Ее плоть сливалась с его плотью в яростном ритме, и этот ритм постепенно превратил страсть в забытье. Последнее, что Гхэ вспомнил, была Хизи, которая, закусив губу, с обожанием смотрела на него. Потом он забыл и это.
Когда он проснулся, Квен Шен одевалась. Гхэ попытался разогнать туман, который, казалось, стоял у него перед глазами.
– Что?.. – выдохнул он.
– Ш-ш… Тихо. Ты и так поднял достаточно шума.
– Я не… – Гхэ был обнажен, его тело и простыни залиты потом. Квен Шен криво улыбнулась ему разбитыми губами.
– Все хорошо, мой милый призрак. Отдохни. – Она потрогала распухший подбородок. – В следующий раз не бей меня по лицу. Я как-нибудь выкручусь на этот раз, но если ты будешь и дальше оставлять на мне знаки, даже Гавиал в конце концов придет к очевидным выводам. – Женщина наклонилась, игриво куснула Гхэ за нос, потом поцеловала его в губы. Все случившееся казалось молодому человеку странно далеким, но его тело все еще помнило пережитую страсть. Гхэ даже все еще чувствовал пламенное наслаждение…
Единственное, чего он не мог вспомнить, – это его собственные действия.
– Спасибо, – сказал он, когда Квен Шен двинулась к двери.
– Прибереги свою благодарность на потом, – прошептала женщина. – Это не последняя наша встреча. – Она выскользнула из каюты, и Гхэ услышал ее шаги на палубе.
Когда Квен Шен ушла, Гхэ почувствовал озноб. Какой-то образ маячил на краю его сознания – лицо женщины, которое ему почти удавалось узнать…
Однако вспомнить детали никак не удавалось, они ускользали, не позволяя Гхэ дать смутному образу имя. Он ощутил легкое раздражение. Наверное, какая-то прежняя возлюбленная, которую Квен Шен напомнила ему.
Значит, он занимался с Квен Шен любовью. Это было единственное логичное объяснение. Но Гхэ ничего не помнил: должно быть, бог-Река все еще заставлял его забыть некоторые вещи.
Гхэ почувствовал не то чтобы возмущение, скорее недоумение. Он все время думал, будто утраченные воспоминания были той частью его сознания, что умерла прежде, чем бог-Река пришел ему на помощь и превратил в вампира. Он все еще был уверен в этом, потому что многие знания, которых он лишился, помогли бы ему в выполнении его миссии. Например, тогда в Ноле он не узнал знакомого джика, и необходимость убить того из-за провала в памяти ускорила нападение жрецов храма Ахвен. Но если он все еще забывает события, недавние события… От этой мысли Гхэ поежился. Что из известного ему соответствует действительности?
И наконец Гхэ удалось поймать ускользающее воспоминание. Теперь он вспомнил, кто такая Ли, вспомнил, что любил ее и верил ей, как никому другому. Забыв Ли, он по неведению убил ее. Почему бог-Река допустил это?
Боль от возвращенных воспоминаний о Ли едва не убила Гхэ вернее той заколдованной стрелы, что пронзила его сердце; однако раскаяние, как и страсть, быстро остыло в нем. Гхэ подумал, было ли такое охлаждение чувств его собственным свойством или же и это сделано за него…
В конце концов, какая разница? Имеет значение только одно: найти Хизи; все остальное – просто отвлечение. Тоска Гхэ по Хизи стала теперь почти безумной, хотя он и не мог бы с уверенностью сказать почему. Он должен заполучить ее, свою дочь, свою нареченную.
На этот раз такая странная мысль ничуть его не смутила.
XXIII
ГЛУБОКИЕ РАНЫ
«Трус, трус, трус», – выбивали по песку пустыни копыта Тьеша. Перкар так сильно закусил губу, что в конце концов почувствовал вкус крови.
«Куда мы направляемся?» – спросил Харка.
– Отобрать нечто, что у меня украли. И убить вора.
«Это загадка, а не ответ».
– Ты – мой меч. Я вовсе не обязан отвечать на твои вопросы.
