Все усилия поповщины в первой половине XIX в. и были направлены к этим двум целям: создать себе легальное положение и независимый клир.
Вопрос о легализации особенно остро стоял не в Мо­скве, а в провинции. Московская община была слишком сильна и влиятельна для того, чтобы бояться нападения врасплох и стремительного разгрома; само правительство находилось в слишком больших связях с рогожцами для того, чтобы вдруг начать «палить» по Рогожскому клад­бищу. Другое дело было в провинции, где общины были менее богаты, менее многочисленны и менее влиятельны. Там скорее всего и ранее всего могли произойти столк­новения с помпадурами, столкновения, конец которых мог оказаться для местных общин весьма плачевным. Поэто­му мысль о легализации настойчивее стучалась в двери в провинции, чем в Москве. Первая попытка в этом направ­лении была сделана екатеринбургской общиной, которая кроме соображений своей прочности и безопасности име­ла еще некоторые веские побуждения вступить в пере­говоры с правительством о легализации.
Дело в том, что в екатеринбургской общине возникли сепаратистские стремления, стремления сделаться вторым автономным центром поповщины. Екатеринбургская об­щина зависела от рогожцев не прямо, а через иргизские монастыри, откуда она получала попов, минуя Москву; но, поскольку Иргиз был филиальным отделением Рогожского кладбища, постольку екатеринбуржцы были обя­заны соблюдать пиетет и к этому последнему и повино­ваться ему. Однако, по существу, узы, связывавшие Мо­скву с Уралом, были очень слабы. Уральские заводы не зависели от московских капиталов. Ближняя Сибирь (Тобольская губерния) тоже гораздо больше зависела от уральских торговых центров, первым из которых был Екатеринбург, чем от отдаленной Москвы, с которою живая связь обнаруживалась только раз в год, на Ниже­городской ярмарке, и то в ограниченной области чайной и пушной торговли. Между тем Екатеринбург держал в своих руках все нити частной уральской промышленно­сти; почти все частные заводы были собственностью екатеринбургских старообрядцев, а на казенных без ста­рообрядцев обойтись также не могли. Поэтому екатерин­бургская часовня стала центром для всех заводских и многих сибирских старообрядческих общин; попы рассы­лались туда из Екатеринбурга; в Екатеринбурге устраи­вались съезды, приурочивавшиеся ко времени ярмарок. Всего под влиянием Екатеринбурга насчитывалось около 150 000 старообрядцев.
Во втором десятилетии XIX в. во главе екатеринбург­ского общества стоял богач купец Рязанов. Он и соста­вил план легализации поповщинской церкви, отчасти по образцу устройства униатской церкви, и вступил по это­му поводу в переговоры с епископом пермским Иустином и министром духовных дел князем Голицыным. Рязановский проект обсуждался и был редактирован на старооб­рядческом съезде уральских общин в Екатеринбурге в 1818 г. и содержал в себе те основные начала, которые впоследствии в несколько видоизмененном виде легли в основу поповщинской организации после учреждения соб­ственной иерархии. Проект предусматривал разрешение старообрядцам Сибирского края исповедовать веру, строить церкви и совершать культ «по точному учению и обрядам древлегреко-российской церкви, до лет патри­арха Никона существовавшим», при посредстве старооб­рядческих священников. Этих последних сибирские ста­рообрядцы должны получать из синодской церкви: «Высочайше дозволить священникам и диаконам, рукопо­ложенным российскими архиереями, беспорочно уединив­шимся (!) к нам прямо или через иргизские монастыри, отправлять богослужение...» Управляется общество ста­рообрядцев Сибирского края старообрядческой конторой; она находится в Екатеринбурге, состоит из мирян, ведает старообрядческими священниками и диаконами, ведет метрические книги; подчинена она непосредственно ми­нистру духовных дел. Этот смелый проект, как видно читателю, ставил старообрядческую уральскую церковь в такое же легальное и независимое от синода положение, в каком стояли другие иноверные церкви, и в то же время прекращал всякую зависимость Урала от Москвы. Но, как и следовало ожидать, князь Голицын не принял этого проекта целиком. Он потребовал, чтобы екатеринбургские старообрядцы, уж если они не хотят единоверия, подчи­нились непосредственно синоду, подобно ставропитиальным монастырям, минуя епархиальных архиереев. На это не могли пойти старообрядцы, и дело о легализации кон­чилось ничем.
