И тем не менее приходится констатировать, что некоторые весьма существенные моменты исторического прошлого русского православия либо совсем опущены без достаточных на то оснований, либо охарактеризо­ваны слишком бегло или только упомянуты.
В частности, практически не раскрыта деятельность церкви в период монголо-татарского нашествия - деятельность откро­венно антипатриотическая. Между тем исторических данных, необходимых для такого раскрытия, ко времени написания «Истории русской церкви» было более чем достаточно, и ос­тается непонятным, почему Н. М. Никольский не включил их в свою книгу.
Явно недостаточно показаны карательные акции церкви, направленные на подавление народных выступлений, которыми так богата история дореволюционной России, например ее со­действие кровавой расправе царского самодержавия над уча­стниками крестьянских восстаний, возглавлявшихся Иваном Болотниковым, Степаном Разиным, Емельяном Пугачевым, Кондратием Булавиным и другими народными вожаками. А без этого нельзя составить правильное представление о рус­ском православии как глубоко антинародной силе - представ­ление, которое крайне необходимо для нейтрализации попы­ток современных богословов и приходского духовенства навя­зать нашему обществу заведомо ложный тезис о русской пра­вославной церкви как «исконной заступнице народной».
Не получило должного освещения в книге Н. М. Никольского и непосредственное участие церкви в подавлении русским са­модержавием восстания декабристов, в преследовании полити­ческой реакцией революционных демократов, что снижает аргументированность совершенно правильного вывода автора о реакционности русского православия как феодальной идео­логии и организации, противодействующей социальному про­грессу.
Можно было бы полнее и убедительнее, чем это сделано в «Истории русской церкви» Н. М. Никольского, показать сис­тематические преследования церковным аппаратом передовых ученых дореволюционной России и прогрессивных деятелей культуры, разоблачить происки духовной цензуры, стремив­шейся затормозить развитие научных познаний о мире и чело­веке, пытавшейся вытравить любое проявление свободомыслия. Следовало больше сказать о насаждении русской православной церковью обскурантизма не только в церковных школах, но и в светских учебных заведениях.
По существу, полностью обойден вниманием внутренний идейный кризис русского православия, который возник еще во второй половине XIX в., но наибольшей остроты достиг в на­чале XX в. под влиянием надвигавшихся революционных собы­тий, - кризис, проявившийся в разрушительной для церкви конфронтации ортодоксально-консервативной и либерально-обновленческой тенденций развития богословской мысли, в противоборстве традиционалистов и модернистов.
Одновременно следует отметить, что в «Истории русской церкви» наряду с вышеупомянутыми упущениями имеются и определенные излишества: в нее включен материал, без кото­рого вполне можно было бы обойтись.
К примеру, не совсем вписывается в тему книги первая глава «Дохристианские верования и культы», в которой рас­сматривается проблема происхождения и развития ранних форм религии, предшествовавших христианству. Она была бы вполне уместной в книге «Религия и церковь в истории Рос­сии», где изложению истории русского православия должно с необходимостью предшествовать описание более ранних рели­гиозных форм и образований. А книга по истории русской церк­ви в такой главе не нуждается. К тому же надо добавить, что материал упомянутой главы был издан в 1929 г. отдельной книгой, озаглавленной «Дохристианские верования и культы днепровских славян».
Не просто нецелесообразно, а методологически неверно включать в историю русской церкви (вернее, в историю рус­ской православной церкви) исторический очерк старообрядче­ства и сектантства, как это имеет место в рассматриваемой книге Н. М. Никольского.
Конечно, возникновение старообрядчества и его взаимоот­ношения с официальной церковью, основные перипетии пресле­дования старообрядцев объединенными силами православия и самодержавия, образование так называемого единоверчества и т. п. - составная часть истории русской православной церкви и поэтому должна рассматриваться в очерке такой истории. Но старообрядчество как социально-религиозный феномен, поло­живший начало вполне самостоятельной христианской деноми­нации, которая полностью отпочковалась от православия, по­шла собственным путем и сохраняет свою независимость от православия более трех веков, включать в историю русской православной церкви, как это сделал Н. М. Никольский, по меньшей мере нелогично.
