— Доверьтесь мне и Ценнайре.
— Ценнайре? Ахрд! — Брахт развернулся и направился к жеребцу. — Загадки, загадки и загадки, а Каландрилл тем временем один на один с Рхыфамуном. Я скачу вперёд.
— Нет, стой! — воскликнул Очен и сделал жест Чазали.
Киривашен встал между Брахтом и жеребцом. Огромное животное, прижав уши и дико поводя глазами, било копытом. Чазали, хоть и опасался его, был явно намерен помешать Брахту вскочить в седло. Оба положили руку на эфес меча.
Очен посмотрел на Катю и сказал:
— Ради Хоруля, ради Молодых богов, ради Каландрилла, доверьтесь мне.
Вануйка на мгновение задержала на нем взгляд, затем подошла к кернийцу и киривашену.
— Я ему верю. — Она посмотрела Брахту в глаза. — Мне самой все это не нравится, но я не вижу другого выхода.
— Ты предлагаешь сидеть сложа руки? — В голосе кернийца зазвучало недоумение. — Пока Каландрилла там убивают?
— Подумай, Брахт, — настаивала Катя. — В темноте мы наделаем много шума в лесу и сами предупредим их о своём приближении. Уваги поймут, что у них больше нет времени. Боюсь, что тем самым мы обречём Каландрилла на верную смерть. Я люблю его не меньше тебя, но пока мы ничем не можем ему помочь. У Очена же есть колдовство. И боюсь, это — наша единственная и наиглавнейшая надежда. Доверимся ему и его таланту.
— Ты права, — согласился Брахт. — Но что это он такое говорит про Ценнайру? При чем здесь она?
— Я не знаю, — Катя пожала плечами, — спроси у него.
Ночь выдалась тёмной. Ущербная луна ещё не всплыла на небосвод. Облака непреодолимой преградой отделили землю от бесстрастных звёзд. Лицо Брахта оставалось в тени, голубые глаза его были полуприкрыты, губы плотно поджаты — он готовился к бою. С мгновение он смотрел на Катю, затем вздохнул, и плечи его опустились, а правая рука соскользнула с эфеса меча.
— Как скажешь.
Катя кивнула и блеснула белозубой улыбкой. Чазали с облегчением вздохнул у неё за спиной.
Очен, сидя на корточках, смотрел пустым взглядом в огонь. Руки его были спрятаны в широких рукавах халата, тело напряглось. Он словно окаменел. Только губы шевелились, и из горла доносились странные гортанные звуки. В ноздри им ударил запах миндаля.
Брахт выругался. Катя положила ему руку на плечо, Чазали с откинутой вуалью подошёл и встал рядом.
— Очен — великий колдун, — пробормотал он. — Скоро он станет вазирь-нарумасу. Госпожа Катя права, доверься ему, ибо если кто и может помочь Каландриллу, то это он.
— А Ценнайра? — спросил Брахт. — При чем здесь Ценнайра? Она-то чем может помочь?
— Я не знаю, — ответил Чазали. — Но если Очен так говорит, значит, он прав.
Керниец с силой выдохнул через стиснутые зубы.
— И почему мир такой сложный? Честная схватка на мечах, на лошадях — это я понимаю. Но зачем пользоваться колдовством? — Он махнул рукой в сторону вазиря и поднял лицо к тёмному, покрытому тучами небу. — Для меня это загадка.
— Для меня тоже, — сказал Чазали. — Будь моя воля, все было бы так, как хочешь ты: воин против воина в честной схватке. Так было бы лучше. Но на самом деле все иначе. Магия живёт в нашем мире, и надо привыкать к ней. Доверься Очену, друг мой, ибо он способен сделать то, что не под силу нашим клинкам.
— В любом случае у меня нет выбора, — пробормотал Брахт, глядя на вазиря. А маг был настолько неподвижен, что казалось, дух его уже витает где-то в другом месте.
