У него было ощущение, что он попал в один из романов Кафки.
Это, должно быть, ошибка. Неужели они думают, что он кого-то застрелил? Кого? Впрочем, это не важно. Он никогда даже не наводил этот пистолет на кого-либо, не говоря уж о том, чтобы выстрелить.
Когда в этой путанице наконец разберутся, кто-то в прокуратуре округа за это заплатит. Ох как заплатит!
— Что?.. — Лютер сглотнул. — Что же, по-вашему, я сделал?
Из нагрудного кармана рубашки Холуша вытащил карточку.
— Насколько близко вы знакомы с Ричардом Кордовой?
— Кордовой?
Лютер лихорадочно рылся в памяти, пока человек, названный Романо, извлекал пистолет из ящика стола. Он держал его за проволочную петельку, пропущенную сквозь спусковую скобу.
Кордова... это имя ему ничего не говорило. Но что можно вспомнить в таких обстоятельствах?
— Сомневаюсь, что вообще слышал о нем. Я не в состоянии помнить имена всех членов церкви. У нас так...
— Мы не думаем, что он был дорменталистом. «Был»?
— А что с ним случилось?
— Вчера поздним вечером или сегодня рано утром он был убит. Сначала получил несколько ударов пистолетом, а затем — три пули девятимиллиметрового калибра. Когда вы в последний раз стреляли из своего пистолета, мистер Брейди?
У Лютера отлегло от сердца. Наконец-то он обрел почву под ногами, может что-то доказать.
— Четыре, может, пять месяцев назад. В тире по бумажным мишеням, а не по человеку.
Романо понюхал срез дула и, посмотрев на Янга, покачал головой:
— Совершенно не соответствует. Из него стреляли недавно. И очень недавно. — Он приподнял пистолет и, поворачивая, стал внимательно рассматривать. — Ай-ай-ай! Если я не ошибаюсь, у нас тут на прицеле кровь и, похоже, клочок ткани.
Лютер в ужасе смотрел, как Романо опускает пистолет в прозрачный пластиковый мешочек. Этого не может быть! Сначала Дженсен, а теперь...
— Подождите! Это какая-то ужасная ошибка. Я не знаю никакого Кордовы! Я никогда даже не слышал о нем.
Холуша ухмыльнулся:
— А вот он о вас слышал.
— Я... я не понимаю.
— Вы, наверно, решили, что тщательно обыскали его дом, но кое-что вы упустили.
— Что значит — кое-что?
Холуша только покачал головой, вместо ответа. В надежде получить его Лютер посмотрел на Янга, но все дальнейшие вопросы замерли у него на губах, когда он увидел жесткий взгляд детектива.
— Мы доставим вас для допроса в 47-й участок, мистер Брейди.
У Лютера свело желудок.
— Я арестован?
— Нет, но нам необходимо получить кое-какие ответы относительно вашего пистолета. И уточнить, где вы были прошлой ночью.
Хоть так. Мысль, что его в наручниках проведут через храм, была невыносима.
— Я хочу присутствия моего адвоката.
— Отлично. Звоните ему, и пусть он нас здесь встречает.
Он не совершал ничего плохого, но надо, чтобы рядом был Барри, который все приведет в порядок.
С этим пистолетом они, должно быть, ошиблись... иначе и быть не может.
Красновато-коричневое пятнышко, которое он заметил у прицела, не могло быть кровью. Но если это не кровь, то что же?
11
— Так как мне вас называть? — спросил Джек. — Поскольку ваша фамилия не Роселли...
Пожилая женщина с округлым и гладким лицом рассматривала его, сидя в кресле с высокой гнутой спинкой, доставленном с Дальнего Востока. Ее кисти с узловатыми суставами лежали на серебряной ручке прогулочной трости. В обстановке квартиры все так же чувствовалась любовь к Китаю — она была заполнена ширмами, статуэтками и столиками с инкрустацией. В этот раз на женщине был красный свитер с высоким воротом и свободные синие брюки.
