Кто я? Богиня потока, Богиня речная.
Косы мои серебрятся, с холмов сбегая.
Долгие руки в долины я простираю.
В водном чертоге живу, веков не считая.
Вечно живые бегут мои ясные воды,
Тихо бессчетные миги слагаются в годы.
Перкар пел и пел песню богини потока, которой она научила отца его отца много, много лет назад. Когда он пел эту песню раньше, он обращался к тихой речке, протекающей по пастбищам его клана, узкому потоку, который почти можно было перепрыгнуть. Здесь же стук камней, перекатываемых на быстрине, почти отбивал для него ритм, и вдруг новые слова без всяких усилий потекли с его языка: Перкар пел строфы песни богини потока, которых никогда раньше не существовало. А потом – Перкар и не заметил, как перестал петь, – песня стала звучать, словно напеваемая быстрыми струями, из глубин поднялась голова, длинные черные пряди волос рассыпались по волнам, и древние янтарные глаза молодой женщины с юмором взглянули на Перкара.
Однажды юноша смертный пришел к потоку,
Мать его Дубом звала, чтобы рос высоким.
Звал его Дубом отец, чтобы рос упорным,
Юноша смертный пришел к моим водам полным.
Рос, как репейник в поле, собирая силы, –
И полюбил он меня, и стал моим милым.
Перкар чувствовал все большее смущение – богиня рассказывала историю, которую теперь уже все знали. Песня говорила о его наивности, о ее гневе, о смерти. Но закончила богиня так:
И вот я теку, и на солнце блистают воды,
Но ныне – уже не так, как в былые годы:
Боле жестокий Старик меня не сжирает.
Болью моею бег свой не ускоряет.
Глупой мужскою отвагой была спасена я,
Мне избавителем стала любовь земная.
И вот я теку и теку, спокойно и гордо,
И с каждым годом – прекрасней, чем в прошлые годы.
И более не страшны мне мороз да стужа,
И ныне зима да осень – весны не хуже.
С последним словом богиня поднялась из воды, более величественная, чем когда-нибудь раньше, и Перкар сам не заметил, как преклонил колени.
Богиня приблизилась и шутливо взъерошила его волосы.
– Встань, глупый мальчик, – пожурила она Перкара. – Мы с тобой слишком близко знакомы для таких церемоний.
– Да, но… – начал юноша, но только беспомощно пожал плечами. Однако богиня заглянула ему в глаза, и тогда Перкар нашел нужные слова: – Такой чести я не заслуживаю – стать куплетом твоей песни.
Богиня рассмеялась – тем самым серебристым мелодичным смехом, который он услышал в первый раз… Казалось, с тех пор прошли века.
– То, чего ты заслуживаешь, не имеет никакого отношения к моей песне, – ответила она. – Изменчивый – тоже ее куплет, а уж его имя никогда не стоило того, чтобы быть упомянутым. Но так слагают свои песни боги и богини. Ты – часть моей истории, Перкар, часть, которой я дорожу. В конце концов, это твоя любовь положила конец моим страданиям и дала мне все это. – Она широко развела руки, словно обнимая весело текущие воды.
Перкар откровенно взглянул в глаза богине.
– Давным-давно ты велела мне не быть мальчишкой, мечтающим о невозможном. Но я так тебя любил – и я был так глуп! Я был готов ради тебя на что угодно – кроме одного: прислушаться к твоим предостережениям. Однако своей цели я в конце концов добился – твоя песня говорит, что моя любовь тебя спасла. Но, богиня, позволь мне сказать тебе правду: все это я совершил не из любви к тебе.
Она улыбнулась еще шире и обвела взглядом Нгангату, Тзэма, Ю-Хана и Хизи.
– До чего же он временами бывает глупым, правда? – вздохнула богиня и взглянула на Перкара с шутливым отчаянием. Потом она поманила Хизи.
Девочка робко сделала шаг вперед. Богиня потока была прекраснее любой когда-либо виденной ею женщины. Раньше история Перкара казалась ясной, однако теперь девочка поняла, что не все так просто. Раньше она лишь рассудком осознавала, что поступки Перкара – дань его любви к богине, теперь же, когда Хизи увидела ее, услышала ее голос, все внезапно переменилось. На сердце у Хизи стало тяжело, когда она вспомнила собственную неуклюжую тень на полу дамакуты «Шелду». Все же она приблизилась к богине; к некоторому удивлению Хизи, та взяла ее за руку. Кожа водяной красавицы была холодной и влажной, но вполне человеческой.
Хизи удивилась еще больше, когда богиня соединила ее руку и руку Перкара.
– Я никогда не говорила, что это любовь ко мне стала причиной гибели Изменчивого и принесла мне свободу, – объяснила богиня. – Я говорила только о любви смертного: твоей любви, Перкар, к своему народу, к своим друзьям, к этой девочке. Такова любовь мужчины, милый мой, и именно она освободила меня.