Еще меньше оснований для включения в историю русской церкви сектантства, которое хотя и возникло в России на почве православия (имеются в виду не протестантские деноминации типа баптизма, меннонитства, пятидесятничества, адвентизма и т. п., а такие, как хлысты, духоборы, молокане и пр.), но давно и окончательно отошло от него, обретя самостоятель­ность.
Между тем в «Истории русской церкви» Н. М. Никольского, особенно во втором издании, старообрядчеству и сектантству уделено много внимания и отведено более трети общего объема книги. Поэтому не случайно в отзывах рецензентов и в откли­ках исследователей эта книга обычно характеризуется как ис­тория русской православной церкви, старообрядчества и сек­тантства, каковой она в действительности и является вопреки своему названию.
Наконец, «История русской церкви» не свободна от ряда погрешностей содержательного и терминологического характе­ра, недопустимых в современных изданиях, но вполне естест­венных для научно-популярных работ того времени, когда эта книга создавалась.
«История русской церкви» писалась и издавалась в те годы, когда советская историческая наука проходила сложный и трудный процесс становления, делала свои первые самостоя­тельные шаги: начинала глубоко усваивать и творчески приме­нять марксистско-ленинскую методологию, ломала сложившие­ся стереотипы прежних подходов к отечественной истории и вырабатывала собственные оценки исторических событий, со­здавала свой категориальный аппарат и вводила в обращение новую научную терминологию. Словом, шел поиск, осуществ­лялась переоценка ценностей, и все это несло с собой не только закономерные успехи, большие удачи, явные достиже­ния, но и неизбежные в таких случаях отдельные ошибки, иногда довольно серьезные, досадные промахи.
«История русской церкви» Н. М. Никольского, как и дру­гие его работы советского периода,- наглядная демонстрация именно таких успехов, удач и достижений, убедительно свиде­тельствующая о том, что ученый находился на переднем крае исторической науки своего времени, был в числе тех, кто эту науку формировал и создавал предпосылки для ее дальней­шего развития. Но одновременно в книге просматриваются и отдельные издержки процесса становления научной истории религии и церкви, - издержки, давно изжитые советской исто­рической наукой и потому особенно заметные в изданиях про­шлых лет, резко бросающиеся в глаза современному читателю.
В частности, не прошли проверки временем некоторые вы­воды Н. М. Никольского о происхождении, характере, формах и мировоззренческой сущности религиозных культов и верова­ний древних славян, содержащиеся в первой главе «Истории русской церкви». Впрочем, такую возможность предвидел и сам автор этой книги. Ссылаясь на «скудость и случайность» имевшихся у него данных о том периоде отечественной исто­рии, на недостаточную изученность древнеславянских верова­ний, наконец, на крайне слабое использование в процессе такого изучения этнографического и фольклорного материала, которому Н. М. Никольский придавал очень большое значение, он писал в самом начале первой главы: «Нам и теперь, как в 1912 г., когда писалась эта глава в ее первоначальном и очень несовершенном виде, приходится выступать в качестве дерзкого пионера, зная наперед, что если многие дефекты прежней ста­тьи теперь могут быть исправлены, то все же многие останутся, и ряд положений может оказаться спорным. Однако кому-ни­будь надо начинать, и поэтому мы берем на себя эту сме­лость».
На поисковый характер материала первой главы, не даю­щего оснований для окончательных выводов, указывали и ис­следователи творчества Н. М. Никольского. В частности, его ученик и биограф М. Б. Ботвинник писал: «В главе собран большой, интересный этнографический и фольклорный мате­риал, который дает представления о верованиях и культах восточных славян. В ней еще нет четкого определения мировоз­зрения славянских племен, но здесь уже Никольский делает смелые попытки разобраться в этих вопросах».