Она вскинула голову:
— С чего вы это взяли?
Джек подвергся строгой оценке со стороны привратника Эстебана и ротвейлера Бенно и сейчас стоял перед
пожилой леди, которая в свое время представилась ему Марией Роселли.
— Потому что я нашел Джонни Роселли и он рассказал мне, что его мать умерла четыре года назад. Мне же вы кажетесь более чем живой, миссис...
— Почему бы вам не называть меня просто Гертой?
— Это ваше имя?
Беглая улыбка.
— Оно не хуже любого другого.
Что ж, годится.
— О'кей... Герта. Можно и так. Но...
Женщина сняла тонкую руку с припухшими суставами с серебряной ручки трости и подняла ее, призывая к молчанию.
— Разрешите сказать вам, что Джонни был и прав и не прав, когда говорил о смерти своей матери. Это было истиной по отношению к матери, родившей его, но не ко мне. Потому что я тоже его мать. Так же как и ваша.
Джек почувствовал, как с его плеч спал огромный груз. Он не собирался и не должен был спорить с ней. Она признала, кем на самом деле была.
Он опустился на стул напротив нее.
— Значит, так оно и есть: вы одна из них.
Легкая улыбка осветила овальное лицо.
— И кого же вы имеете в виду, говоря о «них»?
— Женщин с собаками. Женщин, которые чертовски много знают. Вы — четвертая.
Первой в июне была русская. С маламутом. Следующая куда моложе, в сари, и при ней немецкая овчарка. Последней — Аня с Ирвингом, ее бесстрашным малышом чихуахуа. Каждая утверждала, что является его матерью.
Он не имел представления ни кто эти женщины, ни сколько их вообще, но они каким-то образом представляли таинственную третью силу в вечной войне между Иным и Союзником.
— Да, предполагаю, что гак и есть.
— При нашей первой встрече вы сказали, что не знаете Аню Манди. Но не сомневаюсь, что вы ее знали. Много ли другой лжи вы изложили мне?
В других обстоятельствах Джек испытывал бы гнев, но сейчас он был слишком усталым.
— Я не лгала. «Вы знаете пожилую женщину по имени Аня?» — сказали вы. Да, я знала о ней, но ко времени нашего разговора ее уже не существовало. Вы должны были спросить меня: «Знали ли вы когда-нибудь пожилую женщину по имени Аня?» Вот тогда вы получили бы от меня совершенно иной ответ.
Джек, испытывая досаду, наклонился вперед:
— О'кей. Давайте бросим играть словами и перейдем к делу. Вы манипулировали мной, чтобы заставить связаться с дорментализмом. Зачем?
Герта погладила Бенно по голове. Пес закрыл глаза и вытянул шею, прижимаясь к руке хозяйки.
— Потому что он должен быть уничтожен. Или запрещен. Он должен быть разрушен, изуродован, поставлен на колени.
Эта женщина не колебалась в выборе слов.
— Потому что он связан с Иным?
Она кивнула:
— Которое вдохновило его появление и сделало дорментализм своим оружием.
— Каким образом космическая сила может способствовать появлению секты?
— Через человека, чей мозг, отравленный наркотиками, был беззащитен перед влиянием, когда в дело вступил Противник... или, точнее говоря, снова вступил.
Противник... известный также под именем Тот Самый, который имел куда больше обличий и имен, чем Джек... в этом мире он был агентом-провокатором Иного... и его истинное имя Джек узнал всего несколько месяцев назад...
Расалом.
И Джек был совершенно уверен, что может назвать того человека, мозг которого был изъеден наркотиками.
— Купер Бласко рассказал мне, что идея дорментализма пришла к нему во сне в конце шестидесятых. Не тогда ли Рас...
Герта резко вскинула руку:
— Стоп! Не произносите его истинное имя. Я не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. А также и вы.