Ценнайра почуяла засаду одновременно с Оченом. Она многое узнала из разговоров Брахта и Кати и потому незаметно для всех пользовалась своими сверхъестественными возможностями, дабы побеспокоиться о безопасности колонны. Она сразу заметила, что лес смолк. Ровный перестук копыт, позвякивание доспехов, всхрапывание лошадей, голоса воинов — все это присутствовало. Но птицы и лесные обитатели смолкли. Одновременно с криком Очена и вспышкой его магии полетели стрелы и заметались тени увагов. Ценнайра тоже закричала, предупреждая об опасности, но её никто не услышал. А может быть, крик её был воспринят как стон ужаса. Затем началась страшная неразбериха, и она дралась за себя как могла.
Лошадь её метнулась в сторону от невиданных созданий, которые выскочили из тени, и в следующее мгновение Ценнайра вылетела из седла и оказалась в грязи посреди дороги. Вокруг неё шла битва.
Ценнайра поднялась, не совсем понимая, что происходит, однако страха она не чувствовала. Заметив, что серые полулюди несутся к Каландриллу, она не раздумывая бросилась в том же направлении, пробиваясь сквозь дерущуюся толпу и уворачиваясь от мечей. Перед ней вдруг вырос тенсай — человек, а не оборотень, — и Ценнайра выхватила кинжал. Увернувшись от удара, как её учила Катя, она с силой воткнула клинок в живот противнику. Тот застонал и повалился лицом вперёд. Ценнайра же, выдернув из него кинжал, сразу забыла о нем, думая лишь о том, как добраться до Каландрилла прежде, чем его убьют уваги.
Один особенно страшный был уже близок к юноше; он тянул к нему лапы, а Каландрилл по окрику Очена опустил меч. Ценнайра воткнула кинжал зверю в спину меж лопаток. Тот зарычал и резко повернулся к ней. Она схватила его за запястье, вывернула ему кисть и вывала руку из плеча. Увагу только хрюкнул и ударил её другой лапой, не обращая внимания на потерю конечности и Ценнайра отлетела и оказалась меж копыт лошадей и ног дерущихся и кричащих людей. На четвереньках она поползла в безопасное место, а когда поднялась, гнедой уже лежал на ноге Каландрилла. Тут же к нему подлетел увагу и выдернул юношу из седла.
Ценнайра бросилась к Каландриллу, но магические существа уже неслись с ним по лесу. Она бросилась за ними… За ним.
Они мчались в сторону леса. На опушке Ценнайра остановилась, соображая, что делать. Эти творения колдовства запросто могут растерзать её. Она ничуть не сомневалась, что они смогут разорвать её на кусочки и обречь на вечные страдания.
Она была в нерешительности. Но какое-то чувство, более сильное, чем то, коим наделило её колдовство, подгоняло её, заставляло бежать за Каландриллом. Может, это воля Аномиуса, жаждущего заполучить «Заветную книгу»? Может, она страшится гнева Молодых богов или же просто боится ярости колдуна, когда тот узнает, что Каландрилла захватили в плен и убили, а она даже не попыталась его спасти?
Нет!
Ни о чем таком она и не думала. В то мгновение главным было лишь то, что Каландрилла взяли в плен и его надо выручать.
Ценнайра остановилась на мгновение, чтобы прислушаться к хрусту сучьев, к топоту бегущих ног увагов, уносивших пленника. Она чувствовала кислый запах разложения и пота и всматривалась в лес, видя все как днём.
Она снова бросилась вперёд.
Мягкий слой хвои и сухой травы покрывал землю; густые заросли ежевики кололи Ценнайру, папоротник лопался у неё под ногами, низкие толстые ветви цепляли её. Она подныривала под них, ломала, не обращая внимания на мелкие веточки, царапавшие ей лицо. Ценнайра бежала, огибая огромные стволы елей, кедра и лиственниц; она преследовала увагов по их вони, накладывавшейся на запах хвои и перепуганных оленей, кроликов и кабанов, бежавших от оккультных творений. Во всем этом смешении запахов лишь один был живой — запах Каландрилла. Она бежала за ним, понимая, что пока чувствует его, Каландрилл ещё жив. Уваги не убили его, но, по непонятным для неё причинам, уносили куда-то все дальше и дальше. Её не интересовало почему самое главное — что он жив.