Но переговоры, которые одновременно вела с прави­тельством Москва, увенчались большим успехом и ока­зались на пользу всей поповщине в целом. Неудачи с исканием архиерейства в XVIII в. заставили рогожцев оставить эти попытки; все хлопоты они направили на то, чтобы упрочить за собой право принимать беглых попов. Архиерейская власть им нужна была не столько для от­правления культа, сколько для поставления его соверши­телей. Но если таковые будут в изобилии и без всяких препятствий приходить из синодской церкви, то культ будет совершаться непрерывно и архиерейская власть не нужна. Поэтому вслед за Москвой по ее сигналу засыпа­ли правительство просьбами о дозволении иметь беглых попов, строить часовни и совершать культ все другие влиятельные общины, зависевшие от Рогожского кладби­ща. Александровское правительство, прислушивавшееся в первые десятилетия XIX в. к голосу буржуазии, пошло навстречу этим домогательствам. Сначала, между 1803 и 1818 гг., оно выдавало разрешения получать попов с Иргиза отдельным общинам. Первым получил такое раз­решение Городец, затем ярославские, пермские, влади­мирские и западносибирские общины; попы, отправляв­шиеся с Иргиза в другие общины, получали от саратов­ского губернатора официальные паспорта, в которых да­же именовались священниками. Эти разрозненные меры были объединены и расширены: в 1822 г. 26 марта были высочайше утверждены «секретные» правила «о попах и молитвенных домах старообрядцев». Правилами предпи­сывалось не разыскивать и оставлять у раскольников беглых попов, если последние не сделали никакого уго­ловного преступления, и поручить таким священникам «для порядка» вести метрики и представлять ежегодно метрические ведомости гражданскому начальству; новых церквей и часовен строить не дозволять, о старых же «не входить ни в какое рассмотрение и оставить их без розыскания». Эта победа давала некоторое легальное по­ложение; но, когда уральские старообрядцы вздумали воспользоваться новыми правилами, чтобы открыто орга­низовать приходы и совершать открыто культ, местные власти сейчас же возбудили дело об оказательстве, сам Рязанов попал в тюрьму. Правила, очевидно, носили не столько характер закона, сколько циркулярной инструк­ции, и практика их выполнения всецело зависела от «местных условий», т. е. от степени влиятельности мест­ных общин и степени стремительности местного началь­ства. В Московской, Тверской, Калужской, Саратовской, Черниговской губерниях попов и часовни дозволяли, а в других губерниях арестовывали попов и запечатывали часовни. Как ни ограниченна была эта победа, но и ею не пришлось долго пользоваться. Александровские дни прошли, и настала николаевская эпоха - эпоха оконча­тельного расшатывания крепостнического государства. Напрягая последние силы, оно объявило жестокую борь­бу всем враждебным элементам. Старообрядчество, как организация торгово-промышленного капитала, тянулось к участию в политической власти и было среди противни­ков крепостнического строя огромной и влиятельной си­лой. По официальным сведениям, в начале царствования Николая I было в России 627 721 душа раскольников (1827 г.); но эту цифру надо увеличить по крайней мере втрое или вчетверо, чтобы получить действительную циф­ру, ибо в списки вносились только потомки тех расколь­ников, которые в XVIII в. были записаны в двойной оклад, а цифры официальных списков десятки лет оставались неизменными и даже иногда уменьшались, так как уменьшение раскола свидетельствовало о служебном усердии полиции. Тотчас по вступлении на престол Николая I началась энергичная борьба правительства с расколом, цель которой, по официальному заявлению, заключалась в следующем: постепенно уничтожить ра­скол, действуя так, чтобы наличные раскольники дожили свой век, а новых не было. Правительственные меропри­ятия лились как из рога изобилия, не останавливаясь ни перед чем, даже перед «священным правом собственно­сти»; с точки зрения правительства, раскольники были вполне аналогичны военным дезертирам как люди, самовольно ушедшие из господствующей церкви и потерявшие в силу этого часть гражданской правоспособности.
