При конторах были постоялые дворы и амбары, где выговцы «своих людей держаша для торгу и приезду всех». Во всех этих пунк­тах образовались, конечно, и религиозные поморские общины. В самой выговской общине начало проводить­ся строгое различие между «скитниками» и «работными людьми»: первые были хозяевами и руководителями, вторые - простыми работниками, хотя и участниками в прибылях.
Экономическая и социальная дифференциация очень скоро разрушила и старую идеологию. Уже в 1702 г. выговцы были вынуждены сделать первый шаг к при­мирению с «миром». Петр организовывал в это время железные заводы: один из них, Повенецкий, строился близ Выговской пустыни. Выговцам была официально предложена свобода жительства в их пустынях, скитах и свобода богослужения по старопечатным книгам с условием, чтобы они «в работах к Повенецким заводам были послушны и чинили бы всякое споможение по воз­можности своей». Приходилось выбирать либо открытый конфликт с антихристом, либо договор с ним и, следо­вательно, отказ от теории антихристова государства. Были такие среди выговцев, которые готовы были даже «огнем скончатися»; но руководители Выга, Денисовы и Викулин, высказались против ссоры и настаивали на принятии правительственных условий и даже молитвы за царя, «ибо мы живем на (его) государя земле, он охраняет нас от врагов, печется о внутреннем порядке, ограждает имущество и личности наши от чужого про­извола». Тут уже вполне ясно звучит собственническая идеология, незаметно пришедшая вместе с промыслами и торгами на смену коммунистической. «Иго работы его императорского величества», заключавшееся в «рудосыскании и подъеме», т. е. в старательском добывании руды, было возложено, конечно, на крестьянское насе­ление и на новых переселенцев, которые, прослышав о разрешении «свободного жития» выговцам, стали «со-биратися и поселятися на блатах по лесам между гора­ми и вертепами и между озерами в непроходных местах». А руководители Выга шли в примирении с миром все дальше и дальше. Прослышав, что жена Петра, Екате­рина, хотела бы иметь оленей, они стали с 1722 г. почти ежегодно доставлять «всемилостивейшей государыне» партии по 50-80 живых оленей и называли себя в со­проводительных письмах «богомольцами» императрицы; затем выговцы без сопротивления приняли двойной подушный оклад, установленный Петром для расколь­ников.
В 1722 г. настал случай, вследствие которого новую идеологию примирения с государством выговцам при­шлось сформулировать официально. Уступая настоя­ниям синода, у которого свободный Выг был бельмом на глазу, Петр согласился послать на Выг иеромонаха Неофита, чтобы последнему «имети о происшедшем не­согласии тихое, кроткое и безопасное разглагольство, принуждения не творити насильна». Неофит рассчиты­вал во время «разглагольства» спровоцировать выговцев на какое-либо антиправительственное выступление и таким путем создать предлог для разгрома Выга, но вы­шло по-иному. При первых же пробах публичного «разглагольства», устроенных в Петрозаводске в присутст­вии военного начальства и заводских мастеровых, Неофит оказался чересчур слабым в сравнении с выговскими начетчиками и был вынужден от публичных дис­путов отказаться. Тогда он дал выговцам 106 вопросов в письменной форме, потребовав письменного же ответа. Составление ответов было поручено Денисовым, которые сочинили целый трактат, свыше 500 страниц по совре­менному книжному формату; это и были знаменитые «Поморские ответы». На все провокационные вопросы Неофита там даны очень осторожные, но все же недву­смысленно формулированные ответы. Церковь россий­ская до Никона была православной, Никон ввел несо­гласные с древним восточным православием «догматы» и обряды, и потому выговцы их не принимают. Но они отнюдь не считают царей еретиками; вопроса об этом «нелепом причитании» они и слышать не хотят, «вопро­шаемых таковых словес произносити ужасаемся». Не дело выговцев исследовать вопрос о благочестии Алек­сея, Петра и других царей; их дело - «государю от вседержащия божия десницы поставленному честь, покоре­ние, благодарение и всеверное служение всеусердно воздавати». «Мы и святейший правительствующий си­нод, - продолжают «Ответы», - не уничтожаем, но честно почитаем, и архирейского достоинства бесчест­ным словом не оглаголуем... и суда (ему) наносити не дерзаем... и прочий от бога почтенных всероссийских градоправителей и военные персоны должны не судити, но честно почитати и бога за них молити», мы и «про­чих православных христиан осуждати опасаемся», дело выговцев «не прочия судити, но свое спасение рассуждати и соблюдати». Поворот был полный. Беглые кресть­яне превратились в честных буржуа, а слуга антихри­ста - в охранителя их священной собственности. После этого и на рекрутчину стали смотреть иными глазами, и в 1732 г. Выг ее принял с правом откупа по 120 руб. за рекрута.