Этого для неё было достаточно; она мчалась вперёд.
А затем остановилась: звуки впереди смолкли.
Прислушиваясь, Ценнайра осторожно пошла вперёд, глядя, куда ставит ногу, обходя ямы и рытвины. Подкравшись к вонючим существам, она вжалась в ствол ели, прячась в тени.
Взору её открылась поляна, поросшая густой травой. Несмотря на тьму, царившую тут, Ценнайра все видела. Окружённая огромными елями, поляна напомнила ей о Кандахаре, где алтарь возводился в центре высоких каменных колонн. Здесь алтаря не было, как не было и бога, если не считать Фарна. Здесь были только уваги.
И Каландрилл — жертва, стоявшая в окружении существ, породить кои мог только тот, кто служил Безумному богу.
Ценнайра потянулась к ножу, но сообразила, что потеряла его по дороге. Она не особенно расстроилась: у неё есть другое, более мощное оружие. Ценнайра бесшумно подошла к самой границе поляны и замерла в тени деревьев. Она пока не понимала, что происходит и что ей делать.
Когда Каландрилл открыл глаза и в темноте увидел быстро скользящие тени, то подумал, что опять путешествует в эфире. Но, почувствовав боль, осознал, что он в материальном мире, состоящем из тьмы и деревьев, нависающих сучьев и облачного безлунного неба. В голове у него стучал молот, кровь пульсировала в ноге — какой, он и сам не знал, — руки и ноги были скованы словно наручниками и кандалами. В ноздри ему бил тошнотворный запах гниющей от долгого лежания на солнце мёртвой плоти. Он вдруг все сразу вспомнил и едва не вскрикнул.
Его несут уваги, они уносят его в лес.
Каландрилл с трудом переборол начинающуюся панику и попытался хотя бы чуть-чуть успокоить бешеный перестук сердца и разобраться в своём положении.
А оно было плачевным. Четверо увагов тащили его так небрежно, словно речь шла о самом обыкновенном мешке, но скорость, с коей они мчались по узким тропинкам, на которых не смогла бы развернуться и лошадь, воистину ужасала. Руки, державшие его, походили на стальные клещи, он даже не мог пошевелиться. Существа перепрыгивали через кустарники и лежавшие на земле деревья или просто разрезали их. Зубы Каландрилла стучали, голова болталась из стороны в сторону. В этой бешеной скачке он запросто мог сломать себе шею или разбить голову о пень. Меч, все ещё висевший у него на поясе, оказался совершенно бесполезен.
И все же главное — он жив.
Странные существа могли убить его ещё на дороге или сразу в лесу. И все-таки он жив. И Каландрилл жадно уцепился за эту соломинку.
Куда они его несут, он не представлял. Лишь понимал, что его тащат все глубже и глубже в лес, с каждым скачком этих существ он оказывался все дальше от своих товарищей, от Очена, от Чазали и котузенов. Каландрилл почувствовал себя совершенно одиноким и беззащитным. А может, он нужен увагам для некоего жертвоприношения? Может, его ждёт медленная и мучительная смерть? Он никак не мог понять, почему уваги не отобрали у него меч. И вдруг его озарило, словно молния осветила темноту: скорее всего, они не могут к нему притронуться — благословение Деры сделало клинок неприкасаемым для таких колдовских существ, как уваги. Поможет ли это ему? Каландрилл вспомнил, о чем предупреждал его Очен, и подумал, что, если дело дойдёт до худшего и у него появится шанс, он уничтожит их своим мечом. При этом, конечно, умрёт и он сам, но такая смерть будет легче, быстрее и менее болезненна, чем та, кою ему уготовили эти существа. Но если он отважится на сие, то…
…Их путешествие на этом и закончится!