«Ты только что в течение пяти дней спал на пороге дамакуты смерти. Что бы ты ни собрался делать, тебе следует подождать, пока у тебя не прояснится в голове».
– Не думаю, чтобы у меня особенно прояснилось в голове, – прорычал Перкар. – И вообще, хватит с меня. Я просто хочу жить дома, вместе с отцом и матерью, ухаживать за скотом. Почему все беды свалились на меня? Что я такого сделал?
«Пролил кровь в поток, где живет твоя богиня. Дал клятву. Убил Эшару, мою хранительницу. Предал Капаку и свой народ…»
– Хватит, хватит, – воскликнул Перкар. Слезы текли по его лицу. – Я знаю все это. Я только хочу сказать… – Он ударил Тьеша пятками, и конь, рванувшись вперед, споткнулся и едва не упал. Перкар с трудом удержался в седле.
«Полегче, – остерег Перкара Харка. – Я могу помочь видеть в темноте тебе, но не твоему коню».
– Так у нее было имя? – выдохнул Перкар.
«Конечно, у нее было имя».
– И оно тебе известно?
«Она была моей хранительницей».
– Ты никогда мне этого не говорил.
«Ты никогда не хотел этого знать. Не хочешь и сейчас».
– Верно, – с яростью прошептал Перкар. – Не хочу. Никогда ничего не говори мне о ней.
Перкар неохотно пустил Тьеша шагом; скакать рысью, по крайней мере пока они не доберутся до более открытой и ровной местности, было нельзя. Теперь уже недолго. Небо на востоке начало розоветь, значит, скоро Тьеш сможет видеть.
«Куда мы направляемся?»
Перкар постарался взять себя в руки, прежде чем решился ответить.
– Я, можно сказать, на гребне горы, – наконец сказал он. – Если я упаду на одну сторону, я превращусь в животное, которое прячется от солнца и всего боится. Мне нужно упасть на другую сторону.
«Куда ты упадешь, если упадешь на другую сторону?»
– Этого я не знаю. Но если я позволю страху овладеть мной, то не буду годиться ни для чего.
«Ну так куда же мы направляемся?»
– Меня пугает смерть. Те люди, что так напугали меня и нанесли мне поражение, преследуют нас. Если я одержу победу над ними, я одержу победу над своим страхом.
«Сомневаюсь. Многие из тех, кому я служил, думали, будто, убивая, они победят смерть. Как будто смерть в благодарность за щедрые жертвы не проглотит их самих!»
– Я не говорил, что надеюсь победить смерть, – только страх перед ней.
«Это неразумное решение. Уж ты-то должен это понимать: такую же ошибку ты совершил, когда вступил в бой с Охотницей. Ты накапливаешь в сердце вину, а потом пытаешься расплатиться своей жизнью. Но я не даю тебе погибнуть, и все начинается сначала. К тому же не забывай: когда человек умирает, не расплатившись с долгами, их приходится платить его семье».
– Замолчи!
«Это неразумно».
– Послушай, – рявкнул Перкар, – теперь ведь все не так. Во-первых, мои противники – не Охотница и не армия богов. Это всего лишь пятеро смертных, не более того, а мы с тобой побеждали и вдвое большее число. Нам еще далеко до горы, и мы не можем проделать весь этот путь, убегая от преследователей. У нас слишком мало лошадей, чтобы все время их заметно опережать. Лучше разделаться с врагами сейчас, чем ждать, пока как-нибудь ночью они нападут на нас.
«Ну конечно: если ты погибнешь, осуществляя эту затею, ты погибнешь как герой, и никто не станет винить тебя, за то, что гораздо более крупные проблемы, которые ты же и создал, остаются неразрешенными».
Перкар ничего не ответил мечу; он вообще перестал обращать внимание на предостережения Харки, пока тот – злорадно, как показалось юноше, – не сказал:
– Смотри, вон там.
