От них начиналась небольшая улочка к центру деревни. Разведчики уже донесли весть о приближащейся колонне, и улицы были запружены народом в красочных одеждах. Серо-коричневых одеяний крестьян путники почти не заметили. По украшениям можно было предположить, что люди эти в некотором роде зажиточные. Они с любопытством рассматривали Чазали и сопровождавших его котузенов, горделиво ехавших меж двухэтажных строений, окрашенных в яркие цвета. Длинные веранды нависали над дорогой.
Солнце только что село, и на земле лежали длинные тени вдоль всей дороги горели лампы, и свет от них переливался на чёрных доспехах котузенов, походивших на огромных неведомых жуков. Жители молча кланялись, а котузены, не снимая масок, ехали вперёд, не поворачиваясь ни вправо, ни влево, словно разговоры с жителями поселения были ниже их достоинства.
Чазали вывел их на широкую, квадратную, выложенную массивными звеневшими под их копытами каменными плитами площадь, ограниченную с четырех сторон самыми крупными строениями Гхан-те. Два из них были ярко освещены, в третьем горело лишь несколько окон, а четвёртое терялось в темноте. Именно перед ним и остановился Чазали. По формам помещения Каландрилл догадался, что раньше здесь располагался гарнизон котуанджей, нынче призванных на войну. Напротив стояло более привлекательное здание с ярко-красным фасадом — постоялый двор. Окна были выкрашены в голубой цвет, а веранду ярко освещали красные лампы. В соседнем, менее освещённом доме располагались конюшни. Четвёртое же здание, украшенное золотистой полосой с чёрной головой лошади, было храмом.
Чазали, осмотрев площадь, отдал резкое приказание, и сразу несколько горожан бросились на колени перед котузенами, подставляя им спины, дабы они могли сойти с лошадей. Самыми проворными оказались наиболее хорошо одетые жители. Подставить спину котузену было для них честью. Заметив перед собой человека в длинном, зеленом, расшитом серебряной ниткой халате, Каландрилл резко дёрнул гнедого в сторону, прежде чем человек успел пасть на руки и на колени.
Джессерит неуклюже выпрямился, явно раздосадованный, затем кивнул и, низко опустив голову, ушёл. Каландрилл соскочил с лошади, взял её под уздцы и подошёл к своим товарищам и Очену. Вазирь сказал:
— Здесь мы проведём ночь. — И махнул в сторону тёмного массивного здания гарнизона. — Трапезничать будем в таверне.
Брахт спросил:
— А лошади?
— Их отведут в конюшню, — Очен рассеянно указал на соседнее здание — все его внимание было приковано к храму.
— А я думал, скакать верхом — это прерогатива котузенов, — заметил Каландрилл, на что Очен ответил:
— Только котузены могут скакать на боевых лошадях, другие сословия тоже могут ездить верхом, но на ослах и мулах. Лошади — это дар Хоруля. Лошади — особые создания бога.
Он все смотрел на храм, и лицо его было обеспокоено. Каландрилл спросил:
— Что-то не в порядке?
— Непонятно, почему нет священника, — пробормотал вазирь, нахмурившись. — Где он может быть?
— А о наших лошадях точно позаботятся? — поинтересовался Брахт, который более беспокоился о своём жеребце, нежели об отсутствующем священнике.
— Чазали отдаст соответствующее распоряжение. — Очен кивнул и указал рукой на котузенов, которые, повинуясь приказам командира, деловито суетились на площади. Кто-то уже направлялся к таверне, кто-то — к конюшне, но большинство уже были в гарнизоне, громко требуя, чтобы им принесли лампы. Приказания отдавались просто в толпу, но живее всех их исполняли зажиточные горожане.
— Оставь мне лошадь, — предложил Каландрилл, обеспокоенный видом вазиря. — Я о ней позабочусь, а ты поговори со священником.
— Благодарю.
Очен тут же передал ему поводья и заспешил в храм, на ходу сообщив Чазали, куда идёт. Каландрилл отвёл коней в конюшню. Котузены же передали животных в руки жаждавших услужить горожан.
Позаботившись о лошадях, они вчетвером отправились в уже освещённый гарнизон. Как и форт, он был построен из тёмного дерева; узкие коридоры и маленькие комнатки были слабо освещены; стоял запах запустения и влажной плесени. На первом этаже располагались зал, прилегающий к кухне, арсенал и баня. Второй этаж занимала одна большая опочивальня, окружённая небольшими комнатками. Местные жители суетились, зажигая огни и проветривая спальни, не сводя с чужеземцев удивлённых взглядов. На котузенов же они смотрели выжидательно и в страхе.