– Тебя я люблю тоже, – ответил Перкар.
– Конечно. Как могло бы быть иначе? Но теперь ты понимаешь, о чем я говорила тебе тогда, давным-давно.
– Пожалуй. Я больше не мечтаю сделать тебя своей женой, если ты это имеешь в виду.
Богиня только улыбнулась ему и повернулась к Хизи.
– Дитя, у меня есть для тебя подарок.
– Для меня?
Рядом с богиней вверх взметнулась колонна воды; из нее появилась призрачная, гораздо менее материальная, чем сама богиня, но вполне узнаваемая фигура.
– Ган! – воскликнула Хизи.
– Более или менее, – ответил призрак отрывисто, но на суровом лице его расцвела улыбка. – Изменившийся, но неизменный. Представь себе, что ты прожевала кусок мяса, а хрящи выплюнула, – так вот, я, наверное, по большей части состою из хрящей.
– Ган! – Хизи снова заплакала, хотя еще недавно думала, что ни соли, ни воды в ней больше не осталось.
– Перестань, дитя. Ты же знаешь, как я не люблю подобные выходки.
– Вот как? – ответила Хизи, вытирая слезы с глаз. – Я ведь прочла твое письмо, которое ты переслал с менгами. То самое, где ты пишешь, что любишь меня как дочь.
– Да, да, – досадливо перебил ее Ган. – Старики иногда пишут подобные сентиментальности. – Взгляд его смягчился. – К тому же я, пожалуй, именно так и чувствую.
– Что же теперь будет с библиотекой? – спросила Хизи и добавила шепотом – ослепительная вспышка предчувствия чуть не испугала ее: – И с Нолом?
Ган пожал плечами:
– Библиотека была всей моей жизнью, но теперь меня почему-то радует, что свои последние дни я провел не в ней. Книги останутся, и всегда найдется кто-нибудь, чтобы их читать. Кто-нибудь вроде нас с тобой, по крайней мере в каждом поколении или двух. Книги дождутся читателей, как они дождались тебя. А что касается Нола – кто знает?
– Мне там поклоняться не будут, – вмешалась богиня. – Я этого не потерплю: обряды доставляют мне не удовольствие, а боль. Но я не причиню Нолу вреда, хотя этот город построил Изменчивый. Человеческие существа способны меняться: это самая замечательная, может быть, единственная замечательная черта твоих родичей. Со временем они станут не менее счастливы без Реки, чем были, когда их бог еще существовал.
Ган улыбнулся:
– Интересное это окажется время – ближайшие несколько лет. Я собираюсь наблюдать за событиями.
– Наблюдать?
– Богиня милостиво согласилась отнести то, что от меня осталось, вниз по течению.
Богиня согласно кивнула:
– В отличие от Изменчивого, я не испытываю желания течь по необитаемым землям. Я чувствую себя более уютно, когда у меня есть соседи: боги-лягушки, боги-цапли, владыки болот. Может быть, твой старый учитель захочет занять одно из свободных мест – ручей, поле, гору. Я и других приглашу тоже.
– А кто… – Перкар нахмурился и начал снова: – Что станет с потоком, где ты так долго жила?
– О, об этом я уже позаботилась, – ответила богиня. – Там теперь новая обитательница. Дари ей цветы, как ты дарил мне. – Она загадочно и немного печально улыбнулась, приблизилась к Перкару и очень тихо проговорила: – Прощай, любовь моя. Я стала такой большой, и для меня это еще непривычно. Я еще не добежала до устья, и часть Изменчивого еще жива, хотя я все больше и больше уничтожаю его с каждым мгновением. Но может случиться, что, когда я займу все русло, я задремлю, а когда проснусь, увижу уже твоих правнуков, а не тебя. Может быть, мы никогда больше не будем разговаривать так, как сейчас. Но знай: из всех смертных, которых я любила, ты – самый мне милый и самый несносный. Ты заставил меня стать менее богиней и более человеком, чем думаешь. Прощай. – Она отвернулась от юноши.
– Прощай, богиня, – ответил Перкар, безуспешно стараясь заставить свой голос не дрожать.
– Прощай и ты, Хизи, – сказал Ган; как и богиня, он начал растворяться в воде, из которой возник. – Может быть, ты как-нибудь принесешь в дар моему духу благовония.
Старик и богиня исчезли. Пятеро смертных некоторое время смотрели, как играют речные струи, потом Тзэм прочистил горло.
– Э-э…
– Что, Тзэм? – спросила Хизи.
– Как ты думаешь, не будет ли непочтительным, если мы тут искупаемся?
Как ни странно, первым расхохотался Перкар. Здесь их ждала радость, почти ликование – совсем не то, что в Эриквере.