Без помощи Харки Перкар мог и не заметить менгов: они разбили лагерь в сухом русле ручья, скрытом порослью тополей. Теперь, однако, он видел, как двигаются кони и люди. Возможно, они уже услышали его приближение, да Перкар и не собирался подкрадываться. Если он помедлит, если позволит себе заколебаться, все пропало. Ужас трепыхался у него в груди, как черная летучая мышь с острыми когтями, и на мгновение Перкар почувствовал себя парализованным. Тем не менее ему удалось выхватить Харку.
«Я сейчас погибну», – внезапно понял юноша.
– Нет! – завопил Перкар и поскакал вниз по руслу ручья; было еще довольно темно, хотя рассвет быстро разгорался. Мимо просвистела стрела, потом другая, и руки Перкара заболели от желания натянуть поводья, развернуть Тьеша и ускакать. Но стрелы пролетели далеко в стороне, и крик Перкара превратился в боевой клич, который по крайней мере казался полным отваги.
«Там что-то не так», – предупредил его Харка.
Перкар тоже это почувствовал. У костра лежали пятеро менгов, но только один из них шевелился. Этот единственный был Чуузек; он тяжело опирался о ствол дерева, неуклюже подняв лук. Перкар соскочил с коня и кинулся на воина, разбрызгивая воду, кое-где скопившуюся в русле. Он подозревал, что большая часть людей у костра, которых он видит, всего лишь прикрытые одеждой мешки, а остальные менги ждут его в засаде.
Чуузек выстрелил еще раз и снова промахнулся. Он еле успел вытащить меч, чтобы отразить нападение Перкара; защищался он слабо: его клинок оказался отброшен в сторону, и Харка погрузился в живот воина. Перкар вытащил из раны окровавленный меч и быстро отскочил.
– Это тебе за нашу игру в пятнашки, – прорычал он.
– Будь ты проклят, – выдохнул Чуузек. Его колени подогнулись, но он, как ни странно, не упал. Казалось, менг стоит на цыпочках, закинув одну руку за ветку тополя. Перкар оглянулся, высматривая остальных воинов.
«Других нет», – заверил его Харка.
– Что?
«Он был один. Единственная угроза для тебя».
Чуузек пытался сказать что-то еще. Меч выпал из его руки, и менг пытался дотянуться до него, однако словно какой-то невидимый барьер не позволял ему это сделать. Только теперь Перкар с изумлением заметил, что Чуузек привязан к дереву. Юноша разглядел удерживающие того веревки.
Разглядел он и многочисленные раны – кроме той, которую он сам нанес только что. Раны были неумело перевязаны, но пропитавшая повязки кровь казалась свежей.
– Чуузек! Что тут произошло? – спросил Перкар и потянулся, чтобы разрезать веревки.
– Нет! – прокричал раненый. Он чуть не плакал. Кровь из нанесенной Перкаром раны образовала на песке лужицу – самую большую из нескольких, уже собравшихся там. – Нет… Я заслужил право умереть стоя. Я заслужил это!
– Что случилось? – повторил Перкар. – Все остальные погибли?
– Все погибли, все, кроме меня. Я знал, что ты явишься. А теперь убирайся, дай мне умереть среди моих родичей. Тебе, шез, нечего тут делать.
– Почему ты так меня называешь?
– Ты – наше проклятие, – прошептал Чуузек. – Из-за тебя мы все обречены.
– Кто тебе это сказал? Тот гаан, о котором я слышал?
– Пить… Дай мне глоток воды, и я тебе расскажу.
Перкар нашел рядом с почти погасшим костром, в который явно уже несколько часов не подбрасывали дров, мех с водой и протянул его умирающему.
Харка успел его предупредить, но Перкар отскочил недостаточно быстро. Нож Чуузека, холодный, как сосулька, вонзился ему в бок. Перкар услышал, как лезвие заскрежетало по ребрам, втянул в себя воздух и упал на песок, вцепившись рукой в стальной клинок. Юноша, несмотря на ужасную боль, выдернул нож из раны и остался лежать, тяжело дыша.
«Мы оба еще слабы – ты и я – извинился Харка. – Я должен был раньше заметить опасность».
Скоро рана перестала кровоточить, хотя все еще болела.