Чазали лично проводил их в комнаты, которые оказались намного скромнее и проще, чем в форте: голые деревянные стены, одноместная кровать и шкаф.
— Гарнизон не рассчитан на почётных гостей, — извинился Чазали, — но мы здесь всего на одну ночь.
Он поклонился и ушёл.
— Ты видел, как они унижаются? — спросил Брахт. — Странная земля.
— А мы в ней чужеземцы, — заметил Каландрилл, подойдя к окну и выглядывая на площадь.
Из храма вышел Очен и заторопился по площади. По его походке и плечам Каландрилл понял, что маг страшно обеспокоен, и в нем шевельнулось недоброе предчувствие. Старик поднял глаза, увидел Каландрилла и поманил его вниз — предчувствие переросло в уверенность, и Каландрилл, повернувшись к товарищам, сказал:
— Что-то не так.
Не дожидаясь ответа, он вышел в коридор и бросился вниз, остальные последовали за ним.
Нижний зал был освещён тускло, по обычаю джессеритов. В камине горел огонь. Очен, стоя подле огня, что-то объяснял Чазали. У обоих были обеспокоенные лица. Киривашен уже успел снять шлем, но ещё оставался в доспехах, и одна рука его нервно сжималась и разжималась на эфесе меча, в то время как другой он подёргивал треугольную бородку.
— Священник мёртв, — заявил Очен так, словно речь шла о страшнейшем богохульстве, не укладывавшемся в его голове. — Его убили тенсаи.
— Здесь? — спросил Каландрилл, имея в виду город.
— Нет, не в Гхан-те, — Очен покачал головой и откинул с лица растрепавшиеся седые волосы. — Он был убит в лесу по дороге в деревню, которую мы проехали последней. Он направлялся туда, дабы дать имя ребёнку. И не вернулся.
Очен замолчал и вздохнул. За него продолжал Чазали:
— Тело его обнаружили в лесу и принесли сюда три дня назад. Говорят, оно было изуродовано, словно истерзано бешеными собаками. — Голос его звучал хрипло, в узких глазах бушевало пламя.
— Значит, тенсаи остались позади, — заявил Брахт. — Следовательно, для нас они опасности не представляют.
Чазали дико повёл глазами на кернийца.
— Ты не понимаешь, — резко сказал он, едва сдерживаясь.
— Как он может понять? — глухо проговорил Очен, жестом успокаивая Чазали. — Священник принадлежал к касте вазирей, хоть и обладал меньшим талантом, чем я. Ни один тенсаи не отважится причинить вред такому человеку, ибо это означает вечное проклятие. Убить священника значит обречь себя на вечные муки; напасть на вазиря значит подвергнуть себя опасности колдовства.
— И все же я остаюсь в неведении, — сказал Брахт.
Каландрилл увидел, как Очен угрюмо посмотрел на Чазали. Каландрилл начал понимать.
— Если они отважились на подобное и преуспели, значит, обладают собственной магией, — заявил колдун, подтверждая худшие опасения Каландрилла. — Знание магии дал им Рхыфамун. А ежели это так, нас очень скоро ожидают неприятности.
Глава восьмая
Каландрилл всматривался в лица двух джессеритов — в них стоял ужас. Столь грубое попрание закона и традиций делало убийство священника особенно тревожным. Было бы грубейшей ошибкой полагать, что противник позволит им спокойно идти вперёд. Это не в правилах Рхыфамуна. Он должен обезопаситься. Но гнев в лазах Чазали и возмущение в глазах Очена доказывали, что этот поступок, которого они явно не ожидали, глубоко оскорбил их сокровенные чувства. Убийство сие словно поколебало их миф.
— Я должен предупредить людей, — прорычал киривашен, — на случай, если мы найдём убийц…
Ухмылка его стала хищной. Очен взял его за запястье — золотые ногти резко выделились на чёрных доспехах — и твёрдо произнёс:
— Не забывай о нашей главной задаче, друг. Если я правильно все понимаю, мы скоро повстречаем их, если только Хоруль не убережёт нас.
Чазали резко выдернул руку, с неодобрением поджав губы, словно собирался отдать резкое приказание и отправить котузенов в погоню за тенсаями. Но Очен твёрдо посмотрел ему в глаза и сказал:
— Не стоит за ними бегать, они скоро сами нас найдут. К тому же они лишь орудие. Убийство священника — богохульство, верно, но намерение Рхыфамуна пробудить Фарна куда как более опасно.