Трое. Все говорили им о троих, неизменно о троих. Именно так: Катя, Брахт и он, трое отважных, посвятивших себя борьбе с Рхыфамуном и его пагубными замыслами. Стоит одному из них исчезнуть, как все будет потеряно. Каландриллу стало невыносимо грустно, но не потому, что жизнь его подошла к концу — к этому он, в общем и целом, был готов с самого начала их испытания, хотя и не жаждал смерти, — а потому, что после стольких мучений все их усилия оканчивались ничем. Рхыфамун взял верх. Каландрилла обуяла такая праведная и горячая злость, что он тут же забыл о грусти и решил продать свою жизнь как можно дороже.
Вдруг он сообразил, что тьма у него над головой приобрела иной оттенок. Они остановились, и его грубо бросили на землю; нога, на которую повалилась лошадь, ныла. Он прорычал полуругательство-полумолитву и медленно поднялся, при этом рука его инстинктивно опустилась на эфес меча.
Клинок с шуршанием выскользнул из ножен. Прищурившись, Каландрилл пытался разглядеть, что творится в темноте.
Когда глаза его привыкли, он увидел, что стоит в кругу семерых увагов. За спиной у них вздымались огромные, высокие будто колонны, сосны. Уваги ждали, словно кто-то, кого он не видел, сдерживал их. Колдовские твари рассматривали Каландрилла, тяжело дыша, как волки или бешеные собаки. Они и на самом деле представляли собой отвратительную помесь человека и волка, порождённую кошмаром. Они казались меньше джессеритов, коими когда-то были, ибо ноги их странным образом изогнулись, словно кости и суставы изменили форму; массивные плечи их были приподняты, из них торчали неестественно длинные руки, заканчивавшиеся пальцами с когтями. Под кожей перекатывались узловатые мышцы. Порванные доспехи и кольчуги висели лохмотьями, как ошмётки погребальных одежд, как напоминание о том, что когда-то давным-давно они были людьми. Пучки серых жёстких густых волос торчали из мертвенно-белого черепа, черты лица исказились настолько, что скорее походили на морды животных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Ценнайре? Ахрд! — Брахт развернулся и направился к жеребцу. — Загадки, загадки и загадки, а Каландрилл тем временем один на один с Рхыфамуном. Я скачу вперёд.
— Нет, стой! — воскликнул Очен и сделал жест Чазали.
Киривашен встал между Брахтом и жеребцом. Огромное животное, прижав уши и дико поводя глазами, било копытом. Чазали, хоть и опасался его, был явно намерен помешать Брахту вскочить в седло. Оба положили руку на эфес меча.
Очен посмотрел на Катю и сказал:
— Ради Хоруля, ради Молодых богов, ради Каландрилла, доверьтесь мне.
Вануйка на мгновение задержала на нем взгляд, затем подошла к кернийцу и киривашену.
— Я ему верю. — Она посмотрела Брахту в глаза. — Мне самой все это не нравится, но я не вижу другого выхода.
— Ты предлагаешь сидеть сложа руки? — В голосе кернийца зазвучало недоумение. — Пока Каландрилла там убивают?
— Подумай, Брахт, — настаивала Катя. — В темноте мы наделаем много шума в лесу и сами предупредим их о своём приближении. Уваги поймут, что у них больше нет времени. Боюсь, что тем самым мы обречём Каландрилла на верную смерть. Я люблю его не меньше тебя, но пока мы ничем не можем ему помочь. У Очена же есть колдовство. И боюсь, это — наша единственная и наиглавнейшая надежда. Доверимся ему и его таланту.
— Ты права, — согласился Брахт. — Но что это он такое говорит про Ценнайру? При чем здесь она?
— Я не знаю, — Катя пожала плечами, — спроси у него.
Ночь выдалась тёмной. Ущербная луна ещё не всплыла на небосвод. Облака непреодолимой преградой отделили землю от бесстрастных звёзд. Лицо Брахта оставалось в тени, голубые глаза его были полуприкрыты, губы плотно поджаты — он готовился к бою. С мгновение он смотрел на Катю, затем вздохнул, и плечи его опустились, а правая рука соскользнула с эфеса меча.