В ходе своих последующих научных изысканий Н. М. Ни­кольский внес существенные коррективы в прежние воззрения о религиозных культах и верованиях древних славян, что по­лучило отражение в его работах середины 40-х годов. Поэтому современному читателю, желающему разобраться в данной проблеме, следует обращаться не к «Истории русской церкви», а к более поздним трудам Н. М. Никольского, а также к фундаментальным исследованиям других советских ученых, занимающихся изучением дохристианских верований древних славян.
Несколько упрощен и огрублен в «Истории русской церк­ви» (особенно во втором издании этой книги) процесс возник­новения и ликвидации Брестской унии, что во многом объясняется недостаточной изученностью ко времени написания книги социально-политических аспектов данной проблемы. «Организационная сторона унии,- писал Н. М. Никольский,- хорошо известна... Социально-политическая сторона унии, на­против, еще недостаточно изучена».
Автор книги ограничился констатацией того, что в наса­ждении унии были заинтересованы польские и литовские по­мещики, а в возвращении униатов к православию - русские дворяне. Между тем следовало показать, что унию провозгла­сили и провели в жизнь те реакционные религиозно-политиче­ские силы Запада, которые посредством окатоличивания Украи­ны и Белоруссии рассчитывали отторгнуть их от православной России, т. е. религиозными средствами решить политиче­скую проблему разобщения трех братских славянских народов. Поэтому ликвидация унии и ее последствий отвечала в конеч­ном счете коренным интересам народных масс Украины, Бело­руссии и России, хотя царское правительство и русское дворян­ство преследовали при этом и свои собственные, узкоклассо­вые цели: стремились закабалить трудящихся не только экономически, но и духовно, подкрепив социальный гнет рели­гиозным.
В книге же главное внимание уделено не социально-поли­тической оценке Брестской унии и связанных с ней реакцион­ных замыслов, а описанию отдельных акций царского прави­тельства и иерархической верхушки русской православной церкви по принудительному возвращению униатов в правосла­вие. Такое социально обедненное освещение данной проблемы не может удовлетворить нынешнего читателя, имеющего воз­можность разобраться в униатстве на основе опубликованных документальных материалов и современных исследований, важнейшие из которых приведены в приложенной к настояще­му изданию библиографии.
Некоторые термины ныне устарели. Это естественно. Каж­дому времени присуща своя языковая практика. Н. М. Николь­ский пользовался теми терминами, которые были приняты в ис­торической и научно-атеистической литературе 20-30-х годов, и не его вина, что впоследствии от многих из этих терминов от­казались, заменив их другими. Например, он постоянно упо­требляет слово «поп», считавшееся нормативным в годы рабо­ты над «Историей русской церкви», тогда как современному читателю привычнее слово «священник», повсеместно употреб­ляемое в научно-атеистической литературе нашего времени.
Некоторые термины некритически перенесены Н. М. Ни­кольским в его книгу из дореволюционной исторической лите­ратуры: «славянский дикарь», «сиволапые мужики», «булавинский бунт», «разинский бунт» и пр.
Некоторые из употребляемых в «Истории русской церкви» терминов несут на себе следы былого увлечения Н. М. Никольского ошибочной «теорией цикличности», допускавшей су­ществование в дофеодальном прошлом феодализма, капитализ­ма и даже социализма и использовавшей категории, примени­мые лишь к этим формациям, для характеристики обществен­ного уклада жизни стран Древного Востока. Так, например, характеризуя русскую церковь начала XVI в., Н. М. Николь­ский называет ее «капиталистической». «Капиталистами» назы­вает он купцов XVI в. Раскол определяется им как «старовер­ческая революция», а выступление приходского духовенства против реформ патриарха Никона - как «партизанская борь­ба» и т. п.
Однако, сколь бы взыскательно, требовательно, строго и даже придирчиво ни подходили мы к «Истории русской церк­ви» Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77