Он говорил тихо, но каждое слово его было настолько взвешено, что словно опутывало Чазали по рукам и ногам. Не скрывая сожаления, киривашен застонал и кивнул.
— Да, ты прав, но мне трудно сдержать себя.
Он уронил голову, затем вновь поднял её, распрямил плечи и хлопнул в ладоши, призывая воинов. Наступила тишина. Твёрдым, ровным голосом он поведал котузенам о случившемся. Воины выслушали его хмуро, осыпая проклятиями богохульника и грозя местью. Но когда Чазали напомнил о более важной задаче — доставить чужеземцев в Памур-тенг, — люди недовольно замычали.
Катя спросила:
— А ты уверен, что это — дело рук Рхыфамуна?
— А кого же ещё? — возразил Очен и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Только вазирь обладает силой, коя может уничтожить человека, оберегающего себя магией. Тенсаям это не под силу.
— Значит, он близко? — настаивала девушка.
— Вовсе не обязательно. — Очен покачал головой, и на лице его впервые отпечатался ужас. — Я думаю, он нашёл тенсаев. Возможно, они устроили западню одинокому путнику, — он недобро хохотнул, — но добычей, скорее, стали они сами. Он заколдовал их, или большинство из них, и теперь они служат ему. Он оставил их позади, дабы помешать нам.
— Как бы то ни было, они просто бандиты, — кровожадно заметил Брахт.
— Истинно, — согласился Очен. — Только теперь сии разбойники обладают колдовской силой, и мне это вовсе не нравится.
— Мне тоже, — угрюмо усмехнулся керниец. — Но когда перед тобой только один путь, нужно идти по нему до конца.
— К тому же на нашей стороне не только твоя магия, — заметила Катя. — О клинок Каландрилла разбиваются колдовские чары нашего врага.
— Это верно, — согласился вазирь, но по голосу его можно было понять, что он все ещё обеспокоен.
— Не надо хмуриться, — сказал Брахт. — Мы уже не единожды сталкивались с колдовством Рхыфамуна и пока выходили победителями. Будем надеяться, что так оно будет и впредь.
Очен улыбнулся, словно благодарил кернийца, но вовсе не разделял его уверенности.
— У нас есть только один путь — вперёд, — сказал Каландрилл, — так что не будем терять надежды.
— Истинно. — Улыбка Очена потеплела. — Простите меня, но убить священника… такого у нас ещё не было.
— Как и не было попыток пробудить Безумного бога, — заявил Каландрилл.
За ужином в таверне, которую специально освободили от всех постояльцев, царила мрачная атмосфера: убийство священника и все, что с этим связано, не давало путникам покоя. Котузенам было явно не по себе, возмущение и негодование кипели в них. Не будь они обязаны доставить чужеземцев в Памур-тенг, они бы уже сейчас носились по холмам за тенсаями, как за бешеными собаками. Горожан убийство священника обеспокоило ничуть не менее, и они с надеждой взирали на воинов, с коими связывал их договор. В задачу котузенов входило поймать убийц и совершить возмездие. Владелец таверны и прислуга делали своё дело молча, трапеза была вкусной, вино доброе, но никто из сотрапезников не получил удовольствия. Сразу после ужина все разошлись спать в нарушение всех принятых устоев, чем немало подивили горожан.
Каландрилл был сильно обеспокоен подобной реакцией джессеритов: встретить лицом к лицу вооружённых людей — это одно, особенно принимая во внимание, что у них пятьдесят хорошо подготовленных воинов; воевать же с оккультными творениями — совсем другое. Но ему и его друзьям уже не раз приходилось брать над ними верх. Однако теперь впереди их поджидали сразу две опасности, и это надолго лишило Каландрилла сна. Он лежал с открытыми глазами на узкой кровати, глядя на игру света на дощатом потолке, впервые отчётливо осознав, что может погибнуть, а Рхыфамун — добиться своего. И тогда долгие месяцы их мытарств окончатся безрезультатно.
Юноша отогнал от себя страхи, напомнив себе, что опасность смерти с самого начала угрожала ему, но его это не остановило. Допустить, что Рхыфамун может восторжествовать, значит дать ему шанс, значит дрогнуть, значит заколебаться. И сомнения Каландрилла уступили место злости, коя только укрепила его. Утвердившись в правоте своей цели, он незаметно уснул.