— Как скажешь.
Катя кивнула и блеснула белозубой улыбкой. Чазали с облегчением вздохнул у неё за спиной.
Очен, сидя на корточках, смотрел пустым взглядом в огонь. Руки его были спрятаны в широких рукавах халата, тело напряглось. Он словно окаменел. Только губы шевелились, и из горла доносились странные гортанные звуки. В ноздри им ударил запах миндаля.
Брахт выругался. Катя положила ему руку на плечо, Чазали с откинутой вуалью подошёл и встал рядом.
— Очен — великий колдун, — пробормотал он. — Скоро он станет вазирь-нарумасу. Госпожа Катя права, доверься ему, ибо если кто и может помочь Каландриллу, то это он.
— А Ценнайра? — спросил Брахт. — При чем здесь Ценнайра? Она-то чем может помочь?
— Я не знаю, — ответил Чазали. — Но если Очен так говорит, значит, он прав.
Керниец с силой выдохнул через стиснутые зубы.
— И почему мир такой сложный? Честная схватка на мечах, на лошадях — это я понимаю. Но зачем пользоваться колдовством? — Он махнул рукой в сторону вазиря и поднял лицо к тёмному, покрытому тучами небу. — Для меня это загадка.
— Для меня тоже, — сказал Чазали. — Будь моя воля, все было бы так, как хочешь ты: воин против воина в честной схватке. Так было бы лучше. Но на самом деле все иначе. Магия живёт в нашем мире, и надо привыкать к ней. Доверься Очену, друг мой, ибо он способен сделать то, что не под силу нашим клинкам.
— В любом случае у меня нет выбора, — пробормотал Брахт, глядя на вазиря. А маг был настолько неподвижен, что казалось, дух его уже витает где-то в другом месте.
Ценнайра почуяла засаду одновременно с Оченом. Она многое узнала из разговоров Брахта и Кати и потому незаметно для всех пользовалась своими сверхъестественными возможностями, дабы побеспокоиться о безопасности колонны. Она сразу заметила, что лес смолк. Ровный перестук копыт, позвякивание доспехов, всхрапывание лошадей, голоса воинов — все это присутствовало. Но птицы и лесные обитатели смолкли. Одновременно с криком Очена и вспышкой его магии полетели стрелы и заметались тени увагов. Ценнайра тоже закричала, предупреждая об опасности, но её никто не услышал. А может быть, крик её был воспринят как стон ужаса. Затем началась страшная неразбериха, и она дралась за себя как могла.
Лошадь её метнулась в сторону от невиданных созданий, которые выскочили из тени, и в следующее мгновение Ценнайра вылетела из седла и оказалась в грязи посреди дороги. Вокруг неё шла битва.
Ценнайра поднялась, не совсем понимая, что происходит, однако страха она не чувствовала. Заметив, что серые полулюди несутся к Каландриллу, она не раздумывая бросилась в том же направлении, пробиваясь сквозь дерущуюся толпу и уворачиваясь от мечей. Перед ней вдруг вырос тенсай — человек, а не оборотень, — и Ценнайра выхватила кинжал. Увернувшись от удара, как её учила Катя, она с силой воткнула клинок в живот противнику. Тот застонал и повалился лицом вперёд. Ценнайра же, выдернув из него кинжал, сразу забыла о нем, думая лишь о том, как добраться до Каландрилла прежде, чем его убьют уваги.
Один особенно страшный был уже близок к юноше; он тянул к нему лапы, а Каландрилл по окрику Очена опустил меч. Ценнайра воткнула кинжал зверю в спину меж лопаток. Тот зарычал и резко повернулся к ней. Она схватила его за запястье, вывернула ему кисть и вывала руку из плеча. Увагу только хрюкнул и ударил её другой лапой, не обращая внимания на потерю конечности и Ценнайра отлетела и оказалась меж копыт лошадей и ног дерущихся и кричащих людей. На четвереньках она поползла в безопасное место, а когда поднялась, гнедой уже лежал на ноге Каландрилла. Тут же к нему подлетел увагу и выдернул юношу из седла.