Джеку отчаянно не хотелось это признавать, но тут она была права. Ему уже довелось попробовать вкус того, что этот парень Расалом может сделать. Довольно жутковато вспоминать.
— Что вы имеете в виду, говоря «снова вступил»?
— Тысячелетия он наращивал уровень людских бед и несчастий, которыми и кормился, пока наконец незадолго перед Второй мировой войной от него удалось окончательно избавиться. По крайней мере, так считалось. Но в 1968 году в силу странного стечения обстоятельств он ухитрился снова возродиться к жизни... в чреве женщины, которая ни о чем не подозревала.
Эта дата ударила гулким колоколом... Джеку довелось быть в городе, где в 1968 году произошел прорыв Иного... он не раз бывал в этом месте. Ни один из этих визитов не доставлял удовольствия — и именно там он едва не расстался с жизнью.
— Не могло ли это случиться в Монро, на Лонг-Айленде?
Она кивнула:
— Могло. И он не в первый раз возвращается из мертвых.
— Аня упоминала, что он многократно возрождался. Но послушайте, должен сказать вам, что Купер Бласко отнюдь не производил впечатления порочной личности. Трудно поверить, что такой хиппи, как он, работал на Иное.
— Он был всего лишь пешкой. Его сон о мире Хокано, о котором он и написал свою брошюру, был внушен Иным. Он посеял те семена, из которых Лютер Брейди позже взрастил чудовищный организм своей церкви, а она, в свою очередь, стала инструментом, с помощью которого Иное завладевает этой частью мира.
Джек покачал головой:
— Но насколько я понимаю, Иное хочет тут все изменить, превратить нашу реальность в ад наяву. А Брейди не похож на типа, который согласен обречь себя на такое существование. Разве что он совершенно выжил из ума.
— Он абсолютно здоров, но одержим идеей, что именно ему суждено завершить Опус Омега...
— Опус?..
— Опус Омега: Последняя Цель, Конец Трудов — то есть захоронить эти омерзительные колонны во всех предписанных местах.
— Вы имеете в виду... — Джек вытащил из кармана лоскут кожи Ани и развернул его перед Гертой, — вот по такому образцу?
Тень боли скользнула по измученному лицу женщины.
— Да, — вздохнула она. — Именно так.
— Тогда все сходится воедино. Больше никаких совпадений, верно? Я не могу выкинуть эту кожу, вы нанимаете меня для проникновения к дор.менталистам, где я вижу глобус Брейди и узнаю рисунок на нем... все очень тщательно организовано.
Черт возьми, он чувствовал себя жалкой марионеткой.
— Словом «организовано» вы оказали мне большую честь. Никто — ни Иное, ни Союзник и, конечно, ни я — не обладает правом такого контроля. Люди и объекты размещаются поблизости друг от друга в надежде, что это даст определенный результат.
— Брейди тоже так считает?
— Он руководствуется своими соображениями. Я сомневаюсь, что у него есть хоть какое-то представление о том новом мире, которое создает Иное, но уверена, он считает — человек, который завершит Опус Омега, будет вознагражден высоким положением в нем.
— Но как он вообще узнал об Опусе Омега?
— Ему тоже приснился сон, но в нем предстала карта мира. На ней был ряд точек на глобусе, и из каждой из них шли линии к другим. Когда три линии пересекались, место их скрещения вспыхивало. Он не имел представления, насколько они важны, пока к нему в руки не попала запрещенная книга «Компендиум Шрема».
— Запрещенная? Как можно запретить какую-то книгу? Наложить на нее запрет в Бостоне?
Герта терпеливо улыбнулась его непониманию:
— Что-то вроде. Она была запрещена в пятнадцатом веке католической церковью.
— Шестьсот лет назад... очень старая книга.