Проснулся Каландрилл с первыми лучами солнца. Веяло осенней прохладой. Из окна до него доносилось щебетание птиц и шум пробуждающегося города. Каландрилл вскочил на ноги и отправился к Брахту. Когда он вошёл, керниец, хищно ухмыляясь, прицеплял к поясу меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Солнце только что село, и на земле лежали длинные тени вдоль всей дороги горели лампы, и свет от них переливался на чёрных доспехах котузенов, походивших на огромных неведомых жуков. Жители молча кланялись, а котузены, не снимая масок, ехали вперёд, не поворачиваясь ни вправо, ни влево, словно разговоры с жителями поселения были ниже их достоинства.
Чазали вывел их на широкую, квадратную, выложенную массивными звеневшими под их копытами каменными плитами площадь, ограниченную с четырех сторон самыми крупными строениями Гхан-те. Два из них были ярко освещены, в третьем горело лишь несколько окон, а четвёртое терялось в темноте. Именно перед ним и остановился Чазали. По формам помещения Каландрилл догадался, что раньше здесь располагался гарнизон котуанджей, нынче призванных на войну. Напротив стояло более привлекательное здание с ярко-красным фасадом — постоялый двор. Окна были выкрашены в голубой цвет, а веранду ярко освещали красные лампы. В соседнем, менее освещённом доме располагались конюшни. Четвёртое же здание, украшенное золотистой полосой с чёрной головой лошади, было храмом.
Чазали, осмотрев площадь, отдал резкое приказание, и сразу несколько горожан бросились на колени перед котузенами, подставляя им спины, дабы они могли сойти с лошадей. Самыми проворными оказались наиболее хорошо одетые жители. Подставить спину котузену было для них честью. Заметив перед собой человека в длинном, зеленом, расшитом серебряной ниткой халате, Каландрилл резко дёрнул гнедого в сторону, прежде чем человек успел пасть на руки и на колени.
Джессерит неуклюже выпрямился, явно раздосадованный, затем кивнул и, низко опустив голову, ушёл. Каландрилл соскочил с лошади, взял её под уздцы и подошёл к своим товарищам и Очену. Вазирь сказал:
— Здесь мы проведём ночь. — И махнул в сторону тёмного массивного здания гарнизона. — Трапезничать будем в таверне.
Брахт спросил:
— А лошади?
— Их отведут в конюшню, — Очен рассеянно указал на соседнее здание — все его внимание было приковано к храму.
— А я думал, скакать верхом — это прерогатива котузенов, — заметил Каландрилл, на что Очен ответил:
— Только котузены могут скакать на боевых лошадях, другие сословия тоже могут ездить верхом, но на ослах и мулах. Лошади — это дар Хоруля. Лошади — особые создания бога.
Он все смотрел на храм, и лицо его было обеспокоено. Каландрилл спросил:
— Что-то не в порядке?
— Непонятно, почему нет священника, — пробормотал вазирь, нахмурившись. — Где он может быть?
— А о наших лошадях точно позаботятся? — поинтересовался Брахт, который более беспокоился о своём жеребце, нежели об отсутствующем священнике.
— Чазали отдаст соответствующее распоряжение. — Очен кивнул и указал рукой на котузенов, которые, повинуясь приказам командира, деловито суетились на площади. Кто-то уже направлялся к таверне, кто-то — к конюшне, но большинство уже были в гарнизоне, громко требуя, чтобы им принесли лампы. Приказания отдавались просто в толпу, но живее всех их исполняли зажиточные горожане.
— Оставь мне лошадь, — предложил Каландрилл, обеспокоенный видом вазиря. — Я о ней позабочусь, а ты поговори со священником.
— Благодарю.
Очен тут же передал ему поводья и заспешил в храм, на ходу сообщив Чазали, куда идёт. Каландрилл отвёл коней в конюшню. Котузены же передали животных в руки жаждавших услужить горожан.
Позаботившись о лошадях, они вчетвером отправились в уже освещённый гарнизон. Как и форт, он был построен из тёмного дерева; узкие коридоры и маленькие комнатки были слабо освещены; стоял запах запустения и влажной плесени. На первом этаже располагались зал, прилегающий к кухне, арсенал и баня. Второй этаж занимала одна большая опочивальня, окружённая небольшими комнатками. Местные жители суетились, зажигая огни и проветривая спальни, не сводя с чужеземцев удивлённых взглядов. На котузенов же они смотрели выжидательно и в страхе.
Чазали лично проводил их в комнаты, которые оказались намного скромнее и проще, чем в форте: голые деревянные стены, одноместная кровать и шкаф.