Правительство Николая I плохо разбиралось в раз­личных раскольничьих направлениях и толках, но оно ставило себе определенную и вполне понятную с его точ­ки зрения задачу: разрушить основу раскола посредством экспроприации его имуществ и разгрома его организа­ций - как благотворительных, так и богослужебных. Удары правительственных репрессий одинаково поража­ли и поповщину, и беспоповщину. В области культа чув­ствительнее всего они были для поповщины, ибо беспо­повщина выработала самостоятельный культ, независи­мый от синодской церкви, а для поповщины правила 1822 г. были всем. Беспоповщина могла обходиться без молитвенных домов и попов; поповцы считали такое по­ложение дела «богомерзкой ересью», для них культ без попа и часовни или церкви был немыслим. Поэтому гро­за больнее всего отозвалась на поповщине; но она заста­вила поповцев собраться с силами и выработать такую организацию, которая ставила их культ вне всякой зави­симости от синодской церкви.
Борьба началась в 1826 г., когда были сняты кресты со всех старообрядческих молитвенных зданий, была за­прещена постройка новых и ремонт старых зданий. Но это было только вызовом, первым объявлением войны. В 1827 г. старообрядческим попам было запрещено пере­езжать из уезда в уезд, что было равносильно уничтоже­нию культа в целом ряде местностей; приходилось попам опять «таитися», совершать требы по ночам, переезжать с подложными паспортами или прятаться в повозках под товарами. В 1832 г. правила 1822 г. были окончательно отменены лаконическим распоряжением: «Если до сведе­ния правительства дойдет о вновь бежавшем к расколь­никам попе, то такового возвращать в распоряжение епархиального начальства». Начались повальные аресты старообрядческих попов, и было приступлено к уничтоже­нию иргизских монастырей - иерархического центра по­повщины.
Иргизские монастыри, основанные, как мы видели, в царствование Екатерины II, к 30-м годам XIX в. стали своеобразной организацией, центром обширной старооб­рядческой колонии, заселившей пустынные до того вре­мени берега Иргиза. Это не были учреждения, которые, подобно монастырям синодской церкви, стояли бы вне всякой связи с мирскими элементами церкви; напротив, в управлении ими участвовали выборные советы из мирян, слободских жителей, которые избирали настоятелей, представлявших, таким образом, перед гражданскими властями не только монастыри, но и все слободы, тянув­шие к последним. С другой стороны, в церковной орга­низации поповщины монастыри эти исполняли опреде­ленную функцию, делавшую их, в отличие от монастырей синодской церкви, необходимым звеном организации; на Иргизе испытывались и «исправлялись» посредством пе­ремазывания попы, приходившие из синодской церкви. Благодаря этой функции, приносившей каждому мужско­му иргизскому монастырю ежегодно дохода не менее 20 000 руб. в год, и благодаря эксплуатации приписан­ных к монастырям земель иргизские монастыри скопили огромные богатства и уже поэтому, помимо всего друго­го, были заманчивой добычей для официальной церкви.
До 1827 г. гражданская власть, находившаяся в тес­нейшем «контакте» с саратовскими и вольскими тузами, была глуха к требованиям синода и архиереев покончить с иргизским «соблазном». «Соблазн» действительно был большой - монастыри развили в Саратовском крае энер­гичную пропаганду старообрядчества, поддерживаемую капиталами саратовской старообрядческой буржуазии, и в 30-х годах не осталось в Саратовском крае ни одного хутора, ни одной деревни, ни одного села, где бы не обра­зовалось старообрядческой общины; даже некоторые мордовские селения, «неутвердившиеся еще в правосла­вии», переходили к Иргизу. Перемена правительственной политики по отношению к расколу восстановила единение саратовских церковных и гражданских властей. Вспомни­ли, что монастыри принимают и укрывают беглых кре­стьян; обратили внимание, что монахи и монахини живут «с необузданной похабностью» и пьянствуют с утра до ночи; обнаружили, что монастырские власти укрывают от обложения добрую половину доходов; «открыли», нако­нец, что в монастырях перемазывают и даже перекрещи­вают православных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77