Керженцу), Поморья, Приуралья и ближайшего Зауралья. Более со­стоятельные и энергичные двигались за границу - в Шве­цию, Польшу, Пруссию, Турцию и Закавказье. «Новый свет» русских диссидентов колонизовался систематиче­ским образом. Сначала полагалась база для колониза­ции, чаще всего в виде скита, снабженного тайными при­станищами, с амбарами, поварнями и всем прочим обза­ведением на случай долгой осады. Такие скиты станови­лись цитаделями старой веры, в них же в крайности осажденные принимали огненное крещение. Больше все­го таких скитов было на безлюдном Керженце: среди не­проходимых болот находили островок твердой земли, проводили к нему узенькую дорожку через трясину, толь­ко для одного пешехода, и тщательно замаскировывали ее. Пока «антихрист» не находил эти пристанища, собрав­шиеся туда «бродяги, гулящие бездомные люди» орга­низовывали хозяйство на примитивных началах.
Под стать реакционной религиозной идеологии формы хозяйства в Поморье, на Керженце, в Стародубье, в При-уралье и Зауралье, отчасти также на Дону были возвра­щением к стадии развития, давно уже пережитой Цент­ральной Русью и напоминающей хозяйство днепровских славян. Охота - «бобровые гоны» на Керженце, рыбная ловля на Дону, разного рода охотничьи промыслы в По­морье, Приуралье и Зауралье - и подсечное земледелие господствовали в раскольничьих колониях. Эти про­мыслы соответствовали и природе, и редкости населения и по своей подвижности и экстенсивности давали возмож­ность при появлении «антихристовых слуг» легко сниматься и уходить на новое место. Керженец к началу XVIII в. был поголовно заселен раскольниками, группи­ровавшимися вокруг 77 скитов. Но Керженец, подобно Выгу, не остался чисто крестьянской колонией; там на­чалась дифференциация, приведшая впоследствии к об­разованию на различных социальных основах различных раскольничьих толков. Уже с самого начала там сущест­вовала противоположность между «царскими боярами», пришедшими туда вместе со священником Феодосием и другими монахами, и рядовым крестьянством. С течени­ем времени это различие пошло вглубь и привело к раз­делению, о котором речь будет впоследствии.
ПОПЫТКИ СТАРОВЕРЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ НА ДОНУ
Описанными выше пассивными формами, эсхатологи­ческой реформацией на колонизационной основе, не огра­ничилось, однако, раскольничье движение среди низших классов. В связи с расколом возникли также и революци­онные крестьянские движения, причинившие московскому правительству в конце XVII в. немало хлопот. Эти дви­жения базировались на активных элементах крестьянст­ва, таких, которые не только убегали от эксплуатации, но, убегая, также сохраняли волю и к активной борьбе. Та­кими были казаки, беглые крестьяне, уходившие на Дон и его притоки и там основывавшие новую, вольную жизнь.
В середине XVII в. казацкое население на Дону уже не было однородным по своему хозяйственному положе­нию. Оно делилось на две резко разграниченные груп­пы - домовитых, или «добрых», казаков и голутвенных казаков, или «бездольных людей». Домовитые были по­томками первых казацких поселенцев; они к середине XVII в. успели окрепнуть, приобрести оседлость и посто­янные промыслы, были скотоводами, пчеловодами, рыбо­ловами; свою добычу они сбывали приходившим с севера купцам в обмен на хлеб, вино и ремесленные изде­лия. Московское правительство стремилось воспользо­ваться ими как дешевой воинской силой. Оно предложи­ло им охранять границы и ходить в южные царские похо­ды за жалованье деньгами, хлебом, сукном, порохом и свинцом - всем тем, чего на Дону не было, и в особенно­сти хлебом, так как хлебопашество было там запрещено. Это царское жалованье было той приманкой, за которую домовитые в конце концов стали продавать свои вольно­сти. Голутвенные состояли из недавних, «молодших», беглецов. Они не все состояли официально в казаках, так как нужно было согласие казацкого круга на при­нятие в число казаков; непринятые в казачество не пользовались правом убежища и прочими казацкими вольностями. Голутвенные либо шли в батраки к домо­витым, либо голодали и искали случая «достать себе зипунов», т. е. отправиться в какую-нибудь полуразбой­ничью, полувоенную экспедицию. Они сохраняли пламен­ную ненависть к Москве и недоброжелательно относи­лись к домовитым, которые с каждым десятилетием все больше и больше прислушивались к Москве и подчиня­лись ее распоряжениям.