— Гарнизон не рассчитан на почётных гостей, — извинился Чазали, — но мы здесь всего на одну ночь.
Он поклонился и ушёл.
— Ты видел, как они унижаются? — спросил Брахт. — Странная земля.
— А мы в ней чужеземцы, — заметил Каландрилл, подойдя к окну и выглядывая на площадь.
Из храма вышел Очен и заторопился по площади. По его походке и плечам Каландрилл понял, что маг страшно обеспокоен, и в нем шевельнулось недоброе предчувствие. Старик поднял глаза, увидел Каландрилла и поманил его вниз — предчувствие переросло в уверенность, и Каландрилл, повернувшись к товарищам, сказал:
— Что-то не так.
Не дожидаясь ответа, он вышел в коридор и бросился вниз, остальные последовали за ним.
Нижний зал был освещён тускло, по обычаю джессеритов. В камине горел огонь. Очен, стоя подле огня, что-то объяснял Чазали. У обоих были обеспокоенные лица. Киривашен уже успел снять шлем, но ещё оставался в доспехах, и одна рука его нервно сжималась и разжималась на эфесе меча, в то время как другой он подёргивал треугольную бородку.
— Священник мёртв, — заявил Очен так, словно речь шла о страшнейшем богохульстве, не укладывавшемся в его голове. — Его убили тенсаи.
— Здесь? — спросил Каландрилл, имея в виду город.
— Нет, не в Гхан-те, — Очен покачал головой и откинул с лица растрепавшиеся седые волосы. — Он был убит в лесу по дороге в деревню, которую мы проехали последней. Он направлялся туда, дабы дать имя ребёнку. И не вернулся.
Очен замолчал и вздохнул. За него продолжал Чазали:
— Тело его обнаружили в лесу и принесли сюда три дня назад. Говорят, оно было изуродовано, словно истерзано бешеными собаками. — Голос его звучал хрипло, в узких глазах бушевало пламя.
— Значит, тенсаи остались позади, — заявил Брахт. — Следовательно, для нас они опасности не представляют.
Чазали дико повёл глазами на кернийца.
— Ты не понимаешь, — резко сказал он, едва сдерживаясь.
— Как он может понять? — глухо проговорил Очен, жестом успокаивая Чазали. — Священник принадлежал к касте вазирей, хоть и обладал меньшим талантом, чем я. Ни один тенсаи не отважится причинить вред такому человеку, ибо это означает вечное проклятие. Убить священника значит обречь себя на вечные муки; напасть на вазиря значит подвергнуть себя опасности колдовства.
— И все же я остаюсь в неведении, — сказал Брахт.
Каландрилл увидел, как Очен угрюмо посмотрел на Чазали. Каландрилл начал понимать.
— Если они отважились на подобное и преуспели, значит, обладают собственной магией, — заявил колдун, подтверждая худшие опасения Каландрилла. — Знание магии дал им Рхыфамун. А ежели это так, нас очень скоро ожидают неприятности.
Глава восьмая
Каландрилл всматривался в лица двух джессеритов — в них стоял ужас. Столь грубое попрание закона и традиций делало убийство священника особенно тревожным. Было бы грубейшей ошибкой полагать, что противник позволит им спокойно идти вперёд. Это не в правилах Рхыфамуна. Он должен обезопаситься. Но гнев в лазах Чазали и возмущение в глазах Очена доказывали, что этот поступок, которого они явно не ожидали, глубоко оскорбил их сокровенные чувства. Убийство сие словно поколебало их миф.
— Я должен предупредить людей, — прорычал киривашен, — на случай, если мы найдём убийц…
Ухмылка его стала хищной. Очен взял его за запястье — золотые ногти резко выделились на чёрных доспехах — и твёрдо произнёс:
— Не забывай о нашей главной задаче, друг. Если я правильно все понимаю, мы скоро повстречаем их, если только Хоруль не убережёт нас.
Чазали резко выдернул руку, с неодобрением поджав губы, словно собирался отдать резкое приказание и отправить котузенов в погоню за тенсаями. Но Очен твёрдо посмотрел ему в глаза и сказал:
— Не стоит за ними бегать, они скоро сами нас найдут. К тому же они лишь орудие. Убийство священника — богохульство, верно, но намерение Рхыфамуна пробудить Фарна куда как более опасно.
Он говорил тихо, но каждое слово его было настолько взвешено, что словно опутывало Чазали по рукам и ногам. Не скрывая сожаления, киривашен застонал и кивнул.