– Чуузек… – Перкар перекатился на бок, чтобы видеть менга. Глаза Чуузека уже остекленели. Кинжал, покрытый кровью Перкара, выпал из его руки и вонзился в песок.
«Я его убил», – мрачно подумал Перкар.
Ему едва удалось подняться на дрожащие ноги, когда он Услышал стук копыт. Перкар потянулся за Харкой, лежащим там, где он его выронил в момент ранения.
«Это не враги», – успокоил его Харка. Руки Перкара тряслись.
Харка, как всегда, оказался прав. В сухое русло спускались Нгангата и Ю-Хан.
Перкар не особенно удивился, когда обнаружилось, что Чуузек то ли лгал, то ли заблуждался. Трое других менгов были мертвы: у каждого оказалось растерзано горло, но четвертый остался жив. Это был Мох, даже не раненный; лишь огромный багровый синяк расползался у него по лбу. Мох весь оказался забрызган черной жидкостью, которую Перкар тут же опознал.
– Это кровь бога, – сказал он Нгангате. – Кровь бога или черная, или золотая; мне это известно по опыту.
– Что-то напало на них, – пробормотал Ю-Хан. Он с подозрением посмотрел на Чуузека.
– Его убил я, – признался Перкар. – Он стрелял из лука. Я не знал, что он уже ранен.
Ю-Хан пожал плечами.
– Этот воин был храбр, но его представления о чести могли бы и больше соответствовать обычаям менгов. Ну, по крайней мере он сумел тебя ударить.
Перкар чуть не взорвался, но потом понял, что хотел сказать Ю-Хан. Когда Перкар нанес удар Чуузеку, это было убийство, самое настоящее убийство. Менг был не в силах сражаться с ним. С другой стороны, возможно, тот погиб бы все равно; он даже привязал себя к дереву, чтобы умереть стоя, сохраняя при этом хоть призрачную надежду убить еще одного врага. Перкар – сам о том не подозревая – дал ему эту последнюю возможность. Может быть, Чуузек умер в уверенности, что убил Перкара. Все эти рассуждения даже вызвали у юноши улыбку.
Однако его радость оказалась недолговечной. Перкар ничего не доказал себе: сражения не было, не было настоящего испытания его храбрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Когда он проснулся, Квен Шен одевалась. Гхэ попытался разогнать туман, который, казалось, стоял у него перед глазами.
– Что?.. – выдохнул он.
– Ш-ш… Тихо. Ты и так поднял достаточно шума.
– Я не… – Гхэ был обнажен, его тело и простыни залиты потом. Квен Шен криво улыбнулась ему разбитыми губами.
– Все хорошо, мой милый призрак. Отдохни. – Она потрогала распухший подбородок. – В следующий раз не бей меня по лицу. Я как-нибудь выкручусь на этот раз, но если ты будешь и дальше оставлять на мне знаки, даже Гавиал в конце концов придет к очевидным выводам. – Женщина наклонилась, игриво куснула Гхэ за нос, потом поцеловала его в губы. Все случившееся казалось молодому человеку странно далеким, но его тело все еще помнило пережитую страсть. Гхэ даже все еще чувствовал пламенное наслаждение…
Единственное, чего он не мог вспомнить, – это его собственные действия.
– Спасибо, – сказал он, когда Квен Шен двинулась к двери.
– Прибереги свою благодарность на потом, – прошептала женщина. – Это не последняя наша встреча. – Она выскользнула из каюты, и Гхэ услышал ее шаги на палубе.
Когда Квен Шен ушла, Гхэ почувствовал озноб. Какой-то образ маячил на краю его сознания – лицо женщины, которое ему почти удавалось узнать…
Однако вспомнить детали никак не удавалось, они ускользали, не позволяя Гхэ дать смутному образу имя. Он ощутил легкое раздражение. Наверное, какая-то прежняя возлюбленная, которую Квен Шен напомнила ему.
Значит, он занимался с Квен Шен любовью. Это было единственное логичное объяснение. Но Гхэ ничего не помнил: должно быть, бог-Река все еще заставлял его забыть некоторые вещи.