– Мне купание не помешает, – сказал он, отсмеявшись. – Так что я одобряю такую мысль и не думаю, что богиня стала бы возражать.
После купания путники снова вскарабкались по склону; Перкар и Нгангата отправились на охоту и вернулись с тушей небольшой антилопы. Пока их не было, Ю-Хан, Хизи и Тзэм развели костер. На нем пожарили мясо, а потом, слизывая с пальцев жир, все сидели вокруг костра, глядя на закат.
– Ну и что теперь? – спросил Тзэм. – Что мы будем теперь делать?
– Мы вернемся к моему народу, – ответил Перкар. – Мы расскажем о новом договоре с Владыкой Леса, о тех долинах, что он отдал под пастбища.
– Тогда война закончится? – хрипло спросил Ю-Хан.
Перкар озабоченно взглянул на менга.
– Я знаю, многие твои соплеменники погибли, – тихо сказал он. – Немногого стоят мои слова о том, как я о них сожалею.
– Они были воинами, – ответил Ю-Хан. – Они сами пошли на смерть, сами выбрали свою судьбу. Ноя хочу быть уверен – после того, как мы даже помогали тебе против своих родичей, – что оно того стоило.
– Оно того стоило, – ответил ему Нгангата. – Война закончится. Соплеменники Перкара много говорят о сражениях и славе, но на самом деле в душе они мечтают мирно пасти своих коров. А на землях, которые они отвоевали у твоего народа, мира они никогда бы не знали.
– Это так, – согласился Ю-Хан. – За степи, где пасутся наши кони, мы будем сражаться до последнего человека.
– И мы это знаем, – заверил менга Перкар. – Только отчаяние заставило моих сородичей напасть на твой народ. Теперь же мы можем мирно осваивать земли, лучше всего подходящие для пастбищ. Возвращайся к своим, мой друг, и сообщи им, что войне – конец.
– Я рад этому. Мой дядя тоже порадовался бы.
– Твой дядя был хороший человек, великий человек. Я скорблю, что его постигла такая участь.
Ю-Хан слабо улыбнулся:
– Он знал, что скоро умрет. Он знал, что, как только покинет свой остров, погибнет. Ему было видение.
– Тогда почему… – начала Хизи.
– Он был стар, но оставался мужчиной, – объяснил Ю-Хан. – И менгом. Проживи он еще долго, он мог этого лишиться, стать еще одним вьюком, которые возит с собой клан. Мы заботились бы о нем, потому что он был нам дорог, но ему самому такая жизнь была бы ненавистна. Он увидел перед собой дорогу, которая вела его к смерти, но и обещала много славы, много песен.
– Пираку, – прошептал Перкар.
– Да, вы так это называете. И он умер быстро, без мучений, но как подобает воину. Он любил вас всех и был готов отдать за вас жизнь. – Ю-Хан смущенно потупился. – Как и я. Я только прошу вас: не забывайте, где он умер, иногда оказывайте почести его духу.
– Не думаю, что нам легко будет забыть Эриквер, – ответил ему Нгангата. – И я уверен: твой дядя скоро оденется в новые одежды, тело жеребца или сокола.
– Может быть. А может быть, он отправится кочевать по равнинам страны духов со своим старым конем, Огненным Копытом. Где бы он ни был, я уверен, он останется таким же, как был: шумным, неугомонным стариком.
– Наверняка.
– Что бы ни случилось, мы будем его помнить, – пообещал Перкар. – И я пошлю ему вдоволь воти и пива, где бы он теперь ни обитал, – как только мы доберемся до дому и у меня будет что послать. Надеюсь, ты присоединишься ко мне: мы поднимем кубки за Братца Коня.
– Думаю, мне лучше возвращаться берегом реки, – покачал головой Ю-Хан. – Это и быстрее, и легче, чем снова пересекать горы. Да и Изменчивый теперь… дружелюбнее.
– Когда ты отправляешься?
– Пожалуй, утром.
– Это будет долгое и одинокое путешествие, – сказал Нгангата.
Ю-Хан пожал плечами:
– Я буду не один. Со мной ведь мой родич. – Он кивнул на своего коня, Хууена.
– Конечно. Но нам будет тебя не хватать, – сказал Перкар.
– Как и мне – вас.
Они еще долго говорили о всяких мелочах, глядя, как красноглазая богиня огня танцует среди углей, потом заснули, и хотя Нгангата вызвался нести дозор, даже он к утру с наслаждением похрапывал.

ЭПИЛОГ. РАЗНОЦВЕТНАЯ ВЕСНА
Теплый дух черного воти – восхитительный запах – коснулся ноздрей Перкара. Воспоминание о вкусе напитка могучей силой перенесло его на годы назад, когда он впервые глотнул теплого темного воти, и на мгновение он заново ощутил все то, что испытывал тогда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80