— Она уже была таковой, когда ее запретили. На самом деле она куда старше. Никто толком не знает, насколько она стара. «Компендиум» впервые привлек внимание церкви во времена испанской инквизиции, когда выяснилось, что ею владеет некий мавританский ученый, имя которого ныне потеряно. Прежде чем умереть, он прошел через невыразимые страдания, но не смог или не захотел сказать, от кого ее получил. Говорят, что сам Великий инквизитор Торквемада, прочитав лишь часть «Компендиума», испытал такое отвращение, что приказал сложить огромный костер и сам швырнул книгу в пламя. Но она не сгорела. Не удалось ее изрубить в клочья ни самым острым мечом, ни самым тяжелым топором. Поэтому он кинул ее в самое глубокое ущелье, которое только удалось найти в испанской империи, завалил его гранитными валунами и возвел над ним монастырь Святого Фомы.
Джек тихо присвистнул.
— Что же в нем была за чертовщина?
— Много чего. Перечни и описания непредставимых обрядов и церемоний, чертежи и диаграммы древних механизмов, но сердцем «Компендиума» было описание Опуса Омега — конечного процесса, который и обеспечит приход того, что называется «Иным миром».
Джек зябко поежился.
— Иное... И что тогда?
— Ты, конечно, понимаешь, что эта война космических теней длится гораздо дольше, чем существует человечество. Миллионы лет, прошедших с той поры, как первый человекообразный встал на задние лапы, — не более чем мгновение для протяженности этого конфликта. Он начался еще до того, как сформировалась Земля, и будет длиться долго после того, как остынет Солнце.
Джек знал это — по крайней мере, ему рассказывали, — но принять эту концепцию было по-прежнему трудно.
— И как все, что запрещают, — продолжила Герта, — «Компендиум» не мог долго оставаться погребенным. Маленькая и незаметная секта монахов в этом монастыре провела годы, прокладывая туннели и тайно пробиваясь в ущелье. Они добрались до книги, но, прежде чем успели воспользоваться ею. были перебиты, а книга исчезла на пятьсот лет.
— Но если даже ущелье, заваленное гранитными валунами, с монастырем наверху не могло удержать эту книгу от странствия по свету, где она таилась все эти столетия?
— В том месте, что построил воин Союзника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Это, должно быть, ошибка. Неужели они думают, что он кого-то застрелил? Кого? Впрочем, это не важно. Он никогда даже не наводил этот пистолет на кого-либо, не говоря уж о том, чтобы выстрелить.
Когда в этой путанице наконец разберутся, кто-то в прокуратуре округа за это заплатит. Ох как заплатит!
— Что?.. — Лютер сглотнул. — Что же, по-вашему, я сделал?
Из нагрудного кармана рубашки Холуша вытащил карточку.
— Насколько близко вы знакомы с Ричардом Кордовой?
— Кордовой?
Лютер лихорадочно рылся в памяти, пока человек, названный Романо, извлекал пистолет из ящика стола. Он держал его за проволочную петельку, пропущенную сквозь спусковую скобу.
Кордова... это имя ему ничего не говорило. Но что можно вспомнить в таких обстоятельствах?
— Сомневаюсь, что вообще слышал о нем. Я не в состоянии помнить имена всех членов церкви. У нас так...
— Мы не думаем, что он был дорменталистом. «Был»?
— А что с ним случилось?
— Вчера поздним вечером или сегодня рано утром он был убит. Сначала получил несколько ударов пистолетом, а затем — три пули девятимиллиметрового калибра. Когда вы в последний раз стреляли из своего пистолета, мистер Брейди?
У Лютера отлегло от сердца. Наконец-то он обрел почву под ногами, может что-то доказать.
— Четыре, может, пять месяцев назад. В тире по бумажным мишеням, а не по человеку.
Романо понюхал срез дула и, посмотрев на Янга, покачал головой:
— Совершенно не соответствует. Из него стреляли недавно. И очень недавно. — Он приподнял пистолет и, поворачивая, стал внимательно рассматривать. — Ай-ай-ай! Если я не ошибаюсь, у нас тут на прицеле кровь и, похоже, клочок ткани.