При таких отношениях к «миру» выговцы счастливо выпутались из бед, не раз грозивших им в царствование Анны, когда синод, пользуясь подозрительностью аннин­ского правительства, стремился разгромить Выг при помощи ложных доносов, пускавшихся в ход без всякой проверки и церемонии. Особенно тяжелый момент был в конце 30-х годов, когда по доносу одного из выговцев, Ивана Круглова, имевшего личные счеты с некоторыми членами общины, на Выг была отправлена целая кара­тельная экспедиция во главе с Квашниным-Самариным. Выговцы обвинялись в прельщении и в перекрещивании православных, в отрицании брака и в том, что всех ца­рей, архиереев и патриархов после Никона считают «неблагочестивыми и некрещеными» и не поминают за богослужением никого Из царствующего дома. Послед­нее обвинение Круглова в глазах правительства было самое тяжкое, но совершенно лживое. Первые три име­ли под собою основания, поскольку в крестьянской части выговцев, как мы увидим ниже, еще продолжали жить элементы «антихристовой» идеологии и «нетовские» на­строения. Когда в марте 1739 г. Квашнин-Самарин с подьячими, попами и большой воинской командой явил­ся на Выг и арестовал Семена Денисова, там началась паника; в мужском и женском скиту приготовились гореть и подложили даже к часовням «смолье», а работ­ные люди готовились «разбежатися». Но Семен Денисов и другие руководители общины не одобрили паники, на­стойчиво предлагали «ничего сего не творити без бла­гословения», доказывали, что страдать «не за что», и готовились «ответствовать о житии своем». Эта готов­ность и уверенность в благополучном исходе покоились на учете достижений «жития» за последние 15 лет - на учете «ига работы императорскому величеству», торгов и промыслов, «еленей», посылавшихся и Анне, новой идеологии «Поморских ответов» и строгого соблюдения молитвы за царя. Уверенность оправдалась: на очной став­ке с Семеном Денисовым Круглое отказался от своих обвинений. Денисов был освобожден, комиссия прекра­тила следствие и уехала, а Круглое был обвинен в лож­ном доносе и в упорном расколе и был замурован в оди­ночную камеру в Шлиссельбургской крепости, где и умер от добровольной голодовки. Выговцы, конечно, приписали такой оборот дела силе своих молитв. В рас­поряжении руководителей общины оказался еще один лишний аргумент в пользу истинности и спасительности старой веры.
Таким образом, выговская община примирилась с миром, но находившиеся под ее влиянием крестьянские раскольничьи поселения в прежних Архангельской и Олонецкой губерниях не пошли на этот раз за нею и от­кололись, образовав свои самостоятельные согласия. Для крестьянского элемента поморских общин примире­ние выговцев с миром было не чем иным, как поклоне­нием «зверю», принятием его печати. «Зверевы указы паче евангелия (выговцы) облобызали, помалу начали в мире проживати и свое благочестие забывати; домы и фабрики созидали, а христиан, яко разбойников, суду предавали». И крестьянская часть поморцев, в лице на­ставника Филиппа, отрясла выговский прах от ног своих и пошла своею дорогой.