Однако некоторые из домовитых поддерживали с голутвенными связь, конечно, чисто эксплуататорского ха­рактера. Именно они снабжали голытьбу оружием и дру­гим снаряжением для ее экспедиций, требуя за это деле­жа добычи пополам. Голытьба представляла подлинно революционный элемент. Она составила главный контин­гент ополчения Разина; она же приняла и знамя раско­ла, как только первые его проповедники появились на Дону. Напротив, тот же бунт Разина положил начало предательской тактике домовитых. Вопреки старинному обычаю, домовитые выдали Разина Москве и получили за это предательство прибавку к жалованью в размере 500 четвертей хлеба и 100 ведер вина. Воспользовавшись этой податливостью, московское правительство настояло в 1671 г. на введении обязательной для всех казаков при­сяги царю. Эти обстоятельства еще более обострили внутриказацкие отношения. В 70-х и 80-х годах идет на Дону ожесточенная борьба партий - московской и антимосков­ской; последняя также стоит за старую веру и пытается организовать захват власти на Дону, чтобы идти потом на Москву.
Знамя старой веры было принесено на Дон впервые после собора 1666 г. монахами Корнилием и Досифеем из Новгорода, которые ушли оттуда, не желая принимать новой веры. Вслед за ними стала увеличиваться с каж­дым годом тяга московских староверов на Дон. «С Моск­вы и из иных разных городов стрельцы и казаки и вся­ких чинов люди, забыв страх божий и крестное целова­ние, бегают на Хопер и Медведицу, в казачии вольные го­родки»; число городов быстро растет и с 31, значившегося в середине XVII в., доходит в 1672 г. до 52 за счет это­го нового потока раскольников-беглецов. Идеологическим и церковным центром раскола на Дону становится пустынь на р. Чире, основанная в 1672 г. московским мона­хом Иовом. Организовал ее и построил там церковь, од­нако, не Иов, а уже упомянутый Досифей. В этой церкви служили по старым обрядам, и туда со всех концов Дона шли староверы из новых пришельцев и старых казаков за своими требами - крещением детей, венчанием, испове­дью, причастием. «Старшина» косо поглядывала на Чирскую обитель, где не поминали ни царя, ни патриарха. В ответ на это чернецы обители пустили в ход легенду, будто один юноша, отец которого построился в обители, имел видение, что атаманы, противодействующие Чирской обители, попадут в ад. Вслед за Чирской обителью появились другие скиты, по Хопру и Медведице, и вскоре раскольники могли сказать: «Светлая Россия потемнела, а мрачный Дон воссиял и преподобными отцами напол­нился».
Агитация «преподобных отцов» в казацкой среде при­вела к совершенно иным результатам, чем в среде кре­постного крестьянства. Правда, домовитые казаки назы­вали «преподобных отцов» попросту ворами и обвиняли их во «всем воровстве», какое идет на Дону. Правда, центральный казацкий круг в Черкасске принимал про­тив агитации «преподобных отцов», называвших царей «сущими еретиками», репрессивные меры и даже сжег одного священника и одного «старца». Однако кругу при­ходилось считаться с массовым сочувствием старой вере среди голутвенной части казачества и среди значитель­ной части домовитых. Старообрядческие священники про­должали служить невозбранно даже в самой столице До­на Черкасске, а «воровство» постоянно питалось новыми силами: после 1682 г. на Дон бежали опальные стрель­цы, после 1686 г. в Черкасске появилось сразу 700 рас­кольников-воров из-за московского рубежа. Эта социаль­ная база родила совершенно иную идеологию, чем до сих пор нами рассматривавшаяся, - идеологию чисто рево­люционную. Уже на самых первых порах агитация «свя­тых отцов» преломилась в этой насыщенной электричест­вом среде определенно бунтарским образом. Вполне со­глашаясь, что «ныне на Москве вера новая и книги но­вые, а церкви старые нарушены и учинены новые косте­лы», мирские последователи святых отцов делали отсю­да простой и прямолинейный вывод, что раз все это «учи­нили патриарх и бояре», то «можно стать и на них итти». Поход на Москву стал лозунгом казачьей раскольничьей революции,