Лютер в ужасе смотрел, как Романо опускает пистолет в прозрачный пластиковый мешочек. Этого не может быть! Сначала Дженсен, а теперь...
— Подождите! Это какая-то ужасная ошибка. Я не знаю никакого Кордовы! Я никогда даже не слышал о нем.
Холуша ухмыльнулся:
— А вот он о вас слышал.
— Я... я не понимаю.
— Вы, наверно, решили, что тщательно обыскали его дом, но кое-что вы упустили.
— Что значит — кое-что?
Холуша только покачал головой, вместо ответа. В надежде получить его Лютер посмотрел на Янга, но все дальнейшие вопросы замерли у него на губах, когда он увидел жесткий взгляд детектива.
— Мы доставим вас для допроса в 47-й участок, мистер Брейди.
У Лютера свело желудок.
— Я арестован?
— Нет, но нам необходимо получить кое-какие ответы относительно вашего пистолета. И уточнить, где вы были прошлой ночью.
Хоть так. Мысль, что его в наручниках проведут через храм, была невыносима.
— Я хочу присутствия моего адвоката.
— Отлично. Звоните ему, и пусть он нас здесь встречает.
Он не совершал ничего плохого, но надо, чтобы рядом был Барри, который все приведет в порядок.
С этим пистолетом они, должно быть, ошиблись... иначе и быть не может.
Красновато-коричневое пятнышко, которое он заметил у прицела, не могло быть кровью. Но если это не кровь, то что же?
11
— Так как мне вас называть? — спросил Джек. — Поскольку ваша фамилия не Роселли...
Пожилая женщина с округлым и гладким лицом рассматривала его, сидя в кресле с высокой гнутой спинкой, доставленном с Дальнего Востока. Ее кисти с узловатыми суставами лежали на серебряной ручке прогулочной трости. В обстановке квартиры все так же чувствовалась любовь к Китаю — она была заполнена ширмами, статуэтками и столиками с инкрустацией. В этот раз на женщине был красный свитер с высоким воротом и свободные синие брюки.
Она вскинула голову:
— С чего вы это взяли?
Джек подвергся строгой оценке со стороны привратника Эстебана и ротвейлера Бенно и сейчас стоял перед
пожилой леди, которая в свое время представилась ему Марией Роселли.
— Потому что я нашел Джонни Роселли и он рассказал мне, что его мать умерла четыре года назад. Мне же вы кажетесь более чем живой, миссис...
— Почему бы вам не называть меня просто Гертой?
— Это ваше имя?
Беглая улыбка.
— Оно не хуже любого другого.
Что ж, годится.
— О'кей... Герта. Можно и так. Но...
Женщина сняла тонкую руку с припухшими суставами с серебряной ручки трости и подняла ее, призывая к молчанию.
— Разрешите сказать вам, что Джонни был и прав и не прав, когда говорил о смерти своей матери. Это было истиной по отношению к матери, родившей его, но не ко мне. Потому что я тоже его мать. Так же как и ваша.
Джек почувствовал, как с его плеч спал огромный груз. Он не собирался и не должен был спорить с ней. Она признала, кем на самом деле была.
Он опустился на стул напротив нее.
— Значит, так оно и есть: вы одна из них.
Легкая улыбка осветила овальное лицо.
— И кого же вы имеете в виду, говоря о «них»?
— Женщин с собаками. Женщин, которые чертовски много знают. Вы — четвертая.
Первой в июне была русская. С маламутом. Следующая куда моложе, в сари, и при ней немецкая овчарка. Последней — Аня с Ирвингом, ее бесстрашным малышом чихуахуа. Каждая утверждала, что является его матерью.
Он не имел представления ни кто эти женщины, ни сколько их вообще, но они каким-то образом представляли таинственную третью силу в вечной войне между Иным и Союзником.
— Да, предполагаю, что гак и есть.
— При нашей первой встрече вы сказали, что не знаете Аню Манди. Но не сомневаюсь, что вы ее знали. Много ли другой лжи вы изложили мне?