С этого времени в поморском согласии окончательно возобладала новая, «евангельская» идеология, пришед­шая на смену старой эсхатологии. Поморцы теперь ста­ли действительно «христианами евангельского проповедания», как они провеличали себя в «Поморских отве­тах». Ранее представителями евангельского направле­ния были отдельные лица: Андрей Денисов, учившийся отчасти в Москве, отчасти в Киеве «грамматическому и риторическому разуму», его брат Семен, который «грам­матику, риторику, пиитику и часть философии довольно изучил», Вавила, один из помощников «пророка» Капитона, который, по словам Денисова, «бысть разумом ино­земец, веры лютерския (!), глаголати и писати учился довольно времени в парижской академии». Но до сих пор эсхатологическая идеология заглушала первые ро­стки того протестантизма, который в зародыше уже был налицо даже в первые времена существования Помор­ской общины. Не принимая беглых попов, поморцы уже любили повторять слова Златоуста «сами себе священницы бывайте» - идея, знакомая уже на практике из­давна из истории новгородских и псковских религиоз­ных исканий и соловецкого сидения. В то же время Андрей Денисов в своих посланиях и словах начал уси­ленно развивать идеи оправдания верою и свободы веры: «Многа строения духовная, но едино основание - вера православная кафолическая», без которой не может быть богоугодна никакая добродетель. Вера никому не под­властна, но над всеми царствует и владеет; с другой сто­роны, и человек «самовластен», «вольную волю» дал всем бог «работати», как кто хочет, «еллином и жидовом, и еретиком, и христианином, правоверным и грешним». В ученой форме здесь отражается не что иное, как влияние изменившихся условий жизни, заставлявшее мириться с «миром» и провозглашавшее «произволение» каждого в выборе «пути спасения» на место прежнего резкого разделения на Христову церковь и антихристов мир. Когда прочное и мирное житие и капиталистические успехи заставили поморцев окончательно примириться с миром и влиться в русло его повседневной жизни, при­шлось выработать более вульгарную идеологию и прак­тику культа не для краткого срока до кончины мира, «которая не закоснит», но для постоянного действия как норму. Настоятельнее всего эта нужда почувствовалась в среде тех поморцев, которые жили в миру. Новая идео­логия и практика культа вырабатывались преимущест­венно в Москве, вокруг Московской поморской общины, сгруппировавшейся около Монинской Покровской часов­ни. Эта часовня была учреждена почти одновременно с Рогожской и под тем же предлогом; называлась так по имени купца Монина, на имя которого была куплена земля.
Первый вопрос, ставший со всею остротою, был во­прос о браке. Поморцы, а вслед за ними и монинцы вы­шли из затруднения простым способом. Они признали, что в браке надо различать две стороны: сторону обрядово-богослужебную, которая теперь на практике стала неисполнимою, и сторону внутренней необходимости, освященную заповедью божиею о размножении рода человеческого. Если исчезла благодать священства, то нерушимо стоит заповедь божия, поэтому брачное со­житие не должно прекращаться. Но брак есть опреде­ленное учреждение, которое не может обходиться без соблюдения определенных формальностей. Пришлось выработать особый «брачный устав», воспроизводивший в общем традиционные бытовые обрядности домашнего благословения жениха и невесты почти без изменения в том же виде, как их описывал в XVII в. Котошихин. Центр тяжести брака переносился на эти домашние це­ремонии, причем были введены также некоторые публич­но-правовые требования, установленные в полном соот­ветствии с тогдашним крепостным укладом, а именно: от всех вступающих в брак требовалось дозволение роди­телей, сверх того от служащих - разрешение начальст­ва, а от господских крестьян - представление отпуск­ной. Присутствие особых свидетелей придавало всей церемонии черты публичного акта; после домашнего акта следовало уже в качестве придатка благословение наставника в часовне. Таким путем был разрешен самый важный вопрос о браке. Труднее было установить нор­мальные отношения к миру. Ремесло и торговля требо­вали постоянных сношений с «внешними», т. е. с нико­нианами и с раскольниками других толков; между тем всякое сближение такого рода оскверняло беспоповца. Но с тех пор как потускнела эсхатологическая идеоло­гия, абсолютное запрещение сношений с «внешними» по­теряло и смысл и силу, относительное же запрещение было легко урегулировать, примирив тезис греховности «внешних» с практической необходимостью вступать с ними в общение. Выход был найден там же, где его нашло в свое время фарисейство иудейской общины второго храма: установили особый епитимейник, рас­писывавший епитимий поклонами, постами и срочным отлучением от общения за сношения с «внешними».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77