Гхэ почувствовал не то чтобы возмущение, скорее недоумение. Он все время думал, будто утраченные воспоминания были той частью его сознания, что умерла прежде, чем бог-Река пришел ему на помощь и превратил в вампира. Он все еще был уверен в этом, потому что многие знания, которых он лишился, помогли бы ему в выполнении его миссии. Например, тогда в Ноле он не узнал знакомого джика, и необходимость убить того из-за провала в памяти ускорила нападение жрецов храма Ахвен. Но если он все еще забывает события, недавние события… От этой мысли Гхэ поежился. Что из известного ему соответствует действительности?
И наконец Гхэ удалось поймать ускользающее воспоминание. Теперь он вспомнил, кто такая Ли, вспомнил, что любил ее и верил ей, как никому другому. Забыв Ли, он по неведению убил ее. Почему бог-Река допустил это?
Боль от возвращенных воспоминаний о Ли едва не убила Гхэ вернее той заколдованной стрелы, что пронзила его сердце; однако раскаяние, как и страсть, быстро остыло в нем. Гхэ подумал, было ли такое охлаждение чувств его собственным свойством или же и это сделано за него…
В конце концов, какая разница? Имеет значение только одно: найти Хизи; все остальное – просто отвлечение. Тоска Гхэ по Хизи стала теперь почти безумной, хотя он и не мог бы с уверенностью сказать почему. Он должен заполучить ее, свою дочь, свою нареченную.
На этот раз такая странная мысль ничуть его не смутила.
XXIII
ГЛУБОКИЕ РАНЫ
«Трус, трус, трус», – выбивали по песку пустыни копыта Тьеша. Перкар так сильно закусил губу, что в конце концов почувствовал вкус крови.
«Куда мы направляемся?» – спросил Харка.
– Отобрать нечто, что у меня украли. И убить вора.
«Это загадка, а не ответ».
– Ты – мой меч. Я вовсе не обязан отвечать на твои вопросы.
«Ты только что в течение пяти дней спал на пороге дамакуты смерти. Что бы ты ни собрался делать, тебе следует подождать, пока у тебя не прояснится в голове».
– Не думаю, чтобы у меня особенно прояснилось в голове, – прорычал Перкар. – И вообще, хватит с меня. Я просто хочу жить дома, вместе с отцом и матерью, ухаживать за скотом. Почему все беды свалились на меня? Что я такого сделал?
«Пролил кровь в поток, где живет твоя богиня. Дал клятву. Убил Эшару, мою хранительницу. Предал Капаку и свой народ…»
– Хватит, хватит, – воскликнул Перкар. Слезы текли по его лицу. – Я знаю все это. Я только хочу сказать… – Он ударил Тьеша пятками, и конь, рванувшись вперед, споткнулся и едва не упал. Перкар с трудом удержался в седле.
«Полегче, – остерег Перкара Харка. – Я могу помочь видеть в темноте тебе, но не твоему коню».
– Так у нее было имя? – выдохнул Перкар.
«Конечно, у нее было имя».
– И оно тебе известно?
«Она была моей хранительницей».
– Ты никогда мне этого не говорил.
«Ты никогда не хотел этого знать. Не хочешь и сейчас».
– Верно, – с яростью прошептал Перкар. – Не хочу. Никогда ничего не говори мне о ней.
Перкар неохотно пустил Тьеша шагом; скакать рысью, по крайней мере пока они не доберутся до более открытой и ровной местности, было нельзя. Теперь уже недолго. Небо на востоке начало розоветь, значит, скоро Тьеш сможет видеть.
«Куда мы направляемся?»
Перкар постарался взять себя в руки, прежде чем решился ответить.
– Я, можно сказать, на гребне горы, – наконец сказал он. – Если я упаду на одну сторону, я превращусь в животное, которое прячется от солнца и всего боится. Мне нужно упасть на другую сторону.
«Куда ты упадешь, если упадешь на другую сторону?»
– Этого я не знаю. Но если я позволю страху овладеть мной, то не буду годиться ни для чего.
«Ну так куда же мы направляемся?»