Ценнайра бросилась к Каландриллу, но магические существа уже неслись с ним по лесу. Она бросилась за ними… За ним.
Они мчались в сторону леса. На опушке Ценнайра остановилась, соображая, что делать. Эти творения колдовства запросто могут растерзать её. Она ничуть не сомневалась, что они смогут разорвать её на кусочки и обречь на вечные страдания.
Она была в нерешительности. Но какое-то чувство, более сильное, чем то, коим наделило её колдовство, подгоняло её, заставляло бежать за Каландриллом. Может, это воля Аномиуса, жаждущего заполучить «Заветную книгу»? Может, она страшится гнева Молодых богов или же просто боится ярости колдуна, когда тот узнает, что Каландрилла захватили в плен и убили, а она даже не попыталась его спасти?
Нет!
Ни о чем таком она и не думала. В то мгновение главным было лишь то, что Каландрилла взяли в плен и его надо выручать.
Ценнайра остановилась на мгновение, чтобы прислушаться к хрусту сучьев, к топоту бегущих ног увагов, уносивших пленника. Она чувствовала кислый запах разложения и пота и всматривалась в лес, видя все как днём.
Она снова бросилась вперёд.
Мягкий слой хвои и сухой травы покрывал землю; густые заросли ежевики кололи Ценнайру, папоротник лопался у неё под ногами, низкие толстые ветви цепляли её. Она подныривала под них, ломала, не обращая внимания на мелкие веточки, царапавшие ей лицо. Ценнайра бежала, огибая огромные стволы елей, кедра и лиственниц; она преследовала увагов по их вони, накладывавшейся на запах хвои и перепуганных оленей, кроликов и кабанов, бежавших от оккультных творений. Во всем этом смешении запахов лишь один был живой — запах Каландрилла. Она бежала за ним, понимая, что пока чувствует его, Каландрилл ещё жив. Уваги не убили его, но, по непонятным для неё причинам, уносили куда-то все дальше и дальше. Её не интересовало почему самое главное — что он жив.
Этого для неё было достаточно; она мчалась вперёд.
А затем остановилась: звуки впереди смолкли.
Прислушиваясь, Ценнайра осторожно пошла вперёд, глядя, куда ставит ногу, обходя ямы и рытвины. Подкравшись к вонючим существам, она вжалась в ствол ели, прячась в тени.
Взору её открылась поляна, поросшая густой травой. Несмотря на тьму, царившую тут, Ценнайра все видела. Окружённая огромными елями, поляна напомнила ей о Кандахаре, где алтарь возводился в центре высоких каменных колонн. Здесь алтаря не было, как не было и бога, если не считать Фарна. Здесь были только уваги.
И Каландрилл — жертва, стоявшая в окружении существ, породить кои мог только тот, кто служил Безумному богу.
Ценнайра потянулась к ножу, но сообразила, что потеряла его по дороге. Она не особенно расстроилась: у неё есть другое, более мощное оружие. Ценнайра бесшумно подошла к самой границе поляны и замерла в тени деревьев. Она пока не понимала, что происходит и что ей делать.
Когда Каландрилл открыл глаза и в темноте увидел быстро скользящие тени, то подумал, что опять путешествует в эфире. Но, почувствовав боль, осознал, что он в материальном мире, состоящем из тьмы и деревьев, нависающих сучьев и облачного безлунного неба. В голове у него стучал молот, кровь пульсировала в ноге — какой, он и сам не знал, — руки и ноги были скованы словно наручниками и кандалами. В ноздри ему бил тошнотворный запах гниющей от долгого лежания на солнце мёртвой плоти. Он вдруг все сразу вспомнил и едва не вскрикнул.
Его несут уваги, они уносят его в лес.
Каландрилл с трудом переборол начинающуюся панику и попытался хотя бы чуть-чуть успокоить бешеный перестук сердца и разобраться в своём положении.
