращением, что вызвало на лице его наставника улыбку. — Вы — типичный неблагодарный ученик, брат. Вы не продвинетесь вперед, пока не научитесь ценить то, что вам дается. Не исключено, что даже вы сделаете какие-то успехи на пути к просветлению еще в этой жизни. Пища поддержит ваши силы, чтобы вы могли хоть немножко приблизиться к совершенству. Следовательно, вы должны быть благодарны за то, что она есть, а запах значения не имеет.
— Не знал, что стремление к совершенству так тесно связано с постоянными неудобствами, брат. Сегодня я попробую лечь там, где побольше острых камней.
Суйюн недвижно лежал в темноте. Ветер шумел над ним и, казалось, заставлял звезды мигать и дрожать в холодном небе.
«Я помогаю тому, кто притворяется ботаистом. Меня могут навсегда изгнать из ордена». Он снова начал перебирать в уме все доводы. Его отправили на службу к князю Сёнто, одному из самых выдающихся людей империи Ва, который поддерживал ботаистскую веру во времена, когда император жестко относился и к ней, и к тем, кто ее исповедовал. Уже одно это делало Сёнто крайне важным для братства человеком. На плечах князя также лежала защита Сэй и, по сути дела, всей империи — той, что даже при нынешнем императоре оставалась единственным пристанищем для последователей Ботахары. Вопреки неприязни Сына Неба к ботаистской вере ее исповедовали почти все жители Ва. Дикие степные и пустынные племена никогда не были учениками Просветленного Владыки и в любом случае представляли опасность для приверженцев учения Ботахары. Суйюну вспомнились слова Верховного Настоятеля во время их последней встречи: «Ты не должен постоянно думать только о спасении своей души. Может статься, что твой господин попросит тебя сделать что-то, противоречащее догматам ботаистской веры. В таких случаях тебе придется принимать решения во благо братства, ибо орден, и только орден, не дает угаснуть искре учения Просветленного Владыки». Так было сказано Суйюну… а потом на Большом Канале он встретил молодую послушницу общины ботаисток, которая ухаживала за почтенной сестрой, по-видимому, потерявшей веру. Сестра узрела рукописи Ботахары и вдруг отреклась от Пути, решив, что столкнулась с фальшью. Молодой инициат и сам уже не знал, во что ему верить.
Впервые за всю сознательную жизнь Суйюна терзали кошмары, и сон не восстановил его силы.
Комавара склонился над следами лошадиных подков: то проводил по ним пальцами, то почти зарывался лицом в песок и дул на отпечатки.
— Они прошли самое большее с полдня назад. Случись это раньше, ветер бы полностью развеял следы. Как минимум дюжина всадников и примерно восемь вьючных лошадей. — Князь вернулся к Суйюну и забрал поводья своего пони. — Следы варваров попадаются нам все чаще и чаще… Я бы назвач их не иначе как дозорными. — Он покачал головой. — Как правило, дикари передвигаются целыми племенами, вместе с женщинами, детьми, скотом и всем скарбом. Их группы насчитывают сто и более человек, но никак не меньше шестидесяти. Я в недоумении, Суйюн-сум. Это какая-то загадка.
Монах козырьком приложил ладонь к глазам и обвел взглядом русло мертвой реки.
— Молодой сэйянский князь, некий Комавара, придерживается крайне непопулярного мнения, что за последние годы варвары начали отступать от своих традиций. Советую прислушаться к его точке зрения, брат, если вам представится такая возможность. Один из старших членов моего ордена уверен, что в исторической схеме набегов варваров на империю чего-то не хватает, — а приверженцы моей веры очень высоко ставят исторические доказательства. Что вы предлагаете делать?
Комавара сел на пони.
— Двигаться дальше, вот и все. Пока что мы ничего не знаем.
Суйюн махнул рукой, и Комавара натянул поводья. Пони начали пробираться через лабиринт огромных, величиной с хижину, валунов.
День был прохладным. Еще больше холода нагонял ветер, а тонкая пелена тумана закрывала солнце и поглощала все тени, так что вдали было очень трудно что-либо разглядеть.
Через сотню ярдов Комавара вновь спешился и опустился на одно колено.
— Здесь, кажется, опять следы, брат. Где-то близко должен быть источник, если наши карты не совсем устарели. Однако все равно на картах не указано, кого мы там встретим.
Они снова двинулись вперед, Суйюн позади Комавары, и вскоре уже безошибочно могли различить протоптанную тропку. Маленький караван поднялся по пологому каменному склону и очутился в гроте, образованном двумя массивными глыбами. Князь предусмотрительно замел следы их восхождения и, удовлетворившись сделанным, вернулся к Суйюну, который тем временем поил лошадей.
— Не думаю, что нам стоит приближаться к источнику, сперва не попытавшись разведать, кто нас там ждет.
Суйюн кивком выразил свое согласие. Оба путника приложились к бурдюкам с водой — тот, что принадлежал Суйюну, был гораздо меньше — и слегка перекусили. Стреножив лошадей, они отправились дальше пешком. Комавара вооружился посохом, жалея, что при нем нет меча. Из-за этого перед дорогой у них даже разгорелся небольшой спор, но Суйюн убедил князя, что они просто не смогут объяснить, зачем на боку у ботаиста-неофита висит меч. В итоге Комавара признал правоту монаха, хотя почти ежечасно ощущал, что под рукой ему не хватает клинка.
Они шагали параллельно тропе, которая, по их предположению, вела к источнику, но скоро наткнулись на тупики и повороты и лишь удалились от цели. Внезапно тропинка опять показалась на виду, и путники решили пересечь ее, чтобы попытать счастья с другой стороны. Через час блуждания в лабиринте они услышали шум — такой неожиданный, что поначалу его даже не узнали.
— Что это? — спросил Комавара.
— Ветер. Ветер шелестит листьями.
Комавара кивнул.
— Невероятно, и все же… Думаю, ты прав. Они взобрались на растрескавшийся камень и всмотрелись в глубокую узкую ложбину. Ветер поднимался из нее и обдувал их лица, лаская влажным прикосновением. Два старых кривых дерева сгибались над крошечным озерцом, словно желая напиться. Краски в ложбине менялись от темно-бурых оттенков жестких степных трав, растущих по склонам, до сочной зелени на берегу водоема.
Суйюн дотронулся до рукава своего спутника и вытянул указательный палец. В самой густой тени у подножия деревьев над водой склонился человек, наполнявший бурдюк. Через некоторое время он поднялся на ноги, обратив к свету лицо, и… путешественники не удивились бы сильнее, даже если бы встретили князя Сёнто. У озерца стоял монах-ботаист!
Комавара обернулся к Суйюну.
— Это еще кто? — зашипел он, и по его виду было ясно, что он подозревает предательство.
— Не знаю, князь Комавара. У меня нет никаких предположений.
Монах посмотрел вверх на путников, и на его лице сверкнула улыбка. Он жестом пригласил их спуститься к воде.
— Что будем делать? — поинтересовался князь.
— Он — мой собрат по вере, поэтому не навлечет на нас беды, но все же я предпочел бы, чтобы вы постарались говорить поменьше, брат Кома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69