– Меня пугает смерть. Те люди, что так напугали меня и нанесли мне поражение, преследуют нас. Если я одержу победу над ними, я одержу победу над своим страхом.
«Сомневаюсь. Многие из тех, кому я служил, думали, будто, убивая, они победят смерть. Как будто смерть в благодарность за щедрые жертвы не проглотит их самих!»
– Я не говорил, что надеюсь победить смерть, – только страх перед ней.
«Это неразумное решение. Уж ты-то должен это понимать: такую же ошибку ты совершил, когда вступил в бой с Охотницей. Ты накапливаешь в сердце вину, а потом пытаешься расплатиться своей жизнью. Но я не даю тебе погибнуть, и все начинается сначала. К тому же не забывай: когда человек умирает, не расплатившись с долгами, их приходится платить его семье».
– Замолчи!
«Это неразумно».
– Послушай, – рявкнул Перкар, – теперь ведь все не так. Во-первых, мои противники – не Охотница и не армия богов. Это всего лишь пятеро смертных, не более того, а мы с тобой побеждали и вдвое большее число. Нам еще далеко до горы, и мы не можем проделать весь этот путь, убегая от преследователей. У нас слишком мало лошадей, чтобы все время их заметно опережать. Лучше разделаться с врагами сейчас, чем ждать, пока как-нибудь ночью они нападут на нас.
«Ну конечно: если ты погибнешь, осуществляя эту затею, ты погибнешь как герой, и никто не станет винить тебя, за то, что гораздо более крупные проблемы, которые ты же и создал, остаются неразрешенными».
Перкар ничего не ответил мечу; он вообще перестал обращать внимание на предостережения Харки, пока тот – злорадно, как показалось юноше, – не сказал:
– Смотри, вон там.
Без помощи Харки Перкар мог и не заметить менгов: они разбили лагерь в сухом русле ручья, скрытом порослью тополей. Теперь, однако, он видел, как двигаются кони и люди. Возможно, они уже услышали его приближение, да Перкар и не собирался подкрадываться. Если он помедлит, если позволит себе заколебаться, все пропало. Ужас трепыхался у него в груди, как черная летучая мышь с острыми когтями, и на мгновение Перкар почувствовал себя парализованным. Тем не менее ему удалось выхватить Харку.
«Я сейчас погибну», – внезапно понял юноша.
– Нет! – завопил Перкар и поскакал вниз по руслу ручья; было еще довольно темно, хотя рассвет быстро разгорался. Мимо просвистела стрела, потом другая, и руки Перкара заболели от желания натянуть поводья, развернуть Тьеша и ускакать. Но стрелы пролетели далеко в стороне, и крик Перкара превратился в боевой клич, который по крайней мере казался полным отваги.
«Там что-то не так», – предупредил его Харка.
Перкар тоже это почувствовал. У костра лежали пятеро менгов, но только один из них шевелился. Этот единственный был Чуузек; он тяжело опирался о ствол дерева, неуклюже подняв лук. Перкар соскочил с коня и кинулся на воина, разбрызгивая воду, кое-где скопившуюся в русле. Он подозревал, что большая часть людей у костра, которых он видит, всего лишь прикрытые одеждой мешки, а остальные менги ждут его в засаде.
Чуузек выстрелил еще раз и снова промахнулся. Он еле успел вытащить меч, чтобы отразить нападение Перкара; защищался он слабо: его клинок оказался отброшен в сторону, и Харка погрузился в живот воина. Перкар вытащил из раны окровавленный меч и быстро отскочил.
– Это тебе за нашу игру в пятнашки, – прорычал он.
– Будь ты проклят, – выдохнул Чуузек. Его колени подогнулись, но он, как ни странно, не упал. Казалось, менг стоит на цыпочках, закинув одну руку за ветку тополя. Перкар оглянулся, высматривая остальных воинов.
«Других нет», – заверил его Харка.
– Что?
«Он был один. Единственная угроза для тебя».
Чуузек пытался сказать что-то еще. Меч выпал из его руки, и менг пытался дотянуться до него, однако словно какой-то невидимый барьер не позволял ему это сделать. Только теперь Перкар с изумлением заметил, что Чуузек привязан к дереву. Юноша разглядел удерживающие того веревки.