А оно было плачевным. Четверо увагов тащили его так небрежно, словно речь шла о самом обыкновенном мешке, но скорость, с коей они мчались по узким тропинкам, на которых не смогла бы развернуться и лошадь, воистину ужасала. Руки, державшие его, походили на стальные клещи, он даже не мог пошевелиться. Существа перепрыгивали через кустарники и лежавшие на земле деревья или просто разрезали их. Зубы Каландрилла стучали, голова болталась из стороны в сторону. В этой бешеной скачке он запросто мог сломать себе шею или разбить голову о пень. Меч, все ещё висевший у него на поясе, оказался совершенно бесполезен.
И все же главное — он жив.
Странные существа могли убить его ещё на дороге или сразу в лесу. И все-таки он жив. И Каландрилл жадно уцепился за эту соломинку.
Куда они его несут, он не представлял. Лишь понимал, что его тащат все глубже и глубже в лес, с каждым скачком этих существ он оказывался все дальше от своих товарищей, от Очена, от Чазали и котузенов. Каландрилл почувствовал себя совершенно одиноким и беззащитным. А может, он нужен увагам для некоего жертвоприношения? Может, его ждёт медленная и мучительная смерть? Он никак не мог понять, почему уваги не отобрали у него меч. И вдруг его озарило, словно молния осветила темноту: скорее всего, они не могут к нему притронуться — благословение Деры сделало клинок неприкасаемым для таких колдовских существ, как уваги. Поможет ли это ему? Каландрилл вспомнил, о чем предупреждал его Очен, и подумал, что, если дело дойдёт до худшего и у него появится шанс, он уничтожит их своим мечом. При этом, конечно, умрёт и он сам, но такая смерть будет легче, быстрее и менее болезненна, чем та, кою ему уготовили эти существа. Но если он отважится на сие, то…
…Их путешествие на этом и закончится!
Трое. Все говорили им о троих, неизменно о троих. Именно так: Катя, Брахт и он, трое отважных, посвятивших себя борьбе с Рхыфамуном и его пагубными замыслами. Стоит одному из них исчезнуть, как все будет потеряно. Каландриллу стало невыносимо грустно, но не потому, что жизнь его подошла к концу — к этому он, в общем и целом, был готов с самого начала их испытания, хотя и не жаждал смерти, — а потому, что после стольких мучений все их усилия оканчивались ничем. Рхыфамун взял верх. Каландрилла обуяла такая праведная и горячая злость, что он тут же забыл о грусти и решил продать свою жизнь как можно дороже.
Вдруг он сообразил, что тьма у него над головой приобрела иной оттенок. Они остановились, и его грубо бросили на землю; нога, на которую повалилась лошадь, ныла. Он прорычал полуругательство-полумолитву и медленно поднялся, при этом рука его инстинктивно опустилась на эфес меча.
Клинок с шуршанием выскользнул из ножен. Прищурившись, Каландрилл пытался разглядеть, что творится в темноте.
Когда глаза его привыкли, он увидел, что стоит в кругу семерых увагов. За спиной у них вздымались огромные, высокие будто колонны, сосны. Уваги ждали, словно кто-то, кого он не видел, сдерживал их. Колдовские твари рассматривали Каландрилла, тяжело дыша, как волки или бешеные собаки. Они и на самом деле представляли собой отвратительную помесь человека и волка, порождённую кошмаром. Они казались меньше джессеритов, коими когда-то были, ибо ноги их странным образом изогнулись, словно кости и суставы изменили форму; массивные плечи их были приподняты, из них торчали неестественно длинные руки, заканчивавшиеся пальцами с когтями. Под кожей перекатывались узловатые мышцы. Порванные доспехи и кольчуги висели лохмотьями, как ошмётки погребальных одежд, как напоминание о том, что когда-то давным-давно они были людьми. Пучки серых жёстких густых волос торчали из мертвенно-белого черепа, черты лица исказились настолько, что скорее походили на морды животных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61