– Моя кровь? – рявкнул Хуквоша.
– Ты его убьешь и займешь его место, Хизи! Ты не умрешь, ты превратишься в богиню. Но ты не должна больше мне противиться. – На лице Карака появилось жестокое выражение. – Да твое сопротивление и не имеет уже значения.
Хуквоша снова нацелил рога и собрался напасть на врага, но тут его охватила внезапная слабость. Он вдруг заметил рану в своем боку и попытался рукой зажать ее в смутной надежде остановить льющуюся кровь, гадая, куда делись рога, копыта и все его могущество.
– Хуквоша… – начала Хизи, но Карак протянул невозможно длинный коготь и оторвал от нее Хуквошу. Одним движением бог растерзал огромного быка в клочья мерцающего света и швырнул их в воду. Ворон устремил на то, что осталось – на нее, Хизи, – горящий взгляд одного птичьего глаза.
– Ну а теперь, дитя, что касается твоей крови… Я ведь хочу тебе добра. Река все-таки должна существовать в мире. Просто это может быть не обязательно Брат.
Хизи попятилась, но вся сила быка куда-то исчезла.
– Я не хочу быть богиней, – прошептала девочка, словно пытаясь объяснить ребенку совершенно очевидную вещь.
– У тебя нет выбора. Только его собственная кровь может убить Брата – а тобой мы сможем управлять. Той же ошибки, что и с ним, мы не повторим. Пожалуй, Балати незачем и знать о случившемся – как только ты окажешься на месте Изменчивого… – Карак сделал шаг вперед.
– Не торопись так! – рявкнуло нечто, поднявшееся из воды.
Перкар заставил себя разжать затекшие пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в гриву Свирепого Тигра. Сделать это было нелегко: менгский жеребец продолжал скакать по узкой спиральной тропе – если и не тем же бешеным галопом, что по лесу, то и не спокойной рысью. Споткнуться тут ничего не стоило, но Свирепый Тигр то ли не понимал этого, то ли просто не обращал внимания. Перкар знал, что скоро ему понадобится гибкость пальцев, – понадобится для того, чтобы в последний раз стиснуть рукоять Харки. Поэтому он выпутал руки из густых черных прядей, еще крепче обхватив бока коня ногами, и с мрачным юмором вспомнил выражение лиц воинов Карака, когда они со Свирепым Тигром вылетели из чащи, промчались сквозь их строй и ринулись в бездну.
Интересно, далеко ли еще вниз им спускаться? Наверху наступила ночь, и Перкар не мог больше разглядеть устье туннеля; не мог он судить и о том, какой путь уже проделал.
Перкар вспомнил, как въезжал когда-то в Балат, – казалось, с тех пор прошли века. Неужели это он был таким гордым, таким заносчивым, таким самоуверенным? Теперь такое представлялось невозможным. Входя в подземелья горы, он был просто мальчишкой, полным мечтаний и идеалов, с великими – до небес – надеждами. Когда же он вышел оттуда, он чувствовал себя старым, обманутым, усталым. Много дней прошло прежде, чем в его душе снова засияли первые лучики веселья. Одним из таких лучиков оказался Братец Конь, скрывающийся на острове посреди Изменчивого, другим – Гай, вдова из окрестностей Нола, открывшая ему, что наслаждение возможно не только в объятиях богини. Но в конце концов только Хизи вернула ему настоящую радость жизни.
Почему он никогда не признавался в этом? Уж не потому ли, что предпочел бы заставить ее тоже нести бремя вины за совершенные им преступления, вместо того чтобы просто наслаждаться ее обществом?
От этой мысли волосы зашевелились на голове Перкара, и он впервые с тех пор, как началась их безумная скачка, поторопил Свирепого Тигра. Как это ни было невероятно, жеребец действительно поскакал еще быстрее, хотя Перкару и казалось, что такое невозможно. Он вспомнил с внезапной дрожью песню, которую когда-то пел Предсказатель Дождя, – по крайней мере пытался петь на родном языке Перкара, чтобы юноша понял. По-менгски песня текла плавно, один слог незаметно переходил в другой. На языке скотоводов она стала отрывистой, но сохранила свою силу: как раненый, но не поверженный воин.
И ежели враг твою жизнь отнимет,
Жеребец огнедышащий, братец названный,
Пускай он бежит, и ползет, и никнет, –
Но вся моя жизнь ему смертью станет.
Я стану ветром, грозою, тенью,
Стрелою стану, кинжалом, словом.
И устрашится само отмщенье,
Себе показавшись детенышем слабым.
Когда мертвым паду я в открытом поле,
И над телом моим отпируют вороны,
И когда мои кости развеются пылью,
Стану мстить за тебя, о мой братец кровный.