Разглядел он и многочисленные раны – кроме той, которую он сам нанес только что. Раны были неумело перевязаны, но пропитавшая повязки кровь казалась свежей.
– Чуузек! Что тут произошло? – спросил Перкар и потянулся, чтобы разрезать веревки.
– Нет! – прокричал раненый. Он чуть не плакал. Кровь из нанесенной Перкаром раны образовала на песке лужицу – самую большую из нескольких, уже собравшихся там. – Нет… Я заслужил право умереть стоя. Я заслужил это!
– Что случилось? – повторил Перкар. – Все остальные погибли?
– Все погибли, все, кроме меня. Я знал, что ты явишься. А теперь убирайся, дай мне умереть среди моих родичей. Тебе, шез, нечего тут делать.
– Почему ты так меня называешь?
– Ты – наше проклятие, – прошептал Чуузек. – Из-за тебя мы все обречены.
– Кто тебе это сказал? Тот гаан, о котором я слышал?
– Пить… Дай мне глоток воды, и я тебе расскажу.
Перкар нашел рядом с почти погасшим костром, в который явно уже несколько часов не подбрасывали дров, мех с водой и протянул его умирающему.
Харка успел его предупредить, но Перкар отскочил недостаточно быстро. Нож Чуузека, холодный, как сосулька, вонзился ему в бок. Перкар услышал, как лезвие заскрежетало по ребрам, втянул в себя воздух и упал на песок, вцепившись рукой в стальной клинок. Юноша, несмотря на ужасную боль, выдернул нож из раны и остался лежать, тяжело дыша.
«Мы оба еще слабы – ты и я – извинился Харка. – Я должен был раньше заметить опасность».
Скоро рана перестала кровоточить, хотя все еще болела.
– Чуузек… – Перкар перекатился на бок, чтобы видеть менга. Глаза Чуузека уже остекленели. Кинжал, покрытый кровью Перкара, выпал из его руки и вонзился в песок.
«Я его убил», – мрачно подумал Перкар.
Ему едва удалось подняться на дрожащие ноги, когда он Услышал стук копыт. Перкар потянулся за Харкой, лежащим там, где он его выронил в момент ранения.
«Это не враги», – успокоил его Харка. Руки Перкара тряслись.
Харка, как всегда, оказался прав. В сухое русло спускались Нгангата и Ю-Хан.
Перкар не особенно удивился, когда обнаружилось, что Чуузек то ли лгал, то ли заблуждался. Трое других менгов были мертвы: у каждого оказалось растерзано горло, но четвертый остался жив. Это был Мох, даже не раненный; лишь огромный багровый синяк расползался у него по лбу. Мох весь оказался забрызган черной жидкостью, которую Перкар тут же опознал.
– Это кровь бога, – сказал он Нгангате. – Кровь бога или черная, или золотая; мне это известно по опыту.
– Что-то напало на них, – пробормотал Ю-Хан. Он с подозрением посмотрел на Чуузека.
– Его убил я, – признался Перкар. – Он стрелял из лука. Я не знал, что он уже ранен.
Ю-Хан пожал плечами.
– Этот воин был храбр, но его представления о чести могли бы и больше соответствовать обычаям менгов. Ну, по крайней мере он сумел тебя ударить.
Перкар чуть не взорвался, но потом понял, что хотел сказать Ю-Хан. Когда Перкар нанес удар Чуузеку, это было убийство, самое настоящее убийство. Менг был не в силах сражаться с ним. С другой стороны, возможно, тот погиб бы все равно; он даже привязал себя к дереву, чтобы умереть стоя, сохраняя при этом хоть призрачную надежду убить еще одного врага. Перкар – сам о том не подозревая – дал ему эту последнюю возможность. Может быть, Чуузек умер в уверенности, что убил Перкара. Все эти рассуждения даже вызвали у юноши улыбку.
Однако его радость оказалась недолговечной. Перкар ничего не доказал себе: сражения не было, не было настоящего испытания его храбрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80