В других обстоятельствах Джек испытывал бы гнев, но сейчас он был слишком усталым.
— Я не лгала. «Вы знаете пожилую женщину по имени Аня?» — сказали вы. Да, я знала о ней, но ко времени нашего разговора ее уже не существовало. Вы должны были спросить меня: «Знали ли вы когда-нибудь пожилую женщину по имени Аня?» Вот тогда вы получили бы от меня совершенно иной ответ.
Джек, испытывая досаду, наклонился вперед:
— О'кей. Давайте бросим играть словами и перейдем к делу. Вы манипулировали мной, чтобы заставить связаться с дорментализмом. Зачем?
Герта погладила Бенно по голове. Пес закрыл глаза и вытянул шею, прижимаясь к руке хозяйки.
— Потому что он должен быть уничтожен. Или запрещен. Он должен быть разрушен, изуродован, поставлен на колени.
Эта женщина не колебалась в выборе слов.
— Потому что он связан с Иным?
Она кивнула:
— Которое вдохновило его появление и сделало дорментализм своим оружием.
— Каким образом космическая сила может способствовать появлению секты?
— Через человека, чей мозг, отравленный наркотиками, был беззащитен перед влиянием, когда в дело вступил Противник... или, точнее говоря, снова вступил.
Противник... известный также под именем Тот Самый, который имел куда больше обличий и имен, чем Джек... в этом мире он был агентом-провокатором Иного... и его истинное имя Джек узнал всего несколько месяцев назад...
Расалом.
И Джек был совершенно уверен, что может назвать того человека, мозг которого был изъеден наркотиками.
— Купер Бласко рассказал мне, что идея дорментализма пришла к нему во сне в конце шестидесятых. Не тогда ли Рас...
Герта резко вскинула руку:
— Стоп! Не произносите его истинное имя. Я не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. А также и вы.
Джеку отчаянно не хотелось это признавать, но тут она была права. Ему уже довелось попробовать вкус того, что этот парень Расалом может сделать. Довольно жутковато вспоминать.
— Что вы имеете в виду, говоря «снова вступил»?
— Тысячелетия он наращивал уровень людских бед и несчастий, которыми и кормился, пока наконец незадолго перед Второй мировой войной от него удалось окончательно избавиться. По крайней мере, так считалось. Но в 1968 году в силу странного стечения обстоятельств он ухитрился снова возродиться к жизни... в чреве женщины, которая ни о чем не подозревала.
Эта дата ударила гулким колоколом... Джеку довелось быть в городе, где в 1968 году произошел прорыв Иного... он не раз бывал в этом месте. Ни один из этих визитов не доставлял удовольствия — и именно там он едва не расстался с жизнью.
— Не могло ли это случиться в Монро, на Лонг-Айленде?
Она кивнула:
— Могло. И он не в первый раз возвращается из мертвых.
— Аня упоминала, что он многократно возрождался. Но послушайте, должен сказать вам, что Купер Бласко отнюдь не производил впечатления порочной личности. Трудно поверить, что такой хиппи, как он, работал на Иное.
— Он был всего лишь пешкой. Его сон о мире Хокано, о котором он и написал свою брошюру, был внушен Иным. Он посеял те семена, из которых Лютер Брейди позже взрастил чудовищный организм своей церкви, а она, в свою очередь, стала инструментом, с помощью которого Иное завладевает этой частью мира.
Джек покачал головой:
— Но насколько я понимаю, Иное хочет тут все изменить, превратить нашу реальность в ад наяву. А Брейди не похож на типа, который согласен обречь себя на такое существование. Разве что он совершенно выжил из ума.
— Он абсолютно здоров, но одержим идеей, что именно ему суждено завершить Опус Омега...
— Опус?..
— Опус Омега: Последняя Цель, Конец Трудов — то есть захоронить эти омерзительные колонны во всех предписанных местах.