Кочевник мстил бы за коня, как за родича, – такова древняя воля Матери-Лошади, чья кровь течет в менгах и их скакунах. Не сделает ли конь того же для своего всадника? И не поможет ли ему в этом богиня-Лошадь?
Это ему предстоит скоро узнать, Перкар был уверен, – если только они успеют. Что, если Чернобог уже убил Хизи? Что, если ее кровь погубила Изменчивого, а саму Хизи превратила в его подобие? Душевная боль говорила Перкару, что в глубине сердца он всегда знал: именно таково намерение Карака. Какой же глупостью было все то, в чем он себя убеждал, – он ведь пытался представить себе битву гигантов, рассекающих воду мечами! Словно можно, как в сказке, просто разбить горшок, в котором заключена душа бога! Нет, существует лишь один-единственный способ. Человеческая кровь оказывает на богов могучее действие, а кровь Хизи – одновременно кровь человека и самого Изменчивого. Кровь Хизи потечет в него, как яд, лишит его разума, так что Изменчивый даже не поймет, что он мертв, – не поймет до тех пор, пока последняя капля его вод не растворится в море. А его место займет Хизи или то, во что она превратится, – богиня, возможно, во всем покорная Караку и его присным. Слабая богиня-Река, без собственных целей, без амбиций…
Но Хизи при этом умрет. Женщина, чье лицо лишь начинает проглядывать сквозь детские черты, никогда не обретет настоящей жизни, никогда не прочтет еще одной книги, никогда не увидит величественного стада диких быков. И она будет потеряна для него, Перкара.
«Все всегда снова кончается мной», – с гневом подумал юноша.
Ах, если бы только не опоздать!
Гхэ поднялся из воды, дрожа от переполняющей его мощи и ярости от того, что увидел. Перед ним лежала Хизи как срезанный цветок, и кровь и жизнь вытекали из раны в ее боку. Вокруг лежали и другие, мертвые или умирающие, на берегу сбились в кучку растерянные воины; однако при виде Гхэ они повернулись к нему и подняли мечи. Квен Шен оказалась среди мертвых, и Гхэ горько об этом пожалел: он предпочел бы выбрать для нее наказание сам. Гавиал был смертельно ранен, и человеческое обличье слетело с него, так что Гхэ узнал в нем хранителя Храма Воды, ту мерзкую тварь, которая держала на цепи императора. Еще одна потеря для Гхэ, но Гавиал – или как там его звали – все-таки был еще жив: может быть, еще будет время для того, чтобы наказать хотя бы его.
Над открывшимся Гхэ побоищем высилась фигура того, кто мог быть только Чернобогом: преисполненный злой силы, он склонился над Хизи, словно ее палач. Он гневно обернулся, услышав вызов Гхэ; тот ощутил ауру могущества, даже большего, чем у Охотницы. Однако Охотницу Гхэ победил, разве не так? И холодная вода, окружающая его, даст ему столько сил, сколько потребуется. Все же, прежде чем вступить в бой, Гхэ вырвал душевные нити приближающихся воинов и поглотил их, как закуску перед основным блюдом.
Он напал со скоростью и силой брошенного копья; Чернобог попятился. Гхэ отчаянно вонзил клешни и шипы – как телесные, так и колдовские – в ускользающую плоть существа, надеясь быстро найти источник его могущества. Если при этом его опалит пламя, что с того!
В Гхэ ударила молния и прожгла дыру в непроницаемом панцире на животе – дыру такую большую, что в нее пролезла бы кошка. Все мускулы его тела свела ужасная судорога – некоторые мышцы даже оторвались от костей. Еще один удар молнии озарил подземное озеро лиловым огнем, и Гхэ отшвырнуло от бога-Ворона; он, извиваясь, остался лежать на гальке.
Жалкие попытки Гхэ пошевелить конечностями вызвали у Чернобога смех. Силы Гхэ с каждым мгновением убывали: вода была рядом, но словно невидимая стена возникла между ним и этим источником жизни. В отчаянии он попробовал доползти до озера.
– Так это и есть лучший воин, которого Брат способен выставить против меня, – издевался Чернобог, качая головой и прищелкивая языком. – Позволь представиться, Гхэ из Нола: я Карак, даровавший миру солнце, повелитель бурь, хозяин грома и молний, Ворон и Ворона.
– Ты – мерзкий демон, – прорычал Гхэ. – Ты должен умереть.
– Вот как? – протянул Карак, и еще одна молния озарила пещеру.
Перкар увидел происходящее задолго до этой вспышки света: Харка дал ему способность видеть в темноте. С чувством ужасного бессилия смотрел он на крошечные фигурки, сшибающиеся друг с другом и падающие; он даже не мог еще различить, кто это. Из вод озера поднялось чудовище и напало на одну из теней; в ответ сверкнула молния, и по этому признаку Перкар понял, кто из сражающихся Карак.