Первая попытка поднять такой поход была сделана в 1683 г. После разгрома хованщины московские «церковные раскольщики», слобожане Васька Симонов и Савка Грешнов, прислали на Дон из Москвы Костку-стрельца с подложными грамотами царя Ивана, наполненными жа­лобами на бояр, якобы не уважающих царя, побивших без вины стрельцов и напрасно казнивших Хованского. Грамоты заканчивались призывом к казакам идти к Мос­кве на помощь царю и старой вере. Одна из таких грамот была доложена на круге, и казаки хотели было идти по ее призыву; но войсковой атаман Фрол Миняев, ярый москвофил, отговорил казаков, доказывая, что грамота подложная и что если казаки двинутся на Москву, то кто же будет давать им жалованье? Этот аргумент подейст­вовал; но выдать Костку и его сотоварищей, как того по­требовала Москва, круг все же отказался - «и без них в Москве много мяса». Костку захватили и отвезли в Моск­ву вызвавшиеся добровольцы, конечно получившие за это в Москве соответствующую мзду. Москва после этого прислала строгий приказ «таких воров» и церковных рас­кольников, чернецов или беглых людей, бегущих на Дон, «имать и держать в Черкасске за крепким караулом» впредь до царских распоряжений. Но этот приказ остал­ся без исполнения. Изданный через три года другой, еще более решительный, приказ «воров и раскольников... переимать и разогнать и пристанища и крепости их разо­рить и пожечь... и заводчиков... перековав, прислать к Москве» также остался пустым звуком. Настроение мас­сы на Дону решительно было против Москвы и за старую веру. Это течение захватило даже часть домовитых ка­заков.
Рост влияния антимосковских течений выразился на­иболее ярким образом в том, что их сочли нужным воз­главить некоторые крупные представители казацкой стар­шины. Около 1687 г. лидером этих группировок становит­ся атаман Самойло Лаврентьев, раньше не проявлявший антимосковских настроений и даже ходивший в Москву в качестве атамана зимовой станицы, т. е. ежегодной зим­ней делегации, посылавшейся кругом в Москву за полу­чением жалованья и для переговоров по разным вопро­сам взаимоотношений Москвы и Дона. Но Лаврентьев был хорошо известен как горячий сторонник старой веры. С тех пор как после 1681 г. появились в Черкасске священ­ники, посвященные в Москве по новому чину и служив­шие по новым книгам, он перестал ходить в церковь и завел себе домашнего священника, служившего ему все службы и отправлявшего все требы, кроме литургии. Все в Черкасске знали также, что «раскольщикам всем при­станище было у него, у Самошки». У него были также по­стоянные связи с голытьбой, которую он снабжал оружи­ем и снаряжением для грабительских экспедиций. Умный политик, он рассчитал, что при помощи антимосковских групп он сможет при желании захватить власть на Дону. О походе на Москву он вряд ли думал, так как эта затея, конечно, не могла быть успешной. В конце 1686 г. антимосковцы решили действовать. Им удалось провести на кругу назначение Фрола Миняева атаманом зимовой ста­ницы, отправлявшейся в Москву, а на его место войско­вым атаманом был избран Самойло Лаврентьев. Весной 1687 г., когда Москва потребовала участия Дона в Крым­ском походе, круг постановил послать отряд под началь­ством того же Фрола, только что вернувшегося из Моск­вы. Настроение большинства казаков было против этого похода - «лучше ныне Крымский (хан), чем наши цари на Москве», говорили на кругу, и Фролу удалось собрать лишь небольшой отряд, главным образом из москвофилов. Таким образом московская партия была удалена со сцены, и антимосковцы стали смело действовать. Под флагом исправления церковных служб они провели, по существу, восстановление независимости Дона. Лаврен­тьев нашел ловкого староверческого священника Самой­лу и определил его к Черкасскому собору. По сговору с атаманом Самойло запросил казацкое правительство по каким книгам надо служить, по старым или новым. Во­прос был передан на круг, причем Лаврентьев предло­жил служить по старым книгам и не поминать «царей и патриарха, так как этого в старых книгах нет». «Добрые» казаки стали было возражать, что это воровство, что, приставая к расколу, круг «отлучит их, добрых людей, от милостей великих государей и их государского жалова­нья». Началась схватка; москвофилы оказались в мень­шинстве, и им пришлось спасаться бегством. В пригово­ре, однако, не решились отказаться совсем от службы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77