— Да, ты прав, но мне трудно сдержать себя.
Он уронил голову, затем вновь поднял её, распрямил плечи и хлопнул в ладоши, призывая воинов. Наступила тишина. Твёрдым, ровным голосом он поведал котузенам о случившемся. Воины выслушали его хмуро, осыпая проклятиями богохульника и грозя местью. Но когда Чазали напомнил о более важной задаче — доставить чужеземцев в Памур-тенг, — люди недовольно замычали.
Катя спросила:
— А ты уверен, что это — дело рук Рхыфамуна?
— А кого же ещё? — возразил Очен и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Только вазирь обладает силой, коя может уничтожить человека, оберегающего себя магией. Тенсаям это не под силу.
— Значит, он близко? — настаивала девушка.
— Вовсе не обязательно. — Очен покачал головой, и на лице его впервые отпечатался ужас. — Я думаю, он нашёл тенсаев. Возможно, они устроили западню одинокому путнику, — он недобро хохотнул, — но добычей, скорее, стали они сами. Он заколдовал их, или большинство из них, и теперь они служат ему. Он оставил их позади, дабы помешать нам.
— Как бы то ни было, они просто бандиты, — кровожадно заметил Брахт.
— Истинно, — согласился Очен. — Только теперь сии разбойники обладают колдовской силой, и мне это вовсе не нравится.
— Мне тоже, — угрюмо усмехнулся керниец. — Но когда перед тобой только один путь, нужно идти по нему до конца.
— К тому же на нашей стороне не только твоя магия, — заметила Катя. — О клинок Каландрилла разбиваются колдовские чары нашего врага.
— Это верно, — согласился вазирь, но по голосу его можно было понять, что он все ещё обеспокоен.
— Не надо хмуриться, — сказал Брахт. — Мы уже не единожды сталкивались с колдовством Рхыфамуна и пока выходили победителями. Будем надеяться, что так оно будет и впредь.
Очен улыбнулся, словно благодарил кернийца, но вовсе не разделял его уверенности.
— У нас есть только один путь — вперёд, — сказал Каландрилл, — так что не будем терять надежды.
— Истинно. — Улыбка Очена потеплела. — Простите меня, но убить священника… такого у нас ещё не было.
— Как и не было попыток пробудить Безумного бога, — заявил Каландрилл.
За ужином в таверне, которую специально освободили от всех постояльцев, царила мрачная атмосфера: убийство священника и все, что с этим связано, не давало путникам покоя. Котузенам было явно не по себе, возмущение и негодование кипели в них. Не будь они обязаны доставить чужеземцев в Памур-тенг, они бы уже сейчас носились по холмам за тенсаями, как за бешеными собаками. Горожан убийство священника обеспокоило ничуть не менее, и они с надеждой взирали на воинов, с коими связывал их договор. В задачу котузенов входило поймать убийц и совершить возмездие. Владелец таверны и прислуга делали своё дело молча, трапеза была вкусной, вино доброе, но никто из сотрапезников не получил удовольствия. Сразу после ужина все разошлись спать в нарушение всех принятых устоев, чем немало подивили горожан.
Каландрилл был сильно обеспокоен подобной реакцией джессеритов: встретить лицом к лицу вооружённых людей — это одно, особенно принимая во внимание, что у них пятьдесят хорошо подготовленных воинов; воевать же с оккультными творениями — совсем другое. Но ему и его друзьям уже не раз приходилось брать над ними верх. Однако теперь впереди их поджидали сразу две опасности, и это надолго лишило Каландрилла сна. Он лежал с открытыми глазами на узкой кровати, глядя на игру света на дощатом потолке, впервые отчётливо осознав, что может погибнуть, а Рхыфамун — добиться своего. И тогда долгие месяцы их мытарств окончатся безрезультатно.
Юноша отогнал от себя страхи, напомнив себе, что опасность смерти с самого начала угрожала ему, но его это не остановило. Допустить, что Рхыфамун может восторжествовать, значит дать ему шанс, значит дрогнуть, значит заколебаться. И сомнения Каландрилла уступили место злости, коя только укрепила его. Утвердившись в правоте своей цели, он незаметно уснул.
Проснулся Каландрилл с первыми лучами солнца. Веяло осенней прохладой. Из окна до него доносилось щебетание птиц и шум пробуждающегося города. Каландрилл вскочил на ноги и отправился к Брахту. Когда он вошёл, керниец, хищно ухмыляясь, прицеплял к поясу меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61