Их со Свирепым Тигром отделял от камней берега еще один поворот спиральной тропы, высота в полтора десятка человеческих ростов, когда раздался третий удар грома. Почти в точности под собой Перкар видел призрачную фигуру Чернобога и перед ним – растерзанное тело какого-то похожего на рыбу чудовища. К своему ужасу, он также увидел скорчившуюся на гальке Хизи, вокруг которой расплывалось пятно, в котором невозможно было ошибиться: кровь. Братец Конь, Ю-Хан, Нгангата, Тзэм – все лежали неподвижно на черных камнях. Мертвыми лежали и все воины, пришедшие с Караком. Перкар подумал, что это должно бы вызвать в нем ярость, но почувствовал он лишь смутное горе и поднимающуюся волну страха. Слишком далеко… Слишком долго придется ему завершать этот последний отрезок пути, а Карак, явный победитель, уже повернулся к Хизи.
Перкар внезапно напрягся: воздух зазвенел, словно медный колокол, и сквозь плоть и кости коня юноша неожиданно увидел, как сердце Свирепого Тигра вспыхнуло, будто стало раскаленным углем. Жеребец взвизгнул и прыгнул в пустоту. Он не споткнулся, не сбился: прижав уши, конь взвился в воздух. Разум Перкара просто отказался на мгновение понимать происходящее; но, теряя в полете вес и чувствуя, как желудок поднимается к горлу, юноша вдруг ощутил бесшабашный азарт. Испуганный вскрик замер у него на губах, и вместо этого он успел выдохнуть: «Ты храбрец, Тигр!» – прежде чем они с мстительным конем Удачливого Вора врезались в облаченную в черный плащ фигуру.
Удар на какую-то секунду оглушил Перкара, но предостерегающий крик Харки не дал ему совсем потерять сознание. Это сослужило юноше хорошую службу: он оказался на ногах одновременно с Караком. Свирепый Тигр каким-то чудом был еще жив и даже пытался приподняться на переломанных ногах. Оскалив зубы, Карак ударил жеребца по голове; череп раскололся, и конь упал мертвым. Перкар с надеждой подумал – в тот короткий миг, когда он еще мог думать, – что, может быть, менгская легенда правдива и Удачливый Вор и Свирепый Тигр воссоединятся в неведомой далекой степи. Потом для мыслей об этом или о чем-либо другом не осталось времени: подняв Харку, Перкар кинулся на Карака.
Первые несколько ударов попали в цель, и Чернобог пошатнулся; из ран хлынула золотая кровь. Перкар с воплем яростно взмахнул Харкой, используя его даже не как меч, а как топор, – так он рубил бы сушняк для костра. Карак не отводил от него устрашающего взгляда желтых глаз, но Перкар знал одно: нужно продолжать напор, нельзя дать богу передышки, нельзя позволить страху сдавить сердце и ослабить руку.
Черный кулак врезался в лицо юноши с такой силой, что он почувствовал, как треснула челюсть. Перкар упал на землю, перекатился и вскочил, держа клинок наготове.
Карак высился над ним, все еще в человеческом обличье, но сплошь черный, за исключением желтых глаз. Он укоризненно покачал головой.
– Так вот какова твоя благодарность, красавчик? Я ведь делаю только то, что обещал. Отойди и дай мне закончить дело, которое мы начали с тобой вместе.
– Я не позволю тебе ее убить, – закричал Перкар. – Не позволю даже ради того, чтобы покончить с Изменчивым.
– Она и не умрет, – возразил Карак. – Умрет лишь ее плоть. Хизи станет более могущественной, чем могла мечтать. Иначе она обречена. Спасти ее тело невозможно.
Перкар оглянулся на слабо шевельнувшуюся Хизи; сердце у него оборвалось при виде ее бледного лица и огромной красной лужи. Как в такой малышке может быть столько крови? Это казалось невозможным.
– Ее смерть окажется бессмысленной, если последняя капля крови не упадет в Изменчивого, – настойчиво шептал Карак. – Она умрет, ничего не достигнув, когда могла бы стать бессмертной. Но мы должны поторопиться!
Перкар медленно повернулся к богу-Ворону, понимая, что сделал все, что мог, но проиграл. Однако буря отчаяния, бушевавшая в его груди, вместо того чтобы превратиться в ураган, неожиданно начала успокаиваться.
– Из-за нас с тобой, Карак, погибли все, кто был мне дорог, – размеренно сказал юноша, сожалея, что не нашел более значительных слов – ведь они окажутся для него последними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80