— Вы имеете в виду... — Джек вытащил из кармана лоскут кожи Ани и развернул его перед Гертой, — вот по такому образцу?
Тень боли скользнула по измученному лицу женщины.
— Да, — вздохнула она. — Именно так.
— Тогда все сходится воедино. Больше никаких совпадений, верно? Я не могу выкинуть эту кожу, вы нанимаете меня для проникновения к дор.менталистам, где я вижу глобус Брейди и узнаю рисунок на нем... все очень тщательно организовано.
Черт возьми, он чувствовал себя жалкой марионеткой.
— Словом «организовано» вы оказали мне большую честь. Никто — ни Иное, ни Союзник и, конечно, ни я — не обладает правом такого контроля. Люди и объекты размещаются поблизости друг от друга в надежде, что это даст определенный результат.
— Брейди тоже так считает?
— Он руководствуется своими соображениями. Я сомневаюсь, что у него есть хоть какое-то представление о том новом мире, которое создает Иное, но уверена, он считает — человек, который завершит Опус Омега, будет вознагражден высоким положением в нем.
— Но как он вообще узнал об Опусе Омега?
— Ему тоже приснился сон, но в нем предстала карта мира. На ней был ряд точек на глобусе, и из каждой из них шли линии к другим. Когда три линии пересекались, место их скрещения вспыхивало. Он не имел представления, насколько они важны, пока к нему в руки не попала запрещенная книга «Компендиум Шрема».
— Запрещенная? Как можно запретить какую-то книгу? Наложить на нее запрет в Бостоне?
Герта терпеливо улыбнулась его непониманию:
— Что-то вроде. Она была запрещена в пятнадцатом веке католической церковью.
— Шестьсот лет назад... очень старая книга.
— Она уже была таковой, когда ее запретили. На самом деле она куда старше. Никто толком не знает, насколько она стара. «Компендиум» впервые привлек внимание церкви во времена испанской инквизиции, когда выяснилось, что ею владеет некий мавританский ученый, имя которого ныне потеряно. Прежде чем умереть, он прошел через невыразимые страдания, но не смог или не захотел сказать, от кого ее получил. Говорят, что сам Великий инквизитор Торквемада, прочитав лишь часть «Компендиума», испытал такое отвращение, что приказал сложить огромный костер и сам швырнул книгу в пламя. Но она не сгорела. Не удалось ее изрубить в клочья ни самым острым мечом, ни самым тяжелым топором. Поэтому он кинул ее в самое глубокое ущелье, которое только удалось найти в испанской империи, завалил его гранитными валунами и возвел над ним монастырь Святого Фомы.
Джек тихо присвистнул.
— Что же в нем была за чертовщина?
— Много чего. Перечни и описания непредставимых обрядов и церемоний, чертежи и диаграммы древних механизмов, но сердцем «Компендиума» было описание Опуса Омега — конечного процесса, который и обеспечит приход того, что называется «Иным миром».
Джек зябко поежился.
— Иное... И что тогда?
— Ты, конечно, понимаешь, что эта война космических теней длится гораздо дольше, чем существует человечество. Миллионы лет, прошедших с той поры, как первый человекообразный встал на задние лапы, — не более чем мгновение для протяженности этого конфликта. Он начался еще до того, как сформировалась Земля, и будет длиться долго после того, как остынет Солнце.
Джек знал это — по крайней мере, ему рассказывали, — но принять эту концепцию было по-прежнему трудно.
— И как все, что запрещают, — продолжила Герта, — «Компендиум» не мог долго оставаться погребенным. Маленькая и незаметная секта монахов в этом монастыре провела годы, прокладывая туннели и тайно пробиваясь в ущелье. Они добрались до книги, но, прежде чем успели воспользоваться ею. были перебиты, а книга исчезла на пятьсот лет.
— Но если даже ущелье, заваленное гранитными валунами, с монастырем наверху не могло удержать эту книгу от странствия по свету, где она таилась все эти столетия?
— В том месте, что построил